Никаких древних зданий и укреплений в городе не сохранилось, да и рельеф местности здесь не такой «говорящий», как в Коростене или Любече. Есть лишь городище, исследуемое археологами. Зато большую информацию дает нам, во-первых, географическое положение Малина и, во-вторых, само его название.

В Малине по сей день живо предание, что город заложен Малом Древлянским, что неудивительно, ибо имена эти явно взаимосвязаны, а лежит город несомненно на территории Древлянской земли. Он явно служил когда-то форпостом на дальних подступах к Коростеню, дополняя систему Олевска и Овруча (в летописи Овруч именуется «Вручий») с третьей стороны. А основа «мал» в имени города говорит о том, что он не мог быть основан позже княжения Мала.

И в предысторию восстания 945 года Малин вписывается отлично. Крепость заложена на прямом пути на Киев, однако так, что от нее до Киева вдвое дальше, чем до Коростеня. Серьезный шаг к укреплению обороны Коростеня? Безусловно. Но не прямой вызов Игорю, способный повлечь за собой немедленное вторжение. Вот если бы Малин был заложен в 100 километрах от Коростеня и в 50 километрах от Киева, тогда это выглядело бы как вызов и подало бы Игорю повод к вторжению. Будь крепость даже ровно на полдороге, и то Игорь мог бы придраться и нанести удар. Но при такой системе расстояний, какая есть на самом деле, декорум отношений вассала к сюзерену полностью соблюден.

Был ли Мал, готовя восстание, заинтересован в укреплении дальних подступов к Коростеню? Несомненно. Но был ли он заинтересован в том, чтобы давать Игорю преждевременно повод к вторжению в Древлянскую землю? Столь же несомненно, нет. Этой логике местоположение Малина отвечает полностью. А то, что крепость была основана на берегах Ирши, означает, что Малин призван был служить опорой обороны одного из водных рубежей, лежавших между Коростенем и Киевом.

Обычай монарха давать заложенному им важному городу свое имя известен с древности у многих народов. Широко известен этот обычай и на Руси. Сообразно такому правилу значение имени Малина принималось как «крепость, заложенная Малом» (подобной ошибки не избежал и я). Однако это не так.

Почему не Малов? Хотя то, что Малин носит имя Мала, казалось очевидным, этому противоречит форма имени города. Я имею в виду применение форманта «ин», а не «ов». Формант «ин» в русском языке продуктивен, когда в основе лежит либо женское имя, либо мужское имя, оканчивающееся на «а» или «я» и склоняющееся, как женское.

Так, от мужских имен Илья, Никита, Добрыня произведены фамилии Ильин, Никитин, Добрынин (а не Ильев, Никитов, Добрынев). Напротив, от мужских имен, оканчивающихся на согласную, например Иван, Петр, Степан, произведены фамилии Иванов, Петров, Степанов, а вовсе не Иванин, Петрин, Степанин.

Сообразно этому простому правилу русской ономастики город, названный по имени князя Мала, должен был бы называться Малов. Однако же он называется Малин.

Так по кому же он тогда назван? Разгадка здесь, очевидно, в том, что он, хотя, похоже, и заложен Малом, но назван в честь княгини или княжны Малы. Но ведь мы такой княгини или княжны не знаем. Кто же она? Я пришел к неожиданному выводу, что мы ее хорошо знаем. Это – Малуша! Малин назван в честь нее!

Малуша? Нет, Мала! Вспомним, что Прозоровский датировал ее вероятное рождение между 940 и 944 годами. Это как раз канун восстания 945 года. И рождение дочери князя – превосходный и вполне благовидный повод для закладки города в ее честь (разумеется, в месте, важном для Мала стратегически и подходящем для него политически).

Но тогда почему город называется не Малушин? А, видимо, потому, что хотя имя сестры Добрыни привычно нам как «Малуша» (так именуют ее вслед за летописью все историки и писатели), но при рождении она получила имя «Мала», и оно было ее настоящим именем.

Почему же тогда летопись именует ее Малушей? Потому что это ложится в ее версию, где информация тщательно взвешена. Потому что летопись говорит только о Малуше-ключнице, то есть рабыне, старательно обходя молчанием периоды, когда она была свободной женщиной. А в годы рабства ее, вероятно, действительно звали Малушей, точнее, переименовали из Малы в Малушу (точная параллель превращению Мала в Малко). Получив же свободу, она, очевидно, снова стала Малой. Впрочем, чтобы не сбивать читателя с толку, я привычное имя «Малуша» оставлю в моем рассказе и в дальнейшем. К тому же на сегодняшний слух оно красивее и звучит ласково.

Но вряд ли форма «Малуша» была ласкательной в X веке, раз она означала рабство. И жену Святослава и великую княгиню всея Руси официально величали Малой Древлянской. Кстати, похоже, это одна из причин того, что город Малин тщательно замалчивается в летописях, хотя имя князя Мала там не замалчивается. То есть само упоминание города, названного в честь Малуши, выдавало древлянский брак Святослава, который позднейшие князья всеми силами старались вычеркнуть из истории.

В этой связи возникает еще вопрос: а не мог ли Малин заложить уже Святослав – в честь жены? Нет, местоположение города исключает такой вариант. От кого Святославу нужно было бы защищать подступы к Коростеню со стороны Киева? От самого себя? Ведь он был одновременно и государем всей державы с резиденцией в Киеве, и князем Древлянским (в результате брака с Малушей). Да и сам Коростень был уже развенчан.

Вот какую обильную информацию дал нам маленький городок на Ирше.

Граница на Ирпене. Как видим на примере уже четырех древлянских городов X века, сведения исторической географии о них чрезвычайно содержательны. Следует сказать, что историческая география – вообще один из ценнейших источников, освещающих действительное положение вещей в далекие эпохи.

Еще показательней, чем данные о четырех ее городах, общее географическое положение Древлянской земли. Из края в край она протянулась на несколько сот километров. Земли подобных размеров на Западе нередко именовались королевствами.

Очень существенно, где и с кем Древлянская земля граничила. На севере она соприкасалась в бассейне Припяти с Дреговичской землей (семантика названия последней – «Болотный край»), на западе – с Волынской (тогда в состав Русской державы не входившей, присоединенной только Владимиром). До сих пор не установлено, как пролегала здесь граница.

Но в данной связи небезынтересно, что лежало за Волынской землей. В более поздние времена – Польша, но в X веке – Чехия. Та самая Чехия, о которой я уже имел случай говорить, когда рассказывал о важности древлянско-чешских, а затем и русско-чешских династических браков и связей именно в X веке.

Северная и западная границы Древлянской земли не стали пока предметом исследования, зато ученые исследовали восточную ее границу. Как уже говорилось, на востоке Древлянская земля соседствовала с Полянской (чья земельная столица Киев была также столицей всей державы), отчего именно эта граница представляет особый интерес, ведь военные действия 945—946 годов связаны именно с ней. Где же проходила древлянско-полянская граница? Не под Мали-ном ли?

Ведь логично подумать, что Малин как важный юго-восточный форпост Коростеня был пограничным городом, а граница Древлянской земли проходила по Ирше или вблизи от нее. В свете летописной версии, превозносящей киевских князей и умаляющей коростеньских, следует ожидать, что домен киевских государей, Полянская земля, подступал близко к древлянской столице и что земельная граница при любой ее конкретной трассе будет проходить гораздо ближе к Коростеню, чем к Киеву, быть крайне выгодной для Полянской земли и невыгодной для Древлянской. Граница где-то под Малином кажется поэтому вполне логичной – вдвое дальше от стольного Киева, чем от вассального Коростеня.

Но нет, Малин лежал в глубине Древлянской земли. И если мои читатели не знают этого заранее, они вряд ли догадаются, где древлянско-полянская граница проходила на самом деле. Как это ни покажется странным и даже невероятным… под самым Киевом! По Ирпеню – первому водному рубежу западней Киева.

Я смотрю на Ирпень с крутого правого берега, из села Белогородки. Это восточный берег (Ирпень течет на север). Сейчас Ирпень – узенькая речушка. Но в X веке он был могучей рекой, в километр шириной, не меньше. Это установили киевские археологи, но это видно и сейчас по далеким холмам его поймы на том берегу. Да, то был внушительный пограничный водный рубеж, охранявший владения Даждьбога и его «внуков», князей Древлянских. С горсточкой воинов форсировать такую преграду невозможно – только с крупной армией.

На том, западном, берегу Ирпеня сейчас видны поля, перелески, села, а во времена Мала и Добрыни – сплошной стеной стояли древлянские леса.

Итак, древлянско-полянская граница (она же граница между доменами Даждьбога и его сюзерена Перуна) проходила по Ирпеню. Отнюдь не в 100 километрах от Киева. Тогда, быть может, километрах в 60 или 50? Тоже нет. Всего в 20 километрах от Киева. Но в 130 от Коростеня.

Граница на Ирпене означает, что в случае военного конфликта между двумя землями под ударом был постоянно отнюдь не Коростень, а, напротив, Киев! Древлянская земля буквально нависала над ним. Историческая география говорит о незаурядном могуществе Древлянской земли внутри державы. И она позволяет наглядней представить обстановку в Киеве, когда туда дошли вести о разгроме и казни Игоря. Послы Мала плыли в Киев водой. Но в это же время войска, сбереженные им в 944 году, а теперь победоносные, после Шатрища снова выходили к Ирпеню…

И это еще не все. Немного севернее Вышгорода, где Ирпень впадает в Днепр, весь правый, западный, берег Днепра между устьями Ирпеня и Припяти был древлянским. «Земля дуралеев» на деле контролировала главную водную магистраль Русской державы возле самой ее столицы. И имела свободную связь по Днепру с землями Севера.

Но и это еще не все. В более ранние времена (по сравнению с X веком) Древлянская земля владела, вероятно, и крупным плацдармом в… Левобережье Днепра! По мнению Шахматова и Рыбакова, Любеч и Чернигов были первоначально древлянскими городами, еще в VI – VII веках (затем они стали Полянскими). Действительно, оба города лежат в лесной полосе. Вытеснить древлян за Днепр Полянской земле удалось лишь в результате упорной многовековой борьбы, но оттеснить от Днепра оказалось вообще не под силу.

Белгород. Итак, список древлянских городов вырос до шести известных поименно. Впрочем, оставим Чернигов и Любеч в стороне, потому что ко временам Добрыни они давным-давно были уже Полянскими. Но и без них – разве ж это мало! – четыре древлянских города X века, известных по имени?

Но на цифре четыре рано ставить точку. Мы знаем и пятый древлянский город X века – Белгород, земельную столицу Святослава Древлянского, сына Владимира и Малфреды Чешской, о которой уже бегло шла речь выше.

Правда, летопись скрывает этот ранг Белгорода, ради чего в статье 988 года, где речь идет о раздаче Владимиром княжений сыновьям, упоминает земельные столицы, куда посажены все сыновья, кроме Святослава. О нем же уклончиво сказано, что он посажен отцом в Древлянской земле. Но Рыбакову удалось разгадать, что Святослав Древлянский княжил именно в Белгороде.

Но ведь это же так далеко от Коростеня! Сегодня имя «Белгород» немедленно вызывает в памяти знаменитую битву на Курской дуге, где довелось сражаться и мне. Она гремит в XX веке, боевая слава Белгорода. Но и в X веке слава летописного Белгорода гремела на всю Русь. Он был крупнейшей из богатырских застав Владимира Красно Солнышко, знаменитой крепостью, выдержавшей не одну осаду печенежских полчищ. Они накатывались с юга, из причерноморских степей, раз за разом. И всякий раз оказывалось, что Белгород выстоял. И это позволяло русским полкам переходить в контрнаступление на более дальних рубежах.

Но летописный Белгород и сегодняшний Белгород, областной центр РСФСР, – два разных города. Нынешний город в X веке вообще не существовал. А летописный Белгород, чью боевую славу унаследовал спустя тысячелетие Белгород современный – где он находился? Западней Киева.

Правда, на современной карте возле Киева нигде не найдешь города по имени Белгород. И тем не менее я сейчас стою в нем и смотрю на Ирпень с валов древнего Белгорода. Я не случайно оказался в селе Белогородке. Подобно Любечу, древний Белгород стал за века селом. Здания древлянского города X века давно рухнули. Но валы Белгорода стоят и сегодня! С самого X века!

Валы древлянского Белгорода. Галина Георгиевна Мезенцева, начальник Белгородской археологической экспедиции Киевского университета, ведет меня по валам древнего Белгорода. Валы огромные, метров в 60 и более высотой, такие широкие, что по верху их шла когда-то дорога. Самый мощный и крутой вал детинца (то есть кремля) – с южной стороны. Скос здесь очень крут. С валов открывается величественная панорама – вон та древняя дорога на запад уводила когда-то в Чехию, а вон оттуда, с юга, приходили печенеги. А под стенами детинца течет, как и встарь, Ирпень.

Валами опоясаны, однако, не только детинец Белгорода, но и посад. Внутри посадских валов найдены деревянные срубы, туго набитые сырцом. Они не давали валу оплывать, не давали и врагам пробить в нем брешь. Так основательно выстроены даже посадские валы, а ведь валы детинца куда могущественней. Когда осматриваешь древний город, безо всяких разрезов видно, что здесь выстроена грандиозная система укреплений, с эскарпами, рвами, террасами, местами в две-три линии обороны. А на валах еще стояли деревянные стены, «заборолы», высотой метра в четыре. Колоссальный по масштабам X века город, площадью более 110 гектаров, был обнесен валами – все они стоят и сегодня почти целехоньки!

Размеры Белгорода были тогда из ряда вон выходящими. Что там Любеч или Малин!.. Важнейшая крепость-порт Воинь, заложенная Владимиром в устье Сулы, не занимала и 30 гектаров.

Мы ходим по Белогородке. Мезенцева показывает мне место, где найдены руины монументального собора XII века (упадок Белгорода начался лишь в XIII веке, после того как его разрушил татарский хан Батый, сжегший и сам Киев). А вон колодцы, найденные археологами. Они глубокие: крепость имела на случай осад надежное водоснабжение. Вероятно, это те самые колодцы, которые породили красочную легенду о «белгородском киселе», известную по летописи.

Однажды печенеги явились к стенам Белгорода, когда Владимир ушел за свежим войском в Новгород. Осада была долгой и тяжелой, запасы продовольствия подходили к концу. И тогда горожане по совету одного из старейшин прибегли к хитрости. Замесив из остатков муки кисель, они вылили его в колодцы и, пригласив печенежского парламентера, предложили ему самолично убедиться в том, что земля их сама кормит. А потому, сколько ни осаждай Белгород, взять его измором – дело безнадежное. Печенежин зачерпнул ведро из одного колодца, зачерпнул из другого – о чудо!

И, пораженные чудом, печенеги сняли осаду.

Это предание о военной хитрости и смекалке русского горожанина. Так ли все было на самом деле, в общем-то неизвестно, но колодцы, как видим, в Белгороде найдены. И обычно печенегов заставляли отступить от стен Белгорода (причем не раз и без всякого чуда) просто мощь русского оружия, мужество русских богатырей. Во времена Владимира Красно Солнышко имя Белгорода неоднократно встречается на страницах летописи.

По узкой, глубокой лощине (где когда-то были потайные ворота крепости) спускаемся вниз к Ирпеню. У дороги, уже внизу, бьет чистый ключ. Прикидываю – да, он на одной линии с теми колодцами. Его-то исток и перехватывали в древности глубоко под землей знаменитые белгородские колодцы.

Необычайная крепость. Пятый древлянский город с именем преподнес нам сюрприз, притом сюрприз необычайного размаха. Что это, собственно, означает – такая грандиозная система укреплений, уцелевшая с X века?

Во-первых, это единственная древлянская крепость X века, сохранившаяся до наших дней почти полностью, с валами. Во-вторых, это единственная русская крепость X века подобной сохранности. То есть крепостей той эпохи такой сохранности нет больше ни одной на всей территории Киевской Руси, от крайнего ее севера и до дальнего юга. В-третьих, это самая крупная из сохранившихся русских крепостей той эпохи. Показательно, что размеры так называемого «города Владимира» в Киеве, то есть построенной Владимиром I киевской крепости, составляли (даже вместе с крепостями его предшественников) максимум 11 гектаров. А ведь то был стольный Киев. Тем не менее укрепления Белгорода занимают, как уже сказано, свыше 110 гектаров.

Словом, в селе Белогородке (в отличие от Любеча Белгород, став селом, не сохранил в неизменности своего имени) перед нами уцелевшее, пусть и пострадавшее от времени подлинное чудо русской фортификации X века. Скос его валов был слишком крут для печенежской конницы, тщетно не раз его штурмовавшей. И валы Белгорода были столь прочны, что выдержали все печенежские осады. В сущности, это чудо давно следует сделать заповедником – и восстанавливать Белгород в первозданном виде как объект туризма всесоюзного и мирового класса.

Но если в Древлянской земле возникло в X веке подобное чудо, то каково же было назначение крепости? Пограничная крепость на земельной границе (то есть передовой страж от Киева)? Но ведь несравненно меньший Малин намеренно закладывался Малом в почтительном отдалении от Киева. Или это крепость против печенегов? Но ведь их владения лежали от Древлянской земли далеко на юге. И почему самая восточная крепость Древлянской земли выстроена возле самого Киева именно против печенегов? Загадки, загадки…

По данным археологии, крепость, несомненно, X века. Кто же ее построил? Мал? Кто-либо из его предков? Тогда почему Белгород не помешал Игорю дойти до Коростеня? Какова дата и каковы обстоятельства закладки Белгорода? Известны ли они? Что говорит об этом летопись и что историческая география?

Нет, Белгород построен не Малом и не его предками. А его потомками. Летопись говорит, что он заложен Владимиром, датирует закладку 991 годом. Еще она сообщает, что Владимир особенно любил Белгород (так и не объясняя, за что именно), что в его гарнизон он поставил и воинов северных земель, в том числе, конечно, новгородцев. От пяти знаменитых поясов крепостей против печенегов, богатырских застав Владимира, летопись в своем повествовании Белгород искусственно отрывает, поскольку об их закладке говорится в статье 988 года, а о закладке Белгорода – отдельно, в 991-м. Между тем Белгород все же определенно в эту систему укреплений входил, что видно из летописной информации об упорных попытках печенегов взять его. А размеры Белгорода делают его главной богатырской заставой Владимира Красно Солнышко.

Из летописной информации (не зная, что Владимир I был Владимиром Древлянским) можно, пожалуй, заключить, что Владимир выстроил Белгород как главную крепость против печенегов в глубоком тылу за пятью поясами крепостей, чтобы держать там свой главный резерв, откуда питались гарнизоны всех передовых крепостей, – за что и любил свое детище Белгород.

Третья древлянская столица. Но данные исторической географии резко меняют эту картину и вносят в нее ясность. Прежде всего бросается в глаза, что все пять поясов крепостей Владимира лежат в Полянской земле, но самая крупная его крепость, Белгород, почему-то в Древлянской. Далее, меняется сразу цель построения Белгорода. Он строится с самого начала не как пограничная крепость Древлянской земли на полянской границе (не строил же ее Владимир против себя самого) и даже не как крепость против печенегов. Белгород заложен сразу как новая земельная столица княжества Древлянского. Это отчасти объясняет его гигантские размеры и особую любовь Владимира. Но объясняет только отчасти.

Весьма показательна динамика движения древлянских земельных столиц в X веке. До 946 года стабильной и, видимо, исконной древлянской столицей является Коростень. После поражения Мала Коростень, как мы знаем, подобно Малу, был «развенчан», и второй древлянской столицей стал вместо него Овруч, лежавший почти на сотню километров дальше от Киева. Такое отодвигание древлянской столицы от Киева было предметной демонстрацией поражения древлян.

Вторая древлянская столица, Овруч, была отодвинута от Киева. Но всего через несколько десятилетий после этого события третья древлянская столица придвинута Владимиром в противоположную сторону, к Киеву. Она не возвращена снова в Коростень, придвинута даже не под Малин, а, что называется, к самым воротам Киева. И это было такой же предметной ответной демонстрацией полного реванша Древлянского дома, полной его победы в 980 году.

Но и это не все. В местоположении Белгорода есть еще одна особенность, совершенно ускользающая при чтении летописи и даже исторических трудов, где разбираются те или иные страницы русской истории, связанные с Белгородом, но которая разом бросается в глаза, когда осматриваешь Белогородку. Это топография Белгорода.

Дело в том, что Ирпень течет не под восточными валами Белгородского детинца (как можно было ожидать от крайнего восточного древлянского города), а под северо-западной стороной детинца. То есть Белгород выстроен не на левом, древлянском, берегу Ирпеня, как полагалось бы, а на правом. Не на западном, а на восточном.

Иными словами, новая, третья древлянская столица поставлена Владимиром на полянском берегу Ирпеня. Точнее, экс-полянском – на территории, отрезанной от Полянской земли и переданной Древлянской.

Во времена Мала гигантской крепости на Ирпене еще не было. Мезенцева нашла здесь более раннюю крепость, она была много меньше одного лишь детинца, выстроенного здесь Владимиром. Она явно была пограничной полянской крепостью против древлян и стояла на правом, Полянском, берегу Ирпеня, что вполне естественно.

В результате победы Добрыни 980 года на месте той самой крепости, которая была Полянским форпостом против древлян, возникла исполинская твердыня Владимира. Это означает, что Древлянская земля шагнула при Владимире через Ирпень и между ней и Киевом не осталось ни единой водной преграды – и ни одной крепости. Ее новая столица была поставлена так близко от Киева, что превратилась фактически в его двойника. За день можно было несколько раз съездить верхом туда и обратно.

Твердыня древлянской Победы. О, Владимир недаром любил Белгород. Крепость, расположенная подобным образом, практически диктовала Полянскому Киеву волю Древлянской земли. Она и была выстроена как оплот власти Владимира Древлянского в Киеве. Фактически древлянский Белгород держал Владимира Древлянского на троне в Киеве.

Белгород играл бы роль надежного оплота власти Владимира в Киеве и в том случае, если бы размеры белгородского и киевского детинцев были равны и даже если бы укрепления Белгорода были несколько меньше киевских. Но в системе «двойной звезды» Киев-Белгород сильней оказался отнюдь не Киев. Самым показательным является сравнение не общей территории городов, а размеров их крепостей. В Киеве посад тогда не был укреплен, но в Белгороде был. То есть крепость Белгорода была при Владимире вдесятеро (!) сильнее киевской.

В какой-то мере Белгород был истинной столицей Владимира. Яростные и упорные попытки печенегов взять именно Белгород – свидетельство тому, что печенеги прекрасно понимали его стратегическое и политическое значение.

Необходимость в таком оплоте власти Владимира действительно была, ибо в Киеве кроме преданного Владимиру народа имелось и враждебное ему полянское боярство, поладившее когда-то с. Варяжским домом и помогавшее (вместе со жречеством Перуна) варяжским князьям-волкам душить Русь. То самое полянское боярство, которое сорвало в 945 году ошеломляющий успех Мала, а назавтра после смерти Владимира оказалось опорой государя-предателя Святополка.

Могучая древлянская твердыня на восточном берегу Ирпеня гарантировала прочность трона Владимира Красно Солнышко в Киеве и незыблемость его прогрессивной, патриотической, пользовавшейся поддержкой народа политики. Валы древнего Белгорода возвышаются над Ирпенем как монумент, увековечивший блистательную победу Древлянского дома в 980 году, победу, преобразившую лицо всей Руси.

Почему ж это веское доказательство не использовал как добавочный аргумент Прозоровский? Ведь тогда он, может быть, понял бы истинный масштаб собственного открытия? Просто потому, что учесть значение валов Белгорода он вообще не мог, ибо Белогородка оставалась еще не обследованной археологами. Да если б ее и обследовали тогда археологи, Прозоровский вряд ли догадался бы, что эта крепость древлянская. Разгадано это было Рыбаковым лишь через столетие.

Но вернемся в X век. Валы Белгорода и его местоположение подтверждают, что сын Владимира, княживший в Белгороде, был явным соправителем отца и престолонаследником. То есть речь идет о закреплении при Владимире соправительства Полянской и Древлянской земель в державе, наглядным выражением которого была и сама «двойная звезда» Киев-Белгород. Действительно, две земельные столицы, придвинутые друг к другу почти вплотную, политически сливались воедино. А так как по реальному соотношению сил это была фактически «двойная звезда» Белгород-Киев, то в какой-то мере Белгород был, как уже сказано, истинной столицей Владимира, а юридически – не только земельной, но, очевидно, и младшей столицей Руси.

В этой связи вряд ли случайно и само имя Белгорода. Все укрепления его земляные (были и деревянные). И сколько ни ходи по Белогородке, ни залежей белого камня, ни меловых холмов здесь не увидишь. Откуда же название?

Дело в том, что «белый» имело в Древней Руси и символическое значение – «свободный». Еще много позже, «белые» и «черные» слободы различались своими правами. Точно так же имя Белоруссии, Белой Руси, означало, что ее земли, попав под литовскую корону, сумели добиться от князей Литовских политического полноправия, закрепить свои привилегии.

В свете сказанного можно полагать, что имя «Белгород» старая полянская крепость, расположенная на этом месте, не носила, что оно было дано Владимиром именно новой древлянской столице. Имя подчеркивало уже не земельное, а всенародное значение победы 980 года. В переводе на современный язык тогдашнее «Белгород» означает, видимо, «Свободоград». Имя должно было закрепить навеки память о героической борьбе Древлянского дома за свободу всего русского народа.

Строитель Белгорода – Добрыня! Но если военное, стратегическое значение Белгорода таково, то можно ли доверять летописной дате его закладки? Ведь она приводится, как мы убедились, с явной целью скрыть, что древлянский Белгород входит в единую систему с пятью линиями Полянских крепостей и что он третья древлянская столица. Так, может, город заложен в 988 году? Нет, против этого есть веские аргументы.

Правдоподобна ли столь поздняя закладка Белгорода? Решительно нет. Как с политической, так и с военной точки зрения Белгород должен был быть основан немедленно после победы. То есть в 980 году (когда было учреждено Шестибожие) или по крайней мере в 981-м.

Политически наглядную демонстрацию реванша Древлянской земли – передвижку ее третьей столицы под самый Киев откладывать на столь долгий срок после победы, до ничем не примечательного 991 года (или даже до 988-го), нелепо. Где в этом политическая логика, столь характерная для русского X века?

Еще важней военный аспект: без Белгорода трон Владимира в Киеве шаток из-за опасности Полянского переворота, тогда как наличие Белгорода позволяет мгновенно подавить любой заговор или мятеж Полянского боярства в Киеве, бросив против него из Белгорода стоящую наготове надежную армию. По обоим мотивам закладка Белгорода немедленно после победы 980 года повелительно необходима. Более того, в глазах Владимира и Добрыни строительство Белгорода в тот момент, очевидно, представляется более срочным, чем укрепление Киева («города Владимира» в 980 году еще нет! И вряд ли он выстроен в самые первые годы княжения Владимира).

Военный аспект постройки Белгорода имеет и другие грани. Победа была завоевана в 980 году после долгой и трудной гражданской войны в первую голову новгородской армией Добрыни, прорвавшейся на Киев. Эта армия так и осталась на Юге, гарантом победы (ее уход был бы для трона Владимира роковым). Для размещения такой крупной армии на постоянные квартиры требовалась сильная крепость, и ее надо было срочно строить либо в Киеве, либо вблизи него. Ясно, что возведение чисто древлянской крепости для размещения в ней армии Севера Руси Добрыня и Владимир должны были предпочесть как первоочередное. (В дальнейшем воины Севера окажутся и в гарнизонах прочих богатырских застав Владимира.)

Но Белгород как главная база размещения армии Севера играл и еще одну политическую роль, диктуя Полянскому Киеву не только волю соседней Древлянской земли, но и волю далекого княжества Новгородского! (Вспомним в этой связи установление в 980 году новгородско – древлянской гегемонии в державе и роль в ней в тот момент Хорса Новгородского.)

Одним словом, летопись просто лукавит, скрывая истинную дату закладки Белгорода, точно так же, как и его политическое значение и наличие Древлянской династии. Белгород определенно заложен назавтра после победы 980 года, образуя один комплекс с учреждением Шестибожия и превращением княжества Новгородского в домен Добрыни,

Но если Белгород заложен назавтра после победы Добрыни. Если Белгород демонстрирует победу династии, главой которой в тот момент является Добрыня. Если Белгород – главный оплот гегемонии Новгорода, а властитель и обладатель Новгорода отныне Добрыня. Если Белгород держит на престоле державы Владимира, возведенного на трон тем же Добрыней. И если истинный верховный правитель державы в это время – Добрыня (летопись, хотя и старается умалить его роль, вынуждена признать, что Владимир, и став государем, слушается Добрыню даже в 985 году)…