 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: Эллисон Харлан :: Горький Максим :: Грин Александр :: БСЭ :: Громов Дмитрий :: Азимов Айзек :: Картленд Барбара :: Раззаков Федор :: Лавкрафт Говард Филлипс Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Тайна неудачного выстрела :: Господство женщин :: Чумные псы :: Влюбленный опекун :: Справочник по реестру Windows XP :: Повесть об отплате за добро :: Тойбеле и ее демон :: Безрассудство |
Ваше благородиеModernLib.Net / Альтернативная история / Чигиринская Ольга Александровна / Ваше благородие - Чтение (стр. 8)
— Прекрасно! Пусть они мне сами об этом скажут. — Упорный, как подшипник, — с уважением сказал майор. — Что делать будем? Товарищ генерал, может, звякнуть в штаб и попросить его начальство отдать ему приказ? — Да что это такое, в конце концов! — Грачев бахнул по столу кулаком. — Мы что, уговаривать его должны? Майор, вы солдат или кто? — Ну, тогда саперов сюда! Сколько там с ним народу, вы не знаете? — Человек двадцать младших офицеров и низших чинов. Ширяев поморщился и было отчего: штурмовать хорошо защищенный подземный бункер даже силами батальона — это не шутка. В подземельях численное преимущество не имеет никакого значения: один человек с автоматом из-за баррикады может уложить хоть роту. — Может обратиться к нижним чинам? — предложил штабной подполковник. — Разагитировать их что ли… — Валяйте, — великодушно уступил Ширяев. — Я не спец. — Таких спецов, как вы, как раз в Афгане нехватка, — злорадно сказал Грачев. — Если этот полковник чего-нибудь учудит, вместе туда отправимся. — Спокойно заметил Ширяев. — Ведь так, товарищ генерал? Ну, так вызывайте сюда саперов. * * * Западное побережье Крыма, 29 апреля, 11-15 Казачий городок Ак-Минарет стоит на берегу моря и каждому, кто проезжает или проплывает мимо, хочется там остаться, пустить корни, дожить до глубокой старости, умереть и быть похороненным на мысу, обнимающем бухту Узкую, где шепчет сухая пахучая трава и грустит на утесе аккуратненькая белая церковка. Того же захотелось и старшему лейтенанту Афанасьеву, когда он с офицерами своей роты вошел в городок после принятия под охрану расположения казачьего разведбата (который служащие там казаки упорно именовали полком). Они гуляли по просторным одноэтажным улочкам и отмечали полезные моменты, которые неплохо было бы ввести и в Союзе. Вот, например, велосипедисты не путаются под колесами водителей, а едут по тротуару, по специальной дорожке — круто! Или, скажем, полиэтиленовые кульки, которыми застелены урны — тоже круто! Или, к примеру, светофор срабатывает не по часам, а когда пешеход кнопку нажмет… Но вот стоило ему задержаться, чтобы немного подкрепиться после сделанной работы (а принять батальон, чтобы все в порядке было — это та еще работа!), как городок окатил его ледяным презрением. Офицеры разведроты и десантной роты Афанасьева зашли в небольшое придорожное кафе «Маруся'з драйв»и встретили там весьма сдержанный прием. — Что надо? — спросила тощая бабешка лет сорока. Ее интонации весьма живо напоминали ненавязчивый советский сервис. — А что есть? — спросил Афанасьев. Баба ткнула пальцем в панель наверху, где было изображено нехитрое меню «Маруси»: пирожки с творогом, пирожки с яйцами и пирожки с капустой, гамбургер, супергамбургер, гамбургер с сыром, жареная картошка и три вида напитков. — Спиртного не держим, — процедила баба. — Спасибо, нам не надо, — вежливо откликнулся лейтенант Пуртов, командир разведчиков. Заказы тетка оформила споро, про деньги даже не заикнулась, но все посетители «Маруси» смотрели на советских офицеров так, что кусок им в горло не шел, поэтому они поспешили убраться из «Маруси» и съесть обед на улице, сидя на броне БМД. Афанасьев жевал мягкую булку, переложенну. сочной котлетой, пил «Кока-колу» и отмечал изменения, которые произошли в городке с момента их появления. Еще десять минут назад было людно, а сейчас все попрятались. Казачки в джинсах и мужниных ковбойских рубашках загнали детей по домам. Афанасьеву стало обидно: не фашисты же в город пришли, в конце концов! Он не знал, что весь Ак-Минарет видел по ТВ сцену гибели командного «Дрозда» с Черноком. Он не знал, что Чернок в казачьей среде — один из наиболее уважаемых армейских командиров. Он ничего этого не знал, и потому ощутил легкое раздражение. Ладно, почему есаул при сдаче волком глядел — понятно, но мирные-то граждане почему паникуют? Афанасьев решил наладить с местным населением контакты. Причем начать с есаула. * * * Есаул Денисов разругался со всеми своими товарищами и подчиненными. Они были за Общую Судьбу, а он — против. Как можно соединяться со страной, где, считай, еще вчера ломали церкви и вешали священников, где крестьян морили голодом, где с казаками расправились так, что только кости хрустнули? Всего два поколения назад шла непримиримая, насмерть, война, в которой брат шел на брата, а сын — на отца. Младший брат казака Петра Денисова, захватив его, раненного в ногу, выбил ему еще и глаз, зверски избил и (эту подробность Григорий узнал, когда вырос) изнасиловал его жену, бабку Григория. Ночью на станицу налетели врангелевцы, перебили красных казаков, а тех, кого захватили в плен (в том числе Денисова-младшего) связали попарно и побросали в Дон. Ожидавшего смерти Петра освободили. Жена вместе с детьми пристала к обозу, где везли раненого мужа, и таким манером их семейство оказалось в Крыму. Татарский поселок Ак-Минарет, где отыскавшие друг друга казаки поселились вместе, уже на памяти гришиного отца стал славным городком, живущим главным образом за счет добычи и обработки даров моря. И всю эту благодать, всю эту размеренную прибрежную жизнь, за которую деды платили своей плотью и кровью, всю эту свободу отдать обратно красным? Они говорят, это теперь другая страна! Ка-кая там, на хрен, другая? Люди, которые истребили девять миллионов своих земляков, еще живы, находятся на свободе, получают пенсию и воспитывают внучат. Я себе представляю, как они их воспитывают! Случай с Черноком серьезно поколебал позиции сторонников ИОСа, но что-либо делать было уже поздно. Советские десантники хозяйничали на территории батальона, причем в отсутствие офицеров распоясались совершенно. Подчиненные, запертые вместе с есаулом в подвале, признали его правоту, но это его не радовало. Поэтому, когда ближе к вечеру его привели под конвоем в его собственный кабинет к командиру роты, есаул был готов плюнуть советскому лейтенанту в лицо и сказать все, что о нем думает. А лейтенант настроился на душевную беседу, и даже выставил бутылку «Столичной», поддержав ее с флангов нарезанной колбасой «Салями» и банкой соленых корнишонов. «Он думает, что я с ним водку пить буду!» — возмутился про себя Денисов. Но вслух ничего не сказал. Он ждал, что имеет ему сообщить «голубой берет». — Садитесь, товарищ есаул, — сказал ему Афанасьев. — Я вам не товарищ, — сказал казак. Но, тем не менее, сел. — Да ладно вам обижаться! — старший лейтенант разлил водку по рюмкам («МОИМ рюмкам!» — еще больше разозлился Денисов). — Как будто мы с вами нехорошо обошлись… — А вы считаете — хорошо? — Денисов кивнул через плечо на конвоиров. Десантник жестом приказал рядовым убраться. — Это все временно, — убежденно сказал старший лейтенант. — А будем дружить — я и вовсе освобожу всех из-под стражи, под честное слово. Казаки слово держат? — Держат, — подтвердил есаул. — Ну, и добро. Выпьем за мир и дружбу между народами? Григорий Денисов покачал головой и к рюмке не притронулся. — Ну что, ссориться будем? — обиженно сказал старший лейтенант. — Чего вы все здесь как каменные? Что мы плохого вам сделали? Вы человек военный, я человек военный. Вам приказали сдаться, мне приказали вас взять под стражу. Судьба наша такая. — Ага, — согласился Денисов. — Общая. Только вы по эту сторону колючки, а мы — по ту, господин старший лейтенант. — Я вам не господин, — отбил Афанасьев, — Значит, водочкой нашей брезгуете? — По запаху слышу — дрянь, — подтвердил Григорий. «Вот падла!» — разозлился в свою очередь старлей. — Так вам «Смирновской» принести? — Может, вы меня еще и моими штанами со своего плеча порадуете? — разгоревшийся есаул не обратил внимания на очевидный речевой ляп. Как, впрочем, и уязвленный старлей. —Слушайте, вы! — с угрозой сказал он, забыв, что собирался наладить с есаулом мирные контакты. — Сами нас пригласили, а теперь… — А я вас никуда не приглашал! — казак тоже взял повышенный тон. — А захотите отвалить — плакать не буду. — Ах ты, казачья морда! — Афанасьев перегнулся через стол. — Когда Советская Армия приходит, она уже никогда не уходит, понял? — Ну, так мы тебя за шкирку отсюда выкинем, щенок! — взбеленился есаул. — Сид-дит тут, понимаешь, за МОИМ столом, хлещет из МОЕЙ рюмки сивуху свою поганую, жрет колбасу из МОЕГО холодильника, и МЕНЯ же, понимаешь, оскорбляет! Выставил, понимаешь, свою глупую ряху… Да мать твою я имел прогребучим прогребом в душу, бога, трех святителей и двенадцать апостолов! Лучше бы Денисов не произносил слов «глупая ряха». Потому что вытянутое лицо Афанасьева действительно выглядело глуповатым. И констатация этого факта приводила советского офицера в бешенство. Перегнувшись через стол, Афанасьев ударил с левой, поскольку был левшой, но казак легко сблокировал удар, перехватил кулак десантника и рванул его на себя. Старший лейтенант, опрокидывая водку, корнишоны и колбасу, перелетел через стол. Дальше драка шла с переменным успехом секунд десять. Потом набежали десантники и произошло то, что всегда происходит, когда пятеро наваливаются на одного (если, конечно, это не китайский боевик): Григория смяли, повалили на пол и стали бить ногами. На счастье есаула, Афанасьев отходил так же легко, как и заводился. Он остановил битье лежачего и приказал оттащить его обратно в подвал, отметив явный провал своих дипломатических усилий. Есаул пострадал не так сильно, как можно было подумать, глядя на его разбитое лицо. И причиной тому, что он пролежал, отвернувшись к стене, не шевелясь и не говоря ни слова, целый час, были страдания не физические, но душевные. Есаул чувствовал себя униженным. А будучи человеком гордым, он не мог избыть душевную муку стоном или громким ругательством. Гнев его не находил себе выхода. Поэтому казачьи офицеры, согнанные в подвал, были уверены, что их командир избит до полусмерти. — Ни хрена себе, с батькой разобрались, — сказал молодой хорунжий Петров. — Выбирай выражения, Стас, — одернул его подъесаул Голованов. — Никто с ним не разбирался. Его избили. В кровь, в лежку. Позвали, вроде бы для приватной беседы, и наломали. — Такая у них, оказывается, манера беседовать. — вставил сотник Башенков. — Делать что будем? — В смысле — что делать? — В смысле, едрить-его, что делать, если сейчас еще кого-то из нас поволокут? — Надо, господа, сделать так, чтобы никого никуда не волокли, — наконец-то подал голос Денисов. — Это, по-моему, самое верное — * * * Ретрансляционный центр Роман-Кош, 1350 Гости нагрянули меньше, чем через полчаса. Две группы спецназа ГРУ на советских армейских джипах. — Сэр? — раздался в «уоки-токи» голос Шамиля. — Нет, — Верещагин, не отрываясь от мониторов, снял с предохранителя «беретту». — Еще рано. — А когда будет не рано? — спросил Берлиани. — Когда из машин выйдут все. — Один стрелок останется. Верещагин поднялся из кресла, сунул «беретту» в карман, бросив Кашуку: — Заприте за мной дверь. ОСВАГовец без единого слова выполнил приказание. Капитан вышел из здания, где располагались технические службы, навстречу командиру спецназовцев — высокому старшему лейтенанту. Ирония судьбы заключалась в том, господа, что на Верещагине тоже была форма спецназовца и погоны старшего лейтенанта. Новоприбывший слегка удивился тому, что на телевышке уже кто-то есть. — А где все? — спросил он. — Кто «все»? — Местные. — Внизу. — Чего-то я не понял, братишка. Вы должны были держать их здесь! — На хрена они мне здесь нужны? Сдал их десантуре, и все дела. — Ты вообще кто? — приподнял бровь старший лейтенант. — Старший лейтенант Верещагин — Не знаю такого. — Девятая бригада. — Ка-кая, на хрен, девятая? Вышку должны были мы занимать! Восьмая! У меня приказ! — А у меня что, сонет Шекспира? У меня тоже приказ. — Совсем охренел ваш Горобец. — Гравец. Фамилия комбрига — Гравец. Прибывший старлей немного успокоился. — Ладно, Верещагин, где там твоя машина? Пошли, свяжемся с твоим начальством. Обсудим ситуацию. — Машина улетела. — Так вас сюда еще и по воздуху забрасывали? — Чего только штабы не придумают, лишь бы друг другу свечку вставить. — Так как же вы… — Из аппаратной. Пошли. Старлей сделал знак рукой, и двое из команды отправились за ним. — Что у тебя за рация, Верещагин? — У местной охраны взял, — Верещагин снял с пояса «уоки-токи» и нажал на кнопку. — Хороша штучка? Они подошли к двери аппаратной. Верещагин поднес «уоки» к губам: — Кашук, открой. В замковом механизме что-то щелкнуло. Лже-спецназовец взялся за громоздкую ручку, повернул ее вверх и потянул дверь на себя. Одновременно он сделал шаг влево, оказавшись между открывшейся дверью и стеной. Правая рука скользнула в кобуру и появилась оттуда с довеском. А где твой черный пистолет? А вот он, мой черный пистолет… «Стечкин», славный силой и точностью боя. Было слишком поздно хвататься за оружие. Долей секунды хватило Кашуку и Хиксу, чтобы нажать на триггеры укороченных «Калашей». Что бы Томилин ни говорил об АК-74У, но свою задачу они выполнили. Двое спецназовцев повалились на пол, срезанные пулями. Верещагин выстрелил еще раньше. Старший лейтенант не успел даже понять, что же случилось. Пауза. Стоп-кадр. Полсекунды Арт потратил на то, чтобы посмотреть в лицо убитого им человека. Крупный план, Володя. Удивление и обида, угасающие в еще влажных серых глазах. Вопрос. «…Почему я?» Верещагину уже приходилось сталкиваться с этим вопросом. Внезапная лавина, отек легких, вылетевший крюк. «…Почему я?» Отлично, Володя. Просто замечательно. Переснимать не будем. Все запомнили смерть полковника Чернока. Смерть страшную, публичную и нелепую, но во многом — случайную. Очень немногие узнали о смерти старшего лейтенанта спецназа ГРУ Виктора Чернышова. И тем не менее, именно с этой смерти нужно начинать отсчет дней войны. Именно старшего лейтенанта и двоих его солдат убили преднамеренно, беспощадно и быстро. Именно с этой минуты ничего изменить было нельзя. Поняли, мистер Гангут? Внесите это в сценарий, пожалуйста. 6. Айкидо Симферополь, 1156 Востокова арестовали около полудня в его собственном рабочем кабинете. …После расставания с «одноклассниками» и полковником Сергеевым он некоторое время колесил по городу, внимательно рассматривая происходящее. Раннее майское солнце устроило ослепительные игры на зеркальных стеклах небоскребов делового центра, на поверхностях луж, оставленных ночным поливальщиком улиц и на отражателях солнечных батарей. Во всем этом зеркальном великолепии отражались тысячи белых парашютных куполов. Небеса выглядели так, словно там кто-то дунул в гигантский одуванчик. Поездив по Симфи и увидев, что народу на улицах прибавляется, он понял, что пора возвращаться, пока поток автомобилей не начал образовывать знаменитые симферопольские пробки… Которые сегодня наверняка превзойдут сами себя, поскольку в Симфи будут вводить танки. Он подкатил к Главному Управлению ОСВАГ (ГЛУПОСВАГ в аббревиации остряков), оставил машину в служебном гараже, поднялся в свой кабинет, достал из мини-бара, замаскированного под папку-скоросшиватель, бутылку мартини россо и пузатенькую рюмашку, плеснул и сел, вытянув ноги на стол, полистывая вчерашний («Последний», — с горькой усмешкой констатировал он) номер «Курьера». Арестовали его через полтора часа. — Плохо работаете, — бросил он ребятам в форме спецназа КГБ. * * * Ялта, тот же день, 1300 — 1500 Этот подвальчик открыл сам майор Лебедь. Открытие не осталось в тайне, и вскоре в охраняемый двумя лбами из третьего взвода подвал стянулся весь офицерский состав роты. Чем же таким привлекло господ советских офицеров скромное заведение господина Янаки, составившего успешную конкуренцию и супермаркету «Ялта-Грейтест-Маркет», и бардаку под названием «Лилит», и винному магазину «Пьяная Лавочка», и прочим многочисленным питейно-едально-шмоточно-развлекательным заведениям курортного мегаполиса? Господин Янаки был владельцем оружейного магазина. Майор, физическая потребность которого привела его в подвальчик под невразумительной вывеской «Дюрандаль», попал в офицерский рай. Кинжалы, стилеты, кортики, тесаки, ножи всех форм и размеров хищно сверкали вдоль стен. Отдельный уголок был отведен рапирам, шпагам и эспадронам. Сомкнутым строем, в ряд стояли спортивные, охотничьи и боевые ружья и винтовки. На ложе из велюра цвета бордо располагались пистолеты и револьверы… В соседнем помещении был оборудован тир для желающих опробовать покупку прямо на месте. Хозяин магазина, Лука Янаки, признался майору, что и сам не ложится спать, не положив в «яблочко» семь пуль из десяти. — А если меньше, господин майор, верите — не могу уснуть! Ворочаюсь с боку на бок, мучаюсь, вздыхаю… Бывает, плюну на все, спущусь сюда, повешу свежую мишень, и… О, майор понимал господина Янаки! Они провели в этом подвальчике сорок пять минут, пролетевших как одна. Майор упоенно рвал мишень на куски из «кольта»-45. Господин Янаки высказал желание посмотреть на оружие Лебедя, и тот, вспомнив о боевых качествах своего «Макарова», внезапно ощутил себя Золушкой, не успевшей смыться с бала до полуночи. Поползновения господина Янаки он решительно пресек. Более того, объявил содержимое подвальчика конфискованным согласно советским законам. Господин Янаки отнесся с пониманием, на секунду куда-то исчез, а потом снова возник с толстой папкой в руке. Как понял майор, в папке была опись всего имущества лавки «Дюрандаль». Господин Янаки потребовал от майора расписки в том, что все описанное было принято Лебедем под свою ответственность в целости и сохранности. Лебедь пожал плечами и дал расписку. Увидев что майор не собирается пересчитывать описанное имущество, господин Янаки пришел в восторг от честности и благородства советского офицера. Подумать только, в таком важном деле ему поверили на слово! Не то, что наши городовые, которые только и ждут от него нарушений правил продажи оружия… Польщенный майор ощутил острый укол стыда, и тут очень кстати вспомнил, зачем, собственно, спустился в подвал. — А у вас тут есть… — поинтересовался он. — Следующая дверь после склада, — любезно сообщил Янаки, пропуская майора в подсобное помещение. Покинув гостеприимное помещение, отделанное розовым кафелем и благоухающее парфумом, Лебедь наказал господину Янаки уходить поскорее, и, кстати, передать ему код от складского замка. Дождавшись ухода хозяина, майор быстро запер лавочку, и отправился на улицу — отловить более-менее трезвый взвод и оставить его на часах, собрав тем временем всех офицеров батальона. Майор был щедр. Такие сокровища, как в той лавочке, не должны пропасть в хищных лапах армейских прапорщиков. Но позволить дуракам из других батальонов разграбить эту пещеру Али-Бабы он не мог. Майор был большим патриотом родного подразделения. Когда в подвальчик спустился Глеб, пир офицерского духа был горой, а пороховой дым стоял коромыслом. — «Макар» — говно, — излагал старлей Говоров. — Из «Макара» с пятидесяти даже сигаретную пачку не пробить. — Херню порешь, — возразил Деев. — Плохому танцору яйца мешают. Я из «Макара» во что угодно попаду, во что ты из самой лучшей здешней пушки промажешь. — А спорим? — А спорим! На что? — На ящик водки! — Разбивайте, товарищ майор! — Подождите, товарищ майор! — сказал Деев. — Я спорю, что не только Говоров, а вообще никто здесь, кроме вас, во что я скажу, не попадет. — А ты попадешь? — А я попаду! — Со скольких попыток? — А хоть обойму пусть расстреляют! — Разбиваю, — сказал Лебедь. — Говоров, ты наплыл. — Посмотрим, — нахохлился старлей. — Посмотрим. — Товарищ майор, а какая пушка самая лучшая? — Из здешних? Или вообще? — уточнил майор. — Ну, хотя бы из здешних. — По мне — «кольт»-сорокопятка. Бьет… — майор не нашел слов для высказывания своих чувств. — На слонов собираетесь охотится, товарищ майор? — Глеб оценил обстановку. Небольшой тир с обитыми пробкой стенами был занят четырьмя новоиспеченными ковбоями, поэтому остальные теснились в коридоре «подсобки», используя в качестве мишени связку сплющенных коробок из под патронов, приготовленных бережливым хозяином для отправки в утиль. — А ну как срикошетит… — предположил Глеб, оглядывая оштукатуренные стены подсобки. — Да ну, Глеб… — майор в который раз щелкнул чем-то в своем «слонобое». — Ты за кого держишь своих боевых товарищей? За вахлаков, которые в ящик попасть не могут? Глеб уже совсем собрался ответить, но тут после очередной серии выстрелов раздалось отчаянное «Твою мать!», и в торговый зал ил коридора ввалился белый, как горячка, лейтенант Васюк. Рука его разжалась, пистолет выпал. Все, кто находился в зале, тут же почти вынесли его обратно в коридор — так им хотелось посмотреть, что же случилось… Трое бледных офицеров прижимались к стене. У одного была подозрительно темна штанина. Инцидент исчерпывался следующим: лейтенант не подрассчитал, что в обойме «Беретты» девять патронов, а не семь. После того, как семь выстрелов были сделаны, он хохмы ради еще раз нажал на спуск, направив ствол в сторону друзей… — Везучий ты, Васюк, — прокомментировал майор. — И ты, Слесаренко, тоже везучий. Деев глухо зарычал и, сграбастав Васюка за грудки, двинул им об стену. — Десантура, ешкин хвост, — продолжал майор. — Элитные, едрень, войска! Меня одно интересует Васюк: ты что, не знал, сколько в «Беретте» патронов? — Забыл, — прохрипел Васюк. — Отпусти его, Дей, — посоветовал Лебедь. — Пусть живет. — Убью, гад! — просипел Деев. — Зачем убивать? Мы ему наказание получше придумаем, — майор улыбнулся, сигарета в углу его рта приподнялась градусов на сорок. — Приказом по батальону лейтенант Васюк лишается права выбирать себе личное оружие. Пусть ходит с табельным. Соломонов суд майора встретил всеобщее одобрение. — Советское оружие — самое лучшее оружие в мире! Не дрейфь, Васюк! Советское — значит отличное! Пятилетке качества — рабочую гарантию… Глеб осмотрел витрины. Конечно, это все отдавало мародерством, но с другой стороны, майор был прав — все равно все разворуют прапорщики из снабжения. Поискав на витринах, он нашел «Смит-Вессон». Оружие, с детства знакомое по книжкам, выглядело впечатляюще, словно специально для него, Глеба, здесь было положено. Видимо, какой-то подарочный вариант — с хорошо отполированной рукоятью из сандалового дерева, с серебряной инкрустацией. Асмоловский понял, что не расстанется с этим револьвером ни за что. Пошарив на другой полке, нашел коробку соответствующих патронов, забил семь их в барабан и направился в тир. Двумя выстрелами он попал в «молочко», третий, уже пристрелявшись, уложил в «восьмерку», и намеревался четвертую пулю послать в «яблочко», когда кто-то похлопал его по плечу. — Ну что, товарищ ковбой? — справа от него скалился капитан Деев. — Выбрал себе игрушечку? В тире по мишеням сажать всякий может. Пошли на улицу, постреляем хотя бы с пятидесяти метров. — Ты спятил? — спросил Глеб. — На улице стрелять? — Да тут, на заднем дворе, и нет никого… Все наши пошли. Ты что, здесь будешь торчать? — Буду. Не говори мне под руку. — Ну и хрен с тобой. Сиди тут, рак-отшельник. Глеб сделал еще один выстрел и опять попал в «молочко». Тогда он разозлился и вообразил на том месте, где краснел кружок «яблочка», физиономию Деева. Капитана Деева он не любил. Он вообще мало к кому из сослуживцев испытывал приязнь — на интеллигента, погруженного в армейскую среду, действует выталкивающая сила, какая и не снилась Архимеду. Виталий Деев был воплощением этой армейской Среды. Есть такая работа — Родину защищать. Для кого работа, а для кого и призвание. Похоже, Дей на полном серьезе считал, что его предназначение — делать из юношей настоящих мужчин путем выколачивания из них всего человеческого и вбивания всего армейского. Асмоловский разозлился, вообразил на месте «яблочка» физиономию коллеги-ротного и положил все оставшиеся пули в пределах восьмерки. На душе было все так же мутновато. Глеб сорвал с себя наушники и вышел в разгромленный торговый зал. Суки, грабите — грабьте, так не бейте же стекла! С внутреннего двора доносились хлопки выстрелов, и он все-таки пошел туда. Товарищи офицеры стреляли по голубю, чистившему перышки на верхушке трубы, торчавшей с соседнего двора. Спокойствие голубя, не соотносившего странные хлопки со своей персоной, говорило о качестве стрельбы красноречивей всяких слов. Когда все, кто был во дворе, расстреляли патроны, Деев обернулся к майору. — Ну что, Сан Иваныч? Моя взяла? — Подожди, — сказал майор. — Мы как спорили? Что все не попадут, а ты попадешь. Давай, выполняй. Не сможешь — боевая ничья. — Я не смогу? — усмехнулся Деев. — Я из «Макара» эту пташку завалю, как обещал! Он поднял пистолет, прицелился. Глеб посмотрел на обреченную глупую птицу, на хищный прищур Виталия, и ощутил почти непреодолимое искушение что есть силы врезать по этому прищуру. И непреодолимое отвращение к себе — знал, что не врежет. Бичом ударил выстрел. Голубь вскинулся, завалился на спину и, планируя, как кленовое семечко, медленно упал в соседний двор. — Класс! — выдохнул кто-то. Благоговейная тишина не была больше нарушена ничем. Деев, самодовольно улыбаясь, отсалютовал Говорову пистолетом. — Ты промазал, — внезпано сказал Глеб. — Что? — не понял Деев. — Ты промазал. — А чего голубь свалился? — удивился наивный Васюк. — У него шок. Смех, который рассыпался вслед его словам, обескураженная физия Деева — все это немного его утешило. Немного. * * * Ретрансляционный центр на горе Роман-Кош, тот же день, 1330 — 1345 — Мы не можем брать пленных, Гия… — О, черт! — простонал сквозь зубы Козырев… — Ой, да что ж ты делаешь! Хикс делал то, что был должен делать: срезал с него брюки, чтобы как следует наложить повязку на рану, которую Верещагин по причине спешки просто прижал перевязочным пакетом. Голая спина штабс-капитана блестела от пота, как и побелевший лоб Володьки. Анальгетик, видимо, еще не подействовал, ничего не попишешь — кровь нужно остановить, каких бы мучений это Володьке ни стоило. А кровь течет, как будто губку выжимают, и перевязочный пакет уже пропитался насквозь, и руки Хикса в ней по самые запястья… Здесь все делали то, что должны были делать. Один Георгий не знал, что ему делать со взятым в плен спецназовцем. Вслед за Артемом он вошел в здание административного корпуса. — Помоги мне притащить это кресло в генераторную, — сказал ему Верещагин. — Ты что… — не понял Георгий, — Ты собираешься положить Володьку ТАМ? — Есть другие предложения? — Здесь! В комнате отдыха! В любом из кабинетов! — И как ты объяснишь советским, почему он ранен? С кем, по-твоему, мы перестреливались? — Ты что, хочешь сказать, здесь еще кто-то будет? — Может быть, и нет. А может быть, да. — Из-за твоего «может быть» Козырев должен провести оставшийся день в одной каморке с трупами? — Гия, мне это решение нравится не больше, чем тебе. Но другого выхода у нас нет. — Спрячь его в аппаратной, если тебе так хочется его спрятать. — Тратим время, — Верещагин снял с кресла матрас, оставив голый никелированный каркас. — Почему? — Крикнул Георгий. — Чтобы не нервировать твоего осваговца? — Нет, — Верещагин обернулся. — Но если советские здесь появятся, офицеры захотят получить доступ в аппаратную. И я дам этот доступ. И хватит трепаться, в конце концов! Берлиани выругался по-грузински и подхватил никелированный мебельный скелет. В коридоре он встретил Сидорука, разматывающего пожарную «кишку». Нужно отовсюду смыть следы крови. Чтобы никто не узнал про маленькую комнатку в замке Синей Бороды. Пятнадцать трупов и один раненый. Пятнадцать человек на сундук мертвеца… Пригнувшись, он вошел в дверь генераторной, бухнул железку в угол. Рядом Артем разложил матрас. Удобное ложе для Володьки. На трупы, в конце концов, можно не обращать внимания. Володьке, прямо скажем, будет не до них… Он уже не стонал, притих. То ли вошел в ступор от боли, то ли подействовал морфин, который вколол Верещагин. Вколол не раньше, чем разделся. Правда, разделся он довольно быстро. Не запачкать одежду кровью чертовски важно, потому что в ближайшее время действительно Бог знает, кто на них может свалиться, и все следы нужно как можно быстрее уничтожить — но КЕМ ДОЛЖЕН БЫТЬ ЧЕЛОВЕК, который способен помнить об этом, видя, как от боли корчится его товарищ? О, нет, он очень умело ввел морфин, у него была легкая рука, и в его глазах темнела отраженная боль, но Георгий знал: кто бы из них ни упал раненый, Арт действовал бы точно так же: он все равно сначала вспомнил бы о том, что следы необходимо уничтожить, а концы — спрятать в воду… — Нести его? — спросил Хикс. Томилин стоял на подхвате… — Погодите, — сказал Верещагин. — Мы ничего не забыли? Забыли, подумал Георгий. Ничего, сейчас он вспомнит… — Твой пленный, Гия. Где он? — Здесь, — Князь кивнул на дверь в генераторную. Спецназовец был связан и еще не пришел в себя — Берлиани очень крепко гвазданул его по голове… — Это хорошо, — сказал Арт. — Хорошо, что он здесь… — Ты что, — Берлиани сглотнул, — И впрямь собираешься… — Мы не можем брать пленных, Князь. «Лучше бы я его убил, — подумал Берлиани. — Лучше я сам, в бою, чем Арт — вот так, сейчас, полуобморочного, как барана…» 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46 |
|||||||