ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Их было трое. Спрятавшись в тени огромного навеса придорожного кафе от палящих снаружи лучей полуденного солнца, они сидели за круглым столом возле стойки бара и пили кукурузное виски.

Джордж, стоя за стойкой бара с тряпкой в толстых пальцах, прислушивался к разговору троих мужчин. Он то и дело кивал своей квадратной головой и говорил:

– Истинная правда, мистер. Именно так все и было, мистер…

Уилкотт неуверенно ощупал монету в жилетном кармане. Это были последние деньги, что немало тревожило Уилкотта. Фридман и Уилсон уже проставили виски, и теперь была его очередь. Но на три порции денег явно не хватало. Бледное веснушчатое лицо Уилкотта блестело от пота. Он притронулся грязным пальцем к своим коротким усикам и беспокойно заерзал.

Уилсон сказал:

– Нынче, куда ни сунься, везде какой-нибудь паршивый бродяжка так и смотрит, как бы задарма переспать, да еще при этом и пожрать на халяву. Этот городишко так и кишит бродягами.

– Ну и духота! – быстро проговорил Уилкотт. – Даже пить не хочется в такую жару.

Фридман и Уилсон с подозрением уставились на него. Потом Фридман одним глотком осушил бокал и со стуком поставил его на стол.

– Никакая жара не помешает мне пить, – сказал он.

Джордж наклонился над стойкой бара, вопросительно поглядывая на Уилкотта:

– Так наливать, мистер?

Тот заколебался, но, глянув в пустые, холодно-подозрительные глаза собутыльников, кивнул. Испытывая буквально физическую боль, он положил монету на стоику и сказал:

– Две порции. Мне не надо.

Пока Джордж старательно отмеривал виски, царило тяжелое молчание. Оба знали, что это последняя монета Уилкотта, но не собирались поступиться принципами. Они были полны решимости получить с него максимум возможного.

Джордж подобрал монету, глянул на нее и небрежным щелчком отправил в кассу. Уилкотт со страдальческим выражением следил за манипуляциями Джорджа, отвернувшись от компаньонов. Потом вовсе прикрыл глаза.

Низкие двери бара распахнулись, пропуская девушку. Она нерешительно остановилась в пятне солнечного света, вглядываясь в полумрак помещения. Потом подошла к стойке.

– Доброе утро, мисс Хоган, – приветствовал ее Джордж. – Как ваш па?

– Будьте любезны, пинту шотландского, – ответила девушка, игнорируя вопрос.

Джордж наклонился и поставил перед девушкой бутылку виски. Протянув бармену банкноту, та рассеянно оглядела помещение, задержав взгляд на троих мужчинах, с напряженным вниманием рассматривавших ее.

Вздернув голову, она повернулась к Джорджу.

– Не могу же я весь день торчать здесь, – проворчала она. – Нельзя ли побыстрее шевелить своими сосисками?

Джордж положил деньги на стойку.

– Ах, мисс Хоган!.. – начал было он.

– Забудем это, – схватив бутылку и сдачу, она вышла из бара.

Трое, не спуская с нее глаз, словно стрелки компасов, повернули головы, провожая ее взглядами. Девушка распахнула дверь и исчезла в горячем полуденном мареве.

Наступило продолжительное молчание. Потом Фридман хрипло сказал:

– А ведь у нее ничегошеньки нет под платьем, вы заметили?

Уилкотт все еще пялился на дверь, словно надеялся, что девушка вернется. Затем нервно вытер потные ладони о шапку, лежащую на коленях.

– На месте Батча я бы ей шкуру спустил, – сказал Уилсон. – Маленькая шлюшка!

– А ведь у нее есть на что посмотреть, не так ли? Другой такой юбчонки не сыщешь в этой дыре, это уж точно.

– Угу, – Уилкотт с усилием оторвал взгляд от двери. – Видали, как она вошла? Встала в луче света – дескать, смотрите, вот она я! Придет день, и она нарвется как-нибудь на неприятности, помяните мое слово.

– Ее не надо ничему учить, – ухмыльнулся Фридман. – Она уже вполне созрела. Видал я ее как-то с одним инженером на поле.

Двое других рывком пододвинули стулья к столу, сблизив головы с головой Фридмана. Тот перешел на шепот, так чтобы Джордж не мог слышать историю, которую он собрался поведать друзьям. Джордж посмотрел на них, поколебался, но, чувствуя себя исключенным из разговора, пожал плечами и отошел к противоположному краю стойки, занявшись бокалами. «Да и вообще, – подумал он, – зачем мне лишние подробности о жизни дочери старого Батча Хогана. Он все еще очень опасен».

Длинная тень высокого худощавого человека протянулась от двери бара, заставив Джорджа резко поднять голову. Незнакомец стоял в дверях, придерживая створки. Потрепанная, засаленная шляпа, низко надвинутая на лоб, скрывала его глаза. Джордж, словно рентгеном, просветил его глазами. Отметив заношенный, в пятнах пиджак, вытертые на коленях брюки и пыльные, донельзя разбитые башмаки, он автоматически накрыл блюдцем бесплатную закуску. «Еще один проклятый бродяга», – подумал он.

Шаркающей походкой незнакомец подошел к стойке. Он осмотрел троих собутыльников, но те не замечали вошедшего, целиком поглощенные историей с девушкой. Джордж перегнулся через стойку и сплюнул в медную плевательницу, выразив тем самым свое отношение к вошедшему, затем вновь принялся протирать бокалы.

– Я Диллон, – медленным звучным голосом сказал вошедший.

– Да? – отозвался Джордж. – Никогда не слыхал о вас. Что угодно?

– Подай стакан воды, – все тем же звучным голосом сказал незнакомец.

– У нас воду не подают, – враждебно ответил Джордж.

– А вот мне ты подашь, – рявкнул Диллон. – Слышал, что я попросил, шпана? Воды!

Джордж протянул было руку, чтобы взять дубинку, но Диллон, сдвинув шляпу назад, в упор глянул на бармена.

– Только без глупостей, ясно? – рявкнул он.

Взгляд немигающих безжалостных глаз вызвал у Джорджа непроизвольную дрожь. Он отдернул руку, так как по природе был труслив. Он был силен как бык и частенько пускал в ход дубинку, если надо было выставить из бара какого-нибудь пьянчужку. Но этот бродяга был иным. Джордж интуитивно почувствовал, что с этим малым лучше не связываться.

– Вот ваша вода и убирайтесь к черту! – проворчал он, толкая бутылку в направлении Диллона.

Трое за столом прервали разговор о дочери Хогана и обернулись, глядя на незнакомца.

– Мой Бог! – воскликнул Фридман. – Еще один бродяга!

Джордж вспотел. Он пошел вдоль стойки, делая предостерегающие знаки Фридману.

Диллон отхлебнул из бутылки.

Присутствие двух компаньонов придало Фридману дополнительную отвагу.

– Этот малый воняет. Выстави его отсюда, Джордж.

Диллон поставил бутылку на прилавок и повернул голову к Фридману. Белое, словно гипсовое, лицо незнакомца неприятно поразило Фридмана. Почти не разжимая губ, Диллон прошипел:

– Вот таких-то жлобов и кончают ночью в темном переулке.

У Фридмана отваги поубавилось. Он отвернулся и заговорил с Уилкоттом.

В этот момент в бар вошел Эйб Голдберг. На вид ему можно было дать лет шестьдесят. Это был небольшого роста человек с большим крючковатым носом и острыми, проницательными глазами. Уголки губ загибались кверху, придавая ему вид добряка. Кивнув Джорджу, он заказал имбирное пиво. Диллон пристально посмотрел на него. На Эйбе была затрапезная жилетка, но ее пересекала толстая золотая цепочка. Он поймал взгляд Диллона и спросил:

– Вы чужой здесь?

– Вам-то какая забота, – проворчал Диллон, направляясь к двери, слегка приволакивая ногу.

Эйб посмотрел ему вслед, поставил бокал на прилавок и, догнав Диллона, тронул его за плечо, глядя снизу вверх.

– Если вы голодны, то не откажитесь зайти в магазин через дорогу. Моя жена накормит вас.

Диллон стоял, глядя на Эйба, и его холодные глаза внимательно изучали старика. Затем он кивнул.

– Что ж, я так и сделаю.

Трое за столом и Джордж наблюдали за его уходом. Фридман прокомментировал нервным голосом:

– Настоящий головорез! Не хотел бы я встретиться с таким в темном переулке.

Джордж вытер пот носовым платком. Он был рад уходу Диллона.

– С этим бродягой надо держать ухо востро, мистер Голдберг, – сказал он. – По всему видно, что это еще тот негодяй.

Эйб осушил бокал и покачал головой.

– Этот парень в порядке. Только немного голоден.

С этими словами он покинул заведение Джорджа, пересек улицу и вошел в свой магазин. Он не без причины гордился своим заведением, ибо это действительно был неплохой магазин. В универмаге Голдберга можно было найти почти все. Товары здесь, правда, были несколько дороже, но зато покупки было делать очень удобно. Все под одной крышей. Это избавляло покупателей от хождения по жаре, так что вполне закономерно Эйб несколько завышал цену. Эйб неплохо зарабатывал, но не транжирил деньги и не хвастал ими. Он просто помещал наличный капитал в банк, предпочитая помалкивать о том, сколько у него денег. Большинству людей Эйб нравился. Хитрый, как и многие люди его народа, он любил в торговле сам процесс, и если вы торговались достаточно долго и умело, то могли получить нужную вам вещь значительно дешевле. Заведение Эйба было единственным местом в городе, где можно было поторговаться в определении конечной цены товара. А иных людей хлебом не корми, дай только им поторговаться.

Эйб вошел в свой тихий, прохладный магазин, втянул носом разнообразие запахов и довольно улыбнулся. Его жена, чуть постарше его, протестующе качнула кудряшками при виде мужа. Это была толстая, вечно потеющая женщина, но Эйб очень любил ее.

– Голдберг, – сказала она, – что это еще за выдумка – посылать ко мне на кухню бродяг!

Эйб пожал узкими плечами и качнул головой.

– Этот малый был голоден. Что я мог поделать. – Он откинул барьер и прошел за прилавок. Маленькая ладонь похлопала упитанную руку жены. – Ты же знаешь, как это бывает. И нам ведь случалось жить впроголодь. Дай ему передышку, Роза, ладно?

Та кивнула головой.

– Вечно одно и то же. Бродяга за бродягой являются в этот город, и все они протаптывают дорожку к тебе. Ох, Голдберг, когда-нибудь это плохо кончится.

Ее добродушная улыбка восхитила Эйба.

– Ты суровая женщина, Роза, – сказал он, вновь похлопав жену по руке.

Диллон сидел на кухне, целиком сосредоточившись на еде, когда вошел Голдберг. Бродяга лишь исподлобья зыркнул на вошедшего, не поднимая головы, потом вновь принялся за еду. Эйб остановился, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, затем сказал:

– Вы кушайте, кушайте.

– А то, – с набитым ртом пробурчал Диллон.

В шляпе, по-прежнему надвинутой на глаза, с ножом и вилкой, казавшимися крошечными в больших волосатых лапах, Диллон произвел на Эйба соответствующее впечатление. Лишь бы только что-то сказать, Эйб спросил:

– Вы издалека?

Диллон поднял холодные глаза и несколько секунд изучал Эйба, затем буркнул:

– Порядочно.

Эйб пододвинул стул и осторожно опустил на него свое тщедушное тело. Положив на стол чистые маленькие руки, он поинтересовался:

– И куда вы направляетесь?

Диллон отломил от буханки кусок, тщательно вытер им тарелку, сунул его в рот и медленно прожевал. Затем отодвинул тарелку и откинулся на спинку стула, зацепив большие пальцы за пояс. Он по-прежнему держал голову наклоненной, чтобы Эйб не мог разглядеть его лицо.

– Чем дальше, тем лучше, – наконец произнес он.

– Как насчет пива? – спросил Эйб.

Диллон отрицательно качнул головой.

– Не употребляю.

Лицо Эйба прояснилось.

Парень мог выпить за его счет, но тем не менее отказался. Он снова спросил:

– Закурите?

– Не курю.

Из магазина внезапно донесся писк Розы. Эйб выпрямился, прислушиваясь.

– Что это стряслось с моей Розой? – удивился он.

Диллон никак не отреагировал на это замечание, ковыряя спичкой в зубах.

Эйб встал и вышел в торговый зал. Навалившись на прилавок, Уилкотт злобно уставился на Розу.

– В чем дело? – нервно спросил Эйб.

– В чем дело? – заорал Уилкотт. – Я тебе скажу, в чем дело, проклятый парх! Она не дает мне кредит, вот в чем дело!

Эйб кивнул головой.

– Все верно, мистер Уилкотт, – сказал он, бледнея. – Вы и так слишком много мне задолжали.

Уилкотт заметил страх Эйба и повысил голос:

– Дай мне то, что надо, если не хочешь получить в харю! – Он сжал кулак, еще больше наклонясь над прилавком, и замахнулся на Эйба. Тот поспешно отступил назад, сильно ударившись головой о стойку. Роза опять вскрикнула.

Диллон не спеша пришаркал из кухни в магазин. Он посмотрел на Уилкотта и процедил:

– Вали отсюда!..

Уилкотт был пьян. Кукурузное виски заставляло гореть его кровь, придавая храбрости. Он медленно обернулся.

– А ты не суйся не в свое дело, бродяга… – начал он.

Приблизившись, Диллон молниеносно выбросил вперед правую руку. Удар был точным и пришелся в самую середину лица. Уилкотт отпрянул, закрыв руками кровоточащий нос. Диллон равнодушно наблюдал за ним. Потом потер костяшки пальцев.

– Выметайся, – рявкнул он. – Проваливай ко всем чертям!

Боевой удар Уилкотта моментально испарился, и он вышел на подгибающихся ногах.

Роза и Эйб стояли не шелохнувшись. Руки маленького еврея нервно крутили пуговицы пиджака. Наконец он сказал:

– Вам не следовало бить его так сильно.

Ничего не ответив, Диллон двинулся к двери.

– Подождите, – остановил его Эйб. – Я полагаю, вы имеете право на вознаграждение.

– Обойдемся, – Диллон обернулся. – Мне нужно идти.

Роза дернула Эйба за рукав.

– Дай этому парню работу, Эйб, – сказала она.

Голдберг удивленно уставился на нее.

– Что, Роза… – начал он.

Диллон подозрительно наблюдал за ними. Ссутулившись, огромный и нескладный, он переводил взгляд с Эйба на Розу и обратно.

– Действительно, Голдберг, – продолжала Роза, – дай ему шанс. Тебе же все равно нужен помощник. Так почему бы не взять его сейчас.

Эйб боязливо посмотрел на Диллона.

– Конечно, – сказал он неуверенно, – ты права. Я действительно нуждаюсь в помощнике. Это верно. Что, если поговорить об этом?

Диллон заколебался, потом кивнул.

– Ну что ж, давай поговорим…

Мира Хоган шла по главной улице городка, сознавая, что приковывает к себе взгляды всех встречных мужчин и женщин. Даже негры прерывали свой монотонный труд и, боясь взглянуть прямо, посматривали искоса, опустив голову. Она шла, и высокие деревянные каблучки ее туфель выстукивали вызов окружающим. Мужчины раздевали ее глазами, а женщины провожали завистливыми взглядами. Мира шла, покачивая бедрами. Дешевое цветастое платье, обрисовывая упругие груди, плотно обтягивало крепкое, молодое тело.

В конце улицы группа неряшливо одетых женщин судачила о последних городских сплетнях. Женщины заметили приближение Миры и оборвали разговор. Пожилые, с расплывшимися телами, изношенными родами и непосильной работой, они безмолвно наблюдали за ней.

Приближаясь к ненавидящей ее толпе женщин, Мира напряглась. На мгновение ее походка утратила ритм. Деревянные каблучки застучали мягче. Ее самоуверенность не имела прочных корней. Все же она была слишком молода. Держаться уверенно в обществе старших стоило ей немалых усилий. Неуверенная улыбка появилась на ее полных красных губах. Когда она приблизилась, женщины зашевелились, словно выводок стервятников, и повернулись к ней сутулыми спинами, игнорируя ее приближение. Это было уже чересчур. Деревянные каблучки снова зацокали. С покрасневшим лицом, гордо подняв голову, она прошагала мимо.

Жужжание голосов сразу же возобновилось за ее спиной. Одна из женщин перекрыла общий шум, громко сказав:

– Уж я бы ей задала! Грязная шлюшонка!

Мира даже не обернулась, продолжая идти.

«Неряхи, – думала она. – У меня есть все, чтобы нравиться мужчинам, вот потому они и ненавидят меня».

Здание банка находилось в конце главной улицы. На его пороге стоял Клем Гибсон. Он заметил Миру и нервно поправил галстук. Управляющий банком, Клем Гибсон был заметной фигурой в городе. Он имел машину и менял рубашки дважды в неделю. Приостановившись, Мира одарила его улыбкой.

– Вы шикарно выглядите, мисс Хоган, – сказал Гибсон.

Такие речи нравились Мире. Как и всякая молодая девушка, она была падка на лесть.

– Да вы смеетесь надо мной.

Гибсон сверкнул линзами очков в роговой оправе.

– Зачем мне вас обманывать, мисс Хоган, я говорю это совершенно искренне.

Мира сделала движение, собираясь уходить.

– Приятно было с вами поговорить, – сказала она. – К сожалению, мне нужно бежать. Па ждет.

Гибсон спустился на две ступеньки.

– Я хочу вам предложить… То есть, я хочу вас спросить… – он запнулся, выдавая крайнюю степень смущения.

Мира смотрела, помаргивая длинными, загнутыми ресницами.

– Что вы хотите предложить?

– Мисс Хоган, а что, если мы с вами куда-нибудь съездим?

Мира покачала головой, раздумывая, с чего бы это Гибсон так расхрабрился. Поедешь, а затем его жена с лошадиным лицом поднимет такую заваруху. Он положительно не в себе. У Миры хватало благоразумия не иметь дел с женатыми мужчинами. У них только одно на уме, а Мира не собиралась подавать милостыню.

– Вряд ли па понравится такое, – сказала она. – Он не любит, чтобы женатые мужчины встречались со мной.

Гибсон отступил в замешательстве. Его лицо заблестело от пота.

– Действительно, – сказал он, – ваш па прав. Не говорите ему о моем предложении. Я и не подумал о последствиях.

Гибсон не без причины боялся Батча Хогана.

– Договорились, – благосклонно сказала Мира. – Я ему ничего не скажу.

Она пошла дальше, двигая ягодицами под тонким платьем. Он жадно смотрел ей вслед.

До дома путь был не близкий, и она была довольна, когда открыла калитку и ступила на дорожку, ведущую к низкой, полуразвалившейся лачуге. Остановившись у калитки, она со вздохом оглядела дом.

«Ненавижу это, – подумала она. – Ненавижу! Ненавижу!»

Неухоженная земля с несколькими чахлыми деревцами – вот и весь их сад. Двухэтажный деревянный дом, исхлестанный ветром и дождем и выбеленный солнцем, стоял как угнетающий символ бедности.

Она прошла по дорожке и поднялась на веранду. В тени крыши, подальше от солнца, сидел Батч Хоган, опираясь ручищами о тяжелую палку.

– Долго же я тебя ждал! – рявкнул он.

Она стояла, молча глядя на него, на разбитое и покореженное в сотнях поединков лицо, на ужасные глаза с желтыми пятнами в каждом зрачке, похожими на сгусток мокроты, на большую квадратную голову, нависшие брови и свирепый рот. Вид отца заставил ее затрепетать. Она вздрогнула, когда он сплюнул мокрый комок жевательного табака прямо ей под ноги.

– Так где тебя черти носили, может, ты мне ответишь? – вновь рявкнул он.

Она поставила бутылку виски на стол перед ним, положив рядом остатки денег. Неловкими пальцами он ощупал и пересчитал деньги, прежде чем сунуть их в карман. Потом встал и потянулся. Хотя он был и высокого роста, но казался коренастым из-за широченных плеч. Повернув лицо, он глянул в ее направлении.

– Зайди в дом, я хочу с тобой поговорить.

Она прошла в примыкавшую к веранде гостиную. Это было просторное, давно не убиравшееся помещение, полное пыльной, ветхой мебели. Хоган следовал за ней. Он шел крадущейся, кошачьей походкой, ухитряясь каким-то непонятным образом не натыкаться на стоящие предметы. Слепота не лишила его подвижности. Он был таким уже двенадцать лет. Сначала темнота душила его, но он отчаянно боролся с ней и, как и во всех других поединках, в конце концов ее одолел. Теперь мрак не был для него серьезной помехой. Он мог делать почти все, что хотел. Слух его был обострен и служил вместо глаз.

Мира хмуро стояла у окна, выводя носком затрепанной туфли узоры на пыльном полу.

Хоган подошел к буфету, нащупал стакан и налил порцию неразбавленного виски. Потом подошел к единственному мягкому креслу и уселся, согнувшись. Сделав большой глоток, он внезапно спросил:

– Сколько тебе сейчас лет? – два желтых невидящих глаза были устремлены на нее.

– Семнадцать.

– Поди сюда! – Он протянул огромную толстую лапу, но она не тронулась с места. – Если я подойду, тебе же будет хуже.

Она нехотя подошла и встала возле его колен.

– Ну что? – спросила Мира немного испуганно.

Его пальцы сжали ей запястье, прищемив мускул и заставив сжаться от боли. Свободной рукой он начал исследовать ее тело, словно фермер, который тычет пальцем в приглянувшуюся ему откормленную утку. Потом, отпустив ее, с ворчанием откинулся в кресле.

– Ты взрослеешь, – сказал он.

Мира отступила со слабым румянцем на щеке.

– Держи лапы подальше от меня!

– Сядь, – коротко рявкнул он. – Я хочу с тобой поговорить.

– Ужин готов, – сказала она. – У меня нет времени выслушивать твои нотации.

С невероятным проворством он вскочил с кресла и, прежде чем она успела отскочить, ударил по плечу ладонью. Он метил в голову, но неправильно оценил расстояние. Ошеломленная, она упала на четвереньки. Батч присел возле нее.

– Гордой стала, да? – зарычал он на дочь. – Думаешь, я тебе не указ? Зря так думаешь! Ясно? Может, я и потерял гляделки, но это мне не помеха. Так что лучше образумься!

Она медленно села, нервно ощупывая тело. Получить удар от Батча, это кое-что значило.

– По всему видно, ты пошла в мать. Я давненько за тобой приглядываю и слышу, что говорят люди. Ты уже льнешь к шпане. Как твоя ма. У этой грязной шлюхи вечно зудело. Ты выставляешь себя напоказ и распаляешь мужиков. Так вот, пора это прекратить, поняла! Если я тебя с кем-нибудь поймаю, ты получишь такую взбучку, что мало не покажется. Оставь парней в покое и сделай так, чтобы и они тебя оставили!

Мира с беспокойством слушала его.

– Ты спятил! – воскликнула она. – Я еще не гуляю с парнями.

Батч криво усмехнулся.

– Вот я и предупреждаю тебя, пока не начала. Ты созрела и готова начать. Рискни, но предупреждаю о последствиях.

Она поднялась с пола. «Тебе еще нужно поймать меня за этим», – подумала она.

– О'кей, а теперь пойди и сообрази что-нибудь поесть. Ты все поняла?

Она повернулась было к двери, но он схватил ее за руку и рванул назад.

– Ты все поняла?

– Да, да!

Батч похлопал по широкому ремню.

– Если я тебя накрою с парнем, то шкуру спущу.

Мира выдернула руку и, дрожа от гнева, вышла из гостиной.

К дому подкатил спортивный автомобиль, и из него вышли трое мужчин. Мира выглянула из-за двери и поспешила в свою комнату. Ее глаза блестели от возбуждения, на губах играла улыбка. Приехал Гарни со своим боксером-хвастуном. Сердце Миры трепетало при виде Гарни. Вот это парень!

Чуть наклонив голову, по выщербленной тропинке к дому шагал Сэнки. Его большие руки боксера расслабленно покачивались в такт шагам. Хэнк, его тренер, с тревогой наблюдал за ним. Он поймал взгляд Гарни и озабоченно кивнул. Но Гарни было не до забот тренера. Сэнки давно надоел ему. Мужчины остановились на веранде.

Батч вышел им навстречу.

– Давненько вас здесь не было, – сказал он. – Как идут дела?

Гарни сделал красноречивый жест в сторону двери. Сэнки не обратил на это внимание, но Хэнк согласно кивнул.

По всему было видно, что Батч рад их приходу.

– Садитесь, – пригласил он. – Как ваш парнишка, входит в форму?

Под прикрытием шума, производимого передвигаемыми стульями, Гарни проскользнул в дом. Он знал, где расположена спальня Миры. Без стука открыв дверь, он просунул голову вовнутрь. Мира в этот момент подкрашивала губы. На ней был только бюстгальтер и белые трусики. Она испуганно обернулась, увидев отражение лица Гарни в засиженном мухами зеркале.

– Убирайся отсюда! – крикнула она.

Гарни почувствовал, что у него пересохло во рту. Он шагнул в спальню и, закрыв дверь, прислонился к ней спиной. Гарни был верзилой со сломанным носом и большим ртом. Глаза его всегда немного бегали. Он крикливо, броско одевался в черные костюмы и красные либо желтые рубашки, повязывая яркий галстук. Себя он считал неотразимым.

– Ник… уходи! – встревоженно сказала она. – Старику это не понравится… прошу тебя.

Гарни обошел кровать и протянул руки к Мире. Она отскочила, глаза ее испуганно расширились.

– Если ты не уберешься, я закричу! – сказала она.

– Ну, честно, зачем так говорить… – Гарни теснил ее к стене. – Ты шикарно выглядишь. Я ничего такого не затеваю.

Его рука коснулась руки Миры, и та вдруг почувствовала слабость. Она бессильно прошептала:

– Не надо, Ник. Старик убьет меня.

– Не нужно беспокоиться о нем, – прошептал Гарни, обнимая ее, и его руки были как огонь на ее прохладном теле.

Раскаленное желание пронзило ее, стиснув внутренности железными пальцами. Она искала губами его губы, почти задушив его в объятиях. Гарни ухмыльнулся про себя.

– Мне нужно идти, – сказал он. – Но вскоре, как-нибудь ночью, мы встретимся. Тебе это придется по вкусу, верно?

На веранде Батч ощупывал Сэнки. Тот стоял, свесив голову на грудь, словно лошадь по дороге на живодерню.

– С ним ведь все в порядке? – встревоженно спросил Батч, глядя в направлении Хэнка.

– Конечно, – ответил тот, но голос его прозвучал не очень убедительно.

– Надеюсь, в поединке с Фрэнки меня не оставит удача, – пробормотал Сэнки.

– Мой Бог! – воскликнул Батч. – Да этот малый ничего не стоит. Ему не достать тебя!

– Хотелось бы этому верить, – неуверенно сказал Сэнки.

– Этой шпане не попасть в тебя даже горстью камней.

– А он и не будет кидать в меня камни, – Сэнки не понимал юмора. Он уселся на перила, по-прежнему не поднимая головы.

Батч обеими руками потер лысую голову и сказал:

– Давай прекратим этот дурацкий разговор. Когда начнется поединок, ты задашь этой шпане трепку. Будешь лупить его левой, пока не вышибешь мозги. Потом правой уложишь его на пол.

Сэнки промолчал.

Батч занервничал.

– Где Гарни? – неожиданно спросил он. – Он ведь с вами?

– Конечно, – поспешно ответил Хэнк. – Он возится с машиной. Она уже не та, что была раньше. Скоро он подойдет.

– Мне он нужен сейчас!

Хэнк спустился с веранды и закричал:

– Эй, Гарни, тебя зовет Батч!

– Ты чего так орешь? – с подозрением спросил Батч. – Он что, глухой?

Хэнк вспотел.

Гарни выбежал из-за угла лачуги. На лице его виднелись пятна помады Миры, но это не имело никакого значения, так как Батч не мог их видеть. Он был совершенно спокоен, когда поднимался по ступенькам веранды.

– Чем это ты занимался, черт возьми? – спросил Батч.

Хэнк быстро сказал:

– Я же говорил тебе, что он чинил машину.

Гарни криво усмехнулся.

– Правильно. Машина свое отъездила, это уж точно.

– Где Мира? – не успокаивался Батч.

Но Гарни был невозмутим. «Вот проныра», – подумал он.

– Как раз об этом я и хотел тебя спросить. У меня слабость к твоей дочке.

Батч пожевал нижнюю губу, сжав огромные кулаки.

– Оставь ее в покое, – проворчал он.

Гарни опять усмехнулся, и голос его звучал вкрадчиво.

– Какая муха тебя укусила, Батч? Ты же знаешь, девчонка не для меня. Мне подавай таких, которые понимают толк в жизни.

– О'кей, но Миру не трожь, – проговорил Батч.

Наступило продолжительное молчание, потом Хэнк спросил:

– Ты пойдешь на матч, Батч?

Батч, которому вновь напомнили о Сэнки, забеспокоился.

– Твой парень совсем не верит в себя, – сказал он Гарни.

Гарни закурил сигарету, бросив спичку в засохшую грязь.

– Он в порядке. Просто нервы шалят. Но это ничего не значит.

– Да? – Батч подался вперед. – Ты спятил! Я поставил деньги на этого парня. Он должен победить.

Сэнки беспокойно зашевелился.

– Хватит, – сказал он. – Неужели вам больше не о чем говорить?

Батч повернул голову в его сторону.

– Убери его отсюда! Погуляй вокруг дома. Мне нужно поговорить с Гарни.

Хэнк поднялся и кивнул Сэнки.

Они прошли по дорожке и сели в машину.

– Что за черт? – рявкнул Батч, наклоняясь. – Этот парень уже заранее видит себя на полу.

Гарни поскреб подбородок.

– А что я могу сделать? Фрэнки нагнал на него страху. Ты же знаешь его методы. Он действует Сэнки на нервы.

Батч вскочил на ноги, потрясая сжатыми кулачищами над головой.

– Трусливый шакал, – прошипел он. – Ты должен что-то сделать, Гарни. Я поставил слишком много денег на этого мерзавца, а теперь вижу, что сделал это зря. Говорю тебе, ты должен что-то сделать!

– Я сам поставил на него сотню, – сказал Гарни озабоченно. – Похоже, он малость перетренировался.

– У тебя имеется еще семь дней, чтобы спасти положение, – медленно произнес Батч. – Шевели извилинами.

Мира появилась на веранде. Ее взгляд был прикован к Гарни. Батч резко повернул голову.

– Что тебе здесь надо? – требовательно произнес он.

– Твой ужин готов.

Гарни встал.

– О'кей, Батч, я посмотрю, что можно сделать.

Осторожно ступая, он подошел к Мире и поцеловал ее. Поцеловал под самым носом у Батча, и Мира не посмела остановить его. Она так побелела, что он испугался, как бы девушка не потеряла сознание, и поддержал ее за локоть.

– Что ты делаешь? – настороженно спросил Батч, склонив голову и напрягая слух.

– Я ухожу, – Гарни ухмыльнулся. – Пока, Мира, заботься о своем па.

Он спустился по ступенькам, все еще улыбаясь.

Мира проскользнула на кухню. Ее сердце бешено билось. «Дурак сумасшедший! – думала она. – Устроить такое!» Она неподвижно стояла посреди грязной кухни, сжав руками грудь и закрыв глаза. Мысли ее были заняты Гарни.

Жители города проявили неподдельный интерес к Диллону. Эйб отметил, что торговля шла бойче, если тот находился в торговом зале. Женщины заходили посмотреть на него. Все уже знали, как он обошелся с Уилкоттом. А мужчина, обладающий таким ударом, должен обладать избытком пара. Такие мужчины всегда нравились жительницам Плэттсвилла. Они надеялись увидеть Кларка Гейбла, но глиноподобное лицо и глаза, лишенные выражения, пугали их. Они судачили о том, что, скорее всего, это нехороший человек, но тем не менее заходили снова и снова, чтобы еще раз взглянуть на него.