Конем Чубарь не правил, этого не требовала сама дорога, пока единственная здесь.

Вскоре начался лес. Чубарь знал уже, что здешние леса небольшие, скорее, обычные перелески, потому он и подумал, что и этот тоже должен скоро кончиться.

Дорога быстро привела к развилке, отсюда брали начало еще две дороги: одна, торная, была, собственно, продолжением прежней, по которой ехал Чубарь, а вторая, заросшая травой и усеянная опавшей листвой, ответвлялась в сторону. Такие дороги, как эта, обычно никуда из леса не выводят, они упираются чаще всего в журавлиное болото, где крестьяне окрестных деревень заготовляют мох для разных построек, жилых или хозяйственных. И потому Чубарь пустил коня по торной дороге.

Сквозь густую морось, которая в лесу смахивала уже на обычные сумерки, Чубарь увидел человека. Странно, но Чубарь не очень-то обрадовался предстоящей встрече. По дороге шел мужчина. Это чувствовалось по походке. И чем быстрее они приближались друг к другу, тем очевиднее было, что это крестьянин — был он очень подвижен и одет в суконный армяк с накинутым на голову башлыком.

— Эй, ты ненароком телки чалой не приметил? — крикнул незнакомец первым, когда между Чубарем и ним оставалось не более десяти шагов.

Но Чубарь не отвечал до тех пор, пока не поравнялись.

— Нет, не видел, — пристально вглядываясь в человека, помотал он головой.

Человек был рыжий, небритый (правда, теперь мало кто из крестьян брался за бритву — по случаю войны лучше было казаться старше годами) и смотрел на всадника с явной опаской, сильно щуря, видно, подслеповатые глаза.

— То ли сама сбежала, то ли увел кто, — с нескрываемым сожалением сказал он. — Утром не закрыли в сарае, а теперь вот целый день по дорогам бегаю.

— А она, может, на лугу пасется в это время, — усмехнулся Чубарь.

— Кабы знать…

— Ты сам откуда? — спросил Чубарь.

— А ты?

— Да я оттуда, — махнул Чубарь рукой через плечо. Человек осмелел, подступил ближе.

— Что-то я не знаю тебя, — сказал он.

— Да и я тебя, — будто играя словами, не переставал усмехаться Чубарь.

— Должно, нездешний?

— Почему так думаешь?

— Так своих же я знаю, — улыбнулся крестьянин.

— А сам из какой деревни? — вновь спросил Чубарь.

— Из Ширяевки.

— Где это?

— Выедешь вот из лесу, и деревня наша тут сразу.

— У тебя с собой поесть не найдется?

— Нету. Бегаю возле дома, так зачем мне?

— И то правда, — будто теперь только понял это Чубарь.

— А конь у тебя ничего, — похвалил крестьянин.

— Добрый конь.

— Не иначе, краденый?

— Почему так думаешь? — искренне удивился Чубарь. Человек хитро посмотрел на него и сказал:

— На своем коне даже цыган не ездит без уздечки.

— Цыган и на чужого без узды не сядет, — отшутился Чубарь.

Разговор о коне не предвещал ничего хорошего, и потому Чубарь спросил о другом:

— Немцев в деревне нет?

— Вчера были на мотоциклах, а сегодня еще не наведывались.

— Ну и что? Как они?

— Рогов под касками не видно, а там кто их разберет, — пожал плечами крестьянин. — Покатались на мотоциклах по деревне, похватали на улице гусей, а плохого будто ничего не сделали.

— Может, спешили куда?

— Кто их знает.

Чубарю надобно было иметь хоть какое-то представление о местности, и он стал расспрашивать про ближние деревни.

— Значит, Ширяевка ваша недалеко?

— Сразу за лесом.

— А как туда ехать?

— Прямо по дороге, по дороге…

— А за вашей деревней какая следующая?

— Так это куда ехать будешь, — рассудительно сказал крестьянин. — Если туда, — он показал на север, — то на Овчинкино выедешь, а если сюда, — и он показал рукой в другую сторону, левее, — то на Папоротню попадешь.

— Журиничи отсюда далеко? — спросил Чубарь.

— Журиничи… Журиничи… — крестьянин сдвинул лохматые брови. — Журиничи…

— Вблизи там еще одна деревня есть, Пеклино, — подсказал Чубарь.

Тогда человек улыбнулся.

— Гм, про эту я слышал. Про нее меня уже спрашивали. Но Пеклино теперь где-то за линией фронта.

— Там вот и Журиничи, — сказал Чубарь.

— А тебе в Журиничи надо? Тогда не в ту сторону едешь. — И крестьянин начал объяснять незнакомому человеку: — Надо повернуть назад и подаваться на Петрополье, потом на Медведи, на Жанвиль, а за ними и Журиничи где-то. Это уже не нашего района. Это другого, соседнего района.

— А Ширяевка ваша какого? — спросил Чубарь.

— Гордеевского, — с каким-то особым вызовом ответил человек, будто про Гордеевку известно было во всем свете.

— А на Гордеевку как ехать?

— Это уж через Папоротню…

— Ну вот и поговорили! — Чубарь сделал вид, что намеревается тронуть коня.

Но крестьянин пожал плечами.

— Что-то я не разберусь, тутошний ты или еще откуда, военный или нет…

— А сам почему не в армии? — спросил тогда Чубарь.

— Билет имею.

— Ужели белый?

— Конечно, не красный!

— Что ж у тебя?

— А меня как несли в церковь крестить, так в холодной воде искупали, — поблескивая глазами, ответил крестьянин. — Кум из рук выронил.

— Ну и что? Потом, когда вырос, кума хоть тряхнул разок-другой?

— За что? С белым билетом тоже можно прожить.

— Особенно теперь? — сощурил глаза Чубарь.

— Я по закону, — взъерепенился человек. — А ты вот тоже… почему не воюешь?

Чубарь упрямо помолчал.

— А кто у тебя еще спрашивал про Пеклино?

— Разве вас теперь угадаешь? — сказал с усмешкой крестьянин. — Кто встретит по дороге, тот почему-то про это Пеклино и спрашивает.

— Ну, а все-таки?

— Вышли какие-то двое в военном на дорогу и спрашивали.

«Наверное, окруженцы», — подумал Чубарь и спросил:

— Где это было?

— Там, — махнул крестьянин рукой назад на дорогу.

— А давно?

— И все тебе, как я погляжу, хочется знать! — вдруг будто заупрямился встречный. — А может, я слово дал!

— Ладно, — буркнул недовольно Чубарь, — держи при себе свое слово. А про немцев ты правду сказал?

— Какую ты хотел правду?

— Ну, что в деревне их нет!

— Так я же сказал, что не было.

— Хорошо, проверим, — с нарочитой угрозой заявил Чубарь.

— Им ведь на машинах ничего не стоит теперь, — будто оправдываясь, стал заискивать крестьянин.

Чубарь тронул коня. И уже отъехав, крикнул вдогонку:

— Может, купил бы коня, а? Пригодится в хозяйстве! Крикнул просто так, из одного озорства.

Крестьянин обернулся, укоризненно покачал головой.

— Езжай уж, езжай, пока не попался с этим конем! У нас один продавал уже так вот, а назавтра выяснилось, что конь из соседнего колхоза. Краденый, значит!.. Так что, езжай себе!

— Мой не краденый! — засмеялся Чубарь.

— Ладно, езжай уж, езжай!..

Конь между тем шагал не спеша, шлепая копытами по колдобинам, в которых стояла вода.

Над дорогой с обеих сторон, чуть ли не сплетаясь, нависали еловые лапы, поэтому небо проглядывало только узкой полосой, которая изгибалась вместе с дорогой.

Чубарь не догадывался, что впереди по дороге был красноармейский пост, его действительно с приближением вечера поставили окруженцы. В деревне окруженцы ночевать не решились, только попросили у жителей хлеба. Мясо, конину, они несли с собой, а картошки можно было накопать на колхозном поле. Теперь так делали все, кто, сторонясь больших селений, двигался к откатывавшемуся в глубь страны фронту.

Чубаря окликнули сразу, как только он поравнялся с постом.

Близ дороги меж двух берез, что выделялись своей берестой среди хвойных деревьев, стояли красноармейцы с винтовками. Один, с нахмуренным лицом, в очках, выступил на дорогу, перехватил всадника.

— Кто такой?

Странно, но Чубарь не сразу нашелся что ответить. Действительно, кто он? Тогда, возле Белой Глины, Чубарь не терялся, так как знал, что говорить о себе красноармейцам. Там он был почти дома. В конце концов, для Шпакевича и Холодилова все равно, что Белая Глина, а что Веремейки. Главное, Чубарь — председатель здешнего колхоза. А теперь, в этой незнакомой местности, он был не больше, не меньше, как обычный бродяга. И те, кому он должен был говорить о себе, могли отнестись к его словам по-разному, либо принимая их на веру, либо отвергая. Красноармеец между тем ждал ответа. Наскоро, чтобы не злоупотреблять терпением, Чубарь стал рассказывать про свое путешествие от Беседи до оборонительного рубежа и потом вот обратно сюда… Красноармеец слушал молча, но как только уяснил, что человек на коне не здешний, а так же, как и они, очутился в этом лесу в связи с войной, зачислил его в разряд подозрительных и решил задержать.

— Хватит, — перебил он Чубаря, — остальное расскажете где следует.

Мимо второго красноармейца, который в это время оставался под березами, они двинулись в лес. Чубарь на коне, а его конвоир шел рядом.

— Только не вздумайте выкинуть какую-нибудь штуку, —предупредил Чубаря конвоир. — Удрать все равно не удастся. Посты кругом.

— Я не вооружен, — желая успокоить красноармейца, сказал Чубарь.

Но сам тем временем посматривал вокруг беспокойными глазами — хотя и был уверен в том, что встретились свои и нечего особенно опасаться, однако какой-то чуть ли не звериный инстинкт самосохранения заставлял внутренне напрягаться и быть, как говорится, настороже.

Конь вдруг остановился, расставил ноги и, прогибаясь, начал мочиться. Это обстоятельство почему-то разозлило красноармейца. Он начал торопить:

— Поживей, а то надумали тут!..

— Пускай облегчится, — сказал, улыбаясь, Чубарь и соскочил на мох. — Куда вы меня, в самом деле? — поинтересовался он, разминая ноги.

Красноармеец не ответил.

Вскоре открылся среди деревьев лагерь. Людей в лагере было немного. Горел костер. Вокруг него сидело несколько красноармейцев. Поодаль от костра стояли три шалаша, сооруженные из еловых лап. При входе в ближайший к костру шалаш лежало разостланное одеяло. На нем, прислонившись спиной к невысокому пню, сидел с забинтованной до колена ногой грузный командир с красной звездой на рукаве. На петлицах у него было по четыре шпалы. В левой руке он держал солдатский котелок и ел из него алюминиевой ложкой. Из шалаша на четвереньках вылез другой командир. Он встал сразу же, увидев коня и незнакомого человека в сопровождении красноармейца. Вышел навстречу. Конвоир доложил:

— Товарищ капитан, на дороге задержан… — и так далее и так далее.

Капитан, высокий, со впалыми щеками блондин, выслушав красноармейца, смерил Чубаря недружелюбным взглядом.

— Мне надо поговорить с вами, — первым сказал, волнуясь, Чубарь.

Капитан кивнул головой и молча отошел к шалашу. Там он переговорил о чем-то с полковым комиссаром, махнул Чубарю рукой. Полковой комиссар перестал есть, но котелок не поставил.

— Говорите. Кто вы? — спросил комиссар. Чубарь ответил.

Комиссар улыбнулся и с любопытством оглядел его.

— Однако и фамилия у вас!.. Чубарь тоже усмехнулся.

— Недоразумений не бывает? Чубарь пожал плечами.

Комиссар понял это как — случается…

Был он с большой лысиной, которая почти на клин сходила на самой макушке. Несмотря на то, что комиссару, наверное, нередко приходилось стоять без фуражки и под солнцем, и под дождем, лысина была совершенно белая. Волосы на висках и на затылке поседели до самых корней. Но широкое лицо было загорелым и не отекшим. Неопределенного цвета, то ли карие, то ли черные, глаза смотрели пытливо, однако не жестко, скорее даже немного насмешливо.

По звездочке на рукаве Чубарь догадывался, что перед ним сидел комиссар, но в высоких воинских званиях, особенно политсостава, он не очень-то разбирался. Правда, теперь это не имело значения, довольно уже того, что на рукаве у военного была комиссарская звезда.

И тем не менее комиссар сказал:

— Представляться не буду. Мое все на мне. — Он показал глазами на звезду, затем, уже рукой, на шпалы. Усмехнулся: — Под гимнастеркой тоже свое, отечественное… Фашистского. ничего нет.

Чубарю еще не приходилось слышать, что немцы порой переодеваются в красноармейскую форму — для провокации, и потому последние слова комиссара показались ему излишними, даже неподходящими для человека такого высокого воинского звания.

— А вот про вас, — продолжал полковой комиссар, — хотелось бы узнать подробнее. Документы пожалуйте.

Чубарь пошарил в кармане, подал комиссару все, какие имел при себе, бумаги.

Полковой комиссар поставил сбоку котелок, собираясь проверять документы Чубаря. Но спохватился, кивнул на котелок.

— Если хотите и не брезгуете, можете доесть.

Чубарь смутился. Но по глазам его комиссар догадался, что человек голоден.

— Да вы не стесняйтесь, — сказал он. — Кушайте запросто. Правда, кухни настоящей у нас нет. Харчей тоже небогато. — И засмеялся: — Считайте, что вам в какой-то степени все равно повезло. Я вот зазевался, так теперь придется поделиться с вами. Садитесь.

Полковой комиссар подал Чубарю котелок. Тот еще больше покраснел — было неловко отбирать ужин у человека, который тоже хотел есть.

В котелке был картофельный суп с крупой, густой, еле повернешь ложкой. Пахло мясом. Однако Чубарь есть не спешил.

Капитан сходил к костру, принес краюху деревенского хлеба.

— Ешьте, — сказал он Чубарю. — Мы-то знаем, что значит голодать!..

Полковой комиссар между тем занялся документами.

— Ну, исповедуйтесь, — сказал он после того, как Чубарь подчистил остатки в котелке, и подвинул руками немного в сторону раненую ногу.

Чубарь поблагодарил за еду и начал рассказывать о своих скитаниях. Когда дошел до того места, как они со Шпакевичем и Холодиловым оказались в Пеклине, комиссар бросил молчаливому капитану, стоявшему в двух шагах от него:

— Карту!

Тот быстро достал из перекинутой через плечо планшетки топографическую карту, положил комиссару на колени, а сам опустился на корточки рядам.

— Мы примерно так и полагали, — посмотрел комиссар на Молчаливого исполнительного капитана.

Капитан изобразил на лице что-то похожее на усмешку, кивнул головой.

— Н-да, — в раздумье промолвил полковой комиссар, — по сегодняшней канонаде можно было судить…

Оба — и полковой комиссар, и капитан — некоторое время не отводили глаз от развернутой карты.

— Значит, в Пеклине наши? — уточнил комиссар.

— Были наши, — ответил Чубарь.

Полковой комиссар протянул руку. Капитан вынул из планшетки металлическую линейку. Комиссар намерил ею что-то на карте, задумался.

— Ну что ж, — посмотрел он на Чубаря, — если ваши сведения точны, то мы уже почти у цели!

— Вы заходили в деревни? — спросил у Чубаря капитан.

— Он ведь верхом ехал! — пошутил комиссар.

— Нет, больше пришлось на своих двоих, — серьезно ответил Чубарь.

— А конь?

— Это так… — замялся Чубарь.

— А мы с тобой, капитан, сколько топаем, а вот не додумались, — снова с усмешкой сказал полковой комиссар.

— Я хочу уточнить, — посмотрел на Чубаря капитан, — вы когда шли через деревни, немцев там не видели?

— Я обходил деревни. И потому точно не знаю.

— Вот что, капитан, — распорядился через некоторое время полковой комиссар, — пусть бойцы отдыхают. Завтра выступим на рассвете. И вам, товарищ Чубарь, тоже надо отдохнуть. — И уж совсем непонятно почему добавил: — Вы это заслужили.

Капитан отошел к костру отдавать соответствующие распоряжения. А полковой комиссар поморгал усталыми глазами, устроил поудобнее раненую ногу и снова сказал Чубарю:

— Вы присоединяйтесь пока к моим бойцам и отдыхайте. Думаю, они примут вас. А еще лучше, полезайте в мой шалаш. Берите вон одеяло и накрывайтесь. Будете как у Христа за пазухой. А мы с капитаном посидим. Надо разработать на завтра маршрут. — И добавил: — С вами мы потом тоже еще поговорим. Вы не против?

— Нет, — сказал Чубарь.

Бойцы разбросали ногами костер и разошлись по шалашам.

Случайной опасности не ждали — с четырех сторон вокруг лагеря стояли посты.

Чубарь тоже не заставил уговаривать себя, полез на четвереньках в шалаш.

Снаружи было слышно, как разговаривали полковой комиссар и капитан. Слов их нельзя было разобрать. Да Чубарь и не старался этого делать. Он лежал и не знал, засыпать ему или дождаться комиссара. Но неожиданно появилась новая забота — непривязанный конь мог уйти куда-нибудь ночью. Хотя Чубарь и не знал, нужен ли будет ему завтра этот конь, однако ломал теперь голову над тем, как его привязать. Не хватало простой вещи — веревки или даже обычной бечевки.

Тем не менее пришлось вылезти из шалаша.

— Коня посмотрю, — сказал он капитану, который настороженно поглядел на него.

Конь в каком-то беспокойстве разрыл копытом перед собой плотный лесной мох, но стоял на том месте, где оставил его Чубарь. Действительно, положение было незавидное — привязать коня нечем. Тогда Чубарь подвел его к шалашу и чуть не ткнул его мордой в еловые ветки.

— Стой тут, — приказал он.

Когда Чубарь снова забрался в шалаш, там уже был полковой комиссар.

— А что вы вообще собираетесь делать? — спросил у Чубаря комиссар.

— Пойду с вами, — ответил Чубарь. — Там, в Журиничах, собирают ополченцев.

Полковой комиссар долго молчал.

— А вы считаете, что бить фашистов можно только в ополчении? — наконец нарушил он тишину.

— Почему же, — не понял Чубарь, — в армии тоже… Там, наверное, еще лучше. Но тогда, в Пеклине, меня почему-то не взяли в армию, направили в Журиничи, в ополчение.

— Я не о том, — сказал полковой комиссар. — Вы про партизан слышали?

— Читал в газетах, кажется, в «Правде», а может, в «Известиях», двух наших полешуков-белорусов недавно наградили. Героев Советского Союза дали. Но фамилий я не запомнил.

Полковой комиссар расстегнул карман гимнастерки, достал двумя пальцами сложенную бумагу и подал в темноте Чубарю.

— Это сокращенный текст речи товарища Сталина, которую он произнес третьего июля, — объяснил комиссар. — Тут про все сказано. Про партизан тоже. И вас, как немобилизованного коммуниста, это касается больше всего. Чубарь слушал.

— Знаете, что я сделал бы теперь на вашем месте? — продолжал полковой комиссар. — Вернулся бы в свой колхоз. Там вас хорошо знают…

— Но именно то, что меня хорошо знают, может… Кто-нибудь возьмет да и выдаст немцам.

— Все будет зависеть от вас.

— Но там, очевидно, оставили нужных людей? — выставил тогда самый важный аргумент Чубарь. — Если бы я тоже был нужен, то…

Комиссар ответил не сразу.

— Мне трудно судить, — наконец начал он, — что у вас там, в районе, произошло. Но я уверен, что в вашей местности действительно кто-то оставлен для организации партизанского движения. Вы же сами понимаете, район ваш расположен на самом юго-востоке. Пока фашисты захватили его, сколько времени прошло. Теперь август, а война началась в июне. Это не то что на границе или поблизости от границы. Там могли и не успеть создать партизанские группы. А у вас тут дело другое. Вашему руководству времени хватало, чтобы выполнить директивы партии и правительства. А директивы были определенные. — Комиссар помолчал, будто думал, что бы еще сказать Чубарю, а потом усмехнулся в темноте и с восхищением в голосе проговорил: — А с партизанами мы с капитаном встречались не один раз. Особенно за Днепром. Они там постреливают уже немцев!

Слова полкового комиссара, казалось, не произвели на Чубаря надлежащего впечатления. Он воспринимал их как что-то мало касающееся его лично. И без всякого умысла поинтересовался:

— А вы? Вы ведь тоже могли остаться на оккупированной территории. Почему вы не хотите партизанить?

Комиссар ответил:

— Я, товарищ Чубарь, старый партизан. Помните? — И он тихо пропел: — «Партизанские отряды занимали города…» Так это про нас, дальневосточников. Мы там с Флегонтовым били и японцев, и беляков. Так что мне партизанская жизнь хорошо знакома!

Вернулся капитан — ходил проверять посты. Он постоял немного возле входа в шалаш, присел на корточки и окликнул:

— Где вы там, товарищ полковой комиссар?

— Да вот лежу.

— Как бы вас не задеть?

— Не бойся, лезь, я команды подавать буду — правей, левей.

Но команды не потребовалось. Капитан осторожно залез в шалаш и лег справа от полкового комиссара.

— Все нормально?

— Порядок, — словно похвалился капитан.

— Как думаешь, завтра дождь будет?

— Для нас, может, и лучше было бы, если бы он завтра не переставал. Маскировка. В сильный дождь можно незаметно пройти через любые посты.

— Какие они тогда посты!..

— Так я же про немецкие! — с деланной обидой воскликнул капитан.

— Ну-ну, спи!

Через несколько минут полковой комиссар снова обратился к Чубарю:

— Так вот. Я старый приверженец партизанской тактики, чтобы вы знали, товарищ Чубарь. Даже специально доклад посылал когда-то в Реввоенсовет. Но мне там один умник, наверное, военспец, я даже не поинтересовался, кто именно, сочинил, ответ: мол, гражданская война была преимущественно партизанская, поэтому нецелесообразно заниматься отдельно вопросами тактики партизанских действий в таком плане, как это делаете вы. Словом, отказ был решительный. После такого отказа я, естественно, положил свои конспекты на полку. Вспомнил о них лет через десять. Нет, даже больше. Да, больше. Собрался было послать…

И полковой комиссар назвал одну очень известную в стране, но запрещенную фамилию, а потом, будто чувствуя в темноте удивление Чубаря, сказал более сурово.

— Да, да, не удивляйтесь, именно товарищу Якиру. Бог не выдаст, свинья не съест, а мы с капитаном одной пулей ранены. Только он легко отделался, а я вот все еще не могу стать на ногу. — Полковой комиссар затих, потом снова глухо продолжал: — Но если по-настоящему подойти к делу, то надо целую партизанскую науку разрабатывать. Нельзя было всецело исходить из того, что воевать придется на чужой территории. Война ведь показала обратное. По крайней мере, в планах необходимо предусматривать все… А партизанская война отличается от военных действий регулярных частей, свои законы имеет. Но задача одна — бить врага. Кстати сказать, это еще Денис Давыдов знал. И нападал на французов повсюду, где только можно. У нас же пока выходит иначе. В окружении оказались целые части. И все почему-то стремятся выйти за линию фронта. Командиры ведут бойцов из глубокого тыла, даже в бой избегают вступать. Некоторые группы идут от самой границы. Еще и теперь где-то блуждают по белорусским лесам. В июне месяце, например, в группе было сто человек, а в июле, да и в августе хорошо если пятнадцать осталось. Одни погибли, другие, к сожалению, просто отстали. И это тогда, когда не остерегаться надо, а бить, бить фашистскую сволочь! Где стоишь, там и бей! Что держишь в руках, из того и стреляй! Чем больше перебьем мы их, тем меньше останется. В конце концов, фашистам счет есть. И если каждый из нас убьет по одному немцу, то они переведутся совсем. — Последние слова полковой комиссар произнес громче обычного, будто убеждал не столько Чубаря, сколько кого-то еще. — Правда, вы можете упрекнуть в этом и нас, нашу группу. — сказал он уже тише. — Мы тоже, как и другие, рвемся к фронту, но поверьте, товарищ Чубарь, у нас на то особая причина. Полковой комиссар, конечно, не выдал Чубарю тайны. Причина и в самом деле была. Группа выносила из окружения документы — партийные и штабные — стрелковой дивизии, разбитой в боях между Березиной и Днепром на территории Могилевской области. Сам полковой комиссар не принадлежал к командному составу этой дивизии. Он прибыл после того, как в штабе армии стало известно, что командир дивизии погиб на командном пункте от фашистской бомбы и что управление полками нарушено. Командарм надеялся, что полковой комиссар наладит работу штаба дивизии и до назначения нового командира сделает все необходимое, чтобы не пропустить на восток танковую колонну. Но было поздно — дивизия как боеспособная поисковая единица уже почти не существовала, и его приезд, по существу, ничего не решал. В тот день вражеские танки прорвали оборону полка, стоявшего на центральном участке, и в образовавшийся коридор двинулись моторизованные части, отрезая путь к отступлению. Несколько дней вконец поредевшие полки дивизии под командованием полкового комиссара еще вели бои в окружении. Но наступило время, когда и штаб дивизии — собственно, полковой комиссар не успел создать его заново, и штабом называлась группа командиров, уцелевших после той бомбежки, — оказался в критическом положении. Во-первых, была окончательно потеряна связь с полками, а во-вторых, прямо на штаб дивизии повел наступление батальон гитлеровцев. Рота охраны, которая уже до этого понесла немалые потери, обороняла штаб стойко и мужественно, по силы были неравные. Бойцы гибли при каждой новой атаке, не хватало командиров, чтобы руководить боем, и тогда полковой комиссар сам лег в цепь красноармейцев, приказав начальнику особого отдела позаботиться о документах. Фашисты, очевидно, догадывались, а может, и знали, что атакуют штаб крупного соединения, и потому атаки не прекращались и с наступлением вечера. Оценивая мысленно ход боя, полковой комиссар понимал, что дальше держаться рота не способна — вместе с ним, полковым комиссаром, которому пуля раздробила правую ногу, и капитаном особого отдела, тоже раненым, в конце второго дня оборону занимало всего человек двадцать. Дождавшись вечера, полковой комиссар отдал приказ: сниматься с позиции. Была надежда присоединиться к какому-нибудь полку дивизии, но тщетно; сколько ни пытались бойцы наладить связь с другими подразделениями, им это не удавалось.

Полкового комиссара пришлось нести на носилках. Это, конечно, сильно мешало группе. Было решено ввиду секретности выполняемого задания так называемых чужаков в группу не принимать и в бои не вступать. Делом всей группы теперь стало вынести из окружения документы дивизии. И вот, высылая передовые и боковые дозоры, а на привалах ставя усиленные посты, обособленная и небольшая группа бойцов во главе с раненым полковым комиссаром приближалась уже к линии фронта. Пеклино, о котором рассказывал Чубарь, находилось километрах в двадцати…

Капитан, который не принял участия в разговоре полкового комиссара с Чубарем, вскоре уснул и захрапел на весь шалаш. Видно, сильно утомился за день.

Полковой комиссар сказал с восхищением:

— Настоящий солдат… — И добавил — Пора и нам спать, товарищ Чубарь. Если чего не договорили, то завтра договорим перед расставанием.

Чубарь согласился. Но с затаенной обидой подумал: полковой комиссар уже сегодня отказывает ему в том, чтобы вместе идти за линию фронта…

Казалось, сон придет быстро, стоит только закрыть глаза, но не тут-то было. Чубарю долго не спалось — одолевали заботы и сомнения; к тому же не хотелось потерять коня, который стоял возле шалаша. Чубарь лежал на еловых лапах, думал и одновременно ловил ухом каждое движение лошади. В конце концов усталость одолела. Первый сон, который длился не более двух часов, был особенно крепким, и, может, потому остаток ночи Чубарь часто подхватывался, возвращаясь к ясному осознанию всего происходящего, и озабоченно настораживался: на месте ли копь? Странное дело, по и копь не хотел покидать нового хозяина. За все время, пока Чубарь находился в шалаше, он не сделал даже попытки стронуться с места, стоял и, прислушиваясь к людскому дыханию, сам забывался в коротком сне. Так они и дождались рассвета.

Утро, несмотря чуть ли не на осеннюю пору, занималось быстро, и, когда зашевелился лагерь — красноармейцы первыми выбрались из своих шалашей, — в лесу уже просматривались поляны. Вверху, в кронах деревьев, пищала какая-то пичужка, будто ее живьем поджаривал кто на огне. Чубарь сбросил с себя одеяло, обвел шалаш глазами. Капитана не было. Только полковой комиссар сидя растирал выше колена раненую ногу.

Чубарь передернул плечами от озноба, молча выполз из шалаша. Капитана он увидел шагах в четырех от того пня, где сидел вчера на одеяле полковой комиссар, — стоял и что-то говорил Чубареву конвоиру. Красноармеец и сегодня был хмур, слушал капитана, как и тогда Чубаря, с опущенной головой, то и дело поправляя на переносице очки.

Пока полковой комиссар находился в шалаше, Чубарь чувствовал себя одиноко. Наблюдая за тем, как группа готовится к походу, он как бы вновь переживал все происходящее. Было даже стыдно за свою непричастность ко всему этому. Тогда он подошел к остывшему за ночь коню и со всей благодарностью, на которую был способен, провел правой рукой по его груди. Ему захотелось уткнуться лицом в просохшую за ночь лошадиную гриву. Почувствовав человеческую ласку, конь повернул голову. В левом глазу его Чубарь неожиданно для самого себя увидел свою ссутуленную фигуру, словно в это время на него давил своей тяжестью весь белый свет, который он был уже не в силах удержать.

Красноармейцы вынули — именно вынули — из шалаша полкового комиссара и осторожно, чтобы не задеть раненой ноги, усадили на пень. К комиссару сразу же подбежал капитан и отрапортовал:

— Товарищ полковой комиссар, группа заканчивает сборы к выходу. Передовой дозор выслан в направлении деревни Петрополье.

— Бойцы отдохнули?

— Так точно.

— Задание получили?

— Так точно.

— Хорошо, капитан.

Полковой комиссар поискал глазами Чубаря и, увидев его, позвал к себе.

— Мы по утрам особо не роскошествуем с харчами, надеемся обычно на ужин, — сдержанно усмехнулся он. — Так что извините, товарищ Чубарь, что не до конца гостеприимны.

Чубарь ждал, что еще скажет полковой комиссар после такого начала.

А полковой комиссар взял у капитана карту, развернул ее перед собой и обратился к Чубарю с вопросом:

— Откуда вы? Где ваш колхоз?

Чубарь в эту еще сумеречную пору с трудом отыскал на карте Крутогорье, потом извилистую Беседь и на небольшом расстоянии от нее Веремейки.

— Здесь, — показал он.

— Взгляни, капитан, — будто обрадовался полковой комиссар, — там же у них сплошь леса! Даже деревня посреди леса! Нет, товарищ Чубарь, грех вам искать где-то на чужой стороне то, что можно найти дома.