Глава 10

В воскресенье вечером, 30 июня

– Похоже, у вас сегодня был трудный день, сэр? – участливо спросил Кеннинг хозяина, поднимаясь следом за ним по лестнице. – Вы пришли позже, чем обычно.

– Все из-за наставлений лорда Истхема по поводу предстоящей домашней вечеринки в Литби-Холле, – проворчал полковник Морелл, вспоминая о том, что среди приглашенных в Литби-Холл было полдюжины наиболее завидных в Англии женихов, которых леди Шарлотта еще не успела отвергнуть. Ничего, этих она тоже отвергнет, поскольку все совершают одну и ту же ошибку: идут к цели напролом, тогда как капризную красавицу следует завоевывать исподволь, так сказать, брать крепость осадой.

Разумеется, Морелл не стал объяснять дядюшке свою стратегию, как не счел нужным упоминать и о том, что единственным, кто всерьез беспокоил его в качестве соперника, был Дариус Карсингтон. Этот проныра тщательно скрывал, что имеет виды на Шарлотту, и к тому же имел преимущество перед полковником, проживая по соседству с Литби-Холлом.

– Начало вечера означает, что ежедневным визитам обеих леди в Бичвуд будет положен конец, – заявил полковник. – Похоже, в армии я отстал от жизни, а потому и представить не мог, что уважаемый джентльмен может позволить жене и незамужней дочери проводить так много времени в доме неженатого мужчины.

– Его светлость всегда предоставлял леди Шарлотте слишком много свободы, – заметил Кеннинг. – А все из-за того, что однажды, когда она заболела, он чуть ее не потерял.

– Ну, это было целых десять лет назад, так что не может служить достаточным оправданием. Будь я на месте лорда Литби, я бы проявил большую осмотрительность.

– Раз уж речь зашла о тех далеких временах, – осторожно сказал Кеннинг, когда они вошли в спальню, – то я кое-что слыхал об этом.

– Вот как?

– На днях я зашел в «Молот и наковальню», – заговорщическим шепотом сообщил Кеннинг.

Полковник знал, что речь шла о таверне в южной части Олтринхема; как и большинство таверн, там можно было узнать любую сплетню.

– Решил промочить горло? – усмехаясь, предположил Морелл.

– Ну что вы! Всего лишь хотел разузнать кое-что для вас, – сказал Кеннинг. – Конюх, который считал, что с ним несправедливо обошлись в доме Литби, нуждался в собеседнике, и я решил войти в его положение.

– Фьюкс?

Слуга кивнул лысой головой.

– Я угостил малого выпивкой, и спиртное развязало ему язык. Тогда-то он и рассказал мне, что с младых ногтей служил семье Литби и все про них знает.

Полковник молча облачился в свой любимый халат и уютно устроился в кресле, после чего Кеннинг, понизив голос, поведал ему все, что удалось выведать у конюха.

Возможно, это были всего лишь грязные сплетни, однако полковник знал, что порой даже маленькая сплетня может дать ключ к разгадке большой истины.

Бичвуд

Утро понедельника, 1 июля

В воскресенье вечером Дариус получил записку, в которой Лиззи сообщала, что ее младший сын, Стивен, захворал, но как только малыш поправится, она вернется к своим обязанностям в Бичвуде.

Разумеется, работы в доме продолжались и без дам Литби, но атмосфера, царившая вокруг, стала совсем другой. Дариус не мог отделаться от ощущения, что все идет как-то не так.

Сначала он решил, будто ему не по себе, оттого что все утро он провел в кабинете, занимаясь счетами и внимательно изучая длинные колонки цифр в графе «расходы», но потом понял, что это вряд ли могло служить удовлетворительным объяснением изменений, из-за которых он не находил себе места.

Так как Карсингтон был человеком недюжинного ума, ему не понадобилось много времени на то, чтобы добраться до истины.

Он без труда вспомнил волшебное превращение, которое произошло с его молочной фермой благодаря Шарлотте, и ее совет задобрить строгую бабушку, подарив ей старинный веер. В конце концов ему стало казаться, что невидимая стена отчуждения между ними постепенно начинает рушиться. Тогда, слушая Шарлотту, Дариус осознал, что она умна, восприимчива, с чувством юмора и хорошей деловой хваткой.

Такой была настоящая леди Шарлотта, и Дариус скучал по ней.

– Это уже совсем нехорошо, – бормотал он себе под нос, уставившись невидящим взглядом в колонки бухгалтерской книги. – Я так не могу…

– Ах ты, паршивый маленький щенок! – послышался чей-то грубый окрик из коридора. – Говорил же я вам, что этот паршивец приносит несчастье! Держи этого сына шлюхи, меченного дьяволом, подальше от нас – иначе я с него шкуру спущу!

Карсингтон бросился к двери.

– Что это за шум? – Он не повысил голоса, потому что в этом не было необходимости: никому из Карсингтонов не требовалось повышать голос для того, чтобы все, мгновенно притихнув, слушали, что он говорит.

Мужчины, находившиеся в коридоре, подняли на него глаза.

– Я слушаю!

Джоуэтт, бригадир плотников, как выяснилось, уже не в первый раз пытался пожаловаться: один из подчиненных уронил ему на ногу молоток, и хотя Пип в это время находился совсем в другом конце дома, плотник во всем винил мальчика со странными глазами.

Он даже отказывался продолжать работать, пока Пип находится на территории усадьбы, и заявил, что не может подвергать опасности своих подчиненных.

Дариуса так и подмывало выгнать болвана, однако он прекрасно понимал, что это только подольет масла в огонь и все станут говорить, что во всем опять виноват Пип, поэтому он велел Джоуэтту вернуться к работе, после чего вызвал в кабинет Тайлера.

Штукатур извинился за причиненное беспокойство, а затем решительно произнес:

– Придется мне все-таки избавиться от парня. Это моя вина, зря я его взял. Он приносит несчастье любому, к кому только приблизится.

Дариус нахмурился:

– Я не собираюсь мириться с глупыми предрассудками, и, кажется, уже говорил об этом.

– Но, сэр, не могу же я запретить людям верить в то, во что они верят?

С этим было трудно спорить. Дариус знал, что предрассудки и суеверия произрастают на почве невежества, а невежество – недуг, трудно поддающийся лечению. Люди, находящиеся под влиянием невежества, глухи к фактам и доводам разума.

– Все равно пока вы не можете избавиться от мальчика. – Дариус забарабанил пальцами по столу. – Он нужен лорду Литби, так как выгуливает его собаку.

А значит, придется действовать при помощи приказаний.

– Но, сэр…

– Я придумаю для него другую работу, а вы позаботьтесь о том, чтобы все поняли: теперь он находится под моей опекой.

Ну вот, этого ему только не хватало! Он сам взвалил на себя еще одну обязанность, а вместе с ней и риск всевозможных осложнений. Но не бросать же ребенка на произвол судьбы!

Карсингтон велел Тайлеру подготовить подробный отчет о том, сколько тот потратил на мальчика, после того как Пип нанялся к нему в ученики. Хотя едва ли количество израсходованных на ребенка денег было столь уж велико, для Дариуса это, тем не менее становилось очередной статьей расходов. Весьма вероятно, что ему вдобавок ко всему придется оплачивать и издержки, необходимые, чтобы уладить юридические формальности с договором о найме в ученики и с работным домом.

Так как Дариус был полным профаном в отношении правового статуса работных домов и сирот, а Бенедикт на этом деле собаку съел, Дариус решил поскорее написать брату; однако перед Тайлером он представил дело так, словно точно знал, что делает, и, подробно расспросив его о Пипе, записал все, что ему удалось узнать:

Имя – Филипп Огден.

Место рождения – Йоркшир, вероятнее всего, Уэст-Райдинг.

Дата рождения – прочерк, так как Тайлер не смог ее припомнить.

Мать – неизвестна. Отец – неизвестен.

Примечание. Предполагается, что оба родителя имеют благородное происхождение.

– По крайней мере все это твердили в один голос, – пояснил Тайлер.

Священник и его супруга, по фамилии Огден, из Шеффилда, графство Йоркшир, умерли около четырех лет назад.

Второй усыновитель – Сэмюел Уэлтон, вдовец, священник из Салфорда, графство Ланкашир, двоюродный брат миссис Огден, умер в декабре 1820 года.

Филипп Огден, отданный на попечение салфордского церковного работного дома в конце 1820-го или в начале 1821 года, заключил договор с Тайлером в качестве ученика в мае 1821 года.

Короткая грустная история. Дариуса мало утешал тот факт, что большинство незаконнорожденных детей имели еще более трудную и несчастливую судьбу.

После того как Тайлер ушел, Дариус, поразмыслив, решил съездить в Салфорд и найти работный дом. Необходимо было убедиться, что он не встретит бюрократических препон при расторжении договора, и, кроме того, он хотел разузнать о мальчике как можно больше.

Но сначала он зашел к Пипу и сообщил ему, что тот больше не работает у Тайлера в бригаде. Услышав эту новость, Пип был потрясен и, кажется, приготовился расплакаться. В этот миг что-то в выражении лица мальчика показалось Дариусу до боли знакомым, но ему некогда было размышлять над своими догадками.

– Успокойся, Пип, – ласково сказал он. – Помнишь, я обещал тебе, что найду место? Так вот, я выполню свое обещание, а пока мы съездим на ферму и навестим Перчиса, а заодно выясним, чем ты можешь быть ему полезен.

Пип всхлипнул, потом кивнул, но на лице у него все еще оставалось выражение испуга.

Дариус вздохнул. «Чувствовать себя нежеланным и нелюбимым – не самое приятное ощущение, – с горечью подумал он. – И не важно, происходит это по вине злого рока или по твоей вине».

В свое время Дариусу тоже приходилось нелегко, но Пипу – куда труднее. У него не было ни родных, ни семьи, а из-за его странных глаз посторонние питали к нему постоянную неприязнь.

Уже не в первый раз Дариус пожалел, что Шарлотты нет рядом. Она бы, несомненно, нашла что сказать, как приободрить ребенка – ведь до сих пор ей удавалось умело подобрать нужные слова, чтобы убедить в чем-либо его, Дариуса. Разве не благодаря ей он стал смотреть на своего отца другими глазами?

– Что ж, пойдем, Пип. А о работе не жалей: поверь, ты достоин лучшего. Наверное, мистер Уэлтон тоже так думал, иначе бы он не прилагал столько сил, чтобы выучить тебя.

Пип утер слезы грязным рукавом.

– Эти люди, – продолжал свои наставления Дариус, – просто ничего не понимают. Вильгельм Завоеватель был незаконнорожденным. Надеюсь, ты знаешь, кто это такой?

Мальчик кивнул.

– Среди главных людей общества найдется немало побочных детей, – сказал Дариус. – Если из палаты лордов удалить всех незаконнорожденных, она окажется полупустой, а оставшиеся лорды легко уместятся в шкаф для одежды.

Представив, как великие английские лорды втискиваются в тесное пространство, мальчик улыбнулся, видимо, он уже успокоился и забыл о своих неприятностях.

– Неужели такие великие люди могли быть зачаты во грехе, сэр?

Понятие греха никогда не имело для Дариуса особого значения, поэтому он поспешил обратиться за помощью к науке.

– Они были зачаты обычным способом. Ты знаешь, как это происходит?

Лицо Пипа покраснело, из его горла вырвался сдавленный смешок.

И тут на Дариуса снова нахлынуло смутное воспоминание. Где-то он уже это видел. Секунду-другую он мучительно старался понять, в чем дело, но потом махнул рукой, решив, что разберется с этим как-нибудь в другой раз, когда будет время.

– Ну вот, теперь ты сам видишь, что к тебе это не имеет никакого отношения. Также нет ничего плохого в том, что у тебя разный цвет глаз. Я уже встречал такое раньше, в Итоне, у одного из старших мальчиков, если не ошибаюсь. Никто из моих товарищей по школе не бежал от него прочь, никто не говорил глупости вроде той, что он отмечен дьяволом. Такие глаза – просто каприз природы и ничего больше. К тому же это весьма любопытное явление: когда один глаз одного цвета, а другой – другого, это всего лишь особенность, отличительная черта, понимаешь?

– Итон, – пробормотал мальчик. – Отличительная черта. Понимаю. – Он гордо расправил плечи.

– Ну вот, с этим мы покончили. – Дариус с облегчением вздохнул. – Теперь нам осталось решить еще один вопрос: я должен убедиться, что с твоим договором не возникнет больших осложнений. Для этого мне придется съездить в Салфорд.

При этом упоминании мальчик заметно встревожился, но, решив, что Дариусу можно доверять, кивнул:

– Да, сэр.

– Может, ты хочешь, чтобы я взял тебя с собой? Ты умеешь ездить верхом?

Пип снова кивнул; мистер Уэлтон научил его и этому. Радость от того, что он поедет на одной из лучших лошадей Карсингтона, мигом вытеснила из его сознания неприятные воспоминания о работном доме.

Не прошло и двадцати минут, как Пип и Дариус уже направились в Ланкашир.

Вечер вторника

Сидя у стола, полковник Морелл неторопливо потягивал виски из бокала.

– Джоуэтт… Интересно!

– Бригадир плотников из Бичвуда, сэр, – пояснил Кеннинг. – Он сказал, что мистер Карсингтон интересуется учеником штукатура – тем самым мальчиком, о котором я вам рассказывал. У него странные глаза, и он выгуливает собаку леди Литби.

– Странные глаза?

– Джоуэтт говорит, что один глаз у него голубой, а другой – темно-зеленого цвета.

Полковник надолго задумался.

– Когда-то я знавал человека с такими глазами, – наконец негромко произнес он. – Фредерик Блейн был одним из наших офицеров. Помнишь его, Кеннинг?

– Блейна? Разумеется, сэр, но я никогда не обращал внимания на то, какие у него глаза.

– Бедняга взлетел на воздух во время битвы при Ватерлоо. Младший братец Джорди был убит на дуэли, за несколько лет до этого, и у него совсем крышу снесло. Этот Джорди был отъявленным повесой. Гадкий тип, я тебе скажу. Местные жители жаловались, что он брюхатит их дочек. Будь он у меня в подчинении, уж я бы выписал ему взыскание. К сожалению, его командир смотрел на все эти похождения сквозь пальцы. Если память мне не изменяет, некоторое время его батальон был расквартирован где-то в этих местах.

Память и в самом деле редко подводила полковника Морелла, и даже, наоборот, не раз выручала его в военном деле.

– Полагаете, сэр, тот мальчишка – один из его ублюдков? А ведь верно: паренек-то незаконнорожденный.

Полковник молча пытался выстроить связь между информацией, полученной от кучера, и реальными событиями сегодняшнего дня.

– Сколько, говоришь, мальчику лет?

– Примерно лет десять.

– Десять лет… – Полковник глотнул виски. – Работный дом в Салфорде…

– Куда он попал из Шеффилда.

– Шеффилд, графство Йоркшир? А что, если… – У него постепенно стало зарождаться почти безумное предположение. Всего неделю тому назад такое ему и в голову не могло прийти. – Кеннинг, – он встал и быстро прошелся по комнате, – завтра ты едешь в Салфорд.

Бичвуд

Утро пятницы, 5 июля

– А я уже было испугался, что вы бросили меня, – усмехаясь, сказал Дариус, – так сказать, оставили на произвол судьбы, на растерзание ордам слуг и строительных рабочих.

Они с Шарлоттой стояли возле открытой двери угловой комнаты для гостей, и беседа их выглядела вполне непринужденной.

– Мы могли приехать раньше, – пожала плечами Шарлотта. – Горячка у Стивена продержалась недолго, но, после того как лихорадка спала, у него продолжалось недомогание, мальчик был капризен и раздражителен, и Лиззи решила немного побаловать его. Обычно она оставляет детей на попечение слуг, но, когда они болеют, она не отходит от них ни на шаг. Вот тогда-то они и становятся особенно несносными.

– Какими они становятся? Насколько я помню, близнецам нет еще и трех, а старшим – четыре года и пять лет. Неужели такие малыши могут быть «несносными»?

– Конечно, могут, особенно старшие. Лиззи запретила Ричарду и Уильяму ездить в Шропшир из-за того, что они начали задирать Джорджи. В Шропшире у них есть двоюродные братья, которые могут отплатить им той же монетой.

– Методы воспитания детей, применяемые вашей родственницей, во многом напоминают мне педагогические принципы моей матери, – заявил Карсингтон.

– Вообще то Лиззи с ними не слишком миндальничает, – Шарлотта усмехнулась. – И правильно делает, а вот папа, напротив, потворствует им во всем.

– А что Лиззи думает о вас? Она считает вас избалованной?

– Вот уж не знаю, что она обо мне думает. – Шарлотта снова пожала плечами. – Могу сказать только одно: с тех пор как Лиззи пришла в нашу семью, я не видела от нее ничего, кроме добра. И все-таки я полагаю, что вы позвали меня сюда не затем, чтобы обсуждать со мной вопросы воспитаний детей?

– Нет, конечно. Дело в том, что мне нужна ваша помощь.

Шарлотта не могла скрыть своего удивления.

– Помощь?

– Нуда, ваша помощь… Эти четыре слова – самые трудные слова, которые я когда-либо говорил в своей жизни. Как у меня только язык повернулся произнести их вслух!

– А я даже сначала подумала, что ослышалась. Из собственного опыта мне известно, что мужчина скорее даст отрезать себе руку, чем признается, что ему нужна помощь. А уж просить о помощи женщину – вообще вещь неслыханная.

Карсингтон улыбнулся:

– Вы правы. Невозможно описать словами те муки, которые я сейчас испытываю.

– Тем не менее вы дышите ровно и ваше лицо не исказила гримаса боли.

– Возможно, у меня просто запоздалая реакция. Как бы то ни было, должен сообщить вам, что я пребываю в полной растерянности. – Дариус кивнул в сторону комнаты, забитой мебелью. – Не знаю, с чего начать.

– Миссис Эндикотт и леди Литби заявляют, что не могут решать такие вопросы, а я не имею ни малейшего представления о том, как определить, что из мебели надо оставить, а что выбросить.

Взгляд Шарлотты невольно упал на сундук, по-прежнему стоявший у стены: его крышка была открыта, и, похоже, кто-то снова положил обратно в сундук все, что она оттуда вынула и аккуратно отсортировала.

Дариус тоже бросил взгляд на сундук и неуверенно произнес:

– Я до сих пор не выбрал веер для своей бабушки; так, может быть, мне стоит послать ей все сразу?

– Ни в коем случае: этим вы испортите весь эффект, – решительно заявила Шарлотта. – Вы должны послать ей лишь один предмет, но красивый и выбранный с любовью только для нее одной. Тогда ваша бабушка решит, что вы куда более заботливый и внимательный внук, чем она думала, потому что обладаете много большей чувствительностью и чуткостью, чем она предполагала.

– Что ж, это будет не очень трудно, – с иронией заметил Дариус. – До сих пор она предполагала, что у меня нет ни капли ни того ни другого.

– Неужели для вас настолько важно, что думает о вас ваша бабушка? – удивилась Шарлотта.

– Видите ли, она одинаково сурова со всеми и не щадит никого, даже моего уважаемого всеми отца. – Дариус улыбнулся. – Вот мне и хочется чем-то поразить ее, хотя бы раз в жизни произвести на нее впечатление.

Дариус редко улыбался, а с этой смущенной улыбкой был похож на мальчика, озабоченного тем, чтобы угодить своей вечно всем недовольной родственнице.

– Я имею честь знать вашу бабушку лично, – сообщила Шарлотта. – По сравнению со вдовствующей леди Харгейт миссис Бэджли – просто агнец Божий. Позвольте, я сама выберу для нее веер. Что же до всего остального… – Она сделала неопределенный жест рукой. – Сообщите мне, каких правил нужно придерживаться, и я составлю предварительный список.

– Если бы у меня имелись какие-нибудь правила, я не стал бы забивать вам всем этим голову, – усмехнулся Карсингтон. – Меня даже с сильной натяжкой нельзя назвать экспертом по мебели. Я бы предпочел положиться в этом вопросе на ваше авторитетное мнение. – Он немного помолчал, потом негромко сообщил: – Я хотел бы знать, нельзя ли за что-нибудь из этого выручить деньги.

– Ах вот что! – небрежно откликнулась Шарлотта, как будто речь шла о чем-то вполне естественном. – Оно и неудивительно: восстановление усадьбы такого размера требует больших вложений. – Она и раньше догадывалась, что финансы Карсингтона небезграничны, была уверена к тому же, что он ни за что не станет просить денег у отца. Уж если что-то ее и удивило, так это его смущение: до этого момента Дариус всегда вел себя самоуверенно.

– Отец желает, чтобы через год Бичвуд начал приносить доход, – признался Дариус. – И хотя в отношении сельского хозяйства наметились сдвиги, но ремонт дома… – Он замолчал.

Шарлотта изумленно уставилась на него:

– Через год?

– Да. Он хочет, чтобы я научился сам содержать себя.

– Ну, в этом нет ничего особенного, – заметила Шарлотта. – Младшие сыновья иногда склонны к расточительности. И все же дать вам всего один год…

– Альтернативой является женитьба, – упавшим голосом признался Дариус. – Тогда я смог бы жить на приданое жены…

– Нуда, а вы против женитьбы, – догадалась Шарлотта.

– Если быть точным, я не то чтобы против…

– Но пока не готовы к браку, так?

Дариус ответил не сразу; он подошел к окну, затем обернулся, бросил взгляд на пейзаж, который висел на стене, и снова посмотрел на Шарлотту.

– Я, разумеется, понимаю важность брака и его цели, – серьезно сказал он. – Брак – одно из наиболее разумных изобретений общества: он основывается на законе природы и имеет как экономическую, так и общественную значимость. Теоретически законный брак обеспечивает защиту женщины, которая производит на свет потомство и заботится о нем. Брак представляет собой средство закрепить за кем-либо собственность и обеспечивает то, что она перейдет потомкам по мужской линии. Даже в живой природе среди животных самцы применяют способы – иногда очень жестокие, – чтобы обеспечить продолжение рода.

– И так как моногамия для человеческих самцов не является обязательной, – продолжала Шарлотта, – поведение женатых мужчин не слишком отличается от поведения холостяков.

– Совершенно верно, – согласился Дариус. – Другими словами, в принципе брак сам по себе не внушает мне отвращения.

– Однако вместо того чтобы заключить брак, вы предпочли принять вызов и пытаться выполнить неосуществимую задачу.

– Неосуществимую? Но почему?

– Ну, возможно, она и не является совсем уж неосуществимой, однако очень близка к этому. – Шарлотта вздохнула. – Понимаете, это очень трудное дело.

– А кто сказал, что будет легко? Если бы это было легко, отец не предложил бы мне такой выбор.

– Это гораздо труднее, чем найти богатую невесту, – заметила Шарлотта. – При ваших талантах вы можете очаровать любую девушку и усыпить бдительность любых требовательных родителей.

Она и в самом деле так думала. Разве ее отец не считает их соседа подходящим кандидатом в женихи для своей дочери? Ее кузинам тоже польстило бы внимание такого обходительного и блестящего джентльмена, как мистер Карсингтон.

Даже Шарлотта, хотя разбиралась в мужчинах намного больше; чем они, не раз ловила себя на мысли, что рядом с этим мужчиной ей начинает казаться, что прошлое было дурным сном и она снова может попытаться завоевать чье-то сердце.

Вздохнув, Шарлотта заставила себя вернуться к расчетам.

– У вас есть превосходный лес, и ферма уже работает, – сказала она. – Молочная ферма может приносить неплохую прибыль. Заметьте: я не советую вам продать столовое серебро или пустить с молотка картины – это можно использовать только как крайнее средство. Однако нет никакого смысла хранить здесь всю эту мебель. Некоторые особо тяжелые экземпляры можно продать торговцу скобяными изделиями или тем людям, которые сейчас повсюду строят нелепые средневековые замки и изобретают собственные гербы. – Она огляделась по сторонам. – Вы могли бы сделать это, хотя я подозреваю, что предстоит очень утомительная, кропотливая работа.

– Да, конечно, понимаю, что легче жениться на богатой наследнице, – задумчиво сказал Карсингтон. – Но именно в этом и заключается загвоздка. Женитьба – слишком легкий выход. Если я сейчас провалю дело, то стану неудачником в глазах отца и в собственных глазах.

Шарлотта медленно кивнула:

– Наверное, вы правы. Я распоряжусь этими пожитками, учитывая экономический фактор, а не эстетический и не степень того, насколько вам дорога та или иная вещь.

– Исключая подарок для бабушки, – озабоченно сказал Дариус. – Для нее надо оставить все самое красивое и уникальное.

У него отлегло от сердца.

– Согласна. – Шарлотта опустила глаза.

Она слишком хорошо его понимала. Ее сердце было бы гораздо в большей безопасности, если бы она не позволила себе так приблизиться к Дариусу. Чем больше она узнавала о нем, тем больше ее к нему влекло и тем больше ей хотелось довериться ему, как он доверялся ей, тем более что события день ото дня становились все более странными и непонятными.

Домашний вечер… Мальчик… Этот мужчина…

Ей хотелось убежать куда-нибудь подальше от этой жизни и остаться одной хотя бы на короткое время, чтобы собраться с мыслями.

Увы, ей придется ограничиться сортировкой мебели.

– Ладно, предоставьте это дело мне, – решительно сказала Шарлотта. – А сами можете возвращаться к своим делам.

Конечно, ей следовало бы сначала заняться мебелью, но сундук с напоминаниями о минувших временах манил Шарлотту к себе как магнитом. Наверное, бабушка мистера Карсингтона и леди Маргарет были сверстницами. Бабушка Дариуса сохранила пристрастие к модам и стилю поведения своей юности. Она часто принимала гостей в своем будуаре, облаченная в халат, как делали знатные дамы во времена короля Георга II.

После того как Карсингтон ушел, Шарлотта бросила на пол подушечку, удобно устроилась на ней и стала заниматься делом. Она снова вынула все из сундука и стала сортировать содержимое. Когда она добралась до дна сундука, ее рука наткнулась на что-то странное. Приглядевшись повнимательнее, Шарлотта заметила петлю, сделанную из цветной ленты, и осторожно потянула за нее.

И тут она обнаружила, что сундук имел двойное дно! Под первым, фальшивым, дном лежали пачки писем, связанные выцветшей ленточкой, маленькая книжечка и миниатюрный портрет красавца мужчины в военной форме.