– Речь не о нем! – сурово отрезала матушка. – И как только тебе удается быть настолько тупым, Нед? Неужели я стала бы посылать за тобой только для того, чтобы сообщить об очередной нелепой выходке Руперта? Скорее уж наоборот, стоило бы удивляться, соверши он нечто разумное. По-моему, так он поступил лишь один-единственный раз в жизни, когда женился на этой рассудительной рыженькой девушке с прекрасным приданым. А поскольку это чудо свершилось несколько месяцев назад, то до следующего я уж точно не доживу.
      – Ну, в таком случае тот, кто тебе написал, наверняка принял за нашего мальчика одного из кузенов. Джеффри отправился с семьей в Сассекс, чтобы навестить родственников жены. Алистэр в Дербишире, в ожидании рождения ребенка. Дариус помчался к нему; хочет поддержать брата в трудную минуту. Так что никто из них в ближайшие дни не мог оказаться на дороге в Бат.
      – Ты не отчитался о действиях еще одного сына, – заметила графиня.
      – Но ведь речь не может идти о Бенедикте! – раздраженно воскликнул лорд Харгейт.
      Мать молча протянула ему письмо.
 
      Батшеба обреченно посмотрела вокруг.
      Трогмортон выглядел безнадежно огромным. Дом окружали обширные сады – и регулярный, и пейзажный, в романтично-диком стиле. Сады переходили в просторный парк, за которым простирались сельскохозяйственные угодья – огороды и поля. Если дети проникнут сюда – а Оливии ничего не стоило это сделать, – то смогут оставаться незамеченными на протяжении многих дней, а возможно, и недель.
      Парк изобиловал растительностью. Но, кроме деревьев и кустов, пейзаж украшали многочисленные архитектурные причуды: часовни, беседки, гроты, скамейки, статуи и прочие затеи. Сельский домик, который летом использовали для пикников, внутри скрывал прекрасный, отделанный дубом будуар. На берегу озера приютилась рыбацкая хижина. Вся обширная территория оказалась спланирована с таким расчетом, чтобы подарить свободу не только многочисленным членам одной семьи, но и полчищам гостей. Хотя лорд Мандевилл и его родственники мало времени проводили в Лондоне, отшельниками их никак нельзя было назвать. Больше того, по вторникам и четвергам поместье было открыто для посетителей. Так что попасть сюда было совсем не трудно, а уж спрятаться – еще легче.
      Семейный некрополь, или склеп, не входил в маршрут экскурсий и был виден лишь с некоторых точек. Он располагался на возвышении в юго-западной части парка, однако раскидистые деревья скрывали его от любопытных взглядов посетителей. Те интересовались главным образом домом и расположенными в восточной части поместья садами.
      Сейчас Батшеба стояла рядом с Ратборном и лордом Нортвиком на другом, чуть более высоком холме, напротив здания, известного под названием Нью-Лодж. Нортвик пояснил, что оно было построено еще во времена королевы Елизаветы.
      Томас отправился в склеп, чтобы исследовать место действия. Нортвик, как и обещал, привел гостей в самую удобную для наблюдения точку: отсюда последний приют предков открывался как на ладони. Внешне он представлял собой древнеримский храм, щедро украшенный лепниной и причудливой резьбой. Широкая лестница вела к портику с рядом коринфских колонн. Аллея от храма к подножию холма тоже выглядела широкой – такой же, как лестница, а вдали рассыпалась веером узких дорожек. Одна из этих дорожек поднималась к Нью-Лоджу, огибала здание и спускалась в противоположном направлении. Другая повторяла контуры нижней части холма. От нее лучами отходили тропинки поуже; они вели к лесистым склонам и ниже – к окружающей озеро аллее.
      – Склеп относительно новый, – пояснил лорд Нортвик. – Строительство началось через несколько лет после того, как Эдмунд Делюси сменил род деятельности. Мой дед – его брат Уильям – часто стоял на том самом месте, где сейчас стоим мы. Говорил, что следит за строителями.
      – Прекрасный уголок для тайных свиданий, – заметил Ратборн. – Кто встречался здесь с любовницей – ваш дед или его непутевый брат?
      Нортвик вопросительно поднял бровь.
      – Ратборн – своего рода сыщик, – пояснила Батшеба. – Он способен восстановить ход мысли злоумышленника.
      – Не дразни лорда Нортвика, – одернул Ратборн. – Ты же прекрасно знаешь, что я вовсе не подразумевал криминальных действий.
      – Отлично читаешь мои мысли, – заметила Батшеба.
      – Все потому, что ты чересчур прозрачна.
      Батшеба покраснела и отвернулась.
      – Я всего-навсего оценил местоположение, – продолжал за ее спиной глубокий голос виконта. – Наш холм невозможно увидеть ни из главного дома, ни из соседних строений. Уильям был старшим сыном. Я тоже старший в семье и с детства привык защищать младших братьев. Нечто подобное материнскому инстинкту миссис Уингейт и не всегда поддается логическому осмыслению. Я просто предположил, что Уильям действовал из подобных побуждений, продиктованных братской привязанностью или чувством долга.
      – Мне говорили, что вы необычайно проницательны, – заметил лорд Нортвик. – Предположение абсолютно справедливо. Бабушка рассказывала, что дед Уильям встречался здесь с Эдмундом. По ее словам, он одалживал брату крупные суммы денег, которые тот так никогда и не отдавал.
      – Вот эта история куда более правдоподобна, чем та сказка, в которую верят в моей семье, – заметила Батшеба. – Я имею в виду клад в Трогмортоне.
      – Даже жалко останавливать ребят, – задумчиво произнес лорд Ратборн, – Интересно было бы посмотреть, как они будут вести раскопки. Для Перегрина опыт оказался бы весьма полезным.
      Виконт уже успел рассказать Нортвику о египетских амбициях племянника.
      – Должен признаться, что тоже сгораю от любопытства, – поддержал хозяин. – Если бы не отец, которого от возмущения наверняка хватит удар, то можно было бы позволить кладоискателям осуществить мечту. Ужасно интересно, чем и как они собираются копать. Но в этом случае необходимо обеспечить наблюдение, чтобы дети ненароком не обрушили себе на голову кусок лепнины или не свалились с лестницы. Вчера я заметил, что один из камней расшатался – его нужно срочно укрепить. Увы, это не единственная беда Трогмортона.
      – От бед никуда не деться, – поддержал Ратборн. – Даже самый рачительный управляющий вынужден выбирать, чем заняться в первую очередь. Количество рабочих, к сожалению, не безгранично. Да и погоду, нельзя не учитывать. Все это заставляет делать лишь самое необходимое.
      – Вижу, у вас имеется опыт управления поместьем, – заметил лорд Нортвик.
      Ратборн чуть заметно улыбнулся:
      – Мне никогда не позволяли бездельничать. Отец начал обучать решению основных хозяйственных вопросов, когда я был еще совсем маленьким.
      – В таком случае вам будет совсем не трудно понять мои опасения. Какие бы меры предосторожности ни принимались, все равно возможны непредвиденные и неприятные происшествия. А главное, молодежь не отличается вниманием и осмотрительностью. Если дети будут действовать днем и ходить по дорожкам, то с ними ничего не случится. Но едва представлю, как они рыщут по парку ночью, сразу становится страшно.
      – А вы сами никогда не рыскали по ночам, лорд Нортвик? – поинтересовался Ратборн.
      Батшеба взглянула на него. Виконт не улыбался, но в голосе явственно слышалась улыбка.
      – Приходилось, – ответил хозяин. – Потому и волнуюсь. Уже приказал сторожам накрепко привязать всех собак. Предупредил рабочих о внимании и осторожности. Но если вдруг кто-нибудь из слуг среди ночи проснется от шума, то где гарантия, что он сначала подумает и лишь потом начнет действовать?
      Предупреждение служащих и обеспечение мер предосторожности входили в список тех самых «неотложных дел», которые не позволили лорду Нортвику встретиться с нежданными гостями накануне. Хозяин поместья немедленно начал оповещать работников, местных констеблей и просто всех окрестных жителей. Даже разослал письма смотрителям бристольских застав.
      – Вы действительно приняли все мыслимые меры предосторожности, – оценил Ратборн. – Я даже вздохнул свободнее.
      – Надеюсь, лорд Лайл достаточно разумен, чтобы не пытаться пролезть в поместье ночью. И все же, как только стемнеет, на всякий случай прикажу кому-нибудь следить за склепом, – сказал Нортвик. – Тогда вы сможете хоть немного отдохнуть. Там, внутри, все готово. – Он кивнул в сторону Нью-Лоджа. – Слуга принесет обед, пока все мы будем за столом. Ваш лакей справится или лучше послать кого-нибудь на помощь?
      – Благодарю, но вам вовсе незачем беспокоиться насчет обеда, – возразил Ратборн. – Мы вполне сможем пообедать, когда вернемся в «Королевский щит».
      – Но вы не поедете в гостиницу, – пояснил хозяин. – В Нью-Лодже я приготовил все необходимое для ночлега. Нелепо тратить время на лишние переезды. Уверен, что здесь вам будет гораздо удобнее. Мы с женой переселяемся сюда, как только обстановка главного дома начинает угнетать теснотой и обилием народа.
      Ратборн вспомнил, что в Трогмортон-Хаусе насчитывалось сто пятьдесят комнат.
      Так что лорд Нортвик, несомненно, искал уединения и покоя.
      Подобное стремление вполне можно было понять, ведь даже члены одной большой и дружной семьи способны действовать друг другу на нервы.
      Удивляло то, что переселялся он не один, а вместе с женой.
      Батшеба решила, что лорд Нортвик обладал романтической душой, и жена составляла часть его мира.
      Этот сдержанный человек искренне любил жену, и Нью-Лодж служил уютным любовным гнездышком.
      И все же он позволял ненавистной кузине осквернить его своим присутствием.
      Это обстоятельство следовало обдумать, но времени на размышления не осталось.
      К ним галопом скакал Питер Делюси.
      – Они уже близко! – закричал он. – Утром их видели у заставы Уолкот!
      Начался дождь, и под аккомпанемент первых капель Питер рассказал, что Перегрин и Оливия пребывают в добром здравии и отличном настроении. Едут в повозке рыночного торговца. Смотритель заставы его знает – это не кто иной, как Гаффи Типтон.
      – Всех уже оповестили, – возбужденно добавил молодой Делюси. – Если повезет, то кто-нибудь из наших людей разыщет этого Типтона и юных бродяг еще до темноты.
      Вскоре лорд Нортвик и Питер удалились.
      Небо неуклонно темнело, а дождь становился все настойчивее. Не обращая внимания на протесты, Бенедикт снял сюртук и накинул его на плечи Батшебы.
      Минут через пять дождь уже лил как из ведра. Пришлось искать убежища в доме. Впрочем, из окна, как и на улице, ничего не было видно. Римский храм скрылся за непроницаемо-серой пеленой дождя.
      – Все. Наблюдение закончено, – заявил Бенедикт, отходя от окна. – Интересно, куда делся Томас?
      – Надеюсь, спрятался куда-нибудь, где сухо и тепло, – отозвалась Батшеба.
      – Он, разумеется, почувствовал перемену погоды и поступил разумно, – успокоил сам себя Бенедикт, – ведь он из деревни.
      Батшеба сняла сюртук и невольно поежилась от холода.
      – Разведу огонь, – решил Ратборн. – Будем надеяться, что древний камин не дымит.
      Камин, как и весь старинный дом, оказался в прекрасном состоянии, чем очень порадовал постояльцев. Бенедикт не мог вспомнить, когда ему в последний раз доводилось возиться с дровами, так что задача казалась нелегкой. Для ее успешного решения требовалось благоприятное стечение целого ряда обстоятельств.
      Батшеба стояла у окна.
      На каминной полке нашлась коробочка с трутом. Ратборн открыл ее и настороженно посмотрел на нехитрое приспособление. Оставалось лишь надеяться, что трут сухой.
      – Сейчас, сейчас будет тепло, – заверил он.
      – Я не замерзла, – отозвалась Батшеба.
      – Но почему-то дрожишь. – Бенедикт принялся укладывать дрова и высекать огонь.
      – Наверное, это последствия изумления.
      – Какого изумления?
      – Лорд Нортвик, – пояснила она. – Никогда бы не подумала, что он способен поступить вопреки отцу.
      – Нортвик – не ребенок, – ответил Бенедикт. – Любой человек, обладающий устойчивыми моральными принципами, будет действовать так, как подсказывает совесть. Ведь он в ответе за собственные поступки. Как ты изволила напомнить, сейчас не средние века. Мандевилл, разумеется, может требовать слепого повиновения, однако Нортвик имеет полное право на собственное понимание событий.
      Он сосредоточился на труте.
      – Но хозяин поместья вовсе не обязан позволять порочной родственнице осквернять своим присутствием любовное гнездышко, – заметила Батшеба. – А ты и сам прекрасно понимаешь, что это именно-любовное гнездышко. Когда он говорил о жене, голос звучал слишком выразительно.
      Бенедикт осторожно подул натрут. Наградой послужил крохотный язычок пламени. Он бережно поднес его к дровам.
      – Слышал, – отозвался он, неотрывно следя за слабеньким, готовым в любую секунду задохнуться огоньком.
      Он действительно слышал, с какой любовью лорд Нортвик произнес слово «жена», и невольно позавидовал.
      – Возможно, дело в том, что мои бесконечные достоинства в полной мере компенсируют твои бесконечные пороки. А может быть, Нортвик просто заметил, с каким вожделением ты на меня смотришь, и проникся жалостью.
      – И вовсе я не вожделею, – надулась Батшеба.
      Бенедикт на секунду отвлекся от важного занятия и выразительно поднял бровь.
      Батшеба отошла от окна.
      – У тебя чересчур богатое воображение, – заявила она, гордо подняв голову. – Я считаю, тебя не более чем сносным.
      Пламя в камине слегка потрескивало, словно раздумывая, а потом, весело танцуя, накинулось на дрова. Сухие поленья с готовностью загорелись, и оранжевые языки потянулись к дымоходу. Дождь стучал по крыше и нещадно барабанил в окна.
      – Как ты восхитительно врешь, – улыбнулся Бенедикт. – Такое впечатление, что рядом появилась Шехерезада. Невозможно предположить, какую удивительную историю сказочница сочинит в следующую минуту.
      – И вовсе не…
      – Смотри, красавица! – Ратборн поднялся и театральным жестом показал на пылающий камин. – Смотри и радуйся! Я добыл для тебя огонь!
      Несколько секунд Батшеба, словно завороженная, смотрела на пламя. Потом губы слегка изогнулись в едва заметной улыбке.
      – Какой элегантный огонь, Ратборн! Какие красивые дрова! И как все это романтично!
      – Это же любовное гнездышко, – пояснил Бенедикт. – Дрова куда романтичнее, чем уголь. И пахнут приятно. А насчет романтики – думаю, это отличительное качество поместья. Заметила, какие здесь поля?
      – Все заметила, – заверила Батшеба. – Я всегда знала, что Трогмортон – большое поместье, но даже не предполагала, что оно может оказаться таким огромным. Целое королевство.
      – Таковы почти все крупные поместья, – заметил Ратборн.
      – Мне еще ни разу не приходилось объезжать владения вместе с хозяином, который по пути рассказывал бы и об истории своих земель, и о планах на будущее. Это значительно изменяет впечатление.
      – Нортвик явно не равнодушен к поместью.
      – А ты? – поинтересовалась Батшеба. – Любишь свою землю?
      – Ты имеешь в виду поместье в Дербишире? – уточнил Ратборн. – Да, конечно, люблю, хотя жизнь пока принадлежит Лондону. Но в городе человек ограничен домом, пусть и собственным. А в деревне дом становится частью огромного мира. Мир этот измеряется не только пространством, но и временем – историей многих поколений. Куда ни взглянешь, везде встречаешь дела рук предков.
      – Сегодня именно это и поразило меня больше всего, – призналась Батшеба. – Раньше огромные имения казались всего лишь памятниками, пусть и грандиозными. Еще ни разу не удавалось увидеть в них воплощение вечной жизни.
      – Это потому, что у тебя никогда не было возможности оказаться частью единого целого.
      – Но ведь Эдмунд Делюси был этой частью. И Джек тоже. – Батшеба покачала головой. – Я считала, что понимаю Эдмунда, потому что понимаю Джека. Каждому из них судьба уготовила роль младшего сына; оба жили в тени старших братьев. Каждый знал, что никогда не встанет у штурвала семейного корабля. И тот, и другой казались подвижными, беспокойными людьми, но в то же время недостаточно дисциплинированными для военной карьеры. А ведь именно в ней они могли бы совершить великие деяния и стать героями. Судьба распорядилась таким образом, что место подвигов заняли невероятные, неблаговидные поступки.
      – А теперь тебе трудно понять, как они могли принести в жертву все это. – Бенедикт кивнул в сторону окна, где за серой пеленой дождя простирались тысячи акров земли.
      – Даже не знаю, что и думать. – Батшеба подошла к камину и опустилась в кресло. На лице застыла искренняя тревога. – Если бы я выросла в подобном мире, неужели смогла бы обрести истинное счастье в двух убогих комнатках на задворках большого города? Или в постоянных переездах из одного места в другое, в непрестанных попытках скрыться от кредиторов?
      – По-моему, степень счастья могла бы зависеть от того, с кем пришлось бы делить эти комнаты или скрываться от долгов.
      Батшеба подняла голову и наткнулась на пристальный взгляд.
      – Не смей так на меня смотреть.
      Бенедикт подошел и опустился перед ней на корточки.
      – Как? – Взял ее руку и крепко сжал теплыми ладонями.
      – Так, словно ты готов так жить… вместе со мной.
      – О нет, – возразил он. – Я бы так не смог. В характере начисто отсутствует набор необходимых качеств. Я всегда ощущал себя наследником. Меня готовили к большим делам, а не к лишениям. Учили не убегать, а твердо стоять на месте. Видишь ли, меня воспитывали для стабильности, потому что от старшего сына многое зависит и многие на него рассчитывают. – Он снова посмотрел в окно. – Поместье в Дербишире. Настоящее маленькое королевство. Сотни жизней – если не считать скот и прочую живность.
      Батшеба пристально, долго, без капли стеснения смотрела в задумчивое лицо. Этот человек ничего не скрывал. Да и сможет ли он вообще что-нибудь от нее скрыть, даже если захочет? И все же он понимал, что она ни за что не поверит тому, что увидит в его глазах.
      Да и с какой стати ей верить, если, он и сам себе едва верит?
      Наконец она отвела взгляд, с печальной улыбкой освободила руку из его ладоней и легко прикоснулась к щеке.
      – Нет, ты слишком умен и слишком исполнен чувства долга, чтобы превратить собственную жизнь в фаре и опозорить семью из-за женщины. Это одно из качеств, которые так мне импонируют. И все же ты вел себя куда менее благоразумно, чем хотелось бы.
      Он повернул голову и нежно поцеловал ладонь.
      – Учись считать. «Умный» и «исполненный чувства долга» – это не одно качество, а целых два. А теперь скажи, что еще тебе нравится?
      Она опустила руку на колени.
      – Ни за что не скажу. Список достоинств окажется слишком длинным, а я и так очень устала.
      Бенедикт с тревогой заглянул в милое лицо. Бледна. Была ли она такой бледной днем? А совсем недавно дрожала. Не заболела ли?
      – Я думал, ты славно выспалась прошлой ночью. Ведь меня рядом не было, так что никто не мешал.
      – Сам того не зная, ты незримо присутствовал. – Батшеба пожала плечами.
      – Ты волновалась обо мне! Сколько раз я уже говорил…
      – Пожалуйста, не повторяй. – Она резко поднялась и отошла. – Ты безупречен, и все же один аристократический недостаток у тебя есть. Не знаю, чем он объясняется. Может быть, возник оттого, что другие постоянно расчищали тебе путь. А может быть, всему виной стена между тобой и обычными, простыми людьми. Богатство и привилегии способны изолировать даже такого убежденного филантропа, как ты.
      – Знаю, – согласился Бенедикт. – Разве не об этом я говорил всего лишь несколько минут назад? Да, я не готов прожить обычную, простую жизнь, а тем более не в состоянии бедствовать и бродяжничать.
      – Но ты жестоко пострадаешь от собственного высокомерия! – с болью в голосе воскликнула Батшеба. – Тебе трудно это понять, а я не знаю, как объяснить, что тебя ждет; не знаю, как показать грозящие одиночество и унижение. И все же не хочу, чтобы страдания тебя коснулись. Не хочу, чтобы ты терпел лишения из-за… из-за меня.
      – Милая моя девочка. – Ратборн подошел и крепко обнял расстроенную Батшебу.
      – Ну вот, видишь, что творится? – пролепетала она дрожащим голосом. – Видишь, ты опустился до того, что жалеешь меня.
      – Возможно. Но только совсем чуть-чуть.
      – Мы с тобой непозволительно подходим друг другу, – огорченно заметила она. – Невероятно, но факт. И до добра он не доведет.
      – Согласен, – подтвердил Бенедикт. – Общение с тобой приносит мне не меньше удовольствия, чем… созерцание лица и фигуры. Неожиданный поворот событий, это уж точно.
      Она положила руку ему на грудь.
      – Я не настолько благородна, чтобы противостоять обаянию – особенно когда ты рядом, совсем близко. А противостоять следовало уже несколько недель назад, и я прекрасно это знала. Знала, что грядут неприятности. Но теперь уже поздно переживать. – Она подняла голову и взглянула ему в лицо блестящими от слез синими глазами. – Это я сказала себе прошлой ночью. Теперь имеет значение лишь то обстоятельство, что нас обнаружили. Все дороги к отступлению отрезаны. Скандал неизбежен. И все же я придумала способ сократить потери.
      – Я и так знаю, что ты сейчас скажешь. Не трудись. Об этом не может быть и речи.
      Батшеба отстранилась.
      – Как только мы разыщем детей, я возьму Оливию и исчезну.
      – Нет, этого ты не сделаешь.
      – Постарайся рассуждать логично, Ратборн. Чем быстрее я скроюсь с глаз долой, тем быстрее ты меня забудешь.
      – Не забуду, – упрямо произнес Бенедикт.
      – Совсем не хочешь думать. Послушай внимательно.
      – Хорошо, слушаю внимательно.
      – Поскольку наши имена зазвучат рядом, то большинство людей решат, что между нами завязался роман. Но если я уеду, роман окажется всего лишь мимолетной связью: для тебя – ни к чему не обязывающим похождением, а для меня – типичным аморальным поступком, совсем в духе Делюси. Конечно, неминуемо поднимется волна сплетен, но уже следующий скандал быстро ее сгладит.
      Батшеба рассуждала чересчур логично.
      – В жизни не слышал ничего глупее, – произнес Бенедикт вслух.
      – Ничего глупого, – обиделась Батшеба. – Напротив, вполне разумно.
      – Но мы же… были близки, сумасшедшее создание. Причем несколько раз. Неужели тебе до сих пор не известно, что физическая любовь и рождение детей в некотором роде связаны между собой? И ты предполагаешь уехать в неизвестном направлении, когда, вполне вероятно, уже носишь ребенка? Моего ребенка?
      – Вот уж вряд ли! – Батшеба решительно отвергла смелое предположение. – Подумайте, милорд. Вы же признанный детектив. Я состояла в счастливом браке целых двенадцать лет, и все же у меня только один ребенок. Как по-вашему, это о чем-нибудь говорит?
      – Абсолютно ни о чем, – пожал плечами Ратборн. – Ведь я не Джек Уингейт.
      Батшеба коротко рассмеялась и вернулась к окну. Дождь продолжал выбивать свою бесконечную заунывную дробь.
      – Джек здесь совершенно ни при чем. Несколько раз я оказывалась в положении, но так ни разу и не выносила до конца.
      – О, – неопределенно произнес Бенедикт.
      Следовало бы испытать чувство облегчения, во всяком случае, за ее судьбу. Рождение детей было делом нелегким и опасным, даже для богатых и привилегированных женщин. Всего лишь четыре года назад в родах умерла принцесса Шарлотта, наследница королевского престола.
      Трудность, однако, заключалась в том, что лорд Безупречность до сих пор так и не научился врать самому себе. А потому понимал, что слишком эгоистичен, чтобы испытывать облегчение. Понимал, что глубоко разочарован. И еще обеспокоен, потому что арсенал убедительных доводов стремительно истощался.
      – И все же ты не можешь уехать. Отъезд отрицательно повлияет на Оливию.
      – Об этом я подумала, – ответила она. – Дочери может принести ощутимую пользу поездка в Германию. Там хорошие школы и строгие учителя.
      – Все это можно найти и в Англии.
      – Приближается какое-то темное пятно, – заметила Батшеба. – Сюда кто-то идет.
      Бенедикт посмотрел в окно и тоже увидел большое темное пятно. Направился к двери и распахнул ее, прежде чем подошедший успел постучать.
      На пороге стоял Томас. Вода ручьями стекала с полей шляпы. Ручьи впадали в реки на промокшем до нитки сюртуке. В руках камердинер держал большой сверток.
      – Похоже, милорд, дождь зарядил на весь день и на всю ночь. Поэтому я совершил набег на кухню и основательно запасся провизией. Через некоторое время пришлют настоящий обед, а пока вот принес сандвичи, чай и графинчик чего-то покрепче – на случай холода. И то верно, с утра температура заметно понизилась.
 
      Человек был одет совсем не так, как одевались люди с Боу-стрит. И все же за свою долгую жизнь Оливия повидала немало сыщиков, а потому сразу узнала характерный тип. Увидела, как сыщик выскользнул из полутьмы конюшни. Остановился в дверях, явно ожидая, пока Гаффи Типтон передаст свою лошадь заботам конюха.
      Оливия и Лайл ждали торговца на крыльце гостиницы: там дождь не досаждал. Но едва появился этот странный человек, Оливия схватила Перегрина за руку и потянула в сторону.
      – Что случилось? – заволновался Перегрин. – В чем дело?
      Она показала на незнакомца. Тот как раз с самым серьезным видом что-то говорил торговцу. Гаффи нахмурился, снял шляпу и принялся чесать затылок.
      Сыщик протянул монету.
      – Бежим, – коротко и решительно скомандовала Оливия. – Просто бежим.

Глава 16