Карсингтоны (№1) - Мисс Чудо

И лишь сделав над собой усилие, осталась сидеть, хотя перо выпало из ее рук, а все мудреные юридические термины вылетели из головы.

Мистер Карсингтон стоял в дверях, опираясь на трость. Он был полностью одет. Его рубашка была безукоризненно белой и туго накрахмаленной. Элегантный коричневый пиджак облегал широкие плечи. Она затруднялась определить, как называются надетые на нем панталоны — бриджи или просто брюки, поскольку плохо разбиралась в мужской моде. Видела только, что они сидят как влитые, обрисовывая его длинные мускулистые ноги.

На нее нахлынула горячая волна желания. Именно в этот момент она увидела правду — голую правду, от которой уже было невозможно отмахнуться.

Она перешла границы дозволенного.

Она увлеклась.

Это произошло помимо ее воли, и пути назад, в ее безопасный мир, не было.

Ей придется терпеть, не показывать вида, притворяться равнодушной.

— Ваша лодыжка еще недостаточно окрепла, чтобы бродить по дому, — обратилась она к нему.

— Доктор Вудфри сказал мне сегодня, что можно понемногу ходить, но только с тростью, чтобы на ногу было как можно меньше нагрузки.

Она поднялась и оперлась руками о стол.

— Очень сомневаюсь, что доктор Вудфри, говоря о том, что можно понемногу ходить, имел в виду марш-бросок из гостевого крыла вниз по длинной лестнице, потом несколько сотен футов по коридору — в самую холодную часть дома, — сказала она.

— Мне безразлично, что он имел в виду, — заявил мистер Карсингтон. — Я должен поговорить с вами. О вчерашнем. Вы обвинили меня в том, что я вас соблазняю.

— Совсем не обязательно сообщать об этом всему дому, — заметила Мирабель и, обойдя письменный стол, подошла к двери и закрыла ее. Она остановилась перед дверью — на тот случай, если придется спешно ретироваться, чтобы не совершить еще какую-нибудь глупость.

Он оставался на месте, всего в одном-двух шагах от нее.

— Вы сообщили об этом в присутствии моего камердинера, — проговорил он.

— Я забыла, что он там находится, — смутилась она. — Кру умеет быть практически невидимым.

— В отличие от его хозяина, — промолвил мистер Карсингтон. — Я склонен совершать опрометчивые поступки, иногда бываю глуп, но я не привык соблазнять женщин для того, чтобы достичь каких-то целей в бизнесе.

— Понятно, — сказала она. — Вы это делаете исключительно для того, чтобы поразвлечься.

Он смотрел на нее из-под полуопущенных век, и она видела блеск его глаз.

— Ведь это не я уехал из Лондона, оставив там множество разбитых сердец, — парировал он.

Может, он издевается над ней?

— Я уже говорила, что это вздор, — заявила она.

— А теперь вы пытаетесь разбить мое сердце, — произнес он.

— Что-о? — Она ушам своим не верила. — Вы бредите?

— Вы обвинили меня в том, что я вас соблазняю, — сказал он. — Но вы, как видно, забыли, кто сделал первый шаг.

Первый шаг сделала она, и притворяться, что это не так, не имело смысла. Горячая волна прокатилась по ее телу, причем не только от стыда.

Она вспомнила ощущение его губ на своей руке и, взглянув на него, заметила, что он улыбается. Казалось, он поддразнивает ее, вынуждая противоречить. А ей этого не хотелось. Хотелось, чтобы он снова коснулся губами ее руки. Ей не хотелось ни говорить, ни слушать, ни думать. Не хотелось быть разумной. Она всегда была разумной и обдумывала каждый свой шаг. Ей тридцать один год. Почему бы ради разнообразия хоть раз не быть дурочкой?

— Ну что ж, если вам желательно вдаваться в подробности… — Голос ее дрогнул.

— Разумеется, желательно, — подтвердил он. — И еще, я не обхаживаю вашего отца. Он проявил ко мне доброту и дружелюбие, его невозможно не любить даже ради того, чтобы угодить вам. Уж если кого и склонили на свою сторону, так это меня. Вот почему… — Не договорив, он тихо охнул, когда она ухватилась за лацканы его пиджака. — Мисс Олдридж!

Она взглянула ему в лицо. Он смотрел на ее руки.

— Вы порвете мой пиджак! — сказал он в притворном ужасе. Мирабель усмехнулась, хотя сердце у нее бухало, словно артиллерийская канонада.

Он перевел взгляд с рук на ее губы, и выражение ужаса исчезло с его лица. Глаза у него потемнели.

Она учащенно дышала, колени у нее подгибались. Она запрокинула голову.

Он наклонился к ней и тут же отпрянул.

— Нет. Слишком много поставлено на карту. Я не могу… Мирабель привлекла его к себе и страстно поцеловала. Ощущение было такое, будто она поцеловала деревянный чурбан.

От радостного возбуждения не осталось и следа, она словно свалилась в черную пропасть. И стала потихоньку отстраняться от него.

— Ох, не смотрите вы так, — сказал он. — Это не потому, что я не хочу, впрочем, все это бесполезно.

Он выпустил из рук трость.

И, взяв в ладони ее лицо, долго смотрел ей в глаза.

Прикоснулся губами к ее губам — и весь мир изменился.

Мирабель целовали и раньше. Бывало, что целовали страстно. И она отвечала тоже страстно, потому что была влюблена.

Но сейчас все было по-другому. Она не знала, страсть это или любовь, понимала лишь, что это приятно и что у нее подкашиваются ноги.

Он обнял ее, привлек к себе ближе и снова поцеловал. Ее бросило в дрожь.

Она прижалась к нему всем телом. Желать и быть желанной — вот чего она лишала себя все эти долгие годы.

Неожиданно он подхватил ее на руки и положил на письменный стол.

Затем наклонился и стал покрывать ее поцелуями. Она инстинктивно раздвинула ноги, чтобы он мог подойти ближе, и как только он это сделал, обвила руками его шею. Застонав, он оторвался от ее губ и прижался лбом к ее лбу.

Сделав глубокий вдох, он запустил пальцы в ее волосы и взглянул ей в лицо. Глаза у него потемнели, он тяжело дышал.

— Сейчас самое время приказать мне остановиться, — прошептал он.

— Да. Спасибо. Я не знала, когда… — «Не знала. И знать не желаю».

— Я так и думал. — Он печально улыбнулся, отпустил ее и отступил на шаг. — Вам повезло, что именно сейчас я стараюсь исправить свои привычки. Должен признаться, мне это дается с трудом.

Не самое подходящее время для исправления привычек, подумала Мирабель. Он откашлялся.

— Вы сильно рисковали, когда понадеялись, что я смогу вовремя остановиться. Еще немного, и я расстегнул бы все ваши пуговки, развязал все ленточки и уже не думал бы о последствиях.

Еще немного. Когда смысл его слов дошел до ее сознания, она подумала: «Интересно, как бы все это было?»

— Зачем держать компаньонку, если она отсутствует в нужный момент? — раздраженно спросил он. — Если бы эта леди выполняла свои обязанности, ничего подобного не произошло бы.

— Не думайте, что я только и делаю, что занимаюсь подобными вещами, — проговорила Мирабель.

— А я и не думаю.

Она соскользнула со стола.

— Извините, если моя неопытность вас раздражает. Я была бы более умелой, если бы практиковалась, но мои возможности весьма ограничены. — Она вздохнула. — Фактически их вообще не существует.

— Дело в том, что вы не знаете, как защитить свою добродетель. Кто-то должен был научить вас этому много лет назад.

— Меня учили, — произнесла она. — Но это было так давно, что я все забыла. К тому же не вижу больше смысла защищать свою добродетель.

— Не видите смысла? — переспросил он.

— Это совсем не важно, — бросила она. А в сложившейся ситуации вообще противоестественно.

— Не надо докапываться до смысла, — сказал он, взлохматив пальцами волосы. — Это нравственный принцип. Часть высшего порядка вещей. Дело чести.

— Мужчины придают такое большое значение чести, — промолвила она. — Вот и заботились бы о ней. Вам следовало бы бороться со мной, как вы боролись с французами. Вы не должны были перекладывать всю ответственность на мои плечи. Ведь у меня не было семи или восьми любовных интрижек, чтобы набраться опыта в подобных вещах. Несправедливо надеяться, что неопытная женщина сможет устоять перед привлекательным мужчиной, поднаторевшим в подобного рода делах.

— Да, несправедливо, — процедил он сквозь зубы, — но так уж повелось. Просто не верится, что я вынужден объяснять прописные истины женщине тридцати одного года от роду. Мужчины — животные, мисс Олдридж. Весьма неразумно полагаться на нас в подобных вопросах. И вот вам пример. Я твердо решил не замечать ваших прелестей.

— Моих пре…

— Я приехал по очень важному делу, — продолжал он. — Делу всей моей жизни. Но стоит мне встретиться с вами, как я забываю о цели своего приезда. Так продолжаться не может. Я не вправе увлечься вами, как бы мне того ни хотелось.

— Как бы вам того ни…

— Когда вы рядом, я забываю обо всем на свете. Вы не поверите, что я пустился на всякие хитрости, чтобы подстеречь вас сегодня. И видите, к чему это привело? Если я здесь останусь, то превращусь в дрожащего от возбуждения идиота — и ваша репутация будет загублена.

Если он останется? Любовное томление мигом исчезло. Мирабель сразу пришла в себя.

— И думать не смейте о том, чтобы уехать, — заявила она. — Доктор Вудфри вам не разрешит.

Тут она заметила валявшуюся на полу трость.

— Я совсем забыла о вашей лодыжке. Ей пока нельзя давать большую нагрузку. — Конечно, ему не следовало поднимать на руки женщину, которая весит значительно больше воздуха. Если его лодыжка не заживет, виновата будет только она. — Мне не следовало забывать…

Он подобрал с пола трость.

— Прошу вас, не добавляйте меня к списку ваших обязанностей, у вас и так хватает. А у меня их совсем мало. Думаю, что смогу сам о себе позаботиться. — Хромая, он подошел к письменному столу и собрал пригоршню шпилек. — Позвольте мне сделать хоть что-нибудь полезное. Слуги будут меньше шептаться между собой, если вы не выскочите из этой комнаты с растрепанными волосами, как будто вас изнасиловали.

Сознавая, что должен уехать, пока ограниченный запас силы воли не иссяк окончательно, Алистер торопливо соорудил прическу из волос мисс Олдридж. Потом, не обращая внимания на ее протесты, поспешил в свою комнату и приказал Кру уложить вещи.

Кру не возражал. Он лишь кашлянул, придал физиономии скорбное выражение. Словно хотел сказать: «Вы совершаете роковую ошибку».

Алистер не обратил на это внимания.

Минуту спустя в комнату вошел капитан Хьюз и с ходу заявил, что мистер Карсингтон может жить у него в доме.

Алистер поблагодарил, но вежливо отклонил предложение.

— Подумайте хорошенько, — попросил капитан. — Если вы вернетесь к Уилкерсону, мисс Олдридж изведется от беспокойства.

— Для беспокойства нет причин, — возразил Алистер. — Я всего лишь нуждаюсь в отдыхе, а отдыхать можно с таким же успехом в гостинице. — Он сомневался, что сможет отдыхать, находясь вдали от Мирабель Олдридж. Если бы не канал, он немедленно сбежал бы прямиком в Лондон.

— Она тревожится за Кру, — продолжал Хьюз. — Говорит, что он просиживает с вами ночи напролет, а потом целыми днями прислуживает вам. В гостинице некому будет ему помочь. Там не хватает слуг, и они вечно заняты. К тому же ему придется тщательно присматривать за кухаркой Уилкерсона, которая не умеет правильно готовить легкие блюда, прописанные доктором Вудфри. Короче говоря, мисс Олдридж просит вас подумать хотя бы о вашем слуге, если не желаете думать о самом себе.

Алистер взглянул на Кру. Тот, будто не слышал, продолжал укладывать вещи.

— Мисс Олдридж чувствует себя виноватой из-за того, что расстроила вас, — произнес капитан.

— Она меня не расстроила, — возразил Алистер. — Я сам во всем виноват.

Хьюз вытаращил глаза.

— Просто не верится, что все эти драматические события связаны не с чем иным, как с каналом! Я ушам своим не поверил, когда мисс Олдридж заявила, что уедет в Кромфорд с миссис Энтуисл, чтобы вы могли остаться здесь.

— Что за вздор, — возмутился Алистер. — Я вовсе не хочу выгонять леди из ее собственного дома.

— Очень надеюсь, что это так. Она извелась бы, не зная, не случилось ли чего в ее отсутствие.

— Не следовало бы возлагать на мисс Олдридж столько забот, — заявил Алистер. — Мне нравится мистер Олдридж, но он не прав, переложив все на ее плечи. Если уж он решил целиком посвятить себя ботанике, следовало бы нанять надежного управляющего, который занимался бы делами, связанными с поместьем. Вы видели письменный стол мисс Олдридж? Он завален письмами на этом жутком юридическом жаргоне, в котором, судя по выражению ее лица, когда я вошел, она разбиралась с огромным трудом, будто в китайской грамоте.

Алистеру хотелось забыть о том, что он увидел, пока стоял незамеченным в дверях кабинета, наблюдая за ней. Она запустила руку в волосы, посыпая шпильками корреспонденцию, а в другой держала перо, чернила с него капали ей на рукав.

Но больше всего обеспокоило его ее лицо. Оно выражало усталость и безысходность. Ему захотелось схватить ее в охапку и увезти отсюда — разумеется, на рыцарском белом коне.

— Она умна и способна, — произнес он, — но ей одной не под силу такая нагрузка. Даже мой отец, который внимательно прочитывает счет каждого торговца и может сказать с точностью до фартинга, на какую сумму я перерасходовал свою ежеквартальную дотацию, даже он значительную часть дел, связанных с управлением собственностью, поручает управляющим. К тому же у него имеется секретарь. А мисс Олдридж всю эту работу выполняет сама. И при этом пострадали только ее гардероб и прическа. Жизнеспособность этой женщины поистине достойна восхищения.

— Вы и половины всего не знаете! — воскликнул капитан Хьюз. — Да это и не обязательно. Но могу с уверенностью сказать, что вы не улучшите ситуацию, если сбежите к Уилкерсону.

Глава 11

Возможно, Алистер не прислушался бы к доводам капитана и настоял на своем, но в нем заговорила совесть.

Когда капитан сказал «вы и половины всего не знаете», решимость Алистера заколебалась.

Алистер хотел представить дело так, будто он руководствуется исключительно практическими соображениями. Чем больше, мол, он узнает о мисс Олдридж, тем больше у него будет шансов либо заручиться ее поддержкой в деле строительства канала, либо ослабить ее влияние на остальных.

Но это была чудовищная ложь. А правда заключалась в том, что ему вообще хотелось узнать о ней побольше, потому что он был по уши влюблен.

И поддавшись на уговоры капитана, переехал в дом по соседству.

Брамблхерст не был построен с таким размахом, как Олдридж-Холл, однако не являлся деревенским коттеджем, хотя принадлежал капитану, уволенному в запас с половинным окладом. Не походил он также и на холостяцкое жилье. Каждый дюйм здесь был надраен, выскоблен и отполирован. Капитан Хьюз считал, что дисциплина нужна не только на море, но и на суше.

Предписаний доктора Вудфри он придерживался с такой точностью, словно они исходили непосредственно от Адмиралтейства.

Он неукоснительно соблюдал правила «никаких посетителей» и «никакого умственного напряжения» и заботился о том, чтобы Алистер в должном объеме делал физические упражнения. Вместе с гостем он соблюдал предписанную строгую диету, как разделял в свое время лишения, которому подвергались его офицеры во время продолжительных периодов пребывания в море на пути из одного порта в другой. Он был внимательным и заботливым хозяином, который не нарушал без надобности уединения гостя, но и не оставлял его надолго без внимания.

Тем не менее у Алистера участились ночные кошмары, обнаруживая то, что раньше оставалось спрятанным в потаенном уголке его сознания. И теперь он не знал, что хуже: зияющие провалы в памяти или болезненно яркие впечатления, в которых он с трудом себя узнавал.

Он также не знал, насколько достоверны эти воспоминания. Не искажены ли?

Все это его тревожило, однако виду он не подавал.

Каждое утро за завтраком, когда капитан спрашивал, хорошо ли он спал, Алистер отвечал, что спал как убитый.

Но однажды капитан покачал головой и сказал:

— Удивляюсь, как может здоровый сон дать столь плачевные результаты. Глаза у вас ввалились, будто кто-то их подбил. Надеюсь, вы не лежите по ночам без сна, размышляя об этом вашем канале?

— Конечно, нет, — ответил Алистер. — От этого нет никакого толку.

— Вам также не следует напрягать мозг, гадая о том, что предпримет мисс Олдридж, — заявил капитан. — Вы только не думайте, что она будет действовать в соответствии с общепринятыми правилами. Ничего подобного.

— Само собой, женский ум сильно отличается от мужского, — заявил Алистер.

— Гораздо труднее вести с женщиной пустяковый спор, чем участвовать в самом тяжелом морском бою, — сказал капитан. — Женщина пускает в ход свое собственное оружие и ведет спор по своим собственным правилам, причем в любой момент может их изменить. Даже мне, старому морскому волку, не под силу тягаться с женщинами. — Он нахмурился и, поблескивая глазами, вонзил вилку в кусок бекона. — Мне скоро полвека, но я так и не изучил их повадки и не умею избегать с ними столкновений.

— Но если бы мы избегали столкновений с женщинами, жизнь утратила бы свою прелесть, — возразил Алистер. Когда он оглянулся на годы, прошедшие после битвы при Ватерлоо, годы, прожитые без женщин, ему стало тоскливо. Удивительно, что он не повесился.

Некоторое время они ели молча.

Потом капитан заговорил:

— Но он тоже отчасти виноват в этом. Этакий самодовольный, вечно всех поучающий свиной огузок. До сих пор не пойму, что заставило ее выйти за него замуж. Сказала, что он, мол, степенный. Степенный.

У Алистера отвисла челюсть. Значит, мисс Олдридж была замужем? А потом рассталась с супругом? Видимо, так, иначе она не была бы «мисс Олдридж».

Итак, она не девственница, а это меняет правила игры.

Подумав об этом, Алистер разозлился на себя. Неужели он так деградировал, что только и ищет лазейку, позволяющую ему затащить ее в постель?

Взгляд капитана затуманился печалью.

— Речь не о мисс Олдридж, а о другой леди. Миссис Э. Мы, старые холостяки, частенько позволяем себе поворчать, — сказал он, снова принимаясь за еду.

— Понятно, — сказал Алистер. Значит, речь идет о другой леди. Скорее всего о миссис Энтуисл, решил Алистер. А мисс Олдридж замужем не была.

Ведь она говорила, что у нее нет опыта.

— Мисс Олдридж нравятся мужчины жизнерадостные, — сообщил капитан мгновение спустя. — По крайней мере так было раньше. Ее жених был энергичным парнем. С блестящим будущим. Когда она расторгла помолвку, он последовал за ней сюда с намерением ждать до тех пор, пока она не приведет в порядок свои дела.

Заметив недоумевающий взгляд Алистера, капитан объяснил, что после смерти жены мистер Олдридж совсем забросил поместье и оно пришло в упадок. Положение достигло критической точки вскоре после помолвки мисс Олдридж в Лондоне. Она расторгла помолвку и возвратилась домой. Было это одиннадцать лет назад.

— Нетрудно было догадаться, — продолжал капитан, — что потребуются годы, чтобы привести имение в порядок. Насколько мне известно, до сих пор имеются одно или два спорных дела, над которыми трудятся юристы.

Так вот почему она так строго контролирует деятельность управляющего, подумал Алистер.

— Но разве мог Уильям Пойнтон ждать все эти годы в Дербишире? — произнес Хьюз.

— Пойнтон? — переспросил Алистер. — Уильям Пойнтон, художник?

Капитан кивнул.

— Тогда он был начинающим. Он получил заказ написать фрески для дворца какого-то венецианского аристократа. Это был счастливый случай. Не мог же он предложить сеньору подождать два-три года, а то и пять лет! Теперь, возможно, смог бы, но не тогда.

Пойнтон очень известный художник, много работал за границей. Алистер вспомнил великолепные египетские пейзажи, висевшие в малой гостиной Олдридж-Холла. Конечно, они принадлежали кисти Пойнтона.

— Ей нужно было спасать поместье, а ему — создавать себе имя, — произнес капитан. — Миссис Э. утверждает, что ему следовало подождать. Через год-другой, говорит она, мисс Олдридж, возможно, рискнула бы оставить поместье на управляющего. Но я ей прямо сказал, что это абсурд. Пойнтон не мог отказаться от заказа или предложить заказчику подождать, как я, например, не мог бы отказаться от командования судном или заявить Адмиралтейской комиссии, что в данный момент, мол, меня это не устраивает. Когда вы только начинаете карьеру, а ваше начальство предлагает вам подняться на одну ступеньку по служебной лестнице, вы не можете ставить условий.

— Но как можно отказаться от женщины ради карьеры? — воскликнул Алистер. — Он просто не любил ее.

Капитан покачал головой.

— Пойнтон безумно ее любил. Весь Лондон говорил об одном. Он приехал сюда после того, как она порвала с ним. Его ничуть не беспокоило, что его светские друзья смотрели на него с жалостью.

— Он художник, — сказал Алистер. — А им свойственны рассчитанные на внешний эффект поступки. Они большие мастера демонстрировать великую страсть. Если бы он искренне любил ее, нашел бы какой-нибудь выход.

Впервые разговор за завтраком не шел о состоянии здоровья Алистера. Мистер Карсингтон с интересом беседовал о Пойнтоне и его отношениях с мисс Олдридж. Однако здоровье гостя отнюдь не внушало капитану оптимизма, поскольку день ото дня ухудшалось.

Капитан все меньше и меньше доверял доктору Вудфри и обратился за советом к миссис Энтуисл. Он хоть и частенько спорил с ней, опровергая ее способность проникать в сущность человеческой природы, но был почти такого же высокого мнения о ее уме, как и о ее привлекательной внешности.

Вскоре после завтрака он встретился с ней в парке Олдридж-Холла, где она совершала свой обычный утренний моцион по тем же лесным тропинкам, по которым любила гулять, когда служила здесь гувернанткой.

В прежние времена она одевалась, как того требовало ее положение, в неприметные серые и коричневые тона. Теперь предпочитала более яркие. В то утро на ней была красная ротонда. Шляпка того же цвета представляла собой очаровательное сооружение из перьев и оборочек.

Капитан Хьюз сделал ей комплимент, который она восприняла с полным безразличием, даже не замедлив шага. Но когда он рассказал, как его гость отреагировал на историю о Пойнтоне, она оживилась и сказала, что, судя по всему, у мистера Карсингтона затронуты чувства.

Однако едва ли можно рассчитывать на какое-то развитие событий, если здоровье мужчины ухудшается. И этим, как объяснил капитан Хьюз, следовало заняться немедленно.

— Не могу поверить, что он так плохо выглядит, потому что страдает по мисс Олдридж, — проговорил он.

— Вчера Мирабель получила письмо из Лондона от своей тетушки, — сообщила миссис Энтуисл. — В нем содержался подробный отчет о любовных похождениях мистера Карсингтона. Она прочла мне его. Судя по этой информации, он не способен страдать от любви. В его стиле скорее драматические сцены, пламенные речи и мятежи. А для всего этого требуются физические усилия, несовместимые с томлением и страданиями.

— Мятежи? — удивился капитан. — Из-за женщин? Легкомысленная шляпка миссис Энтуисл кивнула.

— Ну что ж, это похоже на правду, — заявил капитан. — Он человек действия, как я и предполагал.

— К сожалению, вы далеко не так проницательны, как может показаться со стороны, — промолвила миссис Энтуисл. — Мистер Олдридж, например, убежден, что вы один понимаете, что происходит с мистером Карсингтоном.

— Я? — удивился капитан. Шляпка снова кивнула.

— Что-то связанное с египтянами, маком и… — Она на мгновение задумалась, закусив губки, и капитан Хьюз совсем потерял терпение.

— Египтяне? — произнес он. — Маки? Какого чер… Как прикажете понимать все это?

— Мистера Олдриджа удивило, что доктор Вудфри не прописал лауданум, — объяснила она. — Если я правильно поняла, мистер Олдридж не верит, что проблема в сотрясении мозга. Он уверен, будто вы знаете, что у него за недуг, и не раз говорил об этом.

— Я знаю лишь, что мистер Карсингтон плохо спит и не признается в этом, — произнес капитан. — Я подумал, что он беспокоится о своем канале или о том, что Олдридж может разрушить все это…

Он умолк на полуслове. В памяти мелькнуло какое-то воспоминание. Оно было подобно белому парусу на горизонте, который находится на таком большом расстоянии, что идентифицировать его пока невозможно. Он ждал, но парусник так и не приблизился.

— Делать нечего, — сказал он наконец. — Придется поговорить с мистером Олдриджем. Знаю, что у меня после этого разболится голова, но готов рискнуть ради доброго дела.

Тем временем Мирабель тоже выслушивала мнения о мистере Карсингтоне. Но если капитан Хьюз для получения информации разыскивал ее отца, то она беседовала с группой простых женщин, обеспокоенных тем, как обеспечить средства к существованию своим семьям.

Много лет назад такие неформальные собрания начала проводить ее мать. Женщины собирались раз в месяц и обсуждали подходящие для общины проекты и наилучшие способы их осуществления. Собрания также давали возможность изложить свои претензии перед членом своей общины, который имел больше возможностей разрешить споры, а именно перед хозяйкой Олдридж-Холла.

На одном из таких собраний одиннадцать лет назад ей впервые открыли глаза на махинации Калеба Финча.

Темой сегодняшнего обсуждения был мистер Карсингтон.

Все знали, зачем третий сын лорда Харгейта прибыл в эту часть Дербишира. Это известие обрадовало нетитулованных мелкопоместных дворян, в чьих семьях имелись замужние дочери.

Мельник Джейкоб Ридлер, как и остальные мельники из районов, где предполагалось прокладывать канал, категорически возражал, по словам его жены, против строительства. Возражали даже те, кому строительство канала сулило выгоды: обжигальщики извести с севера, которым нужен был уголь для печей для обжига кирпича, поставщики различных минералов, которым приходилось перевозить тяжелые грузы, а также фермеры, заинтересованные в расширении рынка сбыта своей продукции и навоза.

— Большое беспокойство вызывает вода, мисс, — сказала Мэри Энн Ингсоул, жена фермера, пока все они готовили одежду для одной нуждающейся семьи. — Если из-за канала высохнет вода у Джейкоба Ридлера, мельница не сможет работать. Где тогда молоть зерно?

— Мой Том говорит, что всю нашу баранину, говядину и зерно они отправят на баржах в Лондон, а нам придется довольствоваться одной картошкой, — мрачно произнесла другая женщина.

— Джейкоб говорит, что им придется построить водохранилище, — сообщила миссис Ридлер. — Но где, мисс? Где найдется достаточно большой участок земли, на котором не было бы фермы, каменоломни или пастбища для скота?

— И водохранилища они строят не так, как следует, — добавила одна из женщин. — Взрывают. При этом гибнут люди.

Мирабель выслушала всех и сказала:

— Я возражаю и говорю об этом открыто. Но я всего лишь женщина, последнее слово за мужчинами.

Она объяснила, что мистер Карсингтон должен будет провести общее собрание, чтобы создать комитет по проблеме канала и составить проект петиции в парламент. Это даст хорошую возможность высказаться всем противникам строительства канала.

— Не будут они высказываться, — заявила Мэри Энн Ингсоул. — Даже Хайрам, который всегда говорит, что думает, не пойдет против сына лорда Харгейта.

— Как и все они, — сказала одна из женщин. — Они могут дома ворчать и судачить между собой, но скорее дадут пригвоздить себя к позорному столбу, чем выступят против него прилюдно.

— Джейкоб говорит, что почувствовал бы себя предателем. Всем известно, как пострадал мистер Карсингтон. А ведь он рисковал жизнью ради простых солдат, таких же, как мы.

— Кроме того, лорд Харгейт и его старший сын сделали много хорошего для этих мест.

— Будь это кто-нибудь другой, наши мужчины развязали бы языки, уж будьте уверены, мисс.

Мирабель поняла, что местные мелкие земельные собственники предпочтут избежать конфликта с членом семьи лорда Харгейта, удовольствовавшись материальными выгодами, которые они получат от строительства канала. Хотя она представить себе не могла, что преуспевающие торговцы и фермеры поведут себя как средневековые вассалы.

Но если никто не пожелает высказаться, ей не удастся сколотить надежную оппозицию. И ее встречное ходатайство в парламент будет немедленно отклонено.

Выйдя с собрания, она в отвратительном настроении уселась в двуколку.

Проекты строительства канала «заваливались» и раньше, и она знала, как это делается. У нее было достаточно денег, чтобы загрузить парламентский комитет до скончания века работой с адвокатами, свидетелями и петициями.

Но она не могла сделать это в одиночку. Она была женщиной и не имела права голоса. Парламент не обратит внимания, проигнорирует ее возражения. Они, разумеется, не поверят, что она говорит от имени других, если ни один из этих «других» и не выступит против строительства канала.

Сама виновата, сказала себе Мирабель. Надо было лучше организовать конкретику. Уделяй она меньше внимания мужскому обаянию мистера Карсингтона, а больше — каналу, думай она о деле, вместо того чтобы искать предлоги броситься в его объятия, она могла бы существенно ослабить его позиции.

Тем временем он без малейших усилий продвигается к своей цели семимильными шагами. Все, начиная с сэра Роджера, сложили оружие перед прославленным героем Ватерлоо.

Но как она могла винить их, если сама капитулировала перед ним. Хотя она по прежнему сопротивлялась строительству канала, но забыла о здравом смысле, нравственных устоях и женской гордости.

Повторялась история с Пойнтоном одиннадцатилетней давности. Опять на ее пути появился мужчина, который мог разрушить ее жизнь.

Почему она разнообразия ради не могла влюбиться в мужчину, чьи планы и амбиции не оказывались бы в непримиримом противоречии с ее планами и амбициями?

Она вздохнула, пытаясь успокоиться.

День клонился к вечеру. Было прохладно. По небу плыли серые облака.

Она поехала по одной из известных деревенских дорог, которые так не нравились мистеру Карсингтону. Весной трава по обе стороны дороги будет пестреть полевыми цветами, а кроны деревьев образуют над дорогой изящную зеленую арку. Сейчас лужайки представляли собой этюд в грязно-зеленых и скучно-коричневых тонах. Некоторым он казался безжизненным и унылым.