- Ты что, черти за тобой гонятся? - крикнул Толстой и схватил Шемелина за плечо, но тот молчал.
      - Что с тобой?
      Ответа не было. Вдруг Толстой понял и захохотал во всю Глотку:
      - Лягушек испугался? Ха-ха-ха!..
      - Каких лягушек? - прошептал, еле шевеля губами, Шемелин.
      - А вот каких... - Толстой потащил его обратно к болоту.
      Словно какие-то неведомые духи чертили в воздухе огненные линии. "Значит, не померещилось..." - подумал Шемелин, он все еще дрожал.
      - Да что же ты, светляков никогда не видал? - спросил Толстой.
      - Не видал.
      - Они здесь больше и ярче...
      Разнообразие и яркая окраска представителей животного мира Бразилии заинтересовали даже Шемелина: он стал наведываться к егерю Ивану и подолгу задумчиво смотрел на чучела крокодилов, енотов, черепах, земноводных каниваров. Особенно же его привлекала фантастически капризная окраска бесчисленных колибри. Увидел он и напугавших его жаб и лягушек - в четверть длиной, с симметричными фиолетовыми и желтыми узорами на унизанном как бы нитками жемчуга теле. Желтые ноги, два небольших рога, широкая пасть и страшные выпуклые глаза действительно пугали. Не менее страшными казались и живые безвредные ящерицы в полтора аршина длиной, когда они копошились и шуршали в комнатах и звонко щелкали челюстями, схватывая муху или бабочку...
      Проходили последние дни недели, намеченные работы близились к окончанию, когда рано утром на "Надежде" у Крузенштерна появился встревоженный Лисянский.
      - Иван Федорович, у меня несчастье, - сказал он упавшим голосом. - Ты был прав, придется менять и фок и грот. Жаль, не послушал тебя: надо было сменить обе мачты в Кронштадте...
      Однако дело оказалось не так просто: призванный Лисянским португальский мастер заявил, что готовых мачт у него нет и что придется подыскивать их и рубить в лесу. Лес подходящий был, но доставка оказывалась весьма затруднительной, и времени на все это дело требовалось около месяца.
      - Мне придется принять самые крутые меры! - кричал разъяренный Резанов, вызвав обоих капитанов в загородный свой дом. - Накупили какую-то гниль, на посмешище перед целым миром... Что же теперь, месяцами будем простаивать во всех гаванях для ремонтов? Я требую тотчас же назначить комиссию для самого подробного осмотра обоих кораблей.
      Лисянский вспыхнул и, несколько оправившись от смущения, также повышенным голосом, заявил:
      - Я прошу вас прежде всего не кричать и войти в должные рамки. Корабли покупались ведь не нами, а правлением Российско-Американской компании.
      - Я все сказал, - высокомерно ответил Резанов, - и жду результатов осмотра. От себя назначаю в комиссию майора Фредерици...
      В комиссию вошли оба капитана, штурман "Надежды" Каменщиков, штурман "Невы" Калинин да ничего в этих делах не понимающий майор Фредерици. Однако все сразу приняло совершенно бесспорный вид. Как только плотники "Невы" вместе с плотничьим десятником Тарасом Гледяновым и плотником Щекиным с "Надежды" сняли с мачт стеньги, необходимость замены их стала для всех очевидной.
      - Да верно ли, что корабли так новы, как их официально считают? спросил Фредерици Каменщикова.
      - Год их постройки установлен документами, - нехотя ответил Каменщиков, спускаясь в трюм.
      Оттуда он вышел с растерянным видом и позвал в трюм обоих капитанов. За ними решительно устремился и Фредерици. На ходу Каменщиков отметил несколько прогнивших на концах бимсов и, остановившись у основания грот-мачты, поставил фонарь: на тщательно обтесанной, более светлой, чем остальная часть, поверхности шпангоута ясно виднелся в рамке выжженный год: 1793. Переставляя фонарь по шпангоутам дальше, Каменщиков обнаружил на других шпангоутах еще два таких же клейма. Сомнений больше не оставалось: кораблю было не три года, а десять лет.
      Поднявшись на шканцы, члены комиссии остановились, стараясь не смотреть друг на друга.
      - Рапортуйте! - глухо проговорил после долгого молчания Крузенштерн, обращаясь к Каменщикову...
      * * *
      Календарь пугал Крузенштерна: мыс Горн предстояло обходить в очень неблагоприятное время. Следовало ожидать неустойчивой погоды, ураганов, возможного разлучения кораблей. Пришлось подумать насчет мест и сроков рандеву.
      Команда "Надежды" осталась очень недовольна месячным пребыванием в Бразилии. Ее не пускали на берег, а между тем ходившие гребцами на шлюпках матросы дразнили воображение затворников рассказами о красоте местных красавиц и дешевизне спиртных напитков, особенно рома.
      - Холопам везде хорошо, - говорил конопатчик Ванька Шитов. - Эй ты, холопья шкура! - крикнул он и дернул за рубаху вошедшего в кубрик егеря Ивана.
      Егерь резко отмахнулся, и Шитов полетел навзничь, гулко ударившись головой о переборку.
      - Чего ощетинился? - примирительно сказал конопатчик. - Дома-то ведь все мы холопы: в холопской стране живем.
      - Подлинно, - согласился плотничный десятник Гледянов. - Сегодня ты, скажем, холоп своего барина, а завтра... Хочет он из тебя, барин-то, помещик, - своего лакея сделает, хочет - в рекруты отдаст али на оброк пустит.
      - А он, барин-то, разве не холоп? - спросил егерь и сам ответил: - Тоже холоп, только перед другим барином или там вельможей. А тот тоже холоп перед царем. Вон, к примеру, министр морской Чичагов - большой барин, а не понравился царскому величеству, сорвал с него эполеты да по мордам и - в равелин. Вот те и министр, кому жаловаться?
      - Здесь, говорят, вольготно - народ сабсим свабодный, - заметил черненький татарин Розеп Баязетов и вздохнул.
      Егерь расхохотался:
      - Здесь еще хуже,.. Тут, брат, и пашут и сеют на черных невольниках, на неграх африканских. Привозят их сюда, как скотину, и продают. Я-то знаю, видел на рынке...
      Разговор о торговле невольниками шел и в кают-компании.
      - Какой это ужас! - возмущался Резанов. - Их силой отрывают от своих семей, везут, как скот, в темных и нечистых трюмах в Рио-де-Жанейро, а отсюда развозят по всему берегу. Вы все видели этих жертв алчности, продаваемых за сто пиастров. Покупатели заглядывают им в зубы, как цыгане лошадям. И кормят их, как скотину: раз в день сунут общую чашку маниоки, и все. А при продажах бессердечно разлучают детей с отцами и матерями, жен и мужей...
      - Во время нашего пребывания в загородной резиденции губернатора, продолжал Резанов, - негры убили там по соседству жестокого плантатора, а затем заявили, что они знают о неминуемой для них смерти, но они предпочитают смерть своему тягостному существованию. Сто пятьдесят тысяч! Подумайте, сто пятьдесят тысяч людей ежегодно продаются и покупаются в одной только Бразилии. И это в наш просветительный век!
      Однако Бразилия скоро была забыта.
      В три недели благополучно добрались до широты мыса Сан-Жуан. Похолодало, помрачнело, подул жестокий противный ветер со шквалами и градом. Температура упала до пяти градусов. Приходилось все время подсушивать платье, постели, парусину, для чего назначался после каждой вахты специальный нарочный. На нижней палубе каждый день разводили огонь. Шквал налетал за шквалом, а 14 февраля море напомнило о бурном проливе Скагеррак. Не успели закончить уборку парусов, как разорвало кливер. В каютах оборвались все привязи и скрепы, и вещи беспорядочно катились по покрытому водой полу. Кругом булькало, хлюпало; казалось, корабль распадется и вода хлынет через все образовавшиеся щели. Волны хлестали через верхнюю палубу, в трюме что-то тяжелое зловеще перекатывалось с места на место. Корабль ложился набок и медленно поднимался, как будто в последний раз.
      Шторм свирепствовал трое суток. Матросы выбились из сил. Всем было не по себе, а неморяки просто пали духом, когда на "Надежде" в носу появилась течь. Пришлось на веревке спускать за борт плотника, который нашел поврежденную доску внешней обшивки и укрепил ее железным листом. Шесть дней благодаря резкому ветру нельзя было сдвинуться с места. Сан-Жуан все время торчал перед глазами каким-то постоянным укором.
      "Неву" потеряли, не помогли ни пушечные выстрелы днем, ни фальшфееры ночью - она не отвечала. От постоянной сильной качки течь на "Надежде" усилилась настолько, что воду приходилось почти непрерывно откачивать помпами.
      К началу апреля потеплело. Начались различные работы: парусники чинили старые паруса для пассатных ветров, чтобы сберечь новые, более крепкие, для дурной погоды в северных широтах; кузнец готовил ножи и топоры для мены с островитянами, артиллеристы сушили порох. Гвардии поручик Толстой развлекался ружейной пальбой. Коцебу прилежно читали все, что находили в библиотеке о Вашингтоновых и других, лежащих на пути, островах, усердно учились. Бойко говорил по-немецки егерь Иван, крепостной графа Толстого, вызывая своей любознательностью и способностями восхищение Тилезиуса и Лангсдорфа.
      - Работы Ивана изумительны, - говорили они Толстому. - У него чутье художника-зверолова, его чучела - как живые. Вы должны отпустить его на волю и дать возможность учиться.
      Толстой отмалчивался, но был доволен.
      Крузенштерн обдумывал изменение маршрута. Правда, июнь, июль и август можно было употребить на плавание по Тихому океану с целью новых открытий и после этого идти в Японию. Но Камчатка ждала нужнейших ей материалов и продовольствия; товары залеживались и портились. Грузы компании не были застрахованы. Крузенштерн решил переговорить с послом.
      - Николай Петрович, я хочу предложить вам изменение маршрута, - сказал он, входя в каюту Резанова.
      - Что так? - спросил Резанов. - До сих пор об изменениях маршрутов вы не только не спрашивали меня, но даже и не уведомляли, и, по правде сказать, как следует я и не знаю, куда мы сейчас путь держим и какие сроки преследуем.
      - Идем мы сейчас к Вашингтоновым или Маркизовым островам, ибо рандеву с капитаном Лисянским назначено у острова Нукагива. Далее Сандвичевы острова и затем Япония...
      - Ну что ж, хорошо, благодарю вас. Чего же вы теперь хотите?
      Крузенштерн привел свои соображения о целесообразности идти не в Японию, а к Камчатке.
      - Я мог бы принять ваш план, Иван Федорович, в одном только случае, если бы такого изменения маршрута требовало прежде всего состояние обоих кораблей или по крайней мере "Надежды".
      - Об этом я вам не докладывал, - сумрачно ответил Крузенштерн, - но это само собой подразумевается. Ремонт кораблей необходим.
      - В таком случае я согласен, а об убытках или интересах компании позвольте уж и теперь и в будущем заботиться мне самому...
      5. МЯТЕЖ НА СИТХЕ
      В это смутное время смелый, но слишком доверчивый и простодушный начальник Ситхинской крепости Василий Иванович Медведников так оценивал свое положение в одном из писем Баранову: "Тойон Котлеан - верный нам человек Он сам признавался, что хотел заколоть нас и много раз таскал с собой нож. Я теперь ему помогаю, чем могу, часто принимаю и угощаю. Плоды есть, он старается изо всех сил: вашему Кускову и его алеутам показал не знаемую нами тесную бухту, в которой, как стаи водяных птиц, густо были рассеяны черные головы бобров. Колоши по собственному желанию помогали промышленным бить бобров, а для себя даже ничего не просили. Живем дружно".
      А в это время тойоны спешно готовились к внезапному нападению,
      В лесу рубили тонкие длинные прямые жерди, сколачивали лестницы для перелезания через стену, собирали и сушили мох для поджога крепостного палисада, добывали древесную смолу. Посыльные баты с испытанными людьми шныряли туда и сюда по проливам то для того, чтобы создать достаточный запас пороха, то с небольшими партиями мехов к Канягиту, чтобы обменять их на ружья и четырехфунтовые медные пушки.
      Для испытания получаемого огнестрельного оружия и упражнений в стрельбе колоши совершали морские походы на другие острова.
      Скаутлелт из кожи лез вон, чтобы показать свое усердие и преданность принятой на съезде затее и смыть с себя упреки в трусости и продажности. Не отставал от него и воинственный сын, ставший подручным у Котлеана. С нетерпением ожидали Хинка. Тот клятвенно обещал приехать до срока, независимо даже от того, даст или не даст разрешение суровый отец.
      Медведников со всем своим гарнизоном и крепостью находились под постоянным незаметным наблюдением ситхинцев.
      Взятые русскими для несения домашних работ, а иногда и в наложницы, колошки чаще, чем обыкновенно, бегали в лес по ягоды. Тут они тайком встречали своих и рассказывали о жизни по ту сторону крепостной стены все, что только могли сами понять.
      Котлеану, к которому как-то незаметно и естественно перешло общее руководство военными приготовлениями, до мельчайших подробностей стало известно расположение пушек в укреплении, количество ружей и пороха, план распределения защитников на случай нападения.
      Чаще и по неведомым причинам стали портиться кремни у ружей. Хотя стояла теплая и сухая погода, все сырее становилось в пороховом погребе. Пользуясь хорошими днями, приходилось вытаскивать порох и подсушивать его на воздухе. При этом как-то незаметно уменьшалось и его количество.
      То тут, то там в отдаленных от крепости неизвестных бухтах появлялись во множестве бобры. Об этом, как никогда, услужливо доносили русским тойоны. Приходилось спешно отправлять из крепости отдельные небольшие партии промышленных алеутов.
      В складах крепости хранилось уже несколько тысяч добытых в этот изобильный год меховых шкурок - бобровых, лисьих, нерпичьих и других. Их тоже приходилось часто выбивать, просушивать и сортировать на воздухе.
      И не раз перед мысленным взором Котлеана ясно вставало громадное двухэтажное деревянное здание за неприступной оградой - казарма с обширным складом на втором этаже, где было скрыто такое несметное и такое далекое и манящее богатство. При одной мысли, что скоро настанет день, когда он ворвется в казарму и заберет, сколько захочет, бобровых шкурок, Котлеан, зажмурив глаза, сладко и тихо стонал. Собственное бессилие, однако, чаще и чаще выводило его из себя, и тогда он приходил в исступление.
      Смущало многое: по плану американских матросов жилые и нежилые постройки, недостроенный корабль на берегу бухты придется зажечь в самом начале нападения, а пороховой погреб взорвать. Что же тогда будет с драгоценной пушниной? Наконец, во время нападения ему придется распоряжаться, командовать нападающими, а тогда, значит, лучшие меха заберут другие.
      А сколько мелочей, которые необходимо предусмотреть!.. Например, надо хорошенько помнить, что у входа в казарму стоит пушка. Кому-нибудь из колошек надо поручить забить гвоздем заправочное отверстие. Сделать это надо заблаговременно и незаметно. Но как объяснить женщине, что именно надо сделать?
      С нападением пришлось торопиться, так как некоторые из особенно пылких союзников, не выдержав томительного, долгого ожидания, слишком поспешно обострили на многих островах мирные отношения с русскими. Того и гляди, к Медведникову могут прислать подкрепления - на всякий случай...
      Из донесений лазутчиков Скаутлелту и Котлеану стало совершенно ясно, что одновременное нападение на всех островах не получится. Особенно досадно было то, что поторопились и обострили отношения с русскими как раз ближайшие соседи - якутатцы.
      В начале мая в Якутатскую крепость с партией в четыреста пятьдесят байдарок охотников алеутов прибыл по распоряжению Баранова Кусков. Он удивился заносчивости всегда приветливых местных жителей, которые на этот раз, казалось, только искали предлога для ссоры с прибывшими алеутами, всячески издевались над ними, а при случае заводили драки и бивали. Большой опыт подсказал Кускову, что приближается гроза, а произведенные через преданных людей расследования подтвердили подозрения. Надо было поэтому поторопиться с выходом в окрестности на промысел, что он и сделал. Не успел Кусков раскинуть стан верстах в шестидесяти на берегу моря, как тотчас же был окружен отрядом колошей, обратившимся после небольшой перестрелки в бегство.
      У Кускова возникло беспокойство за судьбу Ситхи. Он немедленно выступил, но не прошел и десяти миль, как получил сведения, что к Ситхе со всех сторон двигались полчища колошей и других ближайших племен. Пришлось уходить обратно в неспокойный Якутат. На этот раз он продвигался с большими предосторожностями и только ночью. Не было уверенности, что цела Якутатская крепость. Предосторожности оказались не лишними, так как только непредвиденное для якутатских племен возвращение Кускова спасло Якутат от разграбления. Посланные Кусковым на разведку в Ситху лазутчики не вернулись.
      А в Ситхе стояла ничем не нарушаемая тишина. В конце мая оттуда вышла под начальством Урбанова большая промышленная партия в девяносто байдарок в недалекий Кеновский залив, где, как сообщил Котлеан, появилось много бобров.
      Судьба, казалось, благоприятствовала Урбанову: колоши попутных селений были на редкость услужливы, и уже в половине июня он беспечно возвращался обратно с богатой добычей в тысячу триста бобров. Урбанов угощал приходивших в гости колошей изобильными ужинами. После одного из таких вечеров утомленные охотой, жарой и плясками люди крепко заснули. Заснули выставленные караулы. Не дремали только не успевшие поблагодарить за гостеприимство гости. Они бесшумно вернулись в лагерь и перерезали сонных хозяев всех до единого.
      В Ситхе в это время успела составиться и выехать на промыслы еще одна небольшая партия охотников-любителей из пяти русских, восьми алеутов и трех англичан, недавно принятых на службу Российско-Американской компанией в качестве командиров еще не выстроенных кораблей.
      Крепость опустела.
      Между тем Скаутлелт и Котлеан медлили.
      Их очень смущало присутствие в бухте бостонского корабля. Оба тойона хорошо помнили, как командир этого корабля капитан Барбер лет шесть тому назад расправился с их предшественником, колошенским тойоном, родственником Скаутлелта. Барбер зазвал тойона для переговоров на корабль, хорошо угостил и, напоивши допьяна, потребовал немедленной выдачи ему всех набитых племенем тойона бобров. Тойон с негодованием отверг предложение, после чего, несмотря на отчаянное сопротивление, был закован в кандалы и опущен на веревке в воду. Захлебнувшись, он лишился чувств и был вытащен на палубу корабля. Как только он очнулся, его тотчас же подвесили на рее. Пришлось смириться. Получивши после бесконечных утомительных торгов богатый выкуп, Барбер без церемонии выбросил тойона и его товарищей за борт и ушел в море. Тойон утонул.
      На тайном совещании нескольких ситхинских тойонов и американских матросов мнения сначала разделились. Пылкий и мстительный Котлеан, забывши о необходимости соблюдения осторожности, требовал напасть ночью, всех перерезать и захватить корабль. Его поддержал, дрожа от негодования, Скаутлелт; он вспомнил, какое тяжкое оскорбление нанес его покойному поруганному родственнику Барбер.
      - Всех вырезать, а корабль сжечь! - яростно взвизгнул он.
      Матросы были другого мнения.
      - Нападем на корабль - всполошим крепость. Белые станут помогать друг другу пушками, - возразил один из них.
      - С капиталом можно договориться, - нерешительно сказал другой, - я этого подлеца хорошо знаю. Есть у меня на его корабле приятель - парень верный. Ему можно поручить сперва прощупать Барбера.
      - А он не обманет, не выдаст нас Медведникову? - спросил Скаутлелт.
      - Конечно, это может случиться, - согласился матрос, - но, по-моему, другого выхода нет.
      На этом и порешили.
      - Обещайте ему, - вдруг неожиданно для самого себя сказал Котлеан, половину мехов, которые мы захватим в Ситхе.
      - А не много ли будет? - возразил один из матросов. - Хватит с него и тысячи!
      Матросы обещали произвести ночью разведку, а утром условились встретиться вновь.
      - Заварим мы кашу, - сказал великан матрос по прозвищу Рыжий Джон. Как бы чего не вышло.
      - Да уж хуже не будет, - возразил другой матрос, заросший волосами, как обезьяна. - Лучше подохнуть от ножа здесь на свободе, чем двадцать лет гнить в тюрьме на нашей прекрасной родине, - и он с досадой плюнул.
      - Вот приятно удивится капитан, а, Том, когда мы предстанем перед ним собственными персонами? Ха-ха-ха! - хрипло захохотал моряк, представляя себе предстоящую сцену свидания.
      - Я думаю, не только удивится, но и страшно обрадуется, - заявил Том, вползая на карачках в узкое отверстие бараборы.
      * * *
      Поздно ночью в неподвижном и непроницаемом тумане медленно продвигались к бухте три высокие плотные фигуры. За ними, несколько поодаль, особенно осторожно следовала еще одна, худая, сухопарая мальчишеская фигурка. Все четверо были одеты по-ситхински и держали в руках по короткому веслу. Дойдя в полном молчании до голого песчаного берега, где шум шагов уже совершенно заглушался морским прибоем, три взрослых ситхинца заговорили вполголоса по-английски так бегло и невнятно, съедая части слов, как можно говорить только на родном языке.
      - Темно и сыро, как у дьявола в брюхе, - сказал шедший во главе, тщетно вглядываясь в тьму.
      - Отыщем лодку, тогда сообразим, где мы, - ответил другой.
      При слове "лодка", произнесенном по-ситхински, маленькая фигурка решительно выдвинулась из темноты. Это был молодой Скаутлелт, а с ним беглые матросы, взявшиеся начать переговоры с Барбером.
      Скаутлелт, руководясь каким-то особым охотничьим чутьем, вышел прямо к вытащенным на берег батам и показал, какие из них надо спустить на воду. Компания разделилась. Скаутлелт с Рыжим Джоном сели в одну лодку, остальные двое - в другую и бесшумно отвалили. Не пройдя и одного кабельтова, оба бата стали рядом. Прислушались. Сквозь легкое хлопотливое хлюпанье воды под батами ухо улавливало с правой стороны едва слышный отзвук, съедаемый туманом, но все же похожий на бульканье воды
      - Пошел! - просипел Рыжий Джон. Соседний бат отделился и бесшумно скользнул в темноту, к стоявшему на якорях кораблю Барбера.
      До затаившего дыхание вахтенного матроса донеслось отдаленное уханье филина. Вахтенный встрепенулся и напряженнее стал вглядываться в темноту.
      - Том, ты? - скорее почувствовали, чем услышали вопрос сидящие в лодке. Вахтенный подошел к борту и низко свесился через поручни.
      - Я буду ждать тебя на берегу, когда сменишься, - услышал он шепот с воды.
      - Ладно, уже скоро, - ответил вахтенный и, стуча тяжелыми каблуками, пошел вдоль борта, что-то насвистывая.
      - Куда ты? С ума сошел? - спросил его новый вахтенный, когда сменившийся матрос стал привязывать канат, чтобы скользнуть по борту в привязанную лодку
      - Тсс! - шикнул на него тот и, подойдя, помахал у самого его носа ожерельем из бус. - Видал? Там у меня колошка одна... Вернусь до рассвета... Выдашь капитану - морду набью, - добавил он, погрозив кулаком и неслышно переваливаясь за борт.
      - Господин капитан, - сказал он рано утром Барберу, - сегодня ночью в мою вахту подходили к кораблю какие-то ситхинцы; говорили они по-английски и назвались американскими матросами. Хотели бы повидаться с вами.
      - Почему не прогнал эту сволочь? - крикнул Барбер.
      - Прогнал, тотчас же прогнал, - последовал торопливый ответ. - Но они говорят, что есть у них важный колошский секрет к капитану.
      - Как дашь им знать? - коротко спросил Барбер, поджимая губы.
      - Пошлите меня за чем-нибудь в крепость к русским.
      - Ладно, пусть приедут поздно вечером... в твою вахту, - неуверенно и озабоченно проговорил Барбер.
      Все шло как по писаному: матрос без провожатых и гребцов поехал по поручению капитана на берег. В крепости он, конечно, не был, но ночных гостей повидал и немедленно вернулся на корабль.
      Его вахта наступила поздно вечером. С меньшими предосторожностями, но без излишнего шума прибыли вчерашние посетители. Неподалеку от корабля все время, пока длился необычный визит, крейсировал дозорный бат, но уже не с двумя, а с тремя гребцами. Третьим был отпущенный отцом, хотя и с большой неохотой, Хинк.
      - Ну, с чем пожаловали, господа мошенники? - спросил матросов Барбер, не здороваясь.
      - А вот с чем, Чарли, - нисколько не смущаясь, ответил тот, которого звали Томом. - Завтра ночью подымай якоря и айда отсюда!
      - Ты сдурел? - повысил голос Барбер. - Мне уйти без товара? Выкладывай скорее, в чем дело!
      Матросы рассказали о готовящемся нападении на Ситху.
      - Ты должен уйти, но дня через два-три можешь вернуться, - сказал тот же Том.
      - Негодяи! - вскипел Барбер. - Я сию минуту закую вас в кандалы и сдам властям как изменников!
      - Не кричи, Чарли, и не делай глупостей, - спокойно остановил его Том. - Тут, на лодке, Чарли, около твоего корабля крейсирует Рыжий Джон. Он ждет исхода наших переговоров.
      Барбер молчал.
      - Да, дорогой Чарли, - продолжал Том, - свидетель твоих подвигов жив и здравствует... Ну так что же, уйдешь?
      - Ладно, уйду, но я должен получить пять тысяч бобровых шкур, поставил свое условие Барбер.
      - Ты получишь тысячу в благодарность и даром, когда вернешься, если только Ситха будет взята.
      Барбер задумался, мысленно подсчитывая возможные барыши. Приходя к заключению, что в Китае, на самый худой конец, это все же составит двадцать пять, а то и все пятьдесят тысяч пиастров, он кивнул головой:
      - Согласен... Только пусть тойоны пришлют человек пять видных аманатов.
      - Не вздумай завтра посылать кого-нибудь в крепость, - предупредили матросы, уходя. - Ситхинцы следят за берегом и, в случае чего, укокошат...
      До утра ворочался в своей постели взволнованный Барбер, не находя, как лучше выйти из затруднительного положения. Он не знал того, что крепость оголена и что оставшийся гарнизон в двадцать человек не может оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления.
      "Что выгоднее, - думал он, - стать на сторону русских, предупредить их и помочь своими сорока людьми и пушками или оставить на произвол судьбы?" А тут еще припутался Рыжий Джон - один недобитый из шести свидетелей его злодеяния, связанного с контрабандой в Вальпараизо и потоплением шхуны со всем ее экипажем.
      "Надо разбудить помощника", - решил он в конце концов.
      Помощник капитана нашел, что предложение тойонов надо принять, но вместе с тем необходимо соблюсти приличия по отношению к Медведникову.
      - Пошлите к нему с письмом эту старую одноглазую сволочь. Старик всюду сует свой нос и слишком много знает... - сказал он и со смехом добавил: Пропадет - и черт с ним!
      - Да, вы правы, - согласился Барбер и сел писать письмо коменданту русской крепости.
      Некоторое время спустя он вызвал к себе тощего старого матроса, ослепшего на один глаз, и, передавая ему письмо, сказал:
      - Отдашь самому господину коменданту и объяснишь на словах, что канаты нам очень нужны, а обменять можем на пшеницу. Да оденься почище, не срами корабля!
      Когда дверь захлопнулась за матросом, он опять заговорил со своим помощником:
      - С каким наслаждением я бы сам разорил это российское гнездо! Влезли сюда, сами дела не делают и другим мешают. Скрутил бы я тогда в бараний рог всю эту дикую полуобезьянью сволочь с ее тойонами. Через месяц не смели бы у меня и пикнуть!
      - Да, если бы не мирные отношения между Англией и Россией, тут можно бы разгуляться по-настоящему, - отвечал помощник, такой же пират и пройдоха, как и Барбер.
      Тем временем Кривой спустился в лодку и поплыл к берегу. Ему и в голову не приходило, что две пары зорких глаз неотступно следили за ним.
      Неслышно скользя, как два ужа в траве, сопровождали его неутомимые и жаждущие молодецких подвигов молодой Скаутлелт и Хинк. Они подпустили гонца под самую крепость, а когда тот уже почувствовал себя в полной безопасности, к нему подошел Хинк. Матрос выхватил пистолет, однако Хинк опередил его. Он мгновенно вонзил нож в грудь старого матроса.
      Скаутлелт нагнулся к матросу, выворотил карманы и, взяв письмо, юркнул с Хинком в кусты.
      Через полчаса в бараборе Котлеана американцы читали письмо Барбера и всячески честили его.
      Письмо было коротко, оно гласило: "Высокоуважаемый господин комендант, как нам стало известно, на Ситху готовится внезапное нападение. Нам очень нужны канаты. Посланный объяснит, какие и сколько. Обмен на зерно и крупу. С уважением Барбер".
      Шумно поздравляли тойоны самодовольно улыбающихся молодых воинов.
      - Должно быть, убили одноглазого, - сказал ночью Барбер своему помощнику.
      - Несомненно, - согласился помощник. - Туда ему и дорога, а нам спокойнее...
      Жалобно пищали блоки, звучно шлепнулся о палубу сильно растрепанный мокрый якорный канат, и не успел еще показаться над поверхностью воды обвитый со всех сторон длинными морскими водорослями и тиной тяжелый якорь, как корабль с поднятыми парусами, резво, без прощального салюта и огней тронулся из бухты.
      Проходя мимо неизвестно почему-то затесавшегося здесь под самым бортом бата с двумя гребцами, Барбер увидел на палубе старый испорченный деревянный блок и с сердцем швырнул его в лодку.
      Единственные свидетели его ухода Скаутлелт и Хинк, смеясь, подхватили упавший в воду блок и принялись изо всех сил грести к берегу.
      * * *
      После удушливой, влажной и жаркой летней ночи с тяжелыми сновидениями люди в испарине, в одном белье выбегали из большого двухэтажного здания ситхинской казармы прямо на двор. Растирая до крови следы многочисленных укусов москитов, от которых не спасали ни закрытые окна, ни полог, ни укутывание с головой в одеяло, они с наслаждением вдыхали свежий запах моря. Легкий предрассветный ветерок лениво сгонял с бухты завесу тающего на глазах розового тумана, становившегося все прозрачнее и прозрачнее. Вспыхнув багровым, а затем ярко-золотым блеском, туман вдруг рассеялся и исчез. А в рамке непорочной белизны далеких снеговых гор и бледной бирюзы неба, расточительно играя золотом солнца и ультрамарином воды, широко раскрылась Ситхинская бухта.
      Утро обещало повторение знойного, изнурительного, насыщенного грозовой влажностью и редкого в этих местах дня, но пока развернувшаяся картина бодрила и веселила. Быть может, потому, что день был нерабочий, воскресный.
      Как только бухта очистилась от тумана, все заметили отсутствие бостонского корабля.