ГЛАВА 4

Когда я вошел в столовую и увидел длинный обеденный стол, сервированный серебром, то понял, что в этой семье еда имела большое значение.

Зерек принадлежал к тому сорту людей, которым наплевать на одежду и на комфорт, но которые весьма и весьма заботятся о своем здоровье. Стол ломился от еды. Зерек нарезал цыпленка величиной с индюка.

– Садитесь. Вы любите цыпленка?

– Я люблю все, и уж конечно, хорошую пищу.

– Моя жена прекрасно готовит.

– Не сомневаюсь.

Я отвел глаза от цыпленка и огляделся. Комната была узкой, длинной и скудно обставленной. Все тот же неизменный ковер на полу.

– Сядете вы, наконец!

– Где?

Он неопределенно махнул ножом.

Стол был сервирован на три персоны. Свое место я узнал – нож, вилка, ложка и салфетка были брошены как попало, чтобы показать, как я здесь желанен.

– Здесь?

– Совершенно верно, – он заметил выражение моего лица. – Жена была несколько рассеянна…

Едва я сел за стол, он протянул мне тарелку с пожеланием отменного здоровья. Судя по той порции, которую он мне предложил, этого было бы достаточно для двух великанов.

– Выглядит весьма аппетитно. Весьма!

Зерек расплылся в улыбке. Я видел, что ему очень понравилось мое замечание.

– Один из сорока. Я покупаю их желтыми цыплятами по три шиллинга за дюжину. Еще по старой цене. Затем моя жена выкармливает их.

– Если я правильно понял, птиц у вас много.

– Сорок цыплят. И еще гуси. Вы любите гусей?

– Еще как!

Он казался очень довольным собой.

– Ничего нет лучше гусей. Что вы скажете о гусе на обед в субботу? Мы здесь неплохо питаемся.

– Такой вкуснятины я не едал лет пять.

В этот момент открылась дверь и вошла она.

В моей жизни было много таких особенных мгновений: хороших, плохих, забавных и счастливых. Но этот вечер перечеркнул все. Это был момент, когда я забыл самого себя.

Одного ее взгляда было достаточно. Меня как будто ударили о стену, а затем пропустили через руки ток напряжением в двести вольт. Секундой раньше все мои мысли были сосредоточены на цыпленке, и в голове не было никаких женщин. Теперь я превратился в дикого зверя.

Ее лицо, формы тела, взятые в отдельности, не представляли большого интереса. Маленького роста, плотная, с пышными волосами. Я никогда не видел подобных волос: цвета меди, густые и шелковистые. Зеленые глазищи с темными полукружьями под нижним веком, тонкое, четко очерченное лицо с чувственными губами. Еще на ней были грязные брюки и неряшливый, весь в пятнах, свитер.

Шестеро из семи мужчин прошли бы мимо этой женщины, даже не удостоив ее взглядом, но я был седьмым. В ней было что-то особенное, именно то, что заставило запеть струны моей души. Как сказать яснее… Один взгляд на нее – и я умер. Пропал.

Я наблюдал, как она шла к своему месту в дальнем конце стола. Покачивание бедер и нежное колыхание груди заставили пересохнуть мое горло. Цыпленок, еще совсем недавно казавшийся мне таким аппетитным, внезапно стал безразличен. Я мог только смотреть на нее.

– Вы умеете играть в шахматы, Митчел?

Ужин, наконец, закончился, и женщина отправилась на кухню мыть посуду. За все время еды она не сказала ни слова. Когда Зерек представил меня, она бросила в мою сторону равнодушный взгляд и больше ни разу не взглянула в течение всего вечера.

Зерек, чье внимание целиком сосредоточено на пище, не заметил ни подчеркнутой холодности с ее стороны, ни моего смущения. Он очень серьезно относился к приему пищи, хотя, глядя на его комплекцию, никто бы этого не сказал. Как ни странно, он даже не обратил внимания на то, что я почти не притронулся к пище.

Больше всего мне сейчас хотелось выпить двойное виски – но ее я хотел еще больше.

– …Что, шахматы? Немного, – промямлил я.

– Я люблю шахматы. Когда я приезжаю в Каир, каждый вечер играю со своим отцом. Я пытался научить этой игре Риту, но ничего не получилось. Шахматы ей безразличны. У нее изворотливый ум, но приспособлен совсем для другого.

Так вот как ее зовут – Рита!

– Но ведь нельзя же, чтобы человеку удавалось все.

Он с надеждой посмотрел на меня.

– Как насчет партии? Несерьезной, вы понимаете. Я не играл уже несколько месяцев.

– Как скажете.

Он улыбнулся мне, довольно потирая руки.

– В деревне с наступлением темноты практически нечего делать, и шахматы – лучший досуг.

Если бы она была моей женой, я бы знал, чем заняться в деревенском доме с наступлением темноты. Я не оставил бы ее в одиночестве на кухне даже на две секунды.

Он поставил игральный столик рядом с камином.

– Миссис Зерек не придет сюда?

– Все в порядке. Вы же знаете женщин. Она любит возиться на кухне, а потом рано идет спать. Читает в постели всякий вздор. Все женщины читают вздор. Покетбуки, любовные истории, романтичные бредни.

Уж я бы не дал ей читать подобную макулатуру.

Зерек поставил на столик коробку, инкрустированную слоновой костью, и открыл ее. Внутри лежали вырезанные из слоновой кости шахматы. Я никогда не видел подобной красоты и выразил свое восхищение.

– Прекрасные фигурки!

– Работа четырнадцатого века, Пизано, – он протянул мне короля. – Мой отец нашел их в Италии, подарил мне и очень хочет, чтобы я подарил их своему сыну. Он очень сильно этого хочет, но я ничего не могу поделать. У меня нет сына. – Он начал расставлять фигурки, нахмурив брови. – Еще нет, – продолжил он немного позднее. – В следующем году, говорит она. Но зачем мне сын, если я слишком стар, чтобы правильно воспитать его.

Я подошел к окну и, отодвинув занавеску, заглянул во тьму. Я хотел скрыть от Зерека то, как покраснели мое лицо и шея. Такого со мной еще не случалось.

– Начнем. Садись.

Я услышал, что отворилась дверь, и обернулся.

Она остановилась посреди гостиной, глядя на Зерека в упор. Каждая черточка ее лица выражала упрямство и агрессивность, словно Рита очень долго копила зло, а теперь, наконец, выплеснула наружу.

– Нет угля. Неужели мне придется самой таскать его, когда в доме двое мужчин? – Ее голос дрожал от еле сдерживаемой злости.

Зерек посмотрел на нее внимательно.

– Прошу не беспокоить меня, дорогая. Ты же видишь, мы играем в шахматы.

– Я сделаю это, – мои слова были быстрыми, а губы сухими.

Зерек непонимающе уставился на меня, но я уже пересекал комнату.

– Покажите, где лежит уголь, и я принесу его.

Рита не посмотрела на меня и, повернувшись на каблуках, вышла из гостиной. Я последовал за ней.

– Митчел!..

Я даже не обернулся. С таким же успехом Зерек мог выстрелить мне вслед из револьвера. Я все равно пошел бы за ней.

Кухня была больше похожа на сарай – холодная и не очень чистая. Небрежно вымытая посуда валялась на столе. Кастрюли стояли прямо на полу, где она бросила их.

Рита указала на два пустых ведра из-под угля. Я взял их.

– Будет лучше, если я найду уголь сам. Уже темно.

У меня было ощущение, что я сплю: слова не означали ничего. Я хотел только одного: сжать ее в объятиях.

– Я покажу вам.

Хозяйка открыла дверь черного хода и вышла в темноту. Я следовал за ней, ориентируясь на шум шагов и едва сдерживая дыхание.

Она открыла какую-то дверь и включила свет.

– Полагаю, вы сможете вернуться сами.

Я поставил ведра на пол.

– Да.

В тот момент, когда она повернулась, я поймал ее руку. Рита не казалась удивленной; посмотрела на меня равнодушным взглядом, рывком выдернула руку и медленно пошла обратно, как если бы ничего не случилось. Некоторое время я оставался неподвижным, потом взял лопату и наполнил ведра. Погасив свет, вернулся в дом. Поставил ведра возле печи, вымыл руки.

На буфете стояла бутылка виски. Я взял ее, вытащил пробку и припал к горлышку. Я пил до тех пор, пока спирт не начал жечь мне горло. Закрыл бутылку и поставил ее на место.

– Шах и мат!

Я отодвинул стул и неопределенно улыбнулся.

– Я же говорил, что играю очень посредственно. Спасибо за игру.

Он начал складывать фигурки в футляр.

– Все в порядке. Вы играете весьма прилично. Я был очень удивлен, когда вы провели гамбит Стейница. Да, это был гениальный шахматист! Но разыгрывать комбинации Стейница очень трудно. Одна ошибка – и пуфф! К тому же вы не сосредоточились на игре, а играли, как автомат. Так нельзя в шахматах. О чем вы все время думаете?

Я представил себе, как он подпрыгнул бы, скажи я ему, о чем думаю…

– Давно не играл. Но при случае могу показать неплохую игру. Жаль, что сегодня у меня ничего не получилось.

Я бросил взгляд на часы, стоявшие на каминной полке. Двадцать минут десятого.

– Думаю, не помешает обойти дом.

– Прогуляться? Почему вы хотите прогуляться вокруг дома?

– Но ведь я ваш телохранитель. Никогда не помешает лишняя предосторожность.

Его маленькие глазки раскрылись пошире.

– Вы думаете, мне и здесь опасно находиться?

– Понятия не имею, – я закурил сигарету, стряхивая пепел в камин. – Я не знаю, подвергаетесь ли вы опасности вообще, но с того момента, как вы начали оплачивать мои услуги, не хочу рисковать. Вашим здоровьем.

Этот довод ему понравился.

– Тогда, действительно, проверьте. На кухне есть мощный электрический фонарик. Может быть, когда вы вернетесь, мы сыграем еще одну партию в шахматы?

– Нет, я сразу же отправлюсь в постель. Сегодня у меня игра что-то не идет.

– Хорошо. Ложитесь спать. Вы читаете в постели?

– Нет, не читаю.

– А вот моя жена читает… – Он задумчиво посмотрел на огонь в камине. – Любовные истории. Может быть, и вам нравятся любовные истории?

– Я в этом не нуждаюсь. Когда мне нужна женщина, я нахожу ее.

Это вырвалось само собой.

Зерек быстро глянул на меня.

– Что вы сказали?

– О, ничего.

Дул холодный ветер. Я вышел из дома в безлунную ночь, и сырой туман прилип к моему лицу. Я провел лучом фонарика по аллее из битого кирпича, ведущей к сараю. Никого. Как хорошо, что я вышел на свежий воздух. Еще десять минут в этой комнате, и я сошел бы с ума.

Я прошел по аллее до сарая и повернулся к дому. Правое верхнее окно освещено. Я видел потолок и больше ничего. Шторы не задернуты. Лампа неяркая. Она – там.

Я видел сквозь окно гостиную, которую только что покинул. Зерек неподвижно сидел у огня, обхватив голову руками. Некоторое время я пристально смотрел на него, но он не переменил позы.

Я осветил стену сарая, нашел дверь и попал вовнутрь. В дальнем конце сарая была деревянная лестница, по которой можно было подняться на сеновал. Я отодвинул несколько вязанок соломы, перешагнул через мешок со стружками и по лестнице поднялся наверх. Люк, через который забрасывают сено, был закрыт. Я исследовал его петли: старые, ржавые. По всему видно, что люком не пользовались уже несколько лет. Я надавил на раму, почувствовал, что она поддалась; стал на колено и заглянул в щель.

Теперь я находился на одном уровне с ее комнатой. Это было просторное помещение с двухспальной кроватью возле стены. Я рассмотрел старинный шкаф с зеркалом до пола. Около окна стоял туалетный столик с трельяжем.

Она сидела перед ним в зеленом шелковом халате и расчесывала волосы. В пухлых губах была зажата сигарета.

Все ее движения – ритмичное колыхание груди при дыхании, спиральный дымок от сигареты, блеск шелковистых волос, мерцание белой кожи – возбуждали меня, как кролик возбуждает аппетит у змеи.

Она расчесывала волосы добрых пять минут, а, может быть, и больше. Я потерял чувство времени. Я мог сидеть так всю ночь и весь следующий день. Затем она отложила расческу и повернулась к двери, оказавшись спиной ко мне.

Вошел Зерек. Я бросил взгляд на гостиную внизу. Там по-прежнему горел свет. Вероятно, он поднялся к ней, чтобы пожелать спокойной ночи. Стоя возле двери, Зерек что-то говорил, наморщив лоб, и, судя по жестам, что-то неприятное. Возможно, он говорил обо мне.

Миссис Зерек продолжала сидеть без движения, зажав руки меж колен, не перебивая его. Черт побери, знать бы, что он говорит!

Неожиданно Зерек просветлел лицом, подошел к жене и даже улыбнулся, положив руку на ее плечо. Как только он притронулся к Рите, я стал задыхаться. Наклонившись вперед, вцепившись в раму окна, я старался не пропустить ни единого ее движения.