Теперь-то уж дело к концу шло. Попробовать? Настоящий топор должен гвоздь тесать. Он и тесал, снимая тонкую стружку, а сам не подавался. Еще стеклышком по топорищу пройтись, уже окончательно, и потом шкуркой залоснить все. Шкурка снимала мелкую пыль, делала плавней все линии, и вот проступили уже хитрые узоры свитуха. Топор получился. Он не уступал, пожалуй, старому, потерянному, только с ним не вспоминалось ничего, как с тем. Любуясь топором, Родион шил из брезента чехол, крепкий чехол с пряжкой и петлями для ремня. К вечеру уже, заканчивая работу, примерил инструмент. Пояс приятно оттягивало, топорище льнуло к бедру и просилось в руки. Даже колени перестали ныть - до чего славный топор получился.
      На другой день проснулся он ни свет ни заря. Пробежал глазами письмо Пины и покрутил головой. Потом крикнул хозяйке, чтоб та наварила побольше картошки, сел к окну бриться. Сегодня он полетит. Погоде и налаживаться не надо было, на дворе за ночь не похолодало даже - вчерашнее солнце так нагрело землю, что уже с рассвета в открытое окно теплом дышал двор, а воробьи на заборе томились с раскрытыми клювиками.
      Родион выпил полкружки воды, а остальное вылил в тарелку на подоконнике - воробьям.
      Надо было торопиться, как бы Платоныч не улетел без него. Палку свою Родион все же захватил на всякий случай, хотя опухоль за эту ночь совсем сошла. На главной улице он остановил такси. Машина под ним осела.
      - На аэродром, - сказал Родион и, увидев, что шофер начал разворачиваться, поморщился. - Да не на тот! На травяной. Прямо...
      4
      Следователь. Это мое первое дело, Алексей Платонович, и я прошу вас помочь мне.
      - В чем?
      Следователь. Понять его.
      - Пожалуйста, товарищ следователь, если смогу.
      Следователь. Вы присутствовали при первой их встрече?
      - Они при мне встретились.
      Следователь. Когда это было?
      - Числа я точно не помню, но можно установить. В бортовой журнал Гуляев записан - я его брал с собой в облет, хотя он еще и не оправился после травмы.
      Следователь. Что вы можете сказать об их отношениях?
      - Ничего не могу.
      Следователь. Скажите, они при вас никогда не ссорились?
      - Было.
      Следователь. Из-за чего?
      - Из-за меня.
      Зеленое поле аэродрома было пусто. У ангара стоял вертолет с зачехленными лопастями, престарелый "антон" на якорях, который ремонтировался с самой зимы, да знакомый авиапатрульный Як. "Не улетел, подумал Родион про Гуцких. - Молодца!"
      Просторный двор был полон какого-то народу. На крыльце конторы, где обычно отдыхали парашютисты, у склада и вдоль забора сидели и лежали неизвестные люди, одетые в разное - в чистое и не очень, мятые и свеженькие, в галстуках и без них. Жевали травинки, дремали. Родион проковылял по двору, разглядывая чужаков, а на него никто не глядел.
      Гуцких сидел в комнате летчиков-наблюдателей и что-то втолковывал неспокойному человеку с длинной спиной. Сзади на пиджаке у незнакомца был разрез; Родион даже не знал, что мужчины такие разрезы делают. Платоныч обрадованно поднялся навстречу Родиону.
      - Привет, Гуляев! Ходишь?
      Незнакомец обернулся. Лицо у него было бледное. И еще Родион засек тоненький захватанный галстук.
      - А что это за люди, Платоныч? Во дворе-то?
      - Я же тебе говорил по телефону.
      - Не помню.
      - Мы - тунеядцы, - ухмыльнулся незнакомец.
      - Верно, - подтвердил Гуцких.
      - В смысле? - спросил Родион.
      - Ты что, Гуляев, газет не читаешь? Ну, которые не хотят работать.
      - Вон оно что! Так. А нам они зачем?
      - Приказ прислали, понимаешь? - сказал Гуцких. - Бирюзову мы двоих сегодня уже подкинули.
      - Что он там с ними делать будет?
      - Воспитывать, товарищ Гуляев. - Голос незнакомца был с расстановочкой, будто его принуждали говорить, и слова он пускал через губу. - Трудовые навыки приобретем, перекуемся!
      Он поглядел с усмешкой на Родиона, нагло и снисходительно поглядел, будто на несмышленыша, хотя был с ним, видать, одних лет, потом внезапно убрал улыбку, а глядел все так же плохо.
      - Так. - Родион сел на скамейку. - Ладно.
      - Вот и я считаю, что ладно, - вздернул плечами незнакомец и хохотнул. - Перекуемся... И вам хорошо, и нам хорошо!
      - Хорошо ли, нет - поглядим. - Родион проводил чужака взглядом до двери, обернулся к летнабу. - Горит, Платоныч?
      - Кругом. А тут еще это добро на нашу шею! Лекцию вот им читать надо...
      - К обеду вылетим? - Родион шагнул к выходу.
      - Да надо бы. - Гуцких сорвал трубку зазвонившего телефона. - Что? Сводку? Есть, вот она лежит. А вы кто такой? Из облисполкома? Тогда пожалуйста. На сегодня семьдесят три очага. Общая площадь? Почти сто тысяч гектаров... Что вы такое говорите? Слушайте! Я это понимаю, но сводки легче собирать, чем тушить тайгу...
      Гуцких бросил трубку.
      - Я подожду тебя, Платоныч, - обернулся Родион у самой двери.
      Он вышел, сел в холодке на завалинку, закурил. Да, пластает, видать, тайга, а тут лишь сводки собирают в десять мест каждый день. И еще это добро на голову.
      - Не найдется ли сигаретки? - послышался тот же, с расстановочкой, голос, только он был сейчас приторно-вежливым. - А, товарищ Гуляев? С отдачей.
      - С отдачей? - Родион достал пачку "Памира".
      - Благодарю. - Незнакомец манерно поклонился в пояс.
      - Вы что, из артистов? - поинтересовался Родион.
      - Было и такое дело, товарищ Гуляев.
      Он уселся рядом, затянулся, щуря глаза. Принялся рассматривать свои ногти, чистить их спичкой. Ну и чудик! Отставляет руки далеко, вертит их перед собой, будто в зеркало смотрится.
      - Вот вы величаете меня. - Родион не смотрел на соседа. - А как вас прикажете?
      - У меня трудная фамилия.
      - Ничего, выговорим.
      - Евксентьевский.
      - Ну и ладно, если так.
      - Что ладно?
      Родион промолчал. Он не мог приспособиться к этому человеку. Очень уж чуждыми были его манеры, и эта бабская привычка на ногти любоваться, и снисходительный тон. Есть же типы! Их, наверно, будут на вертолетах возить, как подсобников. Конечно, когда огонь подступает, лишний человек не плохо, но в лесу вообще-то лучше со своими.
      - Вас на пожары, что ли? - спросил Родион. - Ну-ну!
      - Что "ну-ну"?
      - Ничего.
      - Опасно?
      - Почему?
      - Вот и я спрашиваю - почему? - Евксентьевский засмеялся.
      - Что "почему"?
      - Почему опасно?
      - Слушайте, - совсем запутался в разговоре Родион. - Я же не говорил, что опасно.
      - А что же ты сказал?
      - Ничего.
      - Как это ничего, если мы так долго разговариваем? Что же ты все-таки сказал, товарищ Гуляев?
      - Тьфу! - плюнул в траву Родион и поднялся.
      Он заковылял, не оглядываясь, к ангару. Потоптался у самолетов, обвел глазами безоблачное небо. Захотелось курить, и он вернулся в тень конторы. Евксентьевский полулежал на завалинке, лениво озирался с кислой миной на лице. Родион сел подальше от него и решил не разговаривать.
      - Ты на меня не сердись, товарищ Гуляев, - подвинулся к нему Евксентьевский.
      Родион промолчал.
      - Возьмешь меня в свою команду?
      - Мешаться? - спросил Родион. - И почему именно ко мне?
      - Физиономия твоя понравилась.
      - А чего в ней такого? - насупился Родион.
      - А вот эта синяя сыпь. Болел чем?
      - Порох. - Родион подосадовал, что дал втянуть себя в этот пустой разговор. - Самопал разворотило в руках, вот и набилось под кожу.
      - И палец оторвало?
      - Его на другом деле.
      Какой-то парень, что недвижимо лежал ничком на траве, поднял голову и стал прислушиваться к разговору. Родион посмотрел на него внимательно, парень подмигнул ему, подполз поближе. На нем были выцветшая рубаха с закатанными рукавами, вконец измятые штаны, тапочки на босу ногу. Смотрел он весело, даже с какой-то лихостью.
      - Так когда на пожар, товарищ Гуляев? - не отставал Евксентьевский.
      - А я еще на больничном.
      - Отчего так?
      - Свалился.
      - Куда?
      - Как куда? На лес.
      - Ну и что?
      - Покалечило малость.
      - Страшно прыгать?
      - Кому как.
      - Значит, берешь?
      Родион понял, что Евксентьевский просто издевается над ним, только непонятно зачем.
      - Я же говорю - видно будет!
      - Ты этого не говорил! Ну да ладно, не будем спорить! Что? Что ты сказал?
      - Надо мне, говорю, спорить с вами, - равнодушно произнес Родион.
      - Может, ты мне еще одну сигарету дашь? - спросил Евксентьевский. Взаймы.
      - Почему взаймы? Так берите...
      Парень в выцветшей рубахе заполз уже в тень конторы и тоже протянул руку к сигаретам.
      - А мне вы не можете рубль подарить? - вдруг спросил он и посмотрел на Родиона молящими светлыми глазами.
      Родион достал из кармана новенькую рублевку, сунул ее парню и направился к Гуцких, чтобы не видеть и не слышать этих прилипчивых людей.
      А у крыльца уже собирались. Заняли ступеньки, подкатили от забора бревно и уселись на нем рядком. Гуцких приколол к двери карту лесов, приготовился. Родион оглядывал чужаков и не видел ни одного лица, на котором бы выражался хоть какой-нибудь интерес.
      - Прошлый раз, - тихим своим голосом начал Гуцких, - мы с вами говорили о технике безопасности на лесных пожарах. Продолжим...
      - Разрешите вопрос? - послышался знакомый Родиону неприятный голос. Евксентьевский лежал на траве позади всех и даже головы не приподнял.
      - Пожалуйста, - Гуцких разыскал его глазами. - Только надо встать.
      - Не беспокойтесь, мне так удобней.
      - Но я же стою перед вами! - сказал Гуцких, и лицо у него дернулось.
      - А вы тоже ляжьте, - ехидно посоветовал Евксентьевский, и кругом сдавленно хохотнули.
      Родион торопливо поднялся, хроманул к Евксентьевскому, не сознавая, зачем он это делает. Тот глядел с издевкой на него, будто говоря: "Давай, товарищ Гуляев! Воспитывай!" Родион схватил его за шиворот и за брюки, легко, как котенка, поднял в воздух, и Евксентьевский беспомощно и смешно затрепыхался.
      - Эй, ты рукам воли не давай! - закричал он, пытаясь вырваться. - А то...
      - Что? - спросил Родион. - А то что?
      Наверное, все с утра изнывали во дворе от безделья и потому смеялись сейчас над Евксентьевским, который нелепо дрыгал ногами в воздухе. Их окружили. Родион, заглядывая поочередно тому и другому в лицо, проговорил с нажимом на каждое слово:
      - Вы, паразиты, перед нашим Платонычем ползать должны!
      Чужаки загалдели. В середину круга пробился Гуцких. Он уже успокоился.
      - Отпусти его, Гуляев.
      - Чесотка, - брезгливо сказал Родион, поставив Евксентьевского на землю.
      - Спасибо, - засмеялся тот. - Я уж думал, что повис до обеда...
      Колени у Родиона заныли. Он ушел к самолетам, лег под крыло Яка. Ветерок, разгоняясь по летному полю, ровно и скоро тек под крылья, нес запахи свежей травы и сохнувшей уже земли. Работная, видать, весна подступает. Хоть бы кто-нибудь из ребят подлетел! Потолковать о делах, о спецовке из фибры и пластмассы для прыжков на лес, о новых створчатых парашютах, что будут раскрываться вытяжной веревкой. С самой весны разговоры идут про эти новинки, однако они еще не испытаны. Хорошо бы самим все проверить, а то перешлют в Улан-Удэ или Хабаровск. Родион был уверен, что нигде по всей Сибири нет таких парашютистов, и кому еще, как не его чертям, доверить испытания?
      В здешнем оперативном отделении никто больше парашютиста-инструктора Гуляева не напрыгал. Поначалу он вел счет, но где-то на третьей сотне сбился и плюнул. Родион тут вышколил порядочно добрых пожарников, но вот уже второй год отсортировался у него постоянный состав, и он решил: от этих ребят - никуда. Один к одному парни, а Санька Бирюзов, тот троих у огня заменит. И всякую деревню он подымет - и сонную, и пьяную, и баптистов даже выгонял, бывало, на тушение. Его бы на этого дармоеда московского спустить, на чесотку эту! Вот еще ботало приблудило...
      Ветер струил едва слышно к траве и ласковел, теплел с каждой минутой дело шло к полудню. Родион совсем задремывал уже, когда послышался голос Гуцких:
      - Ты бы полегче с ними, Гуляев!
      - А? - очнулся Родион. - Что?
      - Да с захребетниками-то этими. Полегче, говорю, надо бы с ними.
      - А ну их!
      - Я почему-то всегда думал, что выдержки у тебя побольше...
      Родион сел, поворочал плечами, стряхивая дремоту. Гуцких подлез под крыло, распахнул китель.
      - Нет, ты послушай, Родя. Если уж прислали - будем делать, что можем. Без тебя собрание у нас состоялось. Так решили.
      - А я что - против разве? Надо так надо.
      - Гляди, а то невзначай забудешь про свою силу.
      Летнаб ткнул Родиона в плечо. Они помолчали, разглядывая аэродром. Ветер шевелил траву перед ними, перебирал жидкие волосы летнаба, а Родион искоса поглядывал на него, и ему было хорошо оттого, что вот есть у них на отделении такой Платоныч.
      - Боковик, - кивнул в сторону летного поля Родион.
      - Взлетим, - сказал Гуцких.
      - Разговор есть, Платоныч, - проговорил Родион.
      - Давай.
      - Письмо я получил от одной девахи.
      Родион достал из кармана конверт.
      - Так! - оживился летнаб. - Женишься?
      - Да нет. Другое. Девка лесовая, привычная...
      - Так-так...
      - Агриппина Чередовая. На кордоне живет в Жиганевском районе?
      - Это где последний в прошлом году пожар тушили?
      - Там. В болото я еще ухнул. Помнишь, рассказывал...
      - Помню. Конем тебя там вытащили?
      - Вот-вот... Просится.
      - Куда?
      - К нам. - Родион вздохнул. - На работу.
      - Пожарником?
      - Вот и я тоже думаю. Однако девка огневая. Тушила с нами тогда. Ну, кашеварить будет. А что?
      - Да ничего. После войны служили девки на базе. Некоторые даже прыгали. Ничего! Лето, видать, у нас будет...
      - К нам не больно люди рвутся, Платоныч, а эта не то чтобы просится, а пишет: "Еду".
      - Да пускай едет.
      - Спасибо, Платоныч. Я уж глядеть за ней буду.
      - А у тебя с ней что-нибудь есть?
      - Да как сказать? Пожалуй, что нет ничего... Где же пилот? Ты звонил ему, Платоныч?
      Через полчаса они уже летели над тайгой, по-весеннему одетой первородной зеленью. Родион соскучился по высоте, по земле, большой и нетесной, отуманенной далеким горизонтом. Неясная граница тверди с небом была подвижной. Земля вздымалась, росла немыслимой горой, когда самолет заваливал на крыло, а крен в другую сторону убирал ее совсем, топил в пустоте. Было приятно, когда зыбило самолет и он припадал вниз - сердце будто приостанавливалось, мерло, напоминая Родиону, что он наконец летит.
      Внизу кое-где серели широкие прогалины - вырубки плохо зарастали. А вот черное пожарище наплыло.
      - Помнишь? - крикнул Гуцких, обернувшись.
      - Как же! - отозвался Родион.
      Он этот очаг, правда, не гасил, выбирался в то время с верховьев Уды, но шуму тогда от этого позорища было на всю область. Недотепы-лесорубы жгли сучья и недоглядели, а потушить враз не смогли. Ветра тогда дули перед непогодой. Как не помнить... Лес отдали огню по самую квартальную грань, лесопилка сгорела, стлань на десяток, а то и больше километров, взорвался склад с бензином и соляркой, человек погиб, леспромхозовский тракторист. Жалко парня... И вот подумать - один только человек в общем количестве, а народ без него бедней. Еще дальше подумать - от него бы дети пошли, от них новые люди. Один человек, но какая в народе широкая просека образуется! Чем дальше, тем шире...
      Снова пошла живая тайга. Стояла она плотно, во всю силу. (Ах, хороши места! Живые. Зверя, должно быть, в этом буйном разнолесье! И птиц тоже. Зяблик, наверно, вьет уже свою кудрявую песенку, перебивает себя, оттягивает и захлебывается, подымает все выше и выше. Ну и силища в его крохотном горлышке! И дятлы кричат скрипучими своими голосами. Кричат изредка, потому что им некогда - работают. И кукушке по времени пора. Грудной ее голос под небесным сводом полней, круглей и печальней, чем тот, что живет в памяти...)
      Вот снова старая гарь, мертвый остров. Должно быть, гниль уже вошла под кору, мягко пробирается в сердцевину. И зверь ушел отсюда, и птица улетела, и даже муравьи не скоро заселят это гиблое место. Лес может и совсем не отрасти. По редине ветер начнет разгоняться, валить раменные сторожевые дерева. И смотря какое место тут, а то вода подступит, заболотит все, и конец лесу на веки вечные.
      (Нет, подходящая у меня работенка! Что же тогда делать в родном краю, если не отводить главную здешнюю беду? А юг если взять, угорья, там беда эта и того плоше - после огня по скатам всю землю стащит дождями, и какой уж тогда лес, на камнях-то? Что останется - жуки доточат, в труху пережуют. А если сгорит сухолесье на песках - смоет и сдует все подчистую, где уж там прижиться семени! И не дай бог второй пожар по гари - все перепылит в летучую золу. С веками, конечно, через траву и кустарники лес может подняться снова, да только очень уж долго ждать...)
      Пилот повернул к дому, замыкая кольцо облета, а Руцких с Родионом все глядели да глядели на горизонт: не покажется ли тревожный дым. Но нет, в этих лесах первой ценности ничего подозрительного не было. Славно! (А пора, пожалуй, проситься на дело. Вот вернется Бирюзов - надо лететь с ним. Какого дьявола в городе сидеть? Хоть чем-нибудь подмогу.) Родион мысленно благодарил Платоныча за полет, теперь легче ждать будет.
      Прошло часа два, как они поднялись. Вот уже показался город и на окраине его "пятачок" родного аэродрома. На базе шумела какая-то команда, - наверно, перебросили ее с другого отделения, где не так горело. Пожарники разбирали парашюты, грузились в горячий, видать, только что прилетевший самолет. Родион завидущими глазами поглядывал на парашютистов, узнавал кое-кого, нетерпеливо ждал, когда Як подрулит поближе к ангару.
      - Вот что, Платоныч, - решительно сказал он. - Бирюзов вернется, я лечу с ним.
      - Дудки, Гуляев! - возразил Гуцких. - Сам гробанешься и меня подведешь под монастырь.
      - Что ты, Платоныч! - Родион сделал ход конем. - Прыгать я пока не рискну. На вертолете подкинешь, как дармоеда.
      - Это другое дело.
      Родион вылез из самолета, подошел к парашютистам. Многие знали Родиона и слышали, что сезон открыл он бедой первого разряда. Ощупывали его, совали в бока кулаками - жив, мол? А на дворе маячили, по-прежнему томились без дела несколько чужаков. Даже не посмотрев на них, Родион поковылял мимо забора на выход.
      У калитки сидел светлоглазый парень, что утром выпросил рубль. Он вскочил, будто ждал Родиона, встал поперек дороги, заулыбался неясной, какой-то беглой улыбкой. Ладный парень. Разворот плеч - дай бог, такому только и работать.
      - Ра! А ра-зрешите опять же закурить!
      - Пожалуйста, - сказал Родион.
      - Пра-шу! - сказал парень, но тут же поправился: - То есть спасибо!.. Ловко вы этого пижона!
      Родион не отозвался, смотрел, как у парня мелко дрожат руки.
      - А Гришку Колотилина, пьяницу и алкоголика, вы не знаете?
      - Это вы будете? - Родион рассмеялся.
      - Я, - гордо сказал парень. - Употребляю! Вусмерть. Можно с вами по стопарю выпить?
      - Я не пью, - нахмурился Родион, заметив, что парень чуть навеселе. Добавил: - С кем попало.
      Гришка растерялся, бормотнул:
      - А я не кто попало.
      - Кто же вы?
      - Я на стройке работал, - сказал Гришка. - По шестому разряду.
      - И что?
      - Выгнали, - простодушно объяснил Гришка. - Можно, расскажу по порядку?
      - Валяй! - Родион присел на бревно. Ему все равно сегодня делать было нечего, и парень чем-то его заинтересовал. Пусть поговорит, а что?
      - Взялось все с одного случая, - обстоятельно начал Гришка. - Захожу в закусочную. Спрашиваю: "Напитки у вас бывают?" - "Коньяк", - говорят. А у меня уже характер слабый выработался. Через полчаса я захорошел. Чувствую только, вторую бутылку давлю. В углу стоят трое. "Идите спать", - говорю. Они меня пригласили на улицу и уделали. Выхожу утром на работу - весь в синяках. Мастер спрашивает: "Что это с тобой, Колотилин?" - "Родимые пятна", - говорю. "Раньше не было". - "А они, отвечаю, у меня особые, блуждающие. Сегодня здесь, завтра там". И тут он меня обидел. "Это родимые пятна капитализма", - говорит. Я ему тоже врезал. Как он молодых ребят опивает и что у них с прорабом одна лавочка. Ну, перевели в подсобники. Это меня-то, плотника первой руки!
      В голосе Гришки Колотилина послышалась обида.
      - Ну-ну? - сказал Родион.
      - Повело совсем. С утра уж я не мог без этого. Олифу начал потаскивать, белила, рубероид. Товарищеский суд был и много другого. Потом работу совсем забросил, ни за что пятнадцать суток получил. Выселили, паспорт в милицию забрали - и сюда...
      - Хорош, - сказал Родион и поднялся.
      - А ловко вы сегодня этого хмыря! - восхитился Гришка. - Будто краном... Можно у тебя спросить?
      - Еще рубль? - Родион глянул в те же умоляющие глаза. - Не дам.
      - Да нет, - сказал Гришка. - Не то. В работу бы меня скорей взяли, а то я тут чего-нибудь сопру по мелочи.
      - Давай ко мне тогда, елки-моталки.
      Родион поднялся, пошел было, но такой уж день, видно, выдался - его догнал Евксентьевский, тронул за рукав.
      - Ты на меня только не рычи, товарищ Гуляев, - сказал он и засмеялся как ни в чем не бывало. - Можно один вопрос задать?
      - Спрашивайте, - сказал Родион равнодушно.
      - У меня такой вопрос, товарищ Гуляев. Почему мы должны перед этим товарищем Гуцких ползать?
      - Вам не понять.
      - Да? Это почему же?
      - Да так уж.
      - А все-таки?
      - Да за одно то, что он весь осколками порван! И под сердцем у него сидит кусок немецкого железа, а он на вас, сволочей, еще нервы мотает!
      - Значит, берешь меня в свою команду?
      - А идите вы к едрене-фене! - Родион затоптал окурок и пошел прочь, сплевывая с губ табачную горечь.
      5
      Следователь. Свидетельница Чередовая, вы первый раз увидели Евксентьевского на пожаре?
      - Нет, в вертолете еще обратила внимание.
      Следователь. Обратили внимание? А он на вас тоже обратил внимание?
      - Ну, все в одной кабине были...
      Следователь. И Гуляев?
      - Рядом сидел.
      Следователь. А он ухаживал за вами?
      - Зачем вам нужно знать такие вещи? Ну, ухаживал, если в вашем понимании...
      Следователь. Я спрашиваю, этот Евксентьевский-то не ухаживал за вами?
      - Вы считаете, я бы позволила?
      Следователь. Значит, вы не думаете, свидетельница Чередовая, что причиной преступления была ревность?
      - Я даже не думаю, что и преступление-то было.
      Следователь. Ваше особое мнение мы знаем. Но учтите, за ложные показания вы несете уголовную ответственность по статье сто восемьдесят первой.
      - Не боюсь я ваших статей. Я правду сказала.
      В субботу после обеда Родион позвонил на базу.
      - Какие пироги, Платоныч?
      - Горячие, - донесся голос Гуцких. - Это ты, Гуляев? Горячие пироги. Горимость высшая, пять баллов. Пластает тайга.
      - Ясно. Бирюзов не прилетал?
      - Хватился! Утром еще. Про тебя спрашивал.
      - Ты сказал, что я в порядке?
      - Сказал. А он группу-то отправил поездом, а сам пробился на гражданских самолетах. У него целая история была на пожаре...
      - Что за история? Где он сейчас?
      - А я его тут же на самолет и скинул в одно интересное место. Народу, понимаешь, не хватает.
      - Куда же это его?
      - В район Атаманки. Одного. Там здоровый пожар, надо срочно готовить вертолетную площадку. За день, думаю, сделает...
      - Платоныч. - Родион сильно прижал трубку к уху. - Ты как хочешь, Платоныч, а я к нему. Когда туда вертолет?
      - Послезавтра. Бригаду Неелова повезу. Ну хорошо, хорошо, Гуляев. Бюллетень ты закрыл?
      - Да.
      - Погоди, не бросай трубку! Еще новость. Твоя подопечная уже тут. Оформляется. Она, оказывается, с десятилеткой. Что? Придешь?
      Родион слушал и не слушал - ловил краешком глаза такси, переминался в телефонной будке, и вся она ходила и скрипела...
      Они встретились во дворе конторы. Родион боялся этих первых минут, думал всю дорогу, что он ей скажет, как поздоровается, и никак не мог придумать. А получилось, что они даже не поздоровались, вроде бы забыли.
      - Приняли! - радостно крикнула Пина с крыльца, заметив его у ворот.
      - Ух ты, елки-моталки!
      Он рассматривал ее, словно увидел впервые в жизни. Да на то оно выходило, потому что Пина представлялась издалека другой. Платье на ней легкое было сейчас и чулки такого цвета, будто их не было совсем. А от туфель Пина длинноногая сделалась, точно городская студентка, к которым Родион всегда боялся подходить. И вся она ничем не напоминала ту бабу-растрясуху, с которой он встретился на Чертовом бучиле, только в глазах те же бесенята. Пина приблизилась.
      - Ты не хлопотал тут за меня, дяденька?
      - Что ты, тетенька!
      - Смотри, а то я не люблю, если что-нибудь по знакомству. И ноты отца не приходило?
      - Какой ноты?
      - Видно, я ее опередила. Написал, что, мол, мою дочь Агриппину Петровну Чередовую, когда она приедет, прогоните назад, если сможете.
      Они рассмеялись. Пина весело, от души, а Родион сдержанно, как бы не решаясь, потому что он не мог освободиться от волненья и не знал, как поддержать разговор.
      - Мне еще надо паспорт из гостиницы выцарапать и сдать сюда, - сказала Пина.
      - Может, завтра?
      - В воскресенье-то?
      - А мы дней не разбираем, когда горит.
      - Тогда в кино, - предложила Пина.
      - А что? Можно и в кино, - обрадовался Родион. - Поехали.
      В городе было людно. Билеты, оказалось, порасхватали на все сеансы, и это огорчило Родиона, потому что теперь надо было придумывать разговоры с Пиной.
      - Как здоровье отца? - спросил он.
      - Ничего. Я же писала.
      - Хотя верно.
      Они шли по большой улице. Пина разглядывала толпу, нет-нет да окидывала Родиона быстрыми глазами, улыбалась, а он страдал, не зная, чему она улыбается.
      - Ты мои книги получала?
      - Все получила. Я же писала тебе.
      - Хотя верно, - согласился он.
      - Еще раз спасибо.
      Родион молчал. Как всегда, слова приходили потом, когда нужды в них уже не было. Если б билеты они достали! Он бы просто сидел рядом с ней, а кино бы работало за него.
      - За что спасибо-то? - с запозданием сказал он. - Я сам сначала читал, а потом уже посылал.
      - Видишь, я говорю, что ты хитрый человек! - засмеялась Пина. - Все до одной прочел?
      - Все.
      - Ну и как?
      - Разные они, - осторожно сказал Родион.
      - Ремарк, например? "Три товарища"...
      - Да, да, помню. Немец, у которого два имени? Эрих и зачем-то еще Мария.
      Пина снисходительно заулыбалась:
      - Ну и как тебе он?
      - Пишет крепко, но смотря что взять из него, - неуверенно протянул Родион.
      - А что бы ты, например, взял?
      - Что это парни у него не поддаются, хотя их жизнь всяко ломает.
      - Еще?
      - Словам цену знают. И товариществу у них можно поучиться. Без этого они бы там пропали.
      Пина удивленно заглянула сбоку в лицо Родиона, осторожно взяла его под руку, а он покраснел, и ему стало жарко вдруг от этого непривычного прикосновения. Когда раньше он гулял с девчатами - сам брать больше старался, а так, оказывается, все по-другому, и даже сердцу горячо, и легко идти.
      - Знаешь, а я одну твою книгу привезла. Она же с печатями! Зачем ты ее из библиотеки?
      - А что было делать? - отозвался Родион. - Искал, искал - нет нигде. Деньги внес, да и только.
      - Нет, надо сдать.
      - Можно и сдать, - согласился Родион.
      К вечеру толпа стала гуще. Пина уже насмотрелась на нее, а Родион вообще не любил толочься среди праздных людей. Его не толкали, но само это многолюдье Родиона угнетало.
      - Посидим? - предложила Пина.
      От пестроты и тесноты они забились в крохотный сквер на главной улице, нашли краешек скамейки. Родион с наслаждением вытянул ноги, погладил колени. И вдруг вспомнил о том, что забылось на часок. Как там Санька сейчас? Распалил небось костер, кусты рубит, таскает колодины. А может, уже наворочался, спать лег?
      - Ты о чем задумался?
      - Знаешь, - помедлив, ответил Родион. - Летом да осенью толпа у нас пожиже, а вот весной откуда только берется народ!
      - И ты об этом задумался? - засмеялась она.
      - Да нет, как бы тебе объяснить? - Родион торопливо закурил. - Мы весной в городе почти не бываем. Горит сильно.
      - Весной? Почему?
      - Прошлогодняя трава. Одна искра - и пошло. Еще снега по низам, а в суходольных местах и на солнцепеках все звенит. Да и хвоя самая сухая в году, и лесорубы сучья дожигают, и в воздухе влаги нет - весняк ее выпивает. Скучно тебе все это?
      - Говори, говори! - сказала Пина, рассматривая в сумерках его профиль.
      - Да причин-то много. Леспромхозы вырубки плохо чистят. Земля холодна и не отдает пока воду. Что отпустит - дерева сосут, им сейчас только дай. Да не в этом дело...
      - А в чем?
      - Санька Бирюзов там один сейчас. Конечно, не впервой... Но у него какая-то история вышла, а он один, понимаешь?
      Зажглись фонари, посвежело, и Родион отдал Пине свой пиджак. Она влезла в него, скинув туфли, а гуляющие оглядывались на них и улыбались. Действительно, какая уйма людей в этом городе!
      - Понимаю, - сказала Пина.
      - В понедельник я лечу к нему.
      - И я тоже.
      - Вообще не женское это дело, Пина.
      - Ну, знаешь!
      - Да я-то знаю. Не пора тебе?
      Гостиница была недалеко от сквера. Пошли по затихающим улицам, и Родион, будто воробья, держал ее кулачок в своих широких и грубых ладонях. Она зашевелила пальцами, потрогала его мозоли.
      - Ого!
      - Что? - спросил Родион.
      - Бобы.
      - Прошлогодние, - сказал Родион, пытаясь высвободить руку. - За зиму не сошли.
      - Родион, а почему у тебя здесь пальца нет?