Глава 21

Сэр Джеральд уставился на письмо, которое он только что получил, хотя лорд Иденмонт написал его две недели назад. Задержка — дело рук Персиваля, разумеется, как и все остальное. Свадьба прошла всего два дня назад. При попутном ветре можно было бы добраться до Корфу за день — но зачем?

Сэр Джеральд поднял хмурый взгляд от письма и устремил его на залив Отранто. Черт возьми, что там происходит?

Джейсон уехал и дал себя убить; слава Богу, но небеса не рассыпают драгоценные милости скопом. Этот проклятый дурак оставил после себя внебрачную дочь, а лорд Иденмонт заявил, что желает на ней жениться.

— Подлый мерзавец, — пробормотал сэр Джеральд. — Думает, наверное, что я ее выкуплю. Ха! Пусть забирает себе Джейсонова ублюдка — и заодно чумового отпрыска моей лживой суки-жены, которого она на меня взвалила. Десять лет на то, чтобы зачать ребенка, — ворчал он, расхаживая по террасе. — Диана назвала это «чудом». Как будто я не мог подсчитать.

Он подсчитал. За девять месяцев до рождения Персиваля сэр Джеральд был за границей. Он ни на минуту не поверил, что Персиваль родился преждевременно.

С годами ненависть не ослабевала. Ему достаточно было увидеть мальчика, как он вскипал от ярости. А теперь еще придется иметь дело со вторым ублюдком Джейсона.

Баронет ворвался в дом и прошел в кабинет, на ходу сочиняя уничтожающий ответ его сиятельству. Однако когда сэр Джеральд взялся за перо, его взгляд упал на шахматную доску, где не хватало черной королевы. Он скрипнул зубами.

Он знал, что «Королева ночи» была захвачена британскими властями на подходе к Превезе. Вскоре после этого были перехвачены еще два корабля. Слух разнесся быстро; несколько покупателей отшатнулись, и очень похоже на то, что вскоре другие сделают то же самое. Он выложил огромные деньги за товар; в настоящее время у него не было надежды хоть на какую-то оплату.

Может, ему придется обратиться за деньгами к матери? Ужасная перспектива! Старая ведьма, конечно, устроит ему перекрестный допрос. Хотя его записи достаточно изобретательны, чтобы сохранить секрет, все равно процесс будет унизительный. Титулованная вдова найдет в нем изъян, как она всегда это делала. Джейсон, расточительный сын, — вот кого она готова была снабжать деньгами, хотя делала вид, что это не так. Даже сейчас, будь Джейсон жив, потерявшая способность здраво мыслить старая карга дала бы ему… все, что он пожелает. Она всегда так делала, кроме последнего случая. Теперь это будет девушка, про которую лорд Иденмонт заявляет, что она дочь Джейсона.

Отложив перо, сэр Джеральд снова взял письмо. Девушка написала записку, не более. Баронет отбросил листок, покрытый ее каракулями, и заново изучил послание Иденмонта.

— Надеется на мое благословение… нет, вот. Да, сказано ясно. Заберет ее в Англию, и Персиваля тоже, если я согласен.

В этом-то все дело. Иденмонт намерен отвезти девушку к ее безмозглой старой бабке, а заодно, если получится, использовать Персиваля, чтобы смягчить сердце и мозги старой ведьмы.

— Ну нет, не выйдет, — проворчал сэр Джеральд. — Это мое наследство. Не получишь ни пенса, Иденмонт. Старуха, может, в маразме, но я-то нет!

Недели перед свадьбой прошли как длинный путаный сон, наполненный незнакомыми лицами и чужими голосами с их режущим английским произношением. Находясь в центре переполоха, Эсме смотрела на него как бы со стороны, следя за тем, чтобы делать все так, как требует этот сон.

Вариан поселил ее вместе с Керибой у священника, мистера Инквита. Он и его жена были добрые люди, но чужаки. Визиты Вариана и Персиваля были столь редкими, что они тоже стали казаться ей посторонними. Пока они суетились, организуя английскую свадьбу на Корфу, Эсме выполняла более устрашающую задачу — сделать из себя настоящую английскую невесту.

Сожаления и тревоги она отправила в самую глубину сердца. Убийство отца осталось неотомщенным, родная земля находилась на грани катастрофы, и для нее было поздно поступать геройски. Ее жених был иностранцем без гроша в кармане, но для нее поздно было поступать мудро. Эсме отдала ему сердце так же, как подарила невинность, и ни о чем не жалела.

Она станет баронессой, а это значит, что она должна хотя бы выглядеть как леди. На этом она и сосредоточила мысли. Она заставила себя проявить интерес к журналам мод, которые показала миссис Инквит, и помогла двум старшим женщинам превратить образцы в готовые платья. С такой же целенаправленностью Эсме брала уроки английских манер. «Это необходимо, — сказала она себе. — Иначе нельзя».

За несколько дней до свадьбы приехала Доника с родственниками, и Эсме приступила к добрачным празднествам с решимостью делать все, что положено. Она страшилась будущего, но уверяла себя, что просто боится горя. У нее несчастье, но для большинства людей сама жизнь — череда бед и печалей. И потому она замкнула в себе то, что было глубоко внутри, и окружающим являла только уверенность и улыбку.

Время удивительного сна подошло ко дню свадьбы. Он начался с яркого и теплого рассвета.

Эсме стояла в лучах утреннего солнца и терпеливо выносила хлопоты Доники с одеванием и причесыванием невесты. Наконец Доника отступила в сторону, оглядела платье цвета морской волны, и ее серьезное лицо расплылось в улыбке.

— Что подумает твой жених, когда тебя увидит? — сказала она. — Он назвал тебя своей маленькой птичкой — а ты принцесса!

Эсме с трудом удержалась от того, чтобы расправить складки юбки. Они и так были хороши, а руки у нее взмокли.

— М-маленькой п-птичкой? Доника засмеялась:

— Д-да. Как ты заикаешься! Тогда в Саранде он назвал тебя своей маленькой птичкой и сказал, что ты унесла его сердце. Я сквозь слезы видела его грустные глаза и слышала горе в его голосе. Все женщины плакали — и еще потом, когда услышали, что он кинулся за тобой в воду. Такой красивый мужчина, такой высокий и сильный! Как мы могли ему отказать?

— Ни одна женщина не может ему отказать, — прозвенел натянутый голос Эсме. — Я и попытаться не смогла, а теперь…

— Теперь вы дадите друг другу счастье.

— Счастье. Бог милостив ко мне. — Эсме вдавила кулачки в грудь, как будто это могло остановить неистовое биение сердца. — О, Доника, я не могу…

Доника схватила ее за руку и потащила к двери:

— Можешь, переставляй ноги, а я вытолкну тебя, и ты предстанешь перед всеми скромной невестой, как и положено. Но ты выйдешь замуж, подруга.

Хотя Доника и вела ее, на самом деле Эсме нес сон. Мимо проплыли неясные очертания лиц и жужжание голосов, и она остановилась перед священником. Туман приподнялся. Эсме подняла глаза и увидела свое божество. Он улыбался, глядя сверху. Все в нем сияло. Излучал свет гладкий мрамор лица, светилось серебро глаз. Даже голос вызвал в ней ощущение свечения, когда он сказал положенные слова, и от этого на ее губах появилась дрожащая улыбка, и она ответила.

И опять вокруг нее сомкнулось неясное движение и смутный гул. «Миледи», — окликали ее чужие английские голоса. В этом не было смысла, но она без запинки, наизусть отвечала[вежливыми фразами, которым ее научили.

Несколько часов спустя сон привел ее на пристань. Она понимала, что рядом стоит Петро, он рыдает, обнимая Персиваля; но, получив от Вариана мешочек с монетами, он оживился. Потом были Доника, Кериба, подруги… слова прощания на родном языке. Эсме смотрела, как уплывает их лодка, чувствовала, что ее поддерживает рука Вариана, и все же это было нереально, непостижимо.

Туман не полностью рассеялся и тогда, когда она стояла у окна спальни в том доме, что Вариан снял на Корфу. Дом был удивительный: большое белое здание в заливе Колора, в северо-восточной части острова. Окно было обращено к родине. Тонущее солнце зажигало медные искры на темно-синей глади Ионического моря.

Эсме зажгла свечи. Она переоделась в кружевную ночную рубашку, которую для нее любовно сшила миссис Инквит, и вынула шпильки из волос. Она до блеска расчесала их щеткой с серебряной ручкой из набора, который ей дал Персиваль. В комнате хвастливо сверкало большое зеркало, и Эсме рассмотрела себя.

В зеркале отразилась маленькая, тощая и страшно одинокая девушка.

Эсме отвернулась и стала смотреть в окно.

Земля на той стороне залива не была родиной. Эсме больше не албанка. Она девушка без родины и без семьи.

Ее дядя не приехал на свадьбу, — конечно, потому что не желал ее знать и даже не захотел забрать сына. Но когда-нибудь Персиваль к нему вернется, а Эсме будет отвергнута, как прежде был отметен ее отец.

У нее никого нет, она никто, просто жена лорда Иденмонта. Она даже не настоящая леди. Она освоила начатки знаний и повторяет их, как школьник отвечает урок латыни. Она же может цитировать Цицерона, Катулла и прочих, но это не делает ее римлянкой.

От стука в дверь она вздрогнула. Сердце болезненно забилось, она едва выговорила слова, приглашающие мужа войти.

Дверь распахнулась, вошел блистательный, высокий лорд, который сделал ее своей — и ничем более… Эсме разрыдалась.

В мгновение ока Вариан пересек комнату, подхватил ее на руки и без слов отнес на кровать. Он не положил ее, а посадил себе на колени, и Эсме повисла на нем, рыдая.

Он ее держал, положив подбородок ей на голову и поглаживая по спине. Постепенно ей передалось его спокойствие, она затихла. Он вынул платок и молча подал ей.

Она всегда ненавидела плач. Пока она не встретила его, слезы были ей незнакомы, презренная слабость. В ужасе она растерла мокрое лицо с такой силой, словно пыталась себя наказать.

— Ничего, пустяки, — сказала она, глядя на лацкан сюртука. — Вот глупости. Только стала страшилищем. — Она отодвинулась, но он ее не отпустил.

— Так не пойдет, Эсме. Я сойду с ума, пытаясь разгадать, в чем беда.

Серые глаза смотрели слишком пронзительно, под их взглядом она готова была извиваться червем, а это злило, потому что тогда она будет похожа на плачущую ведьму.

— Я же сказала, ничего. Я утомилась, вот и все. Устала притворяться дамой.

— Тебе никем не надо притворяться, уж во всяком случае, ради меня.

— Действительно. Если бы я вела себя, как мне вздумается, перед твоими соотечественниками я бы выглядела дурой и дикаркой, они бы смеялись надо мной и жалели тебя. Ты не хуже меня знаешь, что они только того и ждали, что я ошибусь, к твоему и Персиваля стыду. Поэтому ты и держался подальше от меня до сегодняшнего дня, — высказала она наболевшее. — Надеялся, что за один день я не успею выкинуть что-нибудь такое, что тебя дискредитирует.

Вариан посмотрел на ее стиснутые кулачки.

— Понятно. Какое же ты глупое создание!

— Глупое? — Она впилась ногтями в его руки и попробовала отогнуть пальцы, но с таким же успехом она могла бы расцепить наручники.

— Ты знаешь, что я сильнее тебя, — сказал он. — А даже если я тебя выпущу, ты недалеко убежишь. Может, лучше расцарапать мне глаза, как по-твоему?

Эсме знала — по крайней мере рассудочная ее часть знала, — что он нарочно ее раздражает. Но это не имело значения. Ее охватила бездумная ярость.

— Я тебя ненавижу! — выкрикнула она. — Я бы выцарапала тебе глаза, но тогда ты станешь слепым, а не только тупым и ненормальным, а у меня нет никого, кроме тебя! — Она толкнула его кулачком в грудь, так что он поперхнулся. — Я хочу умереть!

— Ну нет. — Не дав ей ударить еще раз, Вариан схватил ее руку и поцеловал. — Ты хочешь, чтобы я умер. Или вообще не появлялся на свет.

Он отпустил ее руку, поднял ее и поставил перед собой.

— Ты бы посмотрела вокруг, может, найдешь что-нибудь побольше и потяжелее, чем меня можно ударить. — Он посмотрел на умывальник. — Например, тот каменный кувшин. Осмелюсь сказать, короткий легкий удар отключит меня на несколько часов.

Эсме невольно проследила за его взглядом.

— Кувшин? — Ее глаза странно заблестели. — Он разобьет голову.

— О, сомневаюсь. Для того чтобы успешно сделать эту работу, тебе понадобится топор. Английские лорды, знаешь ли… У них череп из дуба.

Она издала глубокий вздох. Ярость рассеялась так же быстро, как и возникла, и Эсме не могла вернуть ее обратно, а она была ей так нужна! Злость была привычной, от нее Эсме становилась сильнее. Отчаяние делало ее слабой.

— О, Вариан, я не могу это сделать. Ты знаешь, что не могу.

— Полагаю, не можешь. Я довольно жалкий экземпляр, и, к сожалению, я все, что у тебя есть. Некуда пойти, не к кому обратиться. Только тупой, ненормальный Вариан, который на три недели бросил тебя на чужих людей. И все ради имущества, которое для тебя ничего не значит, потому что ты не лицемерка, как я. А еще ты злишься потому, что все эти три недели не имела ни права слова, ни выбора.

Эсме почувствовала напряжение.

Мерцающий серебряный взгляд прошествовал от ее макушки до пальцев ног в серебристых шлепанцах.

— Теперь я буду наказан, — мягко добавил он. — В первую брачную ночь. Сначала слезы, потом застращала меня до полусмерти…

— Ничуть ты не испугался, — сказала она. — Не представляй дело так, что я с тобой заигрываю. И не обвиняй в женских хитростях. Как будто раньше они на тебя действовали! Сколько женщин плакали из-за тебя? И сколько еще будут лить слезы?

— Ты тоже плакала из-за меня, любимая?

— Нет! — Она отвернулась к окну, за которым уже стемнело. — О, какой смысл? Да. Да! Из-за тебя.

Крепко держа ее за руку, он повернул ее к себе лицом.

— Этого я и боялся. Подозревал. Это мне наказание. О Господи, я ненавижу, когда ты плачешь! Даже когда у тебя такой вид, будто слезы наворачиваются на глаза. — Он взял другую ее руку и притянул к себе. — Но ты меня не ненавидишь, милая?

— Да. Нет.

Он долго смотрел на ее левую руку, поглаживая золотое кольцо на пальце. Потом поднес безвольную руку к губам и поцеловал в ладонь. Эсме затрепетала от желания и страха. Отдать ему тело — это очень просто. Она сделала это с радостью и делала бы дальше, если бы только это. Но отдать всю свою волю, всю себя…

Она отдернула руку.

Вариан поднял глаза. Они блестели все так же призывно, но стали мрачнее.

— Я ужасно соскучился.

— Напрасно. — Она не пыталась его оттолкнуть. Она не имела на это права. Она его жена. И в этом ее беда. Она не вынесет, если он опять сделает ее пьяной и беспомощной. Она потерялась, а в его руках, обезумев от любви, она никогда не найдет дорогу обратно.

— Понимаю, — сказал он. — Понял раньше тебя. Взять меня в любовники — это всего лишь бесчестье. Но взять меня в мужья… А, ладно. Это большая опасность.

Она сглотнула. Несправедливо, что он читает в ее душе, тогда как его душа для нее — потемки. Мрачная загадка.

— Эсме, я знаю, что я такое. Но ты отдалась мне, и теперь я нуждаюсь в тебе вопреки сознанию, вопреки всему, что я в силах вытерпеть. — Он крепко сжал ее руку. — И я снова тебя завоюю этой ночью так, как должен. Без колебаний.

Эсме поняла, что означает блеск его глаз, увидела опасность, но прежде чем она отшатнулась, он просунул ногу между ее ногами. Эсме покачнулась, и они вместе опрокинулись на кровать. Она в слепой панике сопротивлялась, понимая только то, что он не должен победить, не сегодня, не так легко! Ей нужно было отыскать в себе ту часть, которая все еще подлинно ее, а не то, во что он ее превратил. Она не могла сдаться, пока еще нет.

Но он был слишком быстрый, умный и сильный, и вот она уже лежит под ним, задыхаясь от отчаяния, потому что тяжесть тела над ней такая теплая и до боли знакомая. До этого момента она не осознавала, как была одинока. Она ненавидела себя за это невыносимое одиночество и за желание защиты, хоть она означала для нее тюрьму.

Рука легла ей на грудь, и она чуть не заплакала.

— Нет, Вариан, — взмолилась она.

— Да, Вариан, — вернул он тихую команду. Он прижал губы к ее виску и провел дорожку нежных поцелуев к уху и вниз к шее. Пульс мгновенно предал ее — стал частым и неровным. Он задержал губы на бьющейся жилке, и она ощутила триумф в его долгом, сосущем поцелуе, в поглаживании напряженной груди, и жар пробежал по всему телу, отзываясь болью внизу живота.