ГЛАВА 2

Переодевшись в джинсы и свитер, я отправился в полицейский участок заявить о пропаже портсигара. К моему удивлению, оказалось, что я не слишком-то и опечален, но сознавал, что Сидни будет буквально уничтожен потерей своего подарка, и было только справедливо в отношении его вернуть портсигар.

В дежурной комнате воняло цементной пылью и немытыми ногами. На длинной скамье у стены сидели рядком человек десять ребят, оборванных и угрюмых. Их маленькие темные глаза со злобой следили за мной, пока я подходил к дежурному сержанту.

Полицейский являл собой здоровенную глыбу мяса с лицом, похожим на кусок сырой говядины. Он сидел в одной рубашке, и по его лицу в складки жирной шеи стекал пот, смешиваясь все с той же цементной пылью. Сержант катал взад и вперед по листу промокашки огрызок карандаша и, когда я подошел, слегка приподнялся, чтобы выпустить газы. Мальчишки на скамейке захихикали.

За все время, пока я рассказывал о своей пропаже, он не прерывал своего занятия, катая карандаш. Потом поднял на меня глаза, и взгляд его прошелся по моему лицу с интенсивностью газовой горелки.

– Вы приезжий?

Его голос звучал сипло, словно сорванный от крика. Я подтвердил, добавив, что приехал совсем недавно и буду работать с мисс Бакстер, служащей социальной опеки.

Он сдвинул фуражку со лба и, не поднимая глаз от огрызка карандаша, вздохнул и нехотя вытащил бланк заявления, велев мне его заполнить. Я беспрекословно заполнил бланк и вернул сержанту. В графе стоимости украденного я каллиграфическим почерком написал: «1500 долларов».

Он лениво начал просматривать написанное, потом его массивное лицо напряглось, и, отодвинув бланк ко мне, тыкая грязным пальцем в графу «стоимость украденного», осведомился своим сиплым голосом:

– Это что такое?

– Столько стоит портсигар.

Он что-то пробурчал себе под нос, сверля меня взглядом, потом уставился на бланк.

– Мой пиджак порезан бритвой, – продолжал я.

– Вот как? Пиджак тоже стоит тысячу пятьсот долларов?

– Пиджак стоил триста долларов.

Он фыркнул, выпустив воздух сквозь мясистые ноздри.

– Можете описать мальчишку?

– Примерно лет десяти, черная рубашка, джинсы, – ответил я. – Темноволосый, грязный.

– Видите его здесь?

Я обернулся и посмотрел на сидящих в ряд ребят. Большинство из них были темноволосые, грязные, все как один одетые в черные рубашки и джинсы.

– Это мог быть любой из них, – ответил я.

– Угу, – промычал он, не переставая сверлить меня взглядом. – Вы уверены насчет стоимости портсигара?

– Абсолютно!

– Угу, – он потер грязную шею, потом, после небольшого раздумья, положил бланк на стопку точно таких же. – Если мы его найдем, дадим вам знать. – Последовала пауза, потом он небрежно поинтересовался: – Долго пробудете?

– Два или три месяца.

– С мисс Бакстер?

– Такова идея.

Секунду он изучал меня, потом презрительная улыбка медленно наползла на его лицо.

– Ничего себе идея!

– Думаете, мне столько не продержаться?

Он засопел и снова принялся катать карандаш.

– Если мы его найдем, вас известят. Полторы тысячи баксов, каково!

– Да.

Он кивнул, потом вдруг проревел громовым голосом:

– Сидеть смирно, стервецы!

Я вышел и уже в дверях слышал, как он говорил другому копу, до этого молча подпиравшему грязную стенку:

– Еще один тронутый!

Часы показывали двадцать минут второго, когда я отправился на поиски ресторана, но, к моему удивлению, на главной улице их не оказалось. В конце концов пришлось довольствоваться сальным гамбургером в баре, набитом потными, пахнущими грязью людьми, с подозрением пялившими на меня глаза и сразу отводившими взгляд, едва я смотрел на них.

Выйдя из бара, я решил пройтись. Луисвилл не тот город, который может предложить что-либо достойное по части зрелищ. Кроме пыли и нищеты, здесь ничего нет. Я медленно обошел район, помеченный на карте Дженни как сектор номер пять.

И познакомился с миром, о существовании которого не догадывался. После блеска и великолепия Парадиз-Сити мне показалось, что я спустился в «Ад» Данте. На каждой улице во мне немедленно распознавали чужака. Люди сторонились меня, недоуменно оглядываясь и перешептываясь за моей спиной. Ребята свистели мне вслед, некоторые издавали громкие, непристойные звуки. Но я упрямо ходил до четырех часов, после чего повернул к офису Дженни. Теперь она казалась мне необычайной женщиной. Провести два года в таком аду и сохранить способность так улыбаться – немалое достижение.

Когда я вошел, то застал ее сидящей за столом и что-то быстро пишущей на желтом бланке. При моем появлении она подняла голову и встретила все той же теплой улыбкой, о которой я только что думал.

– Так-то лучше, Ларри, – она с одобрением посмотрела на мой наряд. – Гораздо лучше. Садитесь, я объясню вам свою систему регистрации, как я ее называю в шутку. Вы умеете обращаться с пишущей машинкой?

– Умею.

Я сел и подумал, а не сказать ли ей о портсигаре, но потом решил промолчать. У нее и так слишком много забот, чтобы думать еще и о моих.

В течение следующего часа она объясняла мне свою систему учета, показала сводки и картотеку, и все это время не переставая звонил телефон. В шестом часу она взяла несколько бланков, пару авторучек и заявила, что ей нужно идти.

– Закрывайте в шесть, – сказала она на прощание. – Но если бы вы напоследок успели отпечатать пару этих сводок…

– Нет проблем! Куда вы отправляетесь?

– В больницу. Надо навестить трех старушек. Мы открываем в девять утра. Но, возможно, я не сумею прийти раньше полудня. Завтра мой день посещения тюрьмы. Импровизируйте, Ларри. Не пасуйте перед ними, но за нос водить тоже не позволяйте. Если им понадобится что-то серьезное, скажите, чтобы поговорили со мной.

Махнув на прощание рукой, она исчезла.

Я отпечатал сводки, обработал их и разнес по карточкам. Затем привел в порядок картотеку. Меня удивило и немного разочаровало молчание телефона. Люди словно знали, что Дженни здесь нет и некому ответить.

Впереди был скучный вечер. Заполнить его было нечем, оставалось только вернуться в отель. После некоторого размышления я решил задержаться и привести в порядок картотеку. Надо признаться, много я не наработал. Начав читать карточки, я увлекся. Они раскрывали живую картину отчаяния, нищеты, преступности. Это захватывало, как чтение первоклассного детектива. Я начал постигать процессы, происходящие в пятом секторе этого вечно накрытого облаком смога города. Когда стемнело, я включил настольную лампу и продолжил чтение. Время перестало существовать. Я настолько увлекся, что не услышал, как открылась дверь. Но даже если бы и не это, я вряд ли смог услышать хоть что-то, до такой степени ловко это было проделано. Дверь открывалась постепенно, дюйм за дюймом, и лишь когда на карточку упала тень, я понял, что в помещении кто-то есть.

Я буквально подскочил от неожиданности. Этого они и добивались. При тогдашнем состоянии моих нервов сделать это не составляло труда. Авторучка выпала из моей руки и покатилась по столу, мышцы живота конвульсивно сжались.

Мне никогда не забыть первую встречу с Призраком Джинксом. Тогда я не мог знать, кто стоит передо мной, но когда на следующее утро описал своего посетителя Дженни, она сказала, что это именно он.

Вообразите высокого, очень худого юнца лет около двадцати двух. Темные волосы, никогда не знавшие расчески, сальными прядями свисали на плечи. Его худое лицо цветом походило на застывшее баранье сало. Глаза, как две темные бусинки, были расположены вплотную к горбатому носу. На губах играла глумливая улыбочка. Одежда его состояла из грязной, некогда желтой рубашки и несусветных штанов, отделанных кошачьим мехом по бедрам и краям штанин. Тонкие, но мускулистые руки были покрыты татуировкой. Кисти с тыльной стороны пересекали непристойные надписи. Тонкую, почти девичью талию стягивал семидюймовый кожаный ремень, усаженный острыми медными шипами, – страшное оружие, если ударить им по лицу. От него так и несло едким запахом пота. Казалось, если он встряхнет головой, на поверхность стола посыплются вши.

Меня удивило, как быстро я справился с испугом. Отодвинув стул немного назад, чтобы иметь возможность быстро вскочить на ноги, я не отрывал взгляда от пришельца. Сердце гулко колотилось в груди, но я был уверен в себе. В памяти мелькнул разговор с Дженни и ее предупреждение о том, что местная шпана жестока и опасна.

– Привет! – стараясь говорить спокойно, сказал я. – Что-нибудь нужно?

– Ты новый баран? – у него оказался неожиданно низкий голос, что еще больше усиливало его угрожающий вид.

– Верно, я только что приехал. Чем могу помочь?

Он окинул меня взглядом. За его спиной почувствовалось движение, и я понял, что незваный посетитель явился не один.

– Позови своих друзей, или, быть может, они стесняются?

– Им и там хорошо, – равнодушно бросил он. – Ты бегал к копам, верно, Дешевка?

– Дешевка? Это новое имя для меня?

– Точно, Дешевка.

– Ты зовешь меня Дешевкой, а я буду называть тебя Вонючкой. Идет?

Из коридора послышался приглушенный смешок, сразу, впрочем, оборвавшийся. Маленькие глазки Призрака загорелись и превратились в красные бусинки.

– Больно ты умный!

– Именно. Выходит, нас пара, Вонючка. Чем могу служить?

Медленно и неторопливо он расстегнул ремень и взмахнул им.

– Хочешь получить вот этим по своей поганой физии, Дешевка?

Я оттолкнул стул назад, вскочил и обеими руками схватил пишущую машинку.

– Хочешь получить вот этим по своей поганой физии, Вонючка?

Лишь несколько часов назад я спросил себя, легко ли меня напугать. Теперь я знал ответ – нелегко.

Мы смотрели друг на друга. Потом он все так же медленно и неторопливо застегнул пояс, а я так же медленно и неторопливо опустил машинку. Казалось, мы оба вернулись к исходному состоянию.

– Не задерживайся у нас, Дешевка. Такие типы, как ты, здесь не ко двору. И не ходи к копам. Мы не любим стукачей.

Он бросил на стол пакет в засаленной оберточной бумаге.

– Безмозглый говнюк не знал, что это золото.

Он вышел, оставив дверь открытой. Стоя неподвижно, я прислушивался, но они ушли так же бесшумно, как и появились. Впечатление было жутковатое. Похоже, они нарочно двигались, как призраки.

Я развернул пакет и обнаружил в нем свой портсигар, вернее то, что от него осталось. Кто-то, скорее всего при помощи молотка, превратил его в тонкий, исцарапанный лист золота.

В ту ночь, впервые после смерти Джуди, она не приснилась мне. Вместо этого мне снились глаза, похожие на хорьковые, с издевкой смотревшие на меня, и я вновь слышал низкий угрожающий голос, произносивший вновь и вновь: «Не задерживайся у нас, Дешевка».

Дженни не показывалась в офисе до полудня. Я провел несколько часов над картотекой и дошел до буквы «3». Пять или шесть раз звонил телефон, но едва человек на том конце провода узнавал, что Дженни здесь нет, обрывал разговор и, извинившись, клал трубку. У меня побывало трое посетительниц, пожилых, неряшливо одетых женщин, которые удивленно таращились на меня и молча пятились в коридор, тоже говоря, что им нужна мисс Бакстер. Улыбаясь своей самой лучезарной улыбкой, я спрашивал, не могу ли чем-то им помочь, но они удирали, как испуганные крысы. Около половины двенадцатого, когда я печатал на машинке, дверь с треском распахнулась, и парнишка, в котором я безошибочно узнал вора, укравшего портсигар и разрезавшего мой пиджак, высунул язык и, издав непристойный звук, метнулся за дверь, с топотом скатываясь по лестнице. Я даже не потрудился встать, чтобы догнать его.

Когда прибыла Дженни, я сразу отметил перемену в ее облике. Ее волосы выглядели все так же, словно вот-вот упадут на лицо, но улыбка была не такой теплой, а в глазах притаилась тревога.

– В тюрьме серьезные неприятности, – сообщила она. – Меня не пустили. Одна из заключенных впала в буйство. Пострадали двое надзирательниц.

– Это скверно.

– Да… – она села, внимательно глядя на меня. Последовала пауза, потом она спросила: – Все нормально?

– Разумеется. Вы не узнаете свою картотеку, когда у вас найдется время взглянуть на нее.

– Были какие-нибудь осложнения?

– Вроде того. Вчера вечером ко мне наведался один тип. – Я описал его наружность. – Это вам о чем-то говорит?

– Конечно. Это был Призрак Джинкс. – Она приподняла руки и беспомощным жестом уронила обратно на колени. – Быстро же он за вас взялся. Фреда он не трогал целых две недели.

– Фред? Ваш приятель-счетовод?

Она кивнула.

– Расскажите, что здесь произошло.

Я рассказал обо всем, умолчав только о портсигаре.

– Я предупреждала, Ларри, Призрак очень опасен. Может, вам действительно лучше уехать?

– Как же вы удержались два года? Разве он не пытался вас выставить?

– Конечно, но у него имеется своеобразный кодекс чести. Он не нападает на женщин, и, кроме того, я заявила, что он не напугает меня и я не уеду.

– Меня ему тоже не запугать.

Она покачала головой. Прядь волос упала на глаза, и Дженни раздраженно заколола ее булавкой.

– Ларри, в этом городе храбрость – непозволительная роскошь. Раз Призрак не хочет, чтобы вы здесь оставались, вам придется уехать.

– Неужели это так серьезно?

– Да. Ради вашего же блага, вы должны уехать. Я справлюсь сама. Не надо еще больше осложнять положение. Пожалуйста, уезжайте.

– Никуда я не уеду. Ваш дядя прописал мне перемену обстановки. Извините за эгоизм, но я больше озабочен своей проблемой, чем вашими. – Я улыбнулся ей. – С тех пор, как я приехал сюда, я не думаю о Джуди. Ваш город пошел мне на пользу, так что я остаюсь.

– Ларри, вас могут избить.

– Ну и что. – Нарочно меняя тему, я продолжал: – Тут заходили три старушки. Правда, они не пожелали со мной говорить. Им были нужны только вы.

– Прошу вас, Ларри, уезжайте. Призрак опасен.

Я взглянул на часы. Четверть первого. Я встал.

– В этом городе можно где-нибудь прилично поесть? Я до сих пор живу на одних гамбургерах.

Она посмотрела на меня с тревогой в глазах, потом беспомощно развела руки, признавая поражение.

– Ларри, надеюсь, вы сознаете, на что идете и что делаете.

– Совсем недавно вы утверждали, что вам нужен помощник. Вот вы его и получили. И не надо слишком драматизировать обстановку. Так как насчет приличного ресторана?

Она улыбнулась мне.

– Хорошо, раз вы так хотите. «Луиджи» на Третьей улице. Это в двух кварталах налево от вашего отеля. Хорошим его не назовешь, но и плохим тоже.

Тут зазвонил телефон, и я вышел, оставив ее одну и слыша за спиной привычные «да» и «нет».

После посредственного обеда (мясо оказалось жестким, как старая подметка) я зашел в полицейский участок.

На скамейке у стены в одиночестве сидел парнишка лет двенадцати с подбитым глазом. Из носа его капала на пол кровь. Наши взгляды на мгновение встретились. В его глазах сквозила ненависть.

Я подошел к сержанту, который по-прежнему занимался своим излюбленным делом – катал взад и вперед карандаш, тяжело дыша носом. Я некоторое время подождал, пока он обратит на меня внимание.

– Опять вы, – свиные глазки в упор уставились на меня.

– Хочу избавить вас от лишних хлопот, – я не понижал голоса, уверенный, что парнишка на скамейке принадлежит к банде Призрака. – Я получил портсигар обратно, – сказав это, я положил расплющенный кусок золота на стол перед сержантом. Он некоторое время удивленно рассматривал остатки портсигара, поднял, повертел в руках и положил на стол. Я продолжал невозмутимым тоном:

– Он сказал, что мальчишка понятия не имел, что это золото. Видите, что они с ним сделали.

Он прищурился, разглядывая сплющенный кусок металла, и тяжело фыркнул носом:

– Полторы тысячи баксов, да?

– Именно.

– Призрак Джинкс.

– Да.

Он откинулся на спинку стула, внимательно рассматривая меня с усмешкой в свиных глазках, и наконец спросил:

– Желаете подать жалобу?

– А стоит ли?

Казалось, можно было расслышать, как скрипят его непривычные к мысли мозги.

– Сказал вам Призрак, что портсигар украл он?

– Нет.

Сержант извлек мизинцем немного цементной пыли из мясистой ноздри, внимательно осмотрел, затем вытер палец о рубашку.

– Были свидетели, когда он возвратил украденное?

– Не заметил.

Полицейский сложил руки на столе, наклонился вперед и посмотрел на меня с презрительной жалостью.

– Слушайте, приятель, – сказал он своим сиплым голосом. – если вы рассчитываете остаться в этом проклятом городе, не подавайте жалобу.

– Спасибо за совет. Я и не думал этого делать.

Наши глаза встретились, и он сказал, понизив голос до шепота:

– Говоря неофициально, приятель, на вашем месте я бы поскорее убрался из этого города. Простофили, которые берутся помогать мисс Бакстер, долго не выдерживают. И мы ничего не можем поделать. Я, конечно, говорю неофициально.

– Он, случайно, не из банды Джинкса? – спросил я сержанта, поворачиваясь к мальчишке, который внимательно слушал наш разговор.

– Весьма возможно.

– У него кровь.

– Угу.

– Что с ним случилось?

Взгляд свиных глаз стал отчужденным. Я понял, что надоел ему.

– Какая вам забота? Если вам больше нечего сказать, шагайте отсюда. – С этими словами он снова принялся катать карандаш.

Я подошел к парнишке.

– Я работаю у мисс Бакстер служащим социальной опеки. Мое дело – помогать людям. Могу я чем-нибудь тебе…

Я не успел договорить. Парнишка плюнул мне в лицо.

В течение следующих шести дней не произошло ничего примечательного. Дженни появлялась, бросала на стол желтые формуляры, озабоченно справлялась, нет ли у меня каких затруднений, и снова убегала. Меня поражало, как она может выдерживать такой темп. И еще казалось странным, что она вечно носит одно и то же платье и совершенно не заботится о своей внешности.

Я перепечатывал сводки, классифицировал их, разносил по карточкам и продолжал наводить порядок в картотеке. Очевидно, разнесся слух, что я стал официальным помощником, так как старые, увечные и немощные люди начали заходить ко мне со своими заботами. Большинство пыталось надуть меня, но я обстоятельно спрашивал их фамилии, адреса, вкратце записывал суть их жалоб и обещал переговорить с Дженни.

Когда в их бестолковые головы просочилась мысль, что им меня не обвести, они начали обращаться со мной по-приятельски, и дня четыре мне это даже нравилось, пока я не обнаружил, что их бестолковая болтовня мешает работать. После этого я не давал им засиживаться. К своему удивлению, я обнаружил, что мне нравится этот странный контакт с миром, о существовании которого я не догадывался. И полной неожиданностью явилось письмо от Сидни Фремлина, написанное пурпурными чернилами, в котором он спрашивал, как мои успехи и когда я намерен вернуться. Лишь читая письмо, я осознал, что напрочь забыл Парадиз-Сити, Сидни, с его шикарным магазином и раскормленной клиентурой. Вряд ли имело смысл описывать ему мои занятия в Луисвилле. Скажи я ему о своих заботах, он слег бы в постель от отчаяния. Поэтому я написал, что думаю о нем, что мои нервы все еще в плохом состоянии, но Луисвилл обеспечил перемену обстановки и я скоро вновь напишу ему.

Я надеялся этой отпиской успокоить Сидни примерно на неделю.

На шестой день все переменилось.

Я пришел в офис как обычно около девяти. Входная дверь была распахнула настежь. С первого взгляда стало ясно, что замок взломан. Плоды моих шестидневных трудов, старательно отпечатанные сводки и карточки, грудой лежали на полу, облитые смолой. Нечего было и думать что-либо спасти – смолу ничем не ототрешь. На столе красовалась надпись, сделанная красным фломастером: «Дешевка, убирайся домой!»