Остров жил продажей своей продукции, доход делился поровну. Источником общественного дохода была в основном продажа семян местных видов пальм, способных выдержать умеренный климат. Остров управлялся администрацией австралийской провинции Новый Южный Уэльс, которая предписывала заготовить определенное количество семян к прибытию очередного парохода.
      Я влюбился в Лорд-Хоу и не мог вообразить себе более привлекательного уголка на земле. Здесь жили счастливые, милые люди; мужчины- интересны, женщины - обаятельны. А сам остров - просто рай. Особенно притягивала меня лагуна; я любил приходить на берег ночью и бродить при свете луны по белому коралловому песку. Неподвижный воздух был чист и неправдоподобно прозрачен. От этой ночной красоты щемило сердце.
      Но я не переставал обдумывать план восстановления своего гидроплана. Список необходимых материалов пополнялся, и, когда пришел пароход, я отправил с ним запрос в Сидней. Приближалась пора штормов и бурь, свирепствовавших здесь в конце зимы. Надо было торопиться, и я отказался от намерения делать всю работу самостоятельно. Мне нужен был помощник, и я обратился к брату Гоуэра Уилсона - Роли. Он охотно согласился.
      Сколько он хочет за работу? - С радостью поможет мне безо всяких денег. - Нет, так не годится; сколько бы ему заплатили, работай он на кого-нибудь из своих здешних сограждан?- Обычная работа- обычные деньги, а если с лошадью, то больше. - Я сказал, что буду платить ему, как за работу с лошадью. На том и порешили.
      Роли был мастером на все руки и необыкновенно приятным парнем. Начал он с покраски внутренней поверхности поплавков. Дело это было сложное: он засовывал руку по локоть в узкий люк и работал кистью вслепую, на ощупь. Однажды он позвал меня:
      - Смотри-ка, Чико, что тут сделали: трещину между килем и корпусом поплавка просто взяли да замазали шпаклевкой! Я ее могу запросто ножом выковырнуть.
      Действительно, странное решение проблемы. Роли убрал ножом всю шпаклевку и потом тщательно закрасил трещину. Только через несколько лет я узнал, что это была вовсе не шпаклевка, а разрушившийся под действием электролиза дюралюминий. Удивительно, что я сам тогда об этом не догадался.
      Пароход "Макамбо" привез из Сиднея заказанные мной материалы, и мы принялись за восстановление крыльев. Меня не покидало беспокойство слишком уж сложное дело нам предстояло. Из присланных мне чертежей я узнал, что размеры каждой мелкой деревянной детали крыла должны быть выверены с точностью до 15 сотых дюйма.
      - Лучше бы нам не присылали эти чертежи, - сказал я. - Посмотришь на них, и руки опускаются. Вообще, я думаю, нам не надо восстанавливать хотя бы одно крыло - пусть служит эталоном.
      - Знаешь, - ответил Роли, - и я как раз об этом подумал.
      Каждое крыло имело десять ребер жесткости; кроме того, края укреплялись мелкими ребрышками. Ребра состояли из тонких - не толще картона - еловых пластинок: по 21 штуке на каждое ребро. Каждая пластинка должна быть точно пригнана на свое место, склеена и скреплена с другими, а все ребро жестко крепилось к лонжеронам. Мы корпели над этим процессом пусть медленно, но постигали его секреты. Каждый час работы обогащал нас новым опытом и новыми навыками, так что в конце первой недели мы уже представляли, как собирается аэроплан.
      Первое сделанное нами крыло выглядело очень неплохо. Мы тщательно, не пропустив ни одной трещинки, выкрасили его водостойкой краской. Затем надо было покрыть крыло специальным лаком чтобы ткань не прилипала к ребрам. Мне прислали 40 галлонов разной краски, но лака я не мог найти. Между тем в накладной он значился. Нам так и не удалось его обнаружить, зато мы нашли банку с надписью "Разбавитель", которого в накладной не было. Быть посему: покрыли поверхность крыла слоем этого разбавителя. Теперь предстояло обтянуть крыло куском легкой ткани размером 14 на 10 футов. Вопрос: как обтягивать - туго или же свободно? Мнения разделились. Роли был сторонником "тугого" варианта, мне же он казался ошибочным.
      - Ткань со временем сядет, - убеждал я, - и если сейчас обтянуть туго, то потом она порвется.
      Роли не соглашался. В тот день мы так и не пришли к согласию, а утром я сказал:
      - Знаешь, Роли, ты прав - обтянем туго.
      - Вот тебе и раз, - засмеялся он, - а я только что подумал, что прав ты и надо сделать обтяжку свободной.
      В конце концов мы приняли компромиссное решение - не слишком туго, но и не слишком свободно.
      Сшить чехол взялась щедрая, добросердечная девушка Минни. Она раз в неделю помогала Тетушке по дому, весело распевая за работой с утра до вечера. Минни напоминала мне яркий, лучезарный цветок, радостно улыбающийся солнечным лучам, но немедленно закрывающийся при первом приближении тени. С нашим чехлом она справлялась прекрасно, пока не дошла до угла. Я попросил ее в этом месте подвернуть ткань и прошить машинкой так, чтобы на каждый дюйм приходилось строго определенное количество швов. Но я имел дело не с простой швеей: во всем, что касалось шитья и фасонов, Минни на острове была непререкаемым авторитетом и имела свое представление о количестве швов на дюйм.
      - Но, Минни, - уговаривал я ее, краем глаза уловив, что Роли вот-вот прыснет от смеха, - ты, конечно, непревзойденный мастер, но одно дело юбка, а совсем другое - обтяжка самолетного крыла.
      - Нет, нет и нет!- Минни не уступала. Ей лучше знать, какими и сколько должно быть швов. Я воспользовался последним аргументом.
      - Знаешь, в конце концов мне летать на этой штуке. Почему бы тебе не сделать так, как мне хочется, пусть это даже неправильно?
      Минни надулась.
      - Посмотрим, чего ты добился, - сказал Роли.
      Наутро солнце опять светило, и Минни, как всегда, излучала радость и дружелюбие. Наша вчерашняя размолвка была забыта, но девушка не уступила: она просто перестала работать над нашим злосчастным чехлом.
      Итак, подумал я, меня выставили упрямым боссом-самодуром, и теперь нам придется самим ушивать всю эту обтяжку. Я взялся было за иглу, исколол себе пальцы, но тут пришла помощь в лице Эйлин, старшей дочери Гоуэра. Эйлин - настоящее сокровище, она дотошно вникала в присланные мне из Сиднея инструкции и раз за разом предлагала всякие усовершенствования, которые на поверку оказывались весьма эффективными. Узнав, что мы лишились швеи, она предложила свои услуги. Работы ей досталось много: надо было обшить не только края каждого крыла, но и каждое из 40 ребер жесткости. Эйлин закончила обшивать первое крыло, а ночью я вдруг проснулся от внутреннего голоса: он сказал, что я забыл сделать проволочную связку внутри одной из секций крыла. Пришлось бедной, Эйлин распарывать половину обтяжки.
      Как-то утром Роли отвел меня в сторону.
      - Слушай, Чико, - смущенно произнес он. - Я знаю еще одну девушку, которая могла бы помочь нам со всем этим шитьем.
      - Кто такая?
      Роли замялся. Наверное, у него к этой девушке был личный интерес, подумал я и, не задавая больше вопросов, одобрил его предложение. Наша бригада пополнилась еще одним работником.
      Для меня этот период - период нелегкого, но интересного труда - стал настоящим откровением. Я испытывал явное наслаждение от работы руками, и чем дальше мы продвигались, тем сильнее эта работа увлекала меня. И еще одно новое чувство не покидало меня в эти дни: я завидовал настоящим мастерам и умельцам.
      Меня очень беспокоил предстоящий процесс лакировки крыльев. Никакого опыта в подобном деле у меня не было, не знал я и теории покрытия лаком самолетного крыла. Поэтому мне приходилось заранее планировать и часами обдумывать каждую операцию, где цена ошибки - испорченное тканое покрытие крыла. Поверх ткани надо было нанести сначала три слоя красного лака, а затем еще пять слоев серебристого. Требовалось и умение наносить лак, и соблюдение нужной его концентрации, а кроме того, еще и определенная температура - 70 градусов по Фаренгейту. Мы не знали точно, нужно ли держать такую температуру только при непосредственной работе с лаком или же все время, пока лак не высохнет. Приближалась зима, и в сарае становилось холодновато - даже в середине дня и при закрытых дверях. С утра мы проверяли два своих термометра. Их показания различались, и мы предпочитали доверять тому, который показывал больше. Когда температура на нем достигала 70 градусов, мы брались за дело и работали так, что только кисти сверкали.
      Первое крыло вышло не очень здорово. В одном месте неровность поверхности особенно бросалась в глаза, и я попытался исправить этот изъян с помощью дополнительных слоев ткани. Вообще, крыло имело странный вид - напрашивалось сравнение с отощавшей дворнягой. Где-то в чем-то мы явно промахнулись.
      Запросили Сидней по телеграфу и получили разъяснение: оказывается, мы не наложили грунтовку, и поэтому ткань, вместо того чтобы натянуться, как на барабане, пристала к ребрам. Мы облегченно вздохнули: промах с нашей стороны не столь уж серьезный, могло быть и хуже. Поскольку ткань уже была покрыта лаком, мы не стали ее снимать и сделали все, что могли, для выравнивания поверхности крыла. Сколько было всяких советов, вариантов, споров! Один из работников, Фрэнк, предлагал не жалеть лака и, доказывая серьезность своих намерений, раздобыл где-то огромную кисть. Другой, Чарли, работал кистью вдумчиво и методично, словно красил дверь собственного амбара. Юный почтмейстер Стан, брат Минни, наоборот, яростно бросался на крыло и отдавался делу с самозабвенной энергией. Столь же юный Том, щеголь и ловелас, работал изящно, четкими движениями кисти нанося короткие мазки, причем его манера не менялась даже в отсутствие зрительниц (я с удивлением отмечал, как часто местные прелестницы появлялись в нашем сарае, когда там был Том). Все эти ребята имели разные точки зрения на технику нанесения лака, но в одном их мнение совпадало: я в этом деле мало что смыслил.
      - Эй! - кричал Фрэнк, показывая на мою работу. - По-моему, ты сделал что-то не то.
      - Послушай, Чико, - вторил ему Роли, - так в Сидней лететь нельзя. Что они там о нас подумают?
      - Пусть бы думали себе, что хотели, если бы они знали, что это твоя работа, - уточнял Фрэнк. - Но ведь, увидев тебя, они сразу же поймут, что все самое важное на этом самолете сделали мы.
      Фрэнк вызвался сам сделать всю работу по лакировке. От денег он отказался, но хотел бы получить мой старый альтиметр. Я объяснил ему, что этот прибор всегда меня подводил - еще до того, как искупался в море, но, кажется, от моих объяснений желание Фрэнка иметь эту штуковину только усилилось. Может быть, он считал, что из моего альтиметра выйдет хороший будильник.
      Процесс лакировки крыльев продвигался небыстро. В течение рабочего дня нам редко удавалось заниматься этим больше 2 часов. Сначала приходилось ждать, пока прогреется воздух в сарае, а затем, наложив слой лака, надо было дать ему высохнуть. В лучшем случае мы успевали нанести за день один слой.
      Однажды утром наше производство посетил некий Джайлз, отставной австралийский архитектор - высокий, красивый старик лет семидесяти с аккуратной белой бородкой.
      - Скажите, - обратился он ко мне, - почему это вы, такой молодой человек, носите бороду?
      - Отращивать бороду, - ответил я, - это как отправиться в полет. Сначала появляется идея, о которой вы не решаетесь сказать ни единой душе, потому что в любом случае вас не поймут. Если дело провалится, хватит ли у вас мужества выдержать снисходительную жалость, которую обычно испытывают к неудачникам? Если удача будет на вашей стороне, то хватит ли у вас выдержки не сорваться при неизбежном вопросе: чего ради вы все это затеяли?
      Мне показалось, что мистер Джайлз не вполне удовлетворился моими аналогиями.
      Пароход "Макамбо" должен был через несколько дней зайти на остров по пути в Сидней, и я решил, что к его приходу лучше иметь мотор в собранном виде. Я поинтересовался у Кирби:
      - Как там крышки цилиндров?
      - О, крышки, - ответил он. - Сначала надо как следует зачистить клапаны и прочистить цилиндры. Я люблю любую работу делать правильно и тщательно.
      - А ты не думаешь, что надо до прихода "Макамбо" собрать мотор? Хорошо ли будет, если мы до блеска вычистим цилиндр, а потом, когда пароход уже уйдет, обнаружим, что нам нужен новый? Может быть, ты просто слегка подшлифуешь клапаны и все? Когда я улетал с Норфолка, они были в отличном состоянии.
      Но Кирби не соглашался; или делать правильно и тщательно, или он умывает руки. Пришлось мне самому этим заняться. Отвратительная работа, надо сказать.
      Собрать мотор оказалось, в общем, делом несложным: просто надо было использовать все части и детали, все гайки, болты, шурупы, прокладки и шайбы, Если что-то оставалось, я копался в моторе, пока не находил для этого "что-то" нужного места. Результат получился превосходным во всех отношениях, кроме одного - мотор не работал. В магнето не было искры, и я отправил их с пароходом в Австралию.
      Чтобы отлакировать остальные три крыла, нужна была грунтовка- ее должен был доставить "Макамбо" обратным рейсом из Сиднея. Пока же мы с Роли занимались восстановлением и ремонтом: со вторым крылом управились за три дня, с третьим и четвертым - за четыре. Потом пришел пароход, и жизнь усложнилась. Приходилось одновременно делать и ремонт, и обтяжку, и лакировку. Замечу, что в сарае, где мы работали, могло поместиться только одно крыло.
      По острову я ходил босиком, но вскоре пришлось от этого отказаться: надвигалась зима. Все чаще и чаще шел дождь. С солнечным теплом уходило и мое безмятежное настроение, уступая место тревогам. Время уплотнилось, началась спешка, все стало срочным и неотложным. Вот-вот задуют штормовые западные ветры, а мне обязательно нужно несколько хороших дней, чтобы оснастить гидроплан и спустить его на воду. Как только крылья будут прикреплены к фюзеляжу - прощай сарай, придется работать под открытым небом. И как только гидроплан будет спущен на воду в лагуне, ему уже никуда не уйти оттуда до отлета.
      Глава пятнадцатая
      СНОВА В ПОЛЕТЕ
      В положенное время из Сиднея пришел "Макамбо" и привез мне грунтовку и магнето. Опять пришлось браться за мотор - в этой работе у меня было мало опыта, и я ее боялся. Оказалось, напрасно: уяснив основные принципы соотношения деталей, мне удалось распределить их по местам. Получилось неплохо, теперь предстояло главное - испытание мотора. Соорудили козлы, поставили их на краю ямы, водрузили мотор. На потолочной балке пристроили канистру с бензином, от нее к карбюратору шел длинный шланг. От каждого магнето я отвел по проводу (для заземления) на отвертки и дал их Роли.
      - Слушай-ка, Чико, - поинтересовался он, - а ты уверен, что мы делаем как надо?
      Я успокоил его:
      - Когда крикну "земля!", бросай отвертки немедленно, как будто от этого твоя жизнь зависит.
      С благоговейным волнением подошел я к пропеллеру. Что-то будет... Вдруг мотор загорится? Или разлетится на куски? Или взорвется? Раз, два - никакого эффекта. Внезапно раздался рев, мотор с треском заработал на полных оборотах.
      - Земля! - заорал я и отскочил от пропеллера.
      Не знаю, что сделал Роли, но мотор продолжал реветь. Будь он сейчас на своем законном месте, я летел бы со скоростью 90 миль в час, не меньше. Деревянные козлы бешено скакали на самом краю ямы.
      - Роли, держи! - кричал я. - Держи их!
      Мы с двух сторон мертвой хваткой вцепились в козлы, изо всех сил упираясь ногами в бетонный край ямы. Оглушительный рев терзал уши и метался по сараю вместе с массой всякого мелкого мусора. Я вырвал шланг из карбюратора. Тут же воцарилась тишина.
      Испытание показало, что компрессия в норме, опасения насчет клапанов, к счастью, не подтвердились. Я сообщил об этом Кирби. На следующее утро он появился в сарае и снова стал мне помогать, чему я очень обрадовался.
      Кирби начал с того, что увидел на фюзеляже одну не снятую мной деталь - трубку для отвода отработанного масла. Он внимательно осмотрел ее и нашел вмятину. Не успел я и глазом моргнуть, как трубка была снята. Я считал, что на такой пустяковый дефект можно не обращать внимания, но Кирби еще раз разъяснил мне, что любая работа требует тщательного и ответственного подхода. Он выправил трубку, после чего я никак не мог поставить ее обратно. Я ободрал себе все костяшки пальцев и в результате снова погнул эту несчастную трубку. Она, казалось, только этого и ждала и тут же встала на место.
      Кирби обнаружил еще один непорядок: старые стершиеся шайбы на крепежных болтах оси пропеллера.
      - Смотри, Чико, - позвал он меня, - тебе нельзя оставлять здесь эти шайбы! Ты, конечно, заказал новые?
      Я действительно уже получил новые шайбы, но еще раньше решил, что болты буду ставить сам, чтобы в случае чего винить только себя. Но Кирби мог обидеться, поэтому я сказал, что других шайб у меня нет. Однако я не учел силу ожившего желания Кирби быть мне полезным. С присущей ему методичностью он взялся за болты, гайки и старые шайбы и, конечно, постарался сделать "конфетку" из имевшегося материала. Мне оставалось только смотреть на его работу, перебирая в кармане новые шайбы и украдкой грозя Роли, который в стороне давился от смеха.
      Мы с Роли решили, что было бы несправедливо вовлекать Кирби в общую работу, которую, с его точки зрения, мы делали небрежно и неряшливо. Поэтому я предложил ему сугубо индивидуальное задание: вывести краской на верхней и нижней поверхности крыльев трехфутовые буквы регистрационного кода: ZK-AKK. Кирби ответил: "Конечно", тут же забрал наши подмостки и приступил к делу, оккупировав весь сарай. Пришлось нам с Роли на время прекратить лакировку крыльев.
      Кирби работал, как всегда, добросовестно, с предельной ответственностью, и нам с Роли пришлось потом заравнивать ямки от его локтей, оставшиеся на крыльях.
      Не раз и не два мне казалось, что мы взялись за непосильное дело. И нам его не завершить. Но чудо произошло, момент настал. Мы восстановили четыре крыла и два элерона, выкрасили их, обтянули, нанесли семь слоев лака. Мотор, прошедший капитальный ремонт, вернулся на свое место. Крылья, собранные попарно, были готовы к креплению на фюзеляже, который сверкал свежей краской. Поплавки тоже были тщательно выкрашены. Поврежденные лонжероны укреплены стальными пластинами.
      "Джипси Мот" была наконец готова обрести былую форму. Площадка перед нашим сараем стала местом сбора жителей острова. Одна группа волонтеров несла поплавки, другая - фюзеляж с мотором. Шасси с поплавками крепили к фюзеляжу 36 болтами и 12 оттяжками. Часа полтора мы устанавливали фюзеляж в ровное положение, пользуясь при этом пузырьковым уровнем. Прибор оказался неисправен, а другого уровня на острове не нашлось. В конце концов обошлись без него.
      Теперь предстояло оснастить фюзеляж крыльями. Когда-то я наблюдал за этим процессом, он казался мне мистическим ритуалом и вызывал благоговейный трепет. Я изучал его и по книгам. Крылья крепятся к фюзеляжу не под прямым углом, а на 3 с половиной градуса больше; то есть должны быть слегка задраны вверх. Угол выверяется с точностью до одной шестой градуса - с помощью инклинометра.
      - Роли, - сказал я, - придется тебе сделать инклинатор.
      - Хорошо, - немедленно согласился Роли. - Если ты его нарисуешь, я его сделаю.
      Я взял палку длиной 3 фута, отметил на ней угол в 3 с половиной градуса и вручил Роли. Он пошел домой и с поразительной точностью выстругал тонкий клин. Пользуясь этим прибором, мы приставили крылья к фюзеляжу и скрепили их болтами. Обеспечили и необходимый вынос верхних крыльев над нижними - на 3 с половиной дюйма. Все это получилось у нас так просто и легко, что я невольно стал озираться: не забыли ли чего? Мы ничего не забыли. К середине следующего дня дело было сделано.
      Гидроплан выглядел великолепно: корпус и поплавки сверкали свежей краской, на серебристых крыльях блестели выписанные Кирби черные буквы. Однако моему законному чувству гордости неожиданно был нанесен болезненный укол: в сарае нашли большой болт, а ему, очевидно, полагалось быть где-то в другом месте. Мы облазили весь гидроплан - все пригнано, злополучный болт явно был лишним. Но как же так: раз он есть, значит, ему полагается что-то держать.
      Ночью я проснулся и все понял. В передний кокпит выходило аварийное управление, но я считал его совершенно лишним и снял рукоятку. Она-то и крепилась загадочным болтом.
      Итак, "Джипси Мот" была готова к спуску на воду. Но как это сделать? Берег обрывался к пляжу 6-футовой стеной. Для спуска лодок был устроен крутой деревянный слип - прямо против сарая. Но самолету тут не пройти: сарай стоял слишком близко к краю берегового обрыва. Я стоял и чесал в затылке, когда появился Гоуэр Уильсон.
      - Сколько весит твой самолет? - спросил он.
      - Полтонны.
      - А почему бы не стащить его вниз?
      - Ты что, берешься это сделать? Но как?
      - У меня, знаешь ли, свои методы...
      - Идет. Я не буду вмешиваться совершенно.
      - Ребята могут подумать...
      - Я публично, перед всеми, попрошу тебя сделать это.
      И Гоуэр взялся за дело. Под поплавки подложили четыре балки, каждую держали четыре человека. Гоуэр пятился перед ними и дирижировал, словно оркестром. Процессия медленно двигалась между сараем и колючей проволокой, натянутой вдоль обрыва. Носильщики подняли самолет, наклонив его так, что одна пара крыльев едва не касалась пляжа, а другая задралась над крышей сарая. Те, кто держал самолет со стороны обрыва, испытывали огромное напряжение. Я шел за ними и кусал пальцы. Носильщики выдержали и в конце концов опустили самолет на воду. Зрители разразились ликующими криками и аплодисментами. Операция была выполнена блестяще. С грустью должен сказать, что спустя несколько лет Гоуэр Уилсон погиб в океане, когда шел на яхте в Австралию.
      Я решил сразу же сделать пробный полет, иначе извелся бы от тревог и сомнений. "Джипси Мот" хорошо завелась; мы отъехали от берега, я развернул машину на ветер и выжал газ. Гидроплан легко оторвался от воды. Но тут мотор забарахлил: стал чихать, потом заработал было опять, но тут же снова чихнул и смолк совсем. Я выключил зажигание и сосредоточился на посадке. К счастью, подо мной все еще была лагуна, и мы сели легко.
      Я стал на якорь у мола и снял карбюратор, стараясь не уронить инструменты в воду. В жиклер попала какая-то шелуха. Ясно, что это такое: когда разбирали мотор, я смазал карбюратор изнутри льняным маслом. Оно засохло, и теперь под действием бензина корочка стала шелушиться.
      - Было бы не здорово, если ты обнаружил бы это на полпути к Австралии, - заметил Гоуэр. .
      Мы тщательно вычистили карбюратор, но остались места, куда нам не удалось добраться. Гоуэру это не нравилось.
      И снова "Джипси Мот" вспорхнула с воды с потрясающей легкостью. Я полетел низко над лагуной, слегка покачал крыльями, затем все сильнее и сильнее и наконец раскачал самолет на максимальную амплитуду. Потом устроил ему полное испытание: разогнал, увеличивая нагрузку, прыгнул вверх на 200 футов, настроил рули высоты на беспилотный полет, убрал руку с управления - машина летела ровнехонько. "Пожалуй, она чувствует себя даже лучше, чем прежде, - подумал я. - Наш островной самолетостроительный заводик выпустил первоклассный образец".
      Чем я мог отблагодарить своих помощников? Только покатать их по воздуху. Послал приглашение Тетушке, но она передала, что вряд ли придет. Я не сдавался, послал за ней лодку во второй и третий раз. Она наконец появилась, охая, вздыхая и причитая.
      - О, Капитан, вы думаете, машина в порядке? О, Капитан, а вы уверены, что я не умру?
      Во время полета она сидела, как статуя. Когда мы опустились на воду, она повернулась ко мне и тихо сказала:
      - О, Капитан, это было чудесно! Подумать только, я могла бы не испытать этого. Как хорошо, что вы меня заманили!
      Следующей была Минни. Весь полет она щебетала и хихикала. Эйлин, напротив, сидела тихо и как-то вся ушла в себя, словно боясь упустить хотя бы миг удовольствия. Практичный Гоуэр в подробностях объяснил, какое лобовое стекло мне надо поставить в переднем кокпите, чтобы ветер меньше бил по голове.
      Больше других удивил меня Фрэнк. "Старина Фрэнк, - думал я, - дорогой ты мой копуша, ты сообразишь, что мы в воздухе, не раньше, чем гидроплан снова окажется на воде". Как бы не так! Едва мы оторвались, Фрэнк разглядел за деревьями свой дом и с невероятным спокойствием просигналил мне сделать круг. Я послушно исполнил, и он помахал своей жене. Потом вдруг схватился за край кокпита и уставился вниз. Мне стало любопытно что он там увидел? - и я заложил крутой вираж. На маленьком дворе Фрэнка случился переполох: лошадь, два жеребенка, масса кур и уток метались в разные стороны. Смеясь, я похлопал Фрэнка по плечу. Не отрываясь от зрелища, он погрозил мне кулаком.
      Наутро дул юго-юго-восточный ветер, на море ходила легкая волна. Я продолжал развлекать своих друзей, но стал ощущать возрастающую нервозность. Поэтому, наверное, и летал плохо, а при посадке однажды самолет резко бросило в сторону, и мы чуть не перевернулись. При каждом взлете мне требовался все больший и больший разбег. Закончив увеселительные полеты, я взялся было откачивать воду из поплавков (мне сделали здесь помпу), но они оказались практически пусты.
      - А знаешь, Чико, - сказал мне Роли, - когда ты пролетал надо мной, я видел, как из правого поплавка сочилась вода. Он точно протекает.
      Я отмахнулся - ведь я только что проверил помпой оба поплавка.
      А течь действительно была - и сильная. Возникла она давно, когда прежний обладатель этих поплавков резко сел на палубу крейсера (посадка была вынужденной); при этом еще погнулась и треснула металлическая трубка, ведущая внутрь поплавка. Помпа, присоединенная к этой трубке, сосала воздух, и я не мог знать, что внутри полно воды.
      День я потратил на сборы: грузил на борт снаряжение, заправлял баки, собирал почту и вычерчивал новую карту.
      Я решил лететь прямо на Сидней, 483 мили над водой - идея, вероятно, не слишком благоразумная. Если бы я полетел к ближайшей точке материка, то увеличил бы весь маршрут на 80 миль, зато полет над водой продолжался бы всего 365 миль.
      Незадолго до полуночи я в последний раз пробежался по пляжу. Каждую ночь перед сном я совершал здесь босиком двухмильную пробежку. Часто, глядя на чистое звездное небо, я мечтал о нем, мне хотелось снова быть в воздухе. Любому воздухоплавателю знакома эта тоска, когда за полет готов отдать все: здоровье, богатство, жизнь. Но в ту последнюю ночь я грустил о другом. Здесь, на острове, я провел счастливейшие девять недель своей жизни, и вот - конец, надо улетать. Нелегко было покидать этот волшебный остров, быть может, еще и потому, что мне предстоял долгий перелет над океаном на самолете, который целую ночь провалялся на дне моря. Такого безрассудного приключения я еще себе не устраивал. Мысль о предстоящем полете внушала мне страх.
      Тем не менее ночь я проспал спокойно, без сновидений. Проснувшись, вышел наружу, на чистый бледный рассвет. Медленно пошел по песчаной дорожке, любуясь четкими силуэтами пальм на фоне голубоватого неба. Воздух был неподвижен, и я ощущал вокруг себя какое-то юное состояние природы - чистоту, нетронутость. Уж не рай ли здесь земной?
      У сарая стоял велосипед, я сел на него и помчался по извилистой дорожке, выделывая петли между деревьями. На полном ходу скатился с холма: тормозов у велосипеда не было. Когда вернулся к сараю, там уже собрались люди; они встретили меня странными взглядами. Ну и пусть - я урвал от жизни еще немного радости.
      На борту "Джипси Мот" я достал бутылку коньяка - специально заказал из Австралии - и разбил ее о втулку пропеллера. Отдали причальный конец, я запустил мотор и занял свое место в кокпите.
      На панели управления нет часов. В полете мне их будет не хватать. Все навигационные таблицы пришли в негодность, когда гидроплан лежал в воде. Их мне тоже будет не хватать. И передатчика у меня теперь нет. Зато есть корзина, а в ней пара домашних голубей - подарок дяди Фрэнка.
      Ветер дул с острова на риф, и я отвел гидроплан к рифу. Но машина почему-то не хотела поворачивать. Юго-восточный бриз был довольно сильным, но, конечно, не настолько, чтобы помешать гидроплану развернуться. "Джипси Мот" соглашалась на пол-оборота, получала ветер в борт, но от дальнейшего поворота упорно отказывалась. Я попробовал дать полный газ, но в результате подветренное крыло окунулось в воду, грозя опрокинуть гидроплан. Мотор ревел, мой новый пропеллер то и дело оказывался в фонтане брызг. Я оставил тщетные попытки и повел машину под боковым ветром в конец лагуны, к другой части рифа. Там мы наконец развернулись на ветер, и я выжал газ.
      Гидроплан набрал скорость, но тут я почувствовал, что он резко завалился на правый борт и вот-вот опрокинется. Немедленно убрал газ. Гидроплан вернулся в горизонтальное положение. Я едва не попал в очередную беду.
      Трудно понять, почему я не сообразил, что правый поплавок почти полон воды. Удивительно, что гидроплан не перевернулся при попытке сделать поворот, и вообще теоретически он не мог взлететь. Я опять завел мотор и еще раз взял на ветер. Гидроплан пошел, вспахивая воду и поднимая тучи брызг, но взлетать не хотел. Я сбросил газ, попытался развернуться, но из этого ничего не вышло - крыло опять окунулось в воду, гидроплан стал переворачиваться. Пришлось дрейфовать обратно. Меня удивило, что дрейфуем мы как будто слишком медленно.
      Окружающая природа одаривала немыслимой красотой, и на этом фоне моя борьба казалась тупым, безобразным кощунством. Я сел на основание крыла, взялся рукой за оттяжку и погрузился в созерцание великолепной игры легких сверкающих волн. Под ногами у меня были коралловые заросли, я долго смотрел на них, завороженный. Из транса меня вывел грохот прибоя гидроплан уже почти сидел на рифе. Я запустил мотор и пошел к берегу.
      Ничего не оставалось, как облегчить гидроплан. Слил часть бензина, теперь топлива оставалось на 9 часов полета. Сел на край кокпита, ноги над водой, и смотрел на приближающийся прибой - машина опять дрейфовала к рифу. На этот раз, пытаясь взлететь, я стал раскачивать гидроплан, чтобы ему легче было взбираться на волны. Кое-чего я этим достиг, он подскочил над водой, но почти тут же упал обратно.