— Семихатки… — пробормотал Шлыков. — Пятихатки… Теперь Трихаты… Интересно, есть ли где-нибудь поблизости Однахата какая-нибудь?

— Меня больше волнует, сообразили они, как и куда мы ушли?

— Уже должны бы, они не идиоты. Впрочем, это не имеет значения…

— Плохо будет, если эти поросята успеют вернуться к мосту раньше, чем мы его подорвем. Это будет очень плохо…

— Раньше нашего они не поспеют, — Верещагин посмотрел на часы. — Вертолеты — они летают очень быстро… Как правило.

Полковники молча переглянулись.

— Арт, — сломал тишину начальник отдела разведки. — Вертолеты сейчас где-то в Северном Крыму…

— Я что, не сказал вам? — Верещагин поднял голову. — Ведь говорил же… кажется…

— Арт! — Шлыков вскочил, отшвырнув стул.

— Я велел подполковнику Корабету лететь в Николаев и брать мост. Как только они пересекут линию Тендровской косы. Я что, действительно вам не сказал?

— Вы действительно нам не сказали, — глухо произнес Посьет.

— Вот идиот… — Артем с силой провел рукой по лицу. — Я думал, вы поняли о чем речь. Я же при вас вел переговоры…

Никто ничего не сказал — кроме Шлыкова, который, даром, что совершенно сухопутный человек, выдал несколько морских терминов — тех самых, кои не понимала матушка Екатерина.

— Они высадились там, — торопливо объяснил Верещагин. — Десять минут назад я выходил с ними на связь. Все в порядке… То есть, их обнаружили, но еще не атаковали. Если все пойдет хорошо, они взорвут мост… И, может быть, смогут долететь до Скадовска.

— Что вы нам еще не сказали? — полковник Посьет сжал правой рукой левое предплечье — так, словно это было горло врага.

— Это все, честное слово.

Ровенский нехорошо хохотнул.

— Будем надеяться. А что, если они не долетят до Скадовска? Вы думаете, вертолеты еще не в воздухе? Думаете, нас еще не ищут? Как только о ребятах Корабета становится известно красным, им становится ясен и конечный пункт нашего назначения…

— И что? — Верещагин прошелся по плешивому коврику, стукнул кулаком в стену, разворачиваясь, чуть ли не с размаху прислонился к ней лопатками и затылком. — Он же думают, что мы идем к мосту по трассе М-23. Или другой, я не помню. К Варваровке. Их не интересуют машины, которые следуют в Николаев с севера — на севере нас быть не может!

— У них уйдет пять минут на выяснение… — усмехнулся Шлыков.

— Черта с два! — Арт прицелился в него указательным пальцем. — Я ставлю свою голову против банки пива, что вертолетчики не знают рабочих частот мотострелковых дивизий, а те не знают рабочих частот вертолетчиков! Безлунная ночь, пыль стоит столбом — да никто не отличит, чьи это машины!

Он коротко и страшновато засмеялся.

— Особенно будет здорово, если какая-то часть уже следует по этой дороге в Николаев…

Договорившись с командиром полка Ми-24 подполковником Рогозой, Шарламян и Дударев разъехались по штабам своих дивизий. Там их и застала новость: белые высаживаются в Скадовске, где остался всего один мотострелковый полк и один артиллерийский. Причем, судя по паническому характеру радиосообщения, сорвать высадку они не смогли. Следовало срочно исправить положение: направить в Скадовск мотострелковый полк из Херсона и вернуть туда два “родных” полка, уже успевших переправиться на тот берег Южного Буга.

Едва Дударев добрался до штаба дивизии, его огорошили новым известием: белые высадились в Николаеве, а точнее — а Варваровке. Их не могло быть много — высаживались с вертолетов — но мост они заняли. Не иначе как к подходу своей дивизии, которая вынырнула где-то между Березанским Лиманом и Южным Бугом…

Был уже четвертый час ночи, когда позвонил подполковник Рогоза: воздушная разведка обнаружила и расстреляла колонну белой бронетехники на шоссе М-23 на подходах к Варваровке.

Через пятнадцать минут был еще один панический звонок из Скадовска, от тамошнего командира дивизии: белые вертолеты расстреляли его танковый полк на шоссе М-23 у Варваровки.

Дударев взялся за голову. Паника была недолгой: потери действительно можно списать на белых, кто там будет разбираться… Следовало немедленно захватить обратно мост… И не дать белым переправиться через него, в крайнем случае — взорвать.

…Для чего в первую голову было нужно выгнать с моста беляков и взять переправу в свои руки…

Справедливости ради нужно сказать, что это почти удалось Дудареву. Ради той же справедливости следует добавить, что заслуги комдива здесь не было. Заслуга, удайся эта операция, целиком и полностью принадлежала бы майору Степанчуку, командиру артполка.

Ситуация для подполковника Корабета сложилась пиковая: за дело взялся ас. Об этом говорил и выбор оружия, и точность попаданий: орлы из аэромобильного полка на собственной шкуре поняли, за что артиллерию называют “богом войны”. Сорок пять минут такой подготовки — и последующий штурм был бы не нужен.

Полковник Корабет вызвал штаб дивизии и объяснил ситуацию: если не сработает ультима рацио, он подрывает мост и пробует увести полк на север.

— Продержитесь час, — был ответ.

— Час? Эти парни накрывают огневую точку с трех выстрелов!

— Быть не может.

— Приезжайте и убедитесь, господин полковник! — Корабет в сердцах бросил наушник на пол пакгауза: полк закрепился в железнодорожном тупике.

Исход боя решили три человека: снайперы Шариф Леван, Константин Столяров и Касим Нуриев. Неизвестно, кто из них убил майора Степанчука: первую пулю в него выпустили все трое. Потом снайперским огнем была парализована работа всей батареи. Через десять минут пришлось уносить ноги: их расположение вычислили. К мосту подходил мотострелковый полк. Уходя, разделились, и к своим попал только Столяров: Леван пропал без вести, по всей видимости — погиб, Нуриев через какое-то время отыскался в плену.

Момент гибели майора Степанчука Олег Корабет мог бы назвать минута в минуту: артиллерийский обстрел сразу же утратил свою убийственную точность, снизив ее сначала до нулевой — момент смятения, когда офицеры и солдаты на батарее начали падать один за другим — до той, какая обычно бывает при слаженной работе артиллеристов и корректировщиков. Асом артиллерийского дела мог быть только один человек, и этот человек был убит.

А дальше все сложилось так: во фланг и тыл артиллерийскому и мотострелковому полкам, подтянувшимся к мосту, ударила прямо с марша бронемобильная бригада Корниловской дивизии.

Конечно, она бы ударила в любом случае: деваться корниловцам было некуда, оставалось только пройти через Николаев — или погибнуть. Но благодаря бою в районе моста полковник Верещагин получил красных там, где хотел их получить.

А в это время авангард танкового полка 169-й МСД, обстрелянный на подходе кВарваровке “белыми” вертолетами, прошел через пригород Николаева и выехал к мосту…

Зрелище им открылось величественное: сумерки полыхнули белым огнем, мост вздрогнул весь, словно по нему прошла волна, потом две фермы подломились, как ноги усталого слона, полотно над ними просело и участок моста ухнул в воду.

На том берегу Корниловская дивизия смяла позиции артполка, врубившись во фланг и тыл мотострелковому полку. Бой продолжался меньше двух часов — в половине пятого генерал-майор Дударев капитулировал.

— Как еще красные не додумались сделать бензин, непригодный для всех остальных машин… — проворчал полковник Шалимов. — Все, Артемий Павлович, бензин и эта дурацкая взрывчатка — практически все, что у нас осталось.

— Да? — Арт на секунду раздвинул пальцы, сплетенные у лба “козырьком”, и приподнял голову.

— “Да”? — все, что вы можете сказать?! — не дождавшись ответной реплики, Энвер Аблямитович ударил кулаком по корпусу “Владыки”. — Перед нами — Херсон, перед нами — Скадовск. Как мы их возьмем? На чем?

— Вторая плохая новость, Арт, — к машине подошел полковник Посьет. — За морскую пехоту, которая высадилась на Тендровской косе, взялись всерьез. Подтянули артиллерию. Ребята не могут головы поднять. Если не произойдет чудо, их прикончат, не дав сделать ни единого выстрела.

— Понятно… Люди сильно измотаны?

— “Измотаны” — это не то слово, господин командующий. Это просто не то слово.

— Отдыхать два часа. После того, как машины будут заправлены и запасные баки залиты. Пусть водители этим не занимаются, они должны отдыхать сейчас. Остальные отдохнут в дороге…

— Как мы будем брать Херсон, Арт?

— На понт.

— Сейчас эти шутки просто неуместны. У всех нас плохо с нервами, все чертовски устали…

— Извините! — Верещагин протянул руку вглубь машины, взял поданный наушник:

— Дрейк на связи.

— Елизавета на связи, Дрейк… Где вы на этот раз?

— В Николаеве, — он держал наушник так, чтобы могли слышать остальные. — Мы разбили последний полк 150-й дивизии… И на этом исчерпали все наши ресурсы. Конечно, мы выжмем из их дивизионных складов все, что можно… Но проблемы снарядов для танков и пушек, противотанковых ракет и всего такого это не решит.

— Сколько времени у вас в запасе?

— Четыре-пять часов… Плюс-минус лапоть. К… десяти утра они наведут переправу через Южный Буг, а самое позднее в одиннадцать будут здесь…

— Ваши потери?

— В людях — не могу сказать… Из техники у нас осталось пятьдесят три танка, семь “Кесарей”, полсотни “Святогоров”, девять гаубиц и двенадцать пушек. Единственное, что мы можем — это передвигаться достаточно быстро…

— И на что вы рассчитываете?

— Я? На С-130, который сядет на шоссе между Херсоном и Цюрупинском. Даже на несколько таких машин. Сколько сможете и успеете. Давайте, сэр. Вы не смогли прикрыть нашу задницу вчера — сделайте это сегодня. Вам перебросили те самолеты?

— Да, слава Богу.

— Отлично. Забудьте про Белую Церковь, выручайте нас.

— Вы представляете, сколько времени понадобится…?

— Да, черт его возьми! Те же пять часов, если меньше болтать и загружаться на трех аэродромах одновременно.

— Ну так дайте связь Шалимову, пусть он скажет, что вам нужно!

Артем протянул наушник своему начальнику отдела обеспечения.

— Уже утонули бы, — сказал он. — И не мучились…

“Нельзя сказать, что после взятия Николаева положение Корниловской дивизии стало более безнадежным, чем оно было в момент выхода из Одессы. Просто эта безнадежность виделась все более явно.

Посему я не очень нервничал. Машина была запущена, изменить ход операции (или, что вернее, ход нашего бегства) мы уже не могли, двигаясь по своему курсу, подобно снаряду. Что бы там ни произошло — нам оставалось только одно: идти вперед, добраться до Скадовска, погрузиться на корабли и выйти в море. Или пропасть по дороге — так же верно, как мы пропали бы, выйдя в море вчера.

Если бы в Херсоне остался их “королевский полк”, это стало бы концом всего. Даже с поправкой на никудышнюю боеготовность полков охраны: наша дивизия к этому моменту больше напоминала потрепанный сброд. Но, к счастью, полка в Херсоне не было: он был в Скадовске. Конвой из тридцати уцелевших кораблей все еще выглядел достаточно грозно, чтобы командир 169-й МСД запаниковал и вызвал помощь, которая в тот момент могла прибыть только из Херсона. Ну, а если бы полк остался в Херсоне… Нет, так плохо о советских командирах я не думал.

Трюк удался: прошло время, прежде чем красные поняли, что высадка оказалась ложной. Но когда они это поняли, полк морской пехоты, высадившийся на острове Джарлыгач, и корабли, стоявшие на рейде за островом, подверглись обстрелу. Четыре патрульных катера вели ответный огонь, в этот поединок включились танки. Спасая дивизию, я подставил полк морской пехоты. Помочь им было нечем: единственный их шанс — многоцелевые фрегаты “Генерал Корнилов” и “Генерал Алексеев” — выступили из Альма-Тархана и должны были прибыть на место около девяти часов утра. Это было и наше спасение: даже с учетом вооружения, переброшенного по “воздушному мосту”, мы не смогли бы справиться со скадовским полком.

Короткий марш по прямой вдоль железной дороги между Николаевым и Херсоном был мучителен, даже если не вспоминать о вертолетах, которые накрыли нас сразу за Шевченково. Нельзя сказать, что мы совсем не отдыхали: солдат как никто другой умеет находить время для отдыха. Но тех часов, которые солдаты и офицеры сумели выгадать, было катастрофически мало. Это донимало больше, чем отсутствие пищи (водой, слава Богу, было где разжиться) — я, по идее, уставший меньше всех, достиг такой степени эмоционального отупения, что ничего не почувствовал ни когда по нашей колонне ударили вертолеты, ни когда нас спасли F-15. Новые потери уже не волновали: имела значение только скорость продвижения.

Небо сегодня было к нам милостиво: оно снова принадлежало крымским форсиз. Этот налет стал последним: с воздуха нас прикрыли. Самолеты воздушной разведки мы видели только дважды, вертолетов из Каховки больше не было, зато свои самолеты, патрулирующие побережье, мы видели постоянно. Силы, которые собирались бросить на Белую Церковь, теперь защищали нас, и на этом участке крымцы могли обеспечить себе решающий перевес в воздухе. Данные воздушной разведки тоже начали поступать, и таким образом мы узнали, что красные навели переправу через Южный Буг и начали перебрасывать войска, кроме того, подняты по тревоге и уже выступили 254-я (Геническ) и 127-я (Мелитополь) мотострелковые дивизии.

Это было уже совсем смешно, если добавить еще николаевский полк: хотя мы его разоружили и взорвали всю технику, какую смогли, вместе с дивизионными складами, личный состав был более чем в норме, и в качестве пушечного мяса вполне мог быть использован.

Мы на тот момент подходили к Чернобаевке. Заниматься тамошним аэродромом, как и аэродромом в Кульбакино, не было времени и сил. Все мысли заняты одним: шоссе Цюрупинск-Херсон. И еще: совсем будет плохо, если красные загодя заминировали мосты через Днепр и к нашему подходу взорвут их.

Мосты были целы.

Через Херсон мы не пошли, обойдя город по кольцевой дороге. Через Антоновку вышли к Днепру, переправились по мосту и взорвали его за собой.

Теперь оставалось только ждать…”

Арт Верещагин

“The Trigger: a Battle for Island of Crimea”

Странное дело: в своей книге полковник Верещагин очень вскользь говорит о самом главном: каким образом Корниловской дивизии удалось прорваться через два полка красных в Скадовске. Если верить советским источникам, сопротивление красных бойцов было отчаянным, а натиск крымцев отдавал безумным фанатизмом (что легко объяснимо, так как в спину корниловцам дышали еще две красных дивизии). Но все равно не вытанцовывается. Как-никак, больше сотни танков против сорока семи (именно столько осталось после злополучной вертолетной атаки). Как-никак больше двух сотен БМП против пятидесяти трех “Святогоров” и сорока “Воевод”. Как-никак два артполка против жалких двух батарей, и то неполных, и то укомплектованных боеприпасами по минимальным нормам. Как-никак, четыре тысячи свежих солдат против — да, семи тысяч; да, профессионалов — но до упора уставших, издерганных, и тоже крайне слабо вооруженных.

Взвесим все плюсы и минусы. Перевес красных в технике бесспорен, перевес в численности личного состава все-таки можно зачесть крымцам, особенно приняв во внимание тот факт, что красные полки стояли на пути к уже зримому спасению.

“Генерал Корнилов” и “Генерал Алексеев” огнем прикрыли высадку морской пехоты, захватившей плацдарм в порту. Это было необходимо, чтобы продолжать держать красных в неведении относительно численности крымцев на кораблях. Море и небо находились полностью под контролем форсиз.

Вот из этой позиции, развернув свои боевые порядки для последней атаки, командир корниловской дивизии вызвал командиров 84-й и 169-й дивизий на переговоры.

Переговоры продолжались долго и закончились странно: с одной стороны, перемирия достигнуто не было, крымцы атаковали. С другой стороны, подсчитав потери обоих противников по итогам этой атаки, приходишь к невольному выводу, что они могли быть и больше. Гораздо больше. Одной артиллерии красным хватило бы, чтоб разметать половину корниловцев — а вторая наверняка сумела бы прорваться к их позициям и, простите за штамп, погибла бы как волк — сцепив зубы на горле врага. Представляя себе в ближнем бою мальчишек-призывников с одной стороны и озверевших егерей, добровольцев и коммандос — с другой, это видишь более чем ясно.

Опять же, не имея возможности провести как следует артподготовку перед прорывом, корниловцы вполне могли заменить ее ударом фронтовой авиации. Ибо на рейде Скадовска на уцелевших “авианосцах” опять расположились “Кречеты” и “Сапсаны”. Однако авианалета на Скадовск не было…

Согласно советским источникам, встречными ударами из порта и со стороны 28-й трассы корниловцы прорвали оборону в одном месте и удерживали коридор достаточно долго, чтобы все пробились в порт. После чего они были там окружены и триумфально сброшены в море. “Золотопогонный драп” бессчетное количество раз сравнивался в прессе с аналогичным “драпом”, имевшим место 60 лет назад. Но если отбросить пропагандистскую шелуху, то истине будет соответствовать все-таки не фраза “белогвардейский десант был разгромлен”, а фраза “белогвардейский рейд удался”.

А в крымских источниках этот бой, казалось бы, триумфальный, тоже изложен более чем конспективно. Что наводит любого беспристрастного исследователя на мысль о дезе, которую обе стороны подготовили вместе, чтобы врать всклад.

А если что-то кажется единственно возможным по логике вещей — это значит, что скорее всего оно так и было…

10 мая 1980 года, Скадовск, 1240-1650

Этот чемоданчик ужасно походил на те, в которых международные курьеры “Де Бирс” перевозят продукцию своей фирмы. Его доставили с первым же транспортом, приземлившимся на шоссе у Цюрупинска, после чего он перекочевал в КШМ командира дивизии.

Верещагин, настояв на разговоре с обоими командирами дивизий vis-a-vis, попрощался с полковником Шлыковым за пятьдесят метров от назначенной точки: мостика через канаву, межой разделяющую кукурузное и капустное поля.

— Значит, если что… — Артем не стал уточнять. — Начинайте. Командовать дивизией будете вы.

— Можно спросить, Арт…

— Да? — Верещагин повернулся.

— Зачем вы таскаете под ремнем второй пистолет?

— Это не пистолет, — “будем считать, что я улыбнулся”. — Это… вроде как талисман.

— Понятно… Удачи вам.

Верещагин кивнул и отправился к точке рандеву.

Чемоданчик был в заплечном мешке. В левой руке было нечто похожее на маленькую ручку, стержень которой убирается и выдвигается нажатием пружинки. Очень много зависело от этого чемоданчика и от этой пружинки и от него самого… И все псу под хвост, если решит выслужиться какой-то дурной снайпер с той стороны.

К мостику приближались двое. Плохо будет, если в красных командирах взыграла спесь и они послали “шестерок”. Очень плохо.

Он вышел на мостик первым, поставил вещевой мешок у ног и стал ждать.

Шлыков, как его и просили, отъехал на позицию. Поперек дороги стоял “скарабей”, где ждал Гусаров. Красные командиры подкатили на штабной БМП со свитой. Сейчас свита осталась там.

Редкие расчехранные облачка висели в небе. Та же жара и безветрие, что вчера. Артем снял берет, вытер лоб: к черту формальности. С некоторым удовольствием заметил, что его жест со своей фуражкой повторил один из командиров — генерал-майор; Шарламян, напомнил он себе. Значит, второй, с погонами генерал-полковника — командир 169-й мотострелковой дивизии Родниченко.

Остановились на середине моста, напротив друг друга.

— Полковник Верещагин, — Артем надел берет и откозырял. — С кем имею честь?

— Генерал-майор Шарламян…

— Генерал-полковник Родниченко…

Он всматривался в лица, искал признаки усталости, неуверенности, может быть — страха…

Можно ли дослужиться до командира дивизии в СССР — и остаться честным человеком? Насколько сильным должно быть искушение? Глеб скорее всего рассмеялся бы ему в лицо на то предложение, которое он собирался сделать комдивам — но честность Глеба не была подточена десятилетиями соблазнов… Потому он и был капитаном, а они — генералами…

Артем присел на бетонный блок ограждения, поставив свой рюкзачок между ног, сделал приглашающий жест в сторону блока напротив. Комдивы переглянулись и сели.

— Давайте так, господа… — сказал он. — Сначала я опишу вам наше положение — каким оно вам рисуется… Положение раковое. Всю нашу технику вы уже сосчитали, численное превосходство в людях рояли не сыграет, первые части мелитопольской дивизии уже в Новоданиловке, первые части Генической — в Воскресенке. Наши авианалеты тормозят их ненадолго. Части 150-й и 84-й дивизий подходят к Днепру или уже наводят там переправу. Их тоже треплет авиация, но не сильно. В любом случае вы можете нас здесь стереть в порошок Мы, конечно, попытаемся прорваться в порт. Девять против одного, что нам это не удастся. Мы красиво подохнем на улицах Скадовска, по пути раздолбав все, что сможем раздолбать. А после того как отчалят ребята, удерживающие порт, по городу пройдется артиллерия флота и авиация. Это я вам обещаю. Гибель Корниловской дивизии станет вам очень дорого. Не думаю, что при таких раскладах вы получите какие-то награды. Скорее наоборот: такие потери очень отрицательно скажутся на вашей карьере… Это с одной стороны.

Верещагин свободной рукой расшнуровал завязки рюкзака и открыл взорам другой договаривающейся стороны чемоданчик, обтянутый черной, уже порядком поцарапанной кожей. Набрал на крышке код и открыл замок.

— Это — с другой стороны, — сказал он, давая возможность оценить увиденное. — Не волнуйтесь, в бинокль этого с ваших позиций разглядеть нельзя.

Генералы молчали, и каждая новая секунда молчания падала с плеч Артема свинцовой гирей: он выиграл! Если бы он проиграл, ему сразу сказали бы: убери-ка ты это подальше, господин полковник…

— Сколько здесь? — севшим голосом спросил Шарламян.

— Четыре килограмма.

— Настоящее?

— Проверьте. Вот соляная кислота.

Над советской копейкой, взятой в качестве контрольного материала, закурился легкий дымок. Цифирка 1 и буквы “СССР” пошли пузырями.

Со стограммового слитка капелька кислоты скатилась в пыль — и пыль тоже закурилась, тоже зашипела…

Родниченко заметно побледнел.

Артем бросил контрольный слиток обратно в чемоданчик и ногой захлопнул крышку.

— Ну что, будет разговор?

— Вы это… — запнулся Шарламян. — Нам…? Советским офицерам…? Предлагаете взятку?

— Да, — просто ответил Артем. — Отказаться — ваше дело… Мое — предложить.

— А что это… у вас в руке?

— Пульт управления. Кроме всего прочего, в чемоданчике мина. Я ведь не должен допустить, чтобы золото попало в ваши руки, если вы откажетесь. Или если кто-то надумает решить дело одним выстрелом — например, сейчас. Пока я прижимаю пальцем эту кнопку, мина не взорвется.

— А если мы… не договоримся? — Родниченко достал из кармана платок и утер лицо.

— Тогда мы разойдемся на позиции… После чего я отпущу кнопку. Столько добра пропадет. Жаль.

— Вы себе представляете, как мы вернемся… с этим?

— Вполне представляю. — Арт пихнул чемоданчик ногой. Кувыркнувшись в воздухе, в радуге брызг он канул в муть канавы.

— Когда все закончится, вы без проблем вернетесь сюда и заберете его. — Верещагин пнул ногой еще один увесистый камушек, тот отправился за чемоданчиком, снова подняв тучу брызг. Нога заболела: чемоданчик был нелегкий, даже для армейского ботинка английского образца.

— А где гарантия… что если мы… договоримся, вы не… того?

— Мое честное слово. И другой гарантии у вас не будет.

— Это несерьезно.

— Да? А где гарантия, что получив от меня этот пульт отключенным, вы решите выполнить условия и не примените против нас артиллерию и танки?

— Наше честное слово, — набычился Родниченко.

— Хорошо, — сказал Арт. — Не то, чтобы я вам не доверял, но нарушение слова с рук вам не сойдет.

— Смотря о чем вы попросите, — примирительно сказал Шарламян. — Сдаться мы не сможем. Ни за какие деньги.

— А я об этом и не прошу. Пропустите нас в порт — и все. Больше ничего не нужно.

— Легко сказать “пропустите”, — платок Родниченки был уже мокрый, хоть выжимай. — Мы же не сами по себе тут. Нам же… отвечать…

— За что? За то что вы блестяще обошли нас с флангов, приперли к морю и скинули в Чонгар? Помните: на одной чашке весов — это… А на другой — гибель ваших полков. Я это без дураков говорю: гибель. Товарищ Шарламян, вы видели нас в деле. Вы знаете, на что мы способны. И слов на ветер я не бросаю: погибнет Корниловская дивизия — от Скадовска тоже мало что останется.

— Ладно, ладно, хватит нас пугать… — Шарламян выставил перед собой ладонь. — Давайте лучше подумаем, что нам делать с артиллерией…

…А может, все было и не так. Может, все в очередной раз решили некомпетентность советских командиров, отчаяние корниловцев, огневая мощь двух крымских многоцелевых фрегатов, отлично налаженное взаимодействие между родами войск среди форсиз… Чудо, наконец. Обыкновенное, как говорится, чудо…

— С прибытием, сэр.

Верещагин ответил на приветствие старпома только усталым кивком.

— Капитан первого ранга Берингер хочет вас видеть.

— Сейчас… Через пять минут. Где у вас тут…?

— Я вас провожу.

Небо над Чонгаром заволакивалось тучами, вода в проливе казалась темно-зеленой. Испятнанная бурунами рябь предвещала неспокойную ночь. Неспокойную во всех смыслах: опять поднимутся в небо Ту-16. Опять попробуют атаковать МиГи из Бердянска, Ейска и Приморско-Ахтарска…

Десятки кораблей, угнанных из Скадовска, сотни других, уцелевших после “Керченского десанта” — вокруг “Генерала Корнилова” море рябило. Это действительно был Дюнкерк, что тут говорить. Очень и очень сомнительная победа — что, впрочем, намного лучше несомненного поражения.

…Помыв руки, он сунул под кран голову. Ох, как это было хорошо!

“Сейчас я доложусь Главштабу и пойду спать. И не проснусь, хоть бы нас начали топить…”

22. Проблемы большие и маленькие

Нужно дать побежденному противнику

любую возможность сохранить лицо.

Главное — чтобы он не сохранил ничего, кроме лица.

Л. М. Буджолд

Обе страны, противостояние которых мир наблюдал с кровожадным интересом, замерли, словно переводя дыхание перед очередным броском.

В ночь с 12 на 13 мая крымские войска атаковали Керченский плацдарм. На этот раз все было проделано с минимальным риском: авианалеты и артобстрелы изводили советскую группировку почти сутки, потом части Дроздовской и Алексеевской дивизий перешли Парпачский оборонительный рубеж. Сводная бригада, состоявшая из того, что было корниловским аэромобильным полком, качинского полка спецопераций и батальона спецвойск ОСВАГ, высадившись с вертолетов в Керчи, захватила укрепления береговой обороны, начисто лишив штаб армии в Новороссийске возможности поддержать керченскую группировку людьми, техникой и боеприпасами. На кораблях, уцелевших после Одесской высадки, на северный и южный берега Керченского полуострова высадились дроздовские и марковские егеря. После того, что сотворила на советской территории Корниловская дивизия, ударить в грязь лицом не хотел никто. 14 мая над Керчью снова поднялся трехцветный флаг.

Позор Советской Армии не мог быть больше. Если одесскую высадку крымцев еще можно было представить как сброшенный в море белогвардейский десант, то керченский провал замазать оказалось невозможно. Не столь чувствительные в сугубо военном отношении потери (что такое пять дивизий для страны, которая считает их сотнями?) были очень болезненны в плане моральном. Чего стоило одно только пленение министра обороны… Возвращаясь к истокам поражения на этой “неправильной” войне, советское командование упиралось в причину: первый день оккупации. Незаконное, нахрапом, присоединение; неполные разведданные; плохое обеспечение войск — как следствие торопливой переделки плана всей операции “Весна”; просочившиеся в Крым секретнейшие сведения… Кто-то должен был за все это ответить, иные осмелели настолько, что прямо называли имя…

Он еще думал: поехать — не поехать…

В общем, ясно было все. Чего ж тут неясного. Ясно было все еще неделю назад, когда вместо ожидаемого большинства голосов получил дулю с маком…

Теперь его собирались стереть в порошок. Из-за проклятого Крыма… Из-за невестушки-сучки, которая сначала запуталась в каких-то шпионских делах, а там и вовсе подорвала к врагам… Из-за сыночка: никак не может объяснить, гаденок, откуда у него карточки “Американ Экспресс”…

Кирпичик к кирпичику — стенка…

Сволочи! Бляди! Вчера еще при одном звуке имени накладывали в штаны, лебезили, каждый лез вперед другого… Молчит телефон. Нагло, не скрываясь, дежурит под домом топтун. Еще за ним — кресло главы КГБ, но это уже не значит ничего: словно перерезали провода, вырубили ток: все решения принимают другие, все его приказы игнорируют или обходят…

Хоть бы одна сука заглянула просто так: поддержать, доброе слово сказать… Кому помогал… С кем вместе начинал… Кому дорожку наверх торил, перетаскивая за собой с этажа на этаж… Нашли себе новых хозяев, новые жопы для вылизывания…

Для этих даже лучше было бы, если бы он не пришел. Спокойнее. Сделать дело за его спиной…

Хренышка. Пусть смотрят ему в глаза. Пусть скажут это ему в глаза, а уж он молчать не будет…

Он резко выпрямился, выходя из машины, в глазах на миг потемнело. Пошатнулся. Возраст, годы проклятые… На что я их потратил? Да на вас же, скот неблагодарный, на эту вот страну!