Глава 1

«Каравелла» из Праги приземлилась в аэропорту Орли в назначенное время. Среди пассажиров, покидающих самолет, находился небольшого роста коренастый мужчина, примерно сорока пяти лет, с круглым банальным лицом и с серыми настороженными глазами. Он был одет в спортивный костюм в коричневую с черным клетку, серые фланелевые брюки и соломенную шляпу, сдвинутую на затылок. В руке он крепко держал черный потрепанный портфель, с которым не расставался и в самолете.

Этого человека звали Джонатан Кен. Он обладал американским паспортом и занимал бюро из двух комнат на улице Поль Сезанн, около Фабурж Сен Оноре. Кен занимался покупкой богемского стекла для крупных домов Нью-Йорка и Вашингтона. Каждые пятнадцать дней он садился в самолет на Прагу, где его заказы на стекло выполнялись к сроку и тщательно. Чехи нуждались в валюте, а именно ею и расплачивался Джонатан Кен, расплачивался регулярно и в количествах, далеких от незначительных. Кен вышел из автокара, в который сел, выйдя из «каравеллы», быстрым шагом прошел в аэровокзал, миновал контрольный пункт полиции и таможни, коротко кивнул знакомому служащему и оказался на залитой солнцем площади. Сделав знак шоферу такси, он распорядился отвезти его на улицу Руаяль.

Когда такси отъезжало, Кен бросил испытующий и пристальный взгляд через заднее стекло. Ни одно из ожидающих своей очереди такси не тронулось с места, но он, все же, не был достаточно уверен в отсутствии слежки за собой и продолжал смотреть в заднее стекло, пока такси набирало скорость на автостраде, ведущей к запруженному центру Парижа.

Кен имел все основания быть осторожным, так как помимо своих обязанностей импортера стекла он был одним из самых доверенных курьеров Центрального Агентства в Париже. Его обязанностью было поддерживать контакт с различными американскими агентами, оперирующими позади «железного занавеса», передавать сообщения и приказы, передавать сведения в Париж и контролировать работу агентов, чтобы начальство могло быть уверенным, что платит им деньги не зря. И особенно он должен был убеждаться, что никто из них не «погорел».

Он возвращался из Праги с волнующими новостями. Он редко общался с Джоном Дори, директором ЦРУ в Париже, так как для него было слишком опасным, если бы его увидели в компании с Дори, но ситуация сложилась такая, что эта встреча стала необходимой. Таким образом, ему особенно нужно было быть осторожным и следить за тем, чтобы за ним не было слежки.

Увидев поток машин, едущих за ним, Кен пожал плечами и развалился на сиденье. Если за ним следили, он успеет заметить это, когда приедет на улицу Руаяль.

Полчаса спустя такси объехало Триумфальную арку, быстро проехало по Елисейским полям и, после площади Согласия, наконец, достигло улицы Руаяль. Кен вышел из такси, оплатил его и направился на площадь Мадлен. На углу улицы Руаяль и бульвара Мадлен Кен вошел в роскошный магазин стеклянных изделий. Он устремился по главному проходу между витринами, заполненными хрусталем, машинально кивнул головой продавщице, которая его узнала, и вошел в небольшой кабинет, в котором Жак Фой звонил в этот момент по телефону. Фой, молодой светловолосый человек, немного женственный, загорелый под лучами ультрафиолетовой лампы, кивнул ему головой и продолжал говорить крикливым и сердитым голосом.

Закрыв за собой дверь, Кен снял свой спортивный пиджак и шляпу, повесил их в шкаф, из которого достал синюю куртку, которую надел. Потом он взял с полку шляпу из зеленой соломы и надел ее. Подняв три пальца в сторону Фоя, он открыл дверь в глубине кабинета и со своим черным портфелем в руке быстро направился в узкую улочку, которая выходила на улицу Дюфо. Там он сел в такси и попросил отвезти себя к ресторану «У Жозефа» на улице Камбон.

Жозеф Февре, владелец ресторана, приветствовал его, когда он входил в маленький бар. Они пожали руки друг другу, потом Февре, коренастый тип со слегка оплешивевшим черепом и с тщательно ухоженными усами и бородой, провел Кена к узкой лестнице, ведущей в частный кабинет. На столе около окна было поставлено два прибора. Кружевные занавески защищали клиентов от любопытных прохожих.

— Надеюсь, что вы проделали хорошее путешествие, мосье Кен, — сказал Февре. — Не хотите ли чего-нибудь специального на завтрак?

Кен положил шляпу на стул, вытер лицо носовым платком и отрицательно покачал головой.

— Я полностью вам доверяю, Жозеф. Одна из ваших специальностей…

— Я предлагаю вам мидии и полбутылки моего персонального шабли. Потом говяжье филе «Мазепа» с полбутылкой Авон 1945 гола, — сказал Февре, зная, что Кен всегда хотел получить самое лучшее, и что он хорошо платил. Ресторатор прежде всего подумал о стоимости меню, которое он предложил.

— Мне кажется это отличным, — сказал Кен. Он нетерпеливо посмотрел на часы. Было сорок минут первого. — Когда придет мой друг, сразу же проводите его сюда.

— Обязательно, мосье Кен.

Февре поклонился и вышел.

Кен сел в стороне от стола и закурил сигарету. Вскоре вошел официант с двойным мартини-водка, который поставил на стол. Он поклонился Кену и вышел. Кен съел оливку, косточку бросил в печку и сделал глоток вина. Он снова посмотрел на часы. Он поправлял манжету, когда дверь отворилась, пропуская Джона Дори.

Дори, за плечами которого было 39 лет службы в американском посольстве в Париже, занимал важный пост директора местного отделения ЦРУ. Это был маленький шестидесятилетний старик с птичьим лицом и в очках без оправы. Он больше походил на процветающего банкира, чем на безжалостного и хитрого шефа секретной организации.

— Салют, Джон, — сказал Дори, закрывая дверь. — Вы хорошо выглядите.

— Вы находите? — спросил Кен, пожимая ему руку. — Я хотел бы этого.

Во время этих реплик раздался стук в дверь и вошел официант, принеся Чинцано Биттер, сельтерскую воду и лед, которые он предложил Дори. Кен знал, что это любимый напиток Дори, который, чувствительный к такому вниманию, поклонился, взяв стакан.

Когда официант ушел, Дори взял стул и сел.

— Что-нибудь произошло? — спросил он.

— Это самое малое, что можно сказать, — ответил Кен. — Бордингтон погорел.

Дори потер свой горбатый нос, потом сделал глоток и осторожно поставил стакан, который звякнул о другой.

— Это ваш человек в Праге?

Кен достал из кармана пакет. Он теперь уже достаточно привык к Дори. Директор ЦРУ любил, когда ему растолковывали вопрос от А до Зет, как будто он сам не знал никаких подробностей.

— Алек Бордингтон, — начал Кен, испытывая его терпение. — Англичанин. Женат на чешке. Живет в Праге в течение десяти лет. Преподает английский в разных заведениях. Мы купили его три года назад. Он думает лишь о том, чтобы составить себе небольшой капитал… Но ведь он не один такой, правда? Средства, которые мы ему отпускаем, кладутся в швейцарский банк, в Берне. Он отложил уже около шестидесяти тысяч долларов. До настоящего времени сведения, которыми он нас снабжал, были полезными для нас, и это не были брошенные деньги. Вероятно, в какой-то момент он сделал неловкий шаг. Без сомнения, он был слишком уверен в себе. Теперь его подозревают. Он мог бы сблефовать, так как, я уверен, против него нет ни одной улики. Но теперь он разоблачил себя. Он одержим страстью к деньгам, которые отложил на стороне, и теперь хочет выйти из игры, чтобы суметь использовать свой фрик. Я не могу сказать, чтобы я осуждал его, но для нас это не принесет пользы, для нас это катастрофа. Нам нужно заменить его. Он хочет уехать.

Дори опорожнил свой стакан в тот момент, когда открылась дверь. Вошел парень, толкая перед собой столик на колесах. Оба мужчины сели за стол. Глаза Дори ничего не выражали за зеркальными стеклами его очков, но когда перед ним поставили тарелку, он воодушевился и с удовлетворением стал рассматривать начиненные мидии.

— «Жозеф», вероятно, лучший из ресторанов в Париже. Все это выглядит превосходно.

— Да.

Кен принялся за еду, совершенно уверенный в том, что Дори не станет разрешать проблему раньше конца трапезы.

Когда появилась говядина «Мазепа» вместе с Шато Авон в хрустальном кувшине, Дори заявил:

— Вы меня балуете.

— Да, если хотите, — ответил Кен, наливая вино. — Скажем, что я себя тоже балую.

Оба мужчины закончили свой завтрак, лишь изредка обмениваясь репликами. Дори спросил, как идут дела Кена. Зная, что это совершенно не интересует его собеседника, Кен не стал распространяться на этот счет. Он только ответил, что дела идут очень хорошо.

Только после того, как был подан кофе и официант ушел, Дори решил заявить:

— Я никогда полностью не доверял Бордингтону. Ну что же… ладно, я найду ему замену.

— Я не завидую вашему заменяющему, — серьезно проговорил Кен. — Там уже объявлена тревога, это большой переполох. Это опасно. Там у них есть один тип из Службы Безопасности, который занимается усилением организации, некий Малих.

— Малих? — Дори поднял голову и прищурил глаза. — О!.. Да. Это лучший и один из самых опасных в их отряде. Значит там Малих?

— Вероятно поэтому Бордингтон так испугался и хочет удрать.

— Вы полагаете, что это ему удастся?

Кен пожал плечами.

— Я не вижу для него таких возможностей. Во всяком случае, я уверен, что он попытается. В последний раз, когда я его видел, он на самом деле был на пределе своих нервов. — А когда, по-вашему, он попытается это сделать?

— Я не знаю. В настоящий момент он пытается вернуть себе мужество. По моему мнению, как только он сделает шаг, чтобы удрать, они его зацапают.

— А у нас есть там женщина?

— Да. Мала Рейд.

— Это как раз то, что я думал. Она делает хорошую работу, не так ли?

— Она оказала нам услуги.

— Если его немного потрясут, Бордингтон заговорит.

— Да, он, безусловно, заговорит.

— Это может быть неприятным для Малы и для вас?

— Исключительно неприятным.

Дори сделал глоток кофе. Его мозг интенсивно работал, но на лице ничего не выражалось. Кен наблюдал за ним.

— Я не хочу потерять Малу и, в особенности, я не хочу потерять ваши контакты с Прагой, — наконец заявил Дори. — Мы, может быть, сговоримся относительно судьбы Бордингтона…

Наступила долгая пауза, потом Кен спокойно уточнил:

— Единственно полезную вещь, которую мы можем сделать, это ликвидировать его. Как только Малих наложит на него руку, будет уже поздно. Мы будем автоматически «погорелыми», Мала и я.

— Это как раз то, чего нужно избежать. — Дори допил свой кофе. — Это не потому, что мы имеем что-то против него. Он был нам полезен, но он был также щедро оплачен. Нужно, — чтобы это было сделано быстро, не так ли?

— Последний срок-до завтрашнего вечера. — Кен раздавил окурок в пепельнице. — И даже завтра вечером это может быть поздно.

— Мне кажется, у меня есть его адрес. Он все тот же?

— Да.

— Он живет вместе со своей женой?

— Да.

Дори подумал, потом поставил свою пустую чашку. Вид у него был отсутствующий, задумчивый.

— Я сделаю необходимые распоряжения. — Он пристально посмотрел на Кена. Между тем, вам лучше бы это время не показываться в Праге. Есть у вас основания предполагать, что Малих вас подозревает?

— Меня никто не подозревает, — спокойно и убежденно ответил Кен. — Я добрый Дед Мороз, который приносит доллары.

— Не будьте до такой степени уверены. Малих опасен.

— Если вы закроете рот Бордингтону, я ничем не рискую.

Дори утвердительно кивнул.

— Ему его закроют. Теперь посмотрим… заместитель… — Он некоторое время думал. — Есть Жак Латимер. Он знает язык. Уже два года работает для «Интернационал Калкулятор», и я могу без малейших трудностей перевести его в Прагу. Что вы о нем думаете?

Кен налил себе еще кофе.

— Если бы Малиха там не было, я был бы согласен. Латимер хороший агент, но у меня предчувствие, что Малих его унюхает раньше, чем тот успеет устроиться. Ведь будет большая суматоха, и они прекрасно будут знать, что вы захотите заменить Бордингтона. Каждый вновь прибывший будет рассматриваться через лупу.

— Не беспокойтесь об этом. Как вы думаете, вы сможете работать с Латимером?

— Да, конечно.

— Очень хорошо, я займусь этим. — Дори встал. — Спасибо за восхитительный завтрак, Джон. Не делайте ничего до тех пор, пока я не дам вам зеленый свет. Через пятнадцать дней при небольшом везении вы сможете вернуться в Прагу и увидеться с Латимером. Я уверен, что он будет вам намного полезнее, чем был Бордингтон.

Кен пожал ему руку. Он достаточно хорошо знал Дори, чтобы не задавать ему больше никаких вопросов. Если Дори сказал, что сделает необходимое, он это сделает.

Он посмотрел вслед Дори, потом, допив свой кофе, позвонил, чтобы принесли счет.

Алек Бордингтон опустил крышку своего чемодана и нажал на замки. Потом он посмотрел на часы, подошел к окну и через ажурные занавески бросил взгляд на узкую улицу. Коренастый мужчина в коротком черном плаще и мягкой фетровой шляпе по-прежнему стоял, прислонившись к стене, засунув руки в карманы. Он стоял так вот уже четыре часа.

Бордингтон отошел от окна и вытер носовым платком виски, мокрые от пота. Он снова посмотрел на часы. Было без пяти минут десять. Через пять минут появится Сик на урок английского языка. И когда появится Сик, наблюдающий исчезнет. Сик был номером вторым в секретной полиции чехов. Пока он будет находиться в компании с Бордингтоном, бесполезно наблюдателю находиться на своем посту. Он вернется, когда Сик закончит свой урок. Все это Бордингтон знал. Вот уже четыре дня продолжалась эта устрашающая слежка. И это был тот день, в который Бордингтон решил убежать. У него не было больше времени, он чувствовал, что кольцо сжималось. Может быть уже было поздно, он слишком долго ждал. Он инстинктивно чувствовал, что его могут с минуты на минуту задержать.

Но он не был готов. Если бы у него было еще немного времени, он смог бы следовать своему плану. Но он чувствовал, что они больше не станут ждать и захватят его. Ему нужно было бежать и где-нибудь спрятаться.

Он толкнул чемодан под кровать, потом прошел в салон. Высокий и хрупкий, он приближался к пятидесяти, и его вьющиеся черные волосы начали редеть. С его горбатым носом и короткими военными усами он не мог быть никем, кроме англичанина.

Его жена Эмили вышла за покупками и не должна была вернуться раньше двух часов. В магазине были очереди, и достать в них многое было затруднительным делом. Он не испытывал ни малейшего сожаления при мысли, что покинет ее. Когда лет пятнадцать назад он с ней познакомился, он находил ее самой очаровательной женщиной в мире. Через несколько лет она стала толстой и ограниченной. Любовь их умерла, и он даже не смог бы вспомнить, когда он занимался с ней любовью в последний раз. У нее в жизни был единственный интерес — пицца и возможность достать ее. Насколько ему было известно, она не знала, что он работает на ЦРУ и что он составил себе неплохое состояние в Швейцарии. Она, по его мнению, не знала, что была другая женщина, которая, в свою очередь, не знала, что Бордингтон влюблен в нее.

Он подошел к скромному и непритязательному письменному столу, поверхность которого была в пятнах от горячих окурков сигарет, открыл ящик и достал оттуда дубинку, сделанную из мешковины. Он наполнил ее песком и кусками железа, которое снял с крыши мансарды в то время, когда Эмили спала. С сильно бьющимся сердцем он взвесил в руке оружие. Он не был жестоким и ненавидел насилие, но теперь его жизнь находилась в опасности, и это было его единственным выходом.

Он сунул дубинку в карман и сел за стол. Он удивился, почувствовав себя спокойным. Это было спокойствие фаталиста. Он вспомнил, что сегодняшний урок будет заключаться в чтении главы из «Саги о Форсайтах» Голсуорси.

Несмотря на то, что он боялся и ненавидел Сика, Бордингтон должен был признать, что чех делал замечательные успехи. Его акцент почти пропал. Зная его репутацию грубого человека, было странно видеть, с каким удовольствием он изучал историю типично британских Форсайтов. Бордингтон открыл иллюстрированную книгу и нашел место, на котором Сик остановился прошлый раз. Он с облегчением констатировал, что его руки не дрожали. Кладя книгу за стол, он услышал шаги по деревянной лестнице без ковров, которая вела в его квартиру, расположенную на третьем этаже. Он вытер руки носовым платком и подошел к окну, чтобы еще раз посмотреть на улицу.

Наблюдатель исчез.

Раздался звонок у входной двери. Бордингтон сунул платок в карман и пошел открывать.

Сик приветствовал его кивком головы и прошел впереди него в гостиную. Он был толстым и массивным, с тонкими губами и маленькими жесткими, с подозрением смотрящими глазами.

— Сегодня прекрасный день, — машинально проговорил Бордингтон. — На солнце приятно пройтись. Пожалуйста, садитесь, мистер Сик.

Прекрасная погода и приятно пройтись, — сказал Сик, поло — жив свою черную и грязную шляпу, на стул. — Он смотрел, как Бордингтон обошел письменный стол и взял роман о Форсайтах. — Надеюсь, что ваша жена чувствует себя хорошо.

— Она чувствует себя прекрасно, благодарю вас, — ответил Бордингтон, зная, что все это касалось упражнений в английском языке, и что Сик совершенно не интересуется его женой. — Надеюсь, что ваша жена также чувствует себя хорошо. — Он протянул Сику книгу.

— Да, она чувствует себя хорошо, — сказал Сик, скрестив свои толстые ноги. — Я благодарю вас, — добавил он.

— Ну что же, начнем, — продолжал Бордингтон, стараясь говорить твердо. — Не продолжите ли вы чтение? Вы отлично вчера читали. Я отметил место, с которого вы должны продолжать.

Сик снова посмотрел на него, с трудом устраиваясь на стуле, и, держа книгу довольно далеко от лица, начал читать. Бордингтон, заложив руки за спину, стал медленно ходить по комнате. Он спрашивал себя, не слышит ли Сик беспорядочные удары его сердца. Мускулы его ног расслабились, и ему очень хотелось сесть, но нужно было действовать быстро. Это была, может быть, последняя и единственная возможность остаться на свободе.

— Секунду, — проговорил он, останавливаясь. Его профессиональное чутье преподавателя заставило его забыть срочность ситуации. — Вы поняли содержание этой фразы? Не прочитаете ли вы ее еще раз?

Своим глухим голосом Сик повторил:

— Прекрати! Я ведь тебе сказал, что мы получили удар. — Устремив взгляд на текст, он нахмурил брови и покачал плешивой головой. — Нет, я не понимаю, что это означает.

"Прекрати — значит перестань говорить, — пояснил Бордингтон и его пальцы обхватили дубинку в кармане. — Мы получили удар — означает неудачную игру. Теперь вы понимаете?

— Да, — ответил Сик.

— Тогда, прошу вас, продолжайте.

Бордингтон снова заходил по комнате. Теперь он находился позади Сика. Пальцами, мокрыми от пота, он вынул дубинку и посмотрел на огромный плешивый череп. Какие мысли могли мелькать под этой коробкой? Сик в самом деле собирался задержать его и привести к Малиху.

Сик теперь читал выступление одного из Форсайтов с трибуны. Внезапно он остановился, как будто почувствовал то, что должно было произойти. В тот момент, когда он поворачивал голову к Бордингтону, тот с остановившимся дыханием ударил его.

Мешок, наполненный песком, ударил по голове Сика. Материя разорвалась, и песок с кусками железа посыпался на ковер. Сик остался неподвижным, опустив большую голову на грудь, и песок блестел на его плешивом черепе, вокруг ушей и воротника, покрытого перхотью. Пустой мешок свисал с пальцев Бордингтона, и тот с ужасом смотрел на него. Потом коренастое тело внезапно наклонилось, Сик соскользнул со стула и повалился на ковер инертной массой мятой одежды. Бордингтон выпустил лохмотья мешка и устремился в спальню неверными шагами. Он вытащил из-под кровати свой чемодан, схватил черный плащ, который стал настоящей формой в Праге, и быстро вернулся в гостиную. Сик лежал в прежнем положении. Мысль, что он убил его, повергла Бердингтона в панику, но ему нельзя было терять ни минуты. Он вышел из квартиры и стал быстро спускаться по лестнице.

Спустившись на лестничную площадку первого этажа, он услышал, как кто-то поднимается. Заколебавшись, он остановился. Спрятаться было некуда. Если это был его сосед, он удивился бы при виде чемодана. Он все еще находился в нерешительности, когда появилась его жена Эмили.

Эмили, которой теперь было сорок лет, была маленькая и полная. Ее обесцвеченные волосы были причесаны, как гнездо птицы, голубые глаза погрузились в жир, а жалкое платье пыталось как-то скрыть ее ужасную фигуру. Они посмотрели друг на друга.

Эмили опустила взгляд на чемодан, потом снова посмотрела на Бордингтона, который с жалкой улыбкой на губах задавал себе вопрос, не следует ли ему убить ее.

— Итак, ты уходишь, — сказала Эмили. Она всегда говорила с ним по-чешски. — Почему у тебя такой испуганный вид? Не воображаешь ли ты, что это меня стесняет?

Он глубоко дышал, отдавая себе отчет, что готов был убить ее.

— Да, я ухожу, — дрожащим голосом ответил он. — Прощай, Эмили. Надеюсь, что с тобой все будет благополучно. Не поднимайся сразу же в квартиру… вернись обратно и продолжи свои покупки.

Она переложила из одной руки в другую свою тяжелую сумку для провизии.

— Итак, ты, наконец, решился присоединиться к своей шлюхе, — сказала она.

— Хорошее избавление! Я ожидала этого момента и я в восторге, что ты уходишь.

Бордингтон понял упрек.

— Я огорчен… Ты прекрасно выкрутишься. Твой отец…

— Не говори мне о том, что я должна делать! Отправляйся к своей шлюхе!

Она повернулась и стала медленно подниматься.

— Эмили! Не ходи наверх! — Бордингтон в ужасе повысил голос. — Возвращайся за своими покупками. Я… я был вынужден ударить… Он наверху. Она остановилась, чтобы посмотреть на него.

— Дурак! — проговорила она с презрением в голосе. — Ты воображаешь, что далеко уйдешь?

Бордингтон понял, что теряет время. Он посмотрел на нее, зная, что видит ее в последний раз. Его взгляд упал на красную капусту, видневшуюся из сумки. У нее всегда была слабость к красной капусте.

— Прощай, Эмили!

Бросив на нее взгляд через плечо, он увидел, как согнувшись под тяжестью своей сумки для провизии, с холодным лицом, она смотрела на него, прищурив глаза. В тот момент, когда он подошел к входной двери, он услышал, как она тяжело спускалась позади него. Он не мог винить ее в этом.

Он быстро вышел на узкую улицу, пристально вглядываясь в каждую дверь.

Никто не видел, как он уходил. Он был уверен, что сможет ускользнуть, раз Сик находился у него и читал Голсуорси.

В конце улицы у остановки трамвая Бордингтон встал в очередь позади длинной цепочки людей.

Ожидая трамвая, он задавал себе вопрос: сколько времени понадобится Сику, чтобы прийти в себя и объявить тревогу, после чего начнется неумолимое преследование. Это зависит, рассуждал Бордингтон, от крепости его черепа. Он сделал гримасу, вспоминая тот страшный удар, который он обрушил на череп Сика.

Трамвай остановился, скрежеща железом, и толпа ринулась внутрь. Не было никакой надежды заполучить сидячее место и Бордингтон оказался прижатым к старику, который одно мгновение рассматривал его, потом отвел взгляд. Типично английский тип Бордингтона вызвал подозрение у человека, но тот уже привык к такого рода реакциям. На улицах, в отелях, в ресторанах люди всегда с любопытством разглядывали его, так как он был слишком бедно одет для туриста. С того времени, как он поселился в Праге, он всегда вызывал подозрения у людей.

Бордингтон вышел на пощади «Отель де Виль». Он быстрым шагом прошел мимо знаменитых часов, сконструированных в пятнадцатом веке. Туристы стали скапливаться, чтобы посмотреть на появление статуй апостолов и Христа, когда часы звонили. Он поднял глаза на статую Смерти, символизирующую прохождение времени, и невольно ускорил шаг, зная, что его собственное время уже на исходе.

Пробивая себе путь через толпу, которая заполняла тротуары, он устремился в узкую улочку, окруженную зданиями в стиле барокко и, наконец, дошел до одного двора. Там он остановился, чтобы посмотреть из-за плеча. Старая женщина, костлявой рукой опираясь на палку, хромая шла в его направлении. Кроме нее никого на улице не было. Он вошел во двор, обошел вокруг фонтана, потом, бросив быстрый взгляд, открыл темную дверь и стал подниматься по деревянной лестнице.

Немного задыхаясь, он дошел до последнего этажа, прошел по слабо освещенному коридору и, наконец, остановился перед дверью. Снова прислушался и, удостоверившись, что никто не подумается по лестнице, нажал на кнопку звонка.

Он услышал осторожное движение за дверью, потом звук поворачиваемого ключа, и дверь открылась.

Бордингтон почувствовал себя полным возбуждения, как это с ним случалось всегда при виде Малы Рейд. Он любил ее после их первой встречи, но никогда не намекал о своих чувствах. Ее поведение и то, как она встречала его, доказывали, что она видит в нем лишь человека, который передавал ей сведения, вроде посыльного. И когда она вопросительно посмотрела на него, приподняв свои черные брови, он лишний раз убедился, как мало интереса он представляет для нее.

— Вот как, здравствуйте. Что вы собираетесь делать?

Бордингтон прошел в холл, поставил свой чемодан, освободился от своей шляпы и плаща. Делая это, он смотрел на молодую девушку, которая, закрыла дверь и прислонилась к ней с беспокойным видом.

Мале Рейд было двадцать пять лет. Она родилась в Праге от матери-американки и отца-чеха. Ее отец был расстрелян во время революции, а мать умерла за три года до этого от болезни сердца. Мала неплохо зарабатывала на жизнь, работая певицей в ночном клубе «Алгамбра». Голос ее был невелик, но при помощи микрофона ей удавалось удовлетворять запросы не очень требовательных туристов, у нее, к тому же, были определенные способности и музыкальность. Она вкладывала много чувства, и это нравилось американским туристам. Уже в течение двух лет она каждый вечер пела в клубе. Немного выше среднего роста, с волосами цвета воронова крыла, она была привлекательна, не будучи красивой. У нее были высокие скулы, большие фиолетовые глаза, красивый рот и тонкий, немного длинный нос. Ее тело было ее самым главным козырем: восхитительная грудь, точеные ноги. Туристы была так заняты разглядыванием ее тела, что не слышали ее голоса.

Два года назад один из агентов Дори убедил ее работать на ЦРУ. Несмотря на то, что она была достаточно умна, агент понял, что она не отдавала себе отчета в той опасности и в тех ситуациях, к которым могла привести ее такая работа.

Мале казалось совершенно нормальным то, что она внесет свою лепту в борьбу против режима, к которому она относилась отрицательно. Она передавала послания другим агентам и работала с Бордингтоном, не зная, до какой степени он был напуган и в какой опасности пребывал. Три раза за прошлые годы она передавала ЦРУ сведения большой важности, не подозревая об их ценности. Ее успехи были записаны в ее актив, хотя она играла роль простого курьера. Ей было неизвестно, что Дори имел высокое мнение о ее способностях. Она удивилась бы, если бы узнала, что ее рассматривали как одного из лучших женских агентов в Чехо Словакии.

Секретная полиция считала ее доброй гражданкой благодаря тому, что она всегда жила в Праге и помогала увеличивать приток долларов в кассу кабаре, и еще потому, что вела себя корректно. Будучи вне всяких подозрений, она была идеальным инструментом для Дори.

Неожиданное появление Бордингтона ее удивило. Было одиннадцать часов утра. Она только что встала и выпила чашку кофе; Одетая в халатик и домашние туфли на босу ногу, она смотрела то на Бордингтона, то на его старый чемодан, который он принес.

— Вы отправляетесь в путешествие?

Бордингтон достал из кармана платок и вытер виски.

— Да. Садитесь, Мала. Мне нужно с вами поговорить.

— Что-нибудь случилось?

Бордингтон вспомнил о теле Сика, распростертом в холле рядом с «Сагой о Форсайтах». Он посмотрел на Малу, внезапно охваченный паникой и жалостью. Даже в сорок семь лет, после восьми лет целомудрия, Бордингтон был еще способен с грустью представить себе удовольствие, которое такая девушка, как она, с ее великолепным телом, могла ему доставить. Сравнивая ее с Эмили, он невольно вспомнил злобность его жены и ее неряшливость.

— Мне необходимо остаться у вас на несколько дней, — проговорил Бордингтон в то время, как ошеломленная Мала села напротив него. — Я очень огорчен… я не могу поступить иначе. Есть вещи, которые я должен сделать, и вы тоже. — Он нагнулся с перекосившимся лицом. — Нужно, чтобы я остался здесь.

— Останетесь здесь? — Мала смотрела на него, открыв рот. — Но тут нет места! Вы… вы не можете оставаться здесь!

— Это нужно. Я обещаю вам не стеснять вас. Это только на несколько дней, а потом я покину Прагу. Без вашей помощи я не смогу уехать.

— Но тут только одна кровать, — Мала указала на небольшой диван, стоящий в алькове. — Вы не можете оставаться здесь!

«Как это было бы просто, — с горечью подумал Бордингтон, — если бы она предложила мне разделить с ней кровать! Но зачем ей это? Она меня не любит. Кто я для нее?»

— Я буду спать на полу… Не беспокойтесь, вы можете полностью доверять мне… Но нужно, чтобы я остался здесь.

Расширенными глазами Мала разглядывала его. Увидев, наконец, его бледность и страх, который читался в его глазах, она спросила.

— Они вас ищут?

Бордингтон кивнул.

Капитан Тим О'Халлаган удобнее уселся в своем кресле. Высокий, с широкими плечами, бледно-голубыми глазами, жестким ртом и красноватым мясистым лицом, он знал всех агентов ЦРУ в Европе и был правой рукой Дори.

Дори, сидя за письменным столом и играя пресс-папье, рассказывал ему о своем свидании с Кеном. О'Халлаган слушал его непроницаемым лицом, зная, что Дори уже имеет предложение.

— Такая ситуация, — сказал Дори, кладя пресс-папье, — если Малих поймает Бордингтона, Кен и Мала Рейд погорят. Бордингтон должен быть ликвидирован. Кто может этим заняться?

— Майк О'Бриен, — не задумываясь, ответил О'Халлаган. — Он может сесть на самолет сегодня же вечером с дипломатическим паспортом… Никакой проблемы. Сегодня вечером или завтра утром он устроит это.