Домой!
 
      Уезжали городские Стрельцовы назавтра, ранним утром. Бабушка провожала их до автобусной остановки. Услышав голоса во дворе, на крыльцо вышла рано встающая Евдокимовна.
      -Нинку разбудить, что ли? - спросила она.
      -Незачем, - распорядилась мама. - Мы, может, еще приедем. Нине спать до десяти, а сейчас шесть.
      Евдокимовна бросила на Славика недружелюбный взгляд.
      -Слава те, Господи, на этот раз без фокусов обошлось.
      -А что за фокусы, бабушка? - Мама уже взялась за калитку.
      -Да цирк они с Кубиком в прошлый раз надо мной устроили.
      -Что за цирк? - Мама успела выйти за калитку, мысли ее были далеко уже от деревенских забот.
      -А! - махнула рукой Евдокимовна. - Старая для них, что игрушка, можно с ней какие хошь игры играть... - Да вот только... - Но старуха и тут махнула рукой. - Вы лучше поторопитесь, а то здесь пассажиры-то редки, шофер может и не остановиться.
      На том они и расстались с Евдокимовной.
      Уже в поезде мама вспомнила свой вопрос.
      -Так какой цирк?
      -Цирк? - прикинулся непонимающим Славик. - А-а... - и тоже махнул рукой, уверовав в силу этого жеста. - Она пришельцев тогда случайно увидела и своим глазам не поверила. Подумала, наверно, что это мы с Кубиком над ней подшутили.
      Мама только тяжело вздохнула. Сын врет на каждом шагу, и с этим надо будет что-то делать.
      В окне мелькали те же перелески, болота, домики-будки, но, честное слово, они выглядели лучше, чем тогда, когда Стрельцовы ехали в Егоровку. Может оттого, что все-все расцвело.
 
       Развязка
 
      Папа встретил их на перроне. Когда они сели в его машину и захлопнули дверцы, он сказал:
      -От вас пахнет молодым укропом, маминым домом, лягушками и закатом.
      -А вагоном поезда случайно не пахнет? - сказала уставшая от дороги мама.
 
      Первый звонок был от Стаса:
      -Ты где пропадал?
      -Бабушку проведать ездили. Какие новости в городе?
      -Нужно спросить: "Как дела?", перец! С каких это пор тебя стали интересовать городские новости? О деревне не спрашиваю. Представляю, как тебе там было весело!..
 
      Второй звонок - от неизвестного. Трубку сняла мама, неизвестный прилежно подышал в трубку, на мамины вопросы не ответил и трубку повесил.
 
      Третий - от Шандора.
      -Привет Славик скажи пожалуйста что означает выражение "крыша в пути"?..
 
      Потом, разложив вещи, поужинав и вдосталь повздыхав и покачав головой над мужским "порядком", наведенным папой за неделю, за телефон основательно села мама.
      -Представляешь - целую неделю провела на огороде!..
 
      Экзамены - после недельной подготовки - оказались не таким уж сложным делом, больше было нервов.
      Славик после экзамена по русскому сунулся к Елене Матвеевне с листком, написанным в деревне.
      -Какое сочинение? - не сразу включилась русачка. - Новояз? А-а... - Елена Матвеевна мыслями была уже далеко от последнего урока. - Покажешь мне его первого сентября. А вообще - молодец... - На величественном лице русской императрицы появилось что-то вроде одобрения.
 
      Генус, палковидный "матеша", выслушивал ответы снисходительно, чуть иногда кивая и долго после этого не останавливая головы - словно слыша неведомый другим ритм, ритм, в котором он жил. Наверно, это был ритм математики.
 
      Выйдя из класса, где главенствовал Генус, Славик вздохнул было - как полагается вздохнуть после года учебы и последнего экзамена, как полагается вздыхать, почуяв огромный каникулярный простор. Вздохнул было... Но - выстрел из-за угла - вздох перехватила постоянно точившая его мысль о шефе-роботе. Тот ведь не оставит его в покое, пока не заберет молстар! Пока... кто его знает, чего он еще захочет!
      -Переэкзаменовка? - обеспокоенно спросил его папа, дежуривший у входа.
      -Да нет, четверка. Там Стас зашивается у доски. Пап, может, я пешком до дома дойду?
      -Ни в коем разе! - чьей-то фразой ответил папа. - Только что перейти в шестой клаас - и топать домой пешком, как какой-нибудь унылый двоечник?
      А Славик хотел из уличного автомата позвонить Кубику, мама будет дома еще целых два дня, к телефону не подойдешь.
 

* * *

 
       Вечером после экзаменов. Скамейка
 
      -Мам, - сказал Славик решительным голосом, когда на часах "пробило" полдевятого, - вон скамейка, видишь? - Мама стояла в кухне, у плиты, папа пил чай, Славик подошел к ней.
      -Ну и что?
      -Я хочу туда пойти.
      -Зачем?
      -Ну, мам, ну говоришь же ты по телефону!
      Папа поднял от чая заинтересованную голову.
      -Это совсем другое дело - мои телефонные разговоры. Дался тебе этот... - тут мама стала подыскивать нужный эпитет, и подыскала, но не произнесла его, - ...двор! - Эпитет наверняка было слово "дурацкий", но в день сдачи экзаменов говорить его не стоило.
      -Они там восполняют пробелы в образовании, - вставил папа.
      -Как бы это образование не взяло верх над нормальным, - известной всем школьникам фразой ответила мама. Подумала чуть и сказала: - Ладно. Иди. Только ненадолго.
      Уф! Ой-е-ей! Уй! Ура!
 
      -О чем базар? - спросил Славик, подходя к скамейке, нагруженной народом, как шлюпка во время кораблекрушения.
      -Есть базар. - Скамейка к нему повернулась: редкий в последнее время гость на вечерних посиделках, он должен быть в курсе ее страстей. - Вот Скряба...
      -Момент истины...
      -Возмутитель спокойствия....
      -...вот Скряба прннес в клюве инфу о нашей моде.
      -Какая наша? Все моды диктуют Штаты!
      -Ну, так: он где-то прочитал или сам допер, что спущенные с задницы трузера и незавязанные шнурки - от американской тюремной "моды", где ремни и шнурки не разрешаются. А кепа козырем назад оттуда ж - с длинным козырьком к решетке не прижмешься. А вынесли эту моду на волю черные, их в тюрьмах больше всего. А мы - правильно Скряба сказал - всего лишь типа попугаи.
      -А я слышал другой вариант, - ответили рассказчику, - Эта мода, насчет спущенных штанов, называется "Хочу какать", и тюрьма здесь ни при чем. А шнурки за тобой волочатся - чтобы сказать тому перцу, что наступил на них, то, что у тебя на душе.
      -А козырь назад?
      -Просто назло ветеранам. А один кент мне сказал: " У меня на затылке третий глаз".
      -А майка до колен?
      -Есть чем подтереться.
      -Версия, - высказался Славик и почувствовал, что он "у себя дома".
      -Версия, - согласились с ним, - не хуже других. Где ты пропадал?
      -Я не пропадал, я наоборот. Дышал свежим воздухом в одном месте. - О деревенской бабушке Славик во дворе не говорил. Скамейка этим ответом вполне удовлетворилась.
      На спинке скамейки было свободных полметра, Славик воссел там, глянул все же на свое окно и вздохнул глубоко-глубоко - как давно ему хотелось. Вечер был его, а шеф-робот отодвинулся... ну хотя бы до завтра. До завтра же было не менее 12 часов.
      -Скряба, - слышится очередной вопрос, - а вот что такое совесть?
      -Это когда человек познает себя и то, что делает. И еще есть ответ: неумолкаемое будущее.
      -Чей ответ?
      -Ну... он вообще существует
 
       ГОЛОС
 
      На следующий день, в воскресенье, часов в 11 позвонил Шандор.
      -Слышь Славик я так и не успел спросить где ты был я бесплодно звонил тебе здесь столько нестерпимых новостей я тебе все расскажу но есть и последняя невыразимая выходи во двор...
      -Мам, Шандор звонил.
      -Ну и что?
      -Выходи, говорит, во двор, что ты сидишь взаперти.
      -Что он сказал вместо слова "взаперти"?
      -Что я закрыт на пять беспрекословных ключей.
      Мама на целую минуту наморщила лоб. Славик читал, что было на строчках-морщинках. "Шандор - самый неопасный сосед изо всех. Двор в 11 часов как на ладони. В самом деле, держу его дома, как в консервной банке. Пусть идет".
      -Иди. Только ненадолго. И учти: я все время буду в окне.
      -Когда мама устанет, я ее в окне сменю, - бросил папа из-под притолоки, где он любил находиться. - Так что неусыпный надзор тебе обеспечен.
      Шандор налетел на Славика, чуть только он вышел.
      -Слышь, Слав, кажется, в нашем дворе появился Голос!
      Ко всему, что рассказывал Шандор, нужно было относиться с осторожностью.
      -Какой Голос?
      -Мужской.
      -Может, как говорят, внутренний?
      -Понимаешь, я сел на скамейку и вдруг услышал, что кто-то беспрепятственно и длительно ругается. Я бы мог повторить, но я не настолько добротно знаю русский язык. Как ты думаешь, может Голос существовать отдельно от человека?
      -Диктик кто-то мог обронить. Ты смотрел под скамейку?
      -Смотрел. Там ничего.
      -Ну, проходил кто-то мимо...
      -Ни одного чела!
      -Тогда не знаю. Говорящий попугай над тобой пролетел. Или твои же глюки.
      -Глюки? Нет. Глюки бывают у некоторых композиторов, но они слышат не мат, а музыку.
      -Ну, не знаю. А какие еще новости были?
      -Когда я вчера вышел в магазин - я шел походкой "праул-степ"...
      Шандор говорил, но Славик уже не слушал его: шла обычная для Шандора фантазия на тему "Какие-то два подозрительных человека...". Славик зевнул даже и посмотрел на небо, но Шандор, вдруг глянув на часы, прервал рассказ.
      -Я потом тебе расскажу, это страшно интересно. Я должен уходить, ко мне сейчас придет учитель. Я должен сгоряча бежать.
      -Пока, - с облегчением сказал Славик.
      Он остался на скамейке один, и это было не так уж плохо. Теперь к нему могли подсесть те, кого он больше всего хотел видеть, - Питя или Кубик. Но можно и вдвоем - Питя справа, а Кубик слева. И какой разговор бы начался! "Славик!" - слышал бы он справа. "Славик!" - слышал бы слева...
      -Славик, - услышал он голос позади себя.
      Славик обернулся. СЗАДИ НИКОГО НЕ БЫЛО.
      Вот те на! Неужели глюки заразны? Или в самом деле по двору летает говорящий попугай? Он посмотрел и наверх. Голубое чистое небо. Ласточки высоко вверху. К краешку неба прилип тяжелый самолет.
      -Я здесь, - сказал Голос, - справа от тебя.
      Голос показался Славику знакомым. Может, все-таки под скамейкой лежит диктофон? Славик хотел уже наклониться, но Голос остановил его:
      -Меня не видно, но я есть. Вот я, - Славикова рукава что-то коснулось, и он вздрогнул.
      -Не бойся. Нам нужно поговорить.
      Теперь Славик узнал Голос.
      -Да, да, я Роман Савельевич - тот, что надавно принимал вас у себя. - Слово "принимал" прозвучало как бы в кавычках. - У меня к тебе есть еще одно дело. Ты никуда не торопишься?
      Славик поднял глаза к своему окну на седьмом этаже. Там светился мамин силуэт. Мама не подавала ему никаких знаков, просто смотрела. Знала бы она, ЧТО СЕЙЧАС ПРОИСХОДИТ на скамейке! Как раз то, чего она опасалась больше всего!
      -Никуда не тороплюсь, - сказал Славик, и постарался расслабиться, чтобы мама ничего не заподозрила.
      -Есть еще одно дело... - повторил невидимый шеф-робот, - и достаточно серьезное... Неотложное...
      Славик забеспокоился: неужели бандитский шеф станет втягивать его в свои махинации?
      -Что-то случилось с твоим приборчиком... - Голос прервался, сделал паузу. - Он не возвращает меня из невидимости. Ты знаком с ним больше, может быть, ты знаешь, что нужно делать?
      Славик мгновенно вспомнил слова Пити: "...будет почти то же, что с Бар-Косом".
      Значит, это произошло? С помощью щелчков "три вперед, семь назад" невидяйка оставила грабителя ювелирных магазинов в невидимости? Временной или...
      -Наверно, невидяйка испортилась, - сказал он то, что и полагалось сказать.
      -Ах да, приборчик ведь называется невидяйкой. Ты говоришь, испортилась. А как ее починить? КТО В КОНЦЕ КОНЦОВ ЕЕ СДЕЛАЛ - ВОТ ГЛАВНЫЙ ДЛЯ МЕНЯ ВОПРОС! Кто сотворил этот чудо-прибор, шапку, так сказать, невидимку?
      -Роман Савельевич...
      -Только не врать! - резко предупредил Голос. - Ради бога, только не врать.
      -Роман Савельевич, Кубик сказал тогда правду.
      -То есть?
      -Невидяйка - с другой планеты. И мы с Кубиком там побывали. И привезли... подарки.
      На другом конце скамейки наступила тишина. Будто и нет там никого. Но вот послышался вздох и Голос возродился:
      -Опять то же самое... Я не верю тебе, малыш. Вернее, мои мозги отказываются верить в ту чепуху, на которой вы с Кубиком настаиваете так упорно. Так необъяснимо... Может статься, я уже стар для таких новинок... - Скамейка снова заскрипела.
      Славик постарался вспомнить лицо-шефа-робота. Ну да: желтое, с сеткой мелких морщинок, словно сделанных фабричным способом, тусклые глаза, искусственная улыбка открывает ряд неестественно белых зубов.
      А голос живой, надтреснутый, порой срывающийся даже на жалобу.
      -Мы у себя пробовали прибор так и этак. Разбирать не решились - тогда исчезает последняя надежда. И я подумал: последняя надежда - ты. И твой друг Кубик. Он все еще в Варшаве, я узнавал. А тебя в Егоровке мы тревожить не стали - да и было недосуг: мы пытались сами справиться с прибором. При том, дорогой друг, что все это время я оставался невидимым!
      -Знаешь, - к руке Славика снова притронулись, - быть все время невидимым не так уж хорошо, как, может быть, представляется тебе...
      -Оказывается, друг мой, - продолжал откровенничать Голос, - очень важно, чтобы видели тебя, а еще важнее - видеть себя. Но когда вокруг только растерянные лица, ищущие повсюду твою физиономию, когда, подходя к зеркалу, я вижу в нем только холодный кафель ванной комнаты, становится, мягко говоря, не по себе. Закрадывается сумасшедшая мысль - а существую ли я?Может быть, я исчез и присутствую здесь только голосом?
      -Так что ты можешь сказать по поводу невидяйки? Что она все-таки с другой планеты?
      -С другой... - Славик снова поднял глаза к своему окну. Вместо маминого силуэта стоял папин. Папа смотрел на него в подзорную трубу! Что-то в поведении сына ему не нравилось, и он решил рассмотреть его получше. - На нас смотрят!
      -Не на нас, а на тебя. Сиди прямо и расслабься. Ко мне можешь не поворачиваться... все равно ведь ничего не увидишь. - Говоря это, шеф скривил, наверно, губы.
      -Так, значит, с другой планеты... - вернулся он к главной теме. - Можно предположить, что у тебя есть с ней связь, - можно?
      Славик чувствовал себя как на экзамене - от его ответов зависело так много!
      -Ну, Роман Савельевич, ну какая у меня может быть связь с другой планетой! Я ведь не государство, у меня нет ни гигантских локаторов, ни телескопов!
      -У тебя все-таки есть кое-что, - вставил Голос. - Значит, связи нет?
      -Никакой.
      Папа смотрел на него в подзорную трубу. Очевидно, он заметил, что сын открывает рот, словно разговаривает сам с собой... или с кем-то еще? Вот еще не хватало, чтобы он заподозрил невидимку!
      -Роман Савельевич, из нашего окна смотрят на нас!
      -Тогда развернись на скамейке и гляди назад. Словно ты задумчиво обозреваешь окрестности. Вот так. И продолжим разговор. Итак, связи нет. А твои инопланетяне не навестят нас в ближайшее время? Как вы с ними договаривались?
      -Договаривались, что еще встретимся... когда-нибудь.
      -Другой невидяйки у тебя точно нет?
      -Откуда.
      Долгая минута молчания. Потом снова Голос. Скорее, обращенный к самому себе:
      -Дурацкая ситуация... Какой-то мальчишка несет свою мальчишечью ахинею, мне бы плюнуть на нее, встать и уйти, но вся штука в том, что из-за этой ахинеи я стал невидимым! Уму непостижимо!
      -Роман Савельевич, - сказал Славик, видя перед собой только двор и стену противоположного дома, - вы ведь сами позарились на невидяйку! Я бы играл с нею, и всё! А вы ее как-то по-другому, наверно, использовали!
      -Ну да! - рассердился голос. - Я тоже решил поиграть с нею в ловитки, и доигрался, - ты это хотел сказать?
      -Ничего я не хотел сказать, - буркнул Славик. Он вспомнил про силуэты в окне и обернулся.
      -Роман Савельевич, папа сюда идет!
      Скамейка скрипнула.
      -Хорошо уходить так, когда никто не видит твоего ухода, - услышал он последнее, затихающее.
      -С кем ты разговаривал? - спросил, подходя быстрыми шагами, папа.
      -Ни с кем. Я пел. Один рэповский текст, - ответил Славик. - Хочешь, напою?
      -Упаси господи! Пошли домой. Напоешь рэп маме, она извелась, пока ты тут дышал воздухом свободы.
 
       Исповедь невидимки
 
      -Так с вами это случилось?
      -Как видите... Впрочем, это слово сюда не подходит...
      Кубик принимал гостя. Только-только он вернулся из Варшавы, только успел побывать под душем после дороги и взяться варить кофе, как раздался телефонный звонок.
      -С приездом, Виктор Александрович! - услышал он голос, слышанный уже дважды. - Надеюсь, у вас успехи? Другого ведь не может быть - я знаю вашу талантливую кисть. В Польше, я слышал, в это время жарко?
      Это был Роман Савельевич, шеф-робот.
      -Не мог бы я навестить вас сегодня? - продолжал он. - Знаю, знаю, вам не до меня, вы устали, у вас сотня телефонных звонков, но... У меня к вам не-от-лож-но-е дело. Так потерпите меня с полчаса хотя бы? Ну и ладно, тогда через час я буду у вас...
      Кубик успел выпить кофе, сжевать высохший кусок сыра, найденный в холодильнике, немного постоять у окна, чтобы с помощью крыш, видных сверху, осмыслить свое возвращение домой.
      Потом раздался резкий - так ему показалось - звонок в прихожей. Кубик отворил дверь и увидел... двух парней, стоявших у лифта. Один из них кивнул ему, оба вошли в лифт, лифт загудел и отправился вниз.
      -Это мои ребята, - услышал он голос на пустой площадке. - Еще раз здравствуйте, Виктор Александрович. Можно войти?
      Кубик машинально посторонился, почувствовал движение возле себя человека, входящего в прихожую, запах сигарного дыма, которым пропах пиджак, и дорогого одеколона.
      -Да, да, - услышал он, - от меня остались только запах и голос. И, кажется, это надолго.
      Кубик прошел в гостиную, показал рукой на кресло, не зная, где находится его гость. Но тот увидел его жест, кресло примялось.
      -Не буду затевать светскую беседу, - раздался вслед за этим надтреснутый голос, - я пришел к вам пооткровенничать. Вы один знаете подноготную моей истории, может быть, вы знаете ВСЕ, но, в силу разных наших позиций, многого мне не расскажете. У вас есть право утаивать от меня секреты...
      Кубик, слыша разговаривающую с ним пустоту, не знал, как себя вести, не знал, что происходит сейчас с его лицом, - ему даже хотелось взглянуть на себя в зеркало, чтобы привести лицо в должное выражение. Но каким должно быть лицо, когда разговариваешь с невидимкой?
      -Так что с вами случилось? - спросил он.
      -Ваш юный друг сказал, что я доигрался. Кажется, он прав. Я заигрался с невидимостью и доигрался. Может быть, виноват я сам, но меня не оставляет мысль, что это подстроено вами. Что скажете?
      -Роман Савельевич, нас со Славиком не было поблизости, когда вы "работали" с невидяйкой.
      С кресла послышался тяжелый вздох.
      -Ваш приборчик больше не действует. Ни туда, как говорится, ни сюда. Он мертв. А я стал безнадежно невидим.
      Славик сказал мне, что другого у вас нет и повторил то, что вы говорили мне о его происхождении. Что он с другой планеты. Мои люди - а это, надо вам сказать, классные специалисты - смотрели его и подтвердили: металл оболочки не наш, экран не поддается анализу, начинка, преломитель - далекие, кажется, от наших самых последних находок. Нам до этого еще шагать и шагать.
      Другими словами, выхода у меня пока нет. Так?
      Кубик только развел руками. Он стоял перед пустым креслом и разговаривал с ним - и моментами художнику казалось, что он еще не пришел в себя после Варшавы, многих встреч там, после дороги.
      Голос из пустого кресла только добавлял ощущения нереальности.
      -А теперь я, как и обещал, пооткровенничаю с вами... - кресло заскрипело: невидимый гость искал положение поудобнее.
      -Когда я был видимым, у меня были кое-какие цели, вам о них знать необязательно... Но став невидимым - может быть, навсегда, - я потерял былую (армейскую, я ведь бывший военный) четкость мышления, мысли мои стали растекаться, я начал вдруг фантазировать - глупейшее, надо сказать, состояние.
      Теперь, фантазирую я, я могу осуществлять самые нелепые человеческие желания. Приглашаю вас улыбнуться... Я могу зайти в апартаменты короля Испании Хуана Карлоса... Могу, взяв в объятия Саддама Хусейна, вывести его, ставшего с моей помощью невидимым, на улицу... Представляете их удивление?.. Проникнуть в любую сокровищницу, насладиться видом богатств, выбрать и унести с собой...
      Я могу безнаказанно убивать... кого угодно. Но это против моих правил: убийство вне войны не принесет мне ничего, кроме досады. Хотя, разумеется, кое-кого мне хочется иногда грохнуть...
      Право, не знаю, что я могу еще...
      Я, должно быть, первый человек, попавший в такую заварушку. Мировые писатели пробовали разобраться в психологии невидимок, которых сами изобрели, но каждый решал их судьбу по-своему и тоже, наверно, мучился догадками.
      Один из них - помните, наверно? - предложил невидимке обмотать себя бинтами, надеть маску и перчатки... я примерил к себе этот вариант, он мне не подошел: я не хочу превращаться в огородное чучело!
      Скажу вам вот что: мое новое мышление, мышление невидимки, в пути - и я не знаю, какая неожиданная мысль придет мне в голову завтра. Я стал растекаться мыслью, прежде четкой и ясной, как стук винтовочного затвора.
      Может быть, я отправлюсь в путешествие, возможно, натворю дел - вы узнаете об этом из телевизионных новостей или из газет. Не исключено, что затихну, не исключено, что покончу с собой. Может быть, покуролесив, я засяду за книгу "Приключения невидимки" - видите, сколько у меня всяких откровенно дурацких желаний?
      Я, признаться вам, боюсь своей завтрашней мысли: я могу ведь стать и опасным для человечества. Я могу стать очень крупным злодеем, а злодеи... ну, это другая тема...
      Кресло снова заскрипело.
      -Я закурю, можно? Дым моей сигары поможет вам получше меня представить, а то, я вижу, вам не по себе.
      Раздался щелчок, в котором Кубик узнал зажигалку, он увидел огонек. Невидимость "разрешала" существовать огню. И дыму: тот обогнул нос, чуть задержался на бровях, обрисовал уши... Художнику в самом деле стало легче. А Голос продолжил исповедь:
      -Вы еще не догадались, зачем я к вам пришел? И не догадаетесь. Я говорил вам о земных сокровищах, которые я могу теперь видеть и обладать любым из них. Но есть один... "предмет", который я хотел бы видеть больше всего. Больше, чем золото инков, чем алмаз Кохинор, который зовут Горой света, он, как известно, находится в английской короне... Еще не догадались, о чем я?
      Больше всего на свете - и это желание не проходит в отличие от других - я сейчас хочу видеть... себя. Нет, не оттого, что я так уж себя люблю... совсем не оттого! Просто я, оказывается, настолько привык к утренним встречам с собой в зеркале ванной комнаты, что не могу без них. И проснувшись, я должен убедиться, что я - вот он. Помятый, старый, морщинистый, но живой. Привык я и к мимолетным встречам, опять же в зеркале, в течение дня, когда проверяю, тот ли я, каким представлялся только что другим - подчиненным, соперникам, товарищам по бизнесу: уверенный, жесткий, умный... Короче, друг мой, мое существование подтверждается, как это ни странно, наличием моего лица в зеркале. И если, моя руки, я вижу вместо него холодный белый кафель туалета - я теряюсь, по мне прокатывается волна ужаса: ГДЕ Я?! Это паникует первобытная часть моего сознания. Она не может смириться с отсутствием рук, плеч, лица... Меня вдруг охватывает слабость, с которой даже я, бывший вояка, не могу справиться. А вслед за слабостью приходят вовсе уж странные мысли и ощущения - все-таки человеческое сознание - достаточно хрупкая вещь...
      Повторю вам главное - мое существование подтверждается, как это ни странно, наличием моего лица в зеркале...
      Знаете, зачем я к вам пришел?
      Кубик все так же стоял напротив пустого кресла и не знал, что сейчас творится с его лицом, как он выглядит; исповедь шефа-робота казалась ему временами бредом сумасшедшего.
      -Так знаете, зачем я к вам пришел? К талантливому живописцу, к живописцу, который видел меня совсем недавно и, конечно, запечатлел, выразимся так, мое лицо в своей художнической памяти.
      -Да? - спросил, моргая, Кубик. Догадка, однако, была почти уже готова.
      -Оказалось, что у меня нет ни одной приличной фотографии - мой бизнес, - слово было как бы кавычках, - не нуждался в них, а портрета я за недосугом так никому и не заказал. Все откладывал. Вы не могли бы написать по памяти мой портрет?
      На миг перед Кубиком предстало лицо шефа-робота, какое он видел, когда тот представился ему меценатом. Он увидел его сейчас ясно, до последней морщинки, словно гость на мгновение потерял свою невидимость.
      -Пожалуй, я могу это сделать, - сказал он и прикрыл глаза, словно щелкая затвором фотоаппарата, дабы оставить в себе снимок.
      -Мое лицо мне необходимо, - настойчиво продолжал Голос. - Напишите его, каким видели: с желтой кожей щек, сетью морщин, тусклыми глазами, шрамом на лбу - я знаю себя, лгать мне не надо. И пусть оно будет жестким - это самое привычное для меня выражение. Я вновь его увижу - и воспряну. Пусть частично, пусть портрет действует только на первобытную часть моего сознания, но я знаю, что, видя свое лицо несколько раз в день, мне будет легче верить в то, что я есть... И в голову тогда не будет лезть всякая чушь...
      -Хорошо, Роман Савельевич, - сказал Кубик. - Уже завтра - сегодня я буду приходить в себя после поездки - уже завтра я возьмусь за кисть.
      -А мне, - с горькой усмешкой бросил Голос, - не надо будет даже присутствовать на сеансах. О гонораре не беспокойтесь, я заплачу хорошо. Итак, мы договорились?
      -Завтра я возьмусь за кисть, - повторил Кубик.
      На круглом стеклянном столике, заметил он, появилась пачка зеленых купюр.
      -Это задаток, - услышал художник. - Да и вы ведь поиздержались в Варшаве.
      Судя по тому, как вытянулось сидение кресла, гость встал. Кубик почувствовал в своей руке холодную ладонь, чуть пожавшую ее. Послышались твердые шаги, направлявшиеся в прихожую. Дверь Роман Савельевич отворил сам. На площадке, возле лифта, Кубик увидел двоих парней, оба курили. Один из них нажал на кнопку лифта.
      -Желаю вам удачи, - сказал Голос.
      -До свидания, Роман Савельевич, - ответил Кубик.
      Вернувшись в гостиную, художник первым делом глянул на столик; нет, пачка зеленых банкнот не исчезла; в комнате пахло дымом хорошей сигары. И все равно он подошел к окну и долго-долго смотрел на бесконечные разновысокие крыши пониже его этажа, на вентиляционные трубы и антенны.
 
       КАЖЕТСЯ, ЧТО-ТО СТРЯСЛОСЬ
 
      На следующий день, когда Кубик писал по памяти портрет "мецената", ему позвонил наконец-то Славик.
      -Дядь Вить! Я позавчера разговаривал с шефом-роботом! Он стал невидимкой!
      -Я тоже с ним разговаривал, Слава, - ответил художник, глядя на проявляющееся с каждым мазком лицо. - И был он у меня вчера. И в том же виде-прикиде, что и с тобой. То есть невидимый. Я пишу сейчас его портрет. По памяти.
      -Зачем?
      -Он попросил. Он соскучился по своему лицу, а в его доме, как оказалось, нет ни одной приличной его фотографии. Это сейчас его мечта - увидеть свое лицо.
      -Дядь, Вить, и что теперь будет?
      -Давай надеяться, что для нас с тобой все закончилось багополучно. Кроме того, что у тебя не будет больше занятной игрушки.
      -А о молстаре он не спрашивал?
      -Ему, должно быть, сейчас не до молстара. Он слишком потрясен своей стойкой невидимостью. Он ведь, Слава, все-таки не робот, а всего лишь человек. Да и зачем молстар невидимке?
      Славик помолчал. А художник добавил к сказанному:
      -Он человек, но это-то и опасно. "Мышление" робота подвластно его создателю, но вот мышление человека не подвластно никому...
      Еще два мазка, и лицо вчерашнего гостя глянуло с холста на художника как живое. Шеф-робот сидел в черном кожаном кресле Кубика, кроме лица, художник выписывал и его кисти - крупные, костистые, вцепившиеся в подлокотники.
      -Что вы хотите этим сказать, дядя Витя?
      -Он обмолвился: бросил среди других фразу, "что его новая мысль, мысль невидимки, в развитии". И что он даже боится теперь самого себя.
      -У нас говорят: "крыша в пути".
      -Вот-вот.
      Наверно, под влиянием этого разговора лицо на портрете с каждым прикосновением к нему кисти становилось все жестче, даже жесточей. Ну ничего, потом можно будет чуть смягчить выражение. Вот если бы так же легко можно было изменить само лицо...
      -Дядь Вить, я тогда еще раз спрошу: что будет? Я на несколько дней исчезаю: мама идет на работу, а папа будет забирать меня с собой - рядом с его офисом библиотека, в ней компьютеры. Так что будет?
      Художнику понадобилось время, чтобы ответить на этот вопрос.
      -Не знаю... Возможно кое-что прояснит наша следующая с ним встреча, когда он придет за портретом. Не знаю, - повторил он, но с другой уже интонацией. - Я просто не могу представить, что может прийти в голову человеку-невидимке...
      И Кубик, глянув на портрет, сделал еще мазок, в который вложил, кажется, только что произнесенные слова.
 
      За три дня портрет был готов. Кубик позвонил по оставленному ему шефом-роботом телефону.
      -Его нет, - ответили ему. - Занят. Что-то хотите передать ему?
      -Да. Передайте, что звонил художник по фамилии Кубик. Что портрет готов и его можно забрать. Вот и все.
      -До свидания. - брякнула трубка.
      За весь день ответа Кубик так и не дождался, и позвонил вечером.
      -Его нет, - был тот же ответ знакомого по утру голоса. - Не занят, а уехал. Вы художник Кубик?
      -Да. Роман Савельевич держит с вами связь? Вы сказали ему насчет портрета?
      -Держит, - брякнула трубка. - Сказали.