Глава 2

Эрни Клинг был поразительно похож на известного киноактера Ли Марвина, так что часто его на улице останавливали смущенные женщины и робко просили автограф. На что Клинг неизменно отвечал:

— Я подписываю только чеки, — и, грубо расталкивая их, шел дальше.

Жизнь он вел сибаритскую. В центре Вашингтона он приобрел небольшую квартирку — это был его штаб. Он вел жизнь вечно голодного, смертельно опасного тигра, который притаился в своем логове в ожидании очередного убийства. Он давно уже работал на мафию в качестве приезжего киллера. Время от времени он получал инструкции отправиться куда-нибудь в Мексику или Канаду и там убрать человека, который кому-либо мешает. За многие годы он создал себе репутацию надежного и высокопрофессионального специалиста. Работал он безупречно, следов не оставлял. Мафия часто поручала ему заказы частных лиц — богатая матрона хотела избавиться от осточертевшего мужа, богатый бизнесмен — от шантажировавшей его подружки.

"В виде одолжения, Эрни», — говорил обычно голос по телефону.

Такса Клинга была стабильной — сто тысяч баксов плюс накладные расходы, и, выполняя в среднем три-четыре заказа в год, он мог позволить себе жить, как ему нравилось. Деньги Клинг тратил на шмотки и шикарные рестораны. Женщины его не интересовали. В тех редких случаях, когда ему была нужна женщина, он обращался в солидную фирму, поставлявшую девушек по вызову.

Он предпочитал рыжеволосых, немного полноватых и вел себя с ними так, что, как ни бесчувственны они были, частенько доводил их до слез.

Человеческая жизнь, за исключением его собственной, не представляла для Клинга никакой ценности. Мужчины, женщины, дети были для него просто источником дохода — до тех пор, пока за это давали хорошую цену.

Негритянка, которая убирала его квартиру, стирала и готовила обед, заставила его задуматься о том, чтобы подыскать кого-то еще. Ему стало надоедать ходить куда-то ужинать каждый вечер. Клинг любил хорошо поесть и принадлежал к тем счастливцам, которые никогда не полнеют, сколько бы они ни ели. Ему был нужен кто-нибудь, кто вел бы его хозяйство, был бы совершенно надежен, не подслушивал, когда Клинг говорит по телефону, не гоготал, когда он отдыхает, и готовил бы ему приличную еду.

Через полтора года он повстречал Нго Ви — голодного паренька-вьетнамца в истлевшем свитере и залатанных джинсах. Парень обратился к нему с протянутой рукой, сказал, что три дня не ел. Клинг был благодушно настроен после великолепного обеда с большим количеством виски. Ему понравился юноша, несмотря на то, что он был грязен. Он был среднего роста, худой как щепка, с большими умными глазами.

Клинг сразу же нашел решение, оказавшееся впоследствии лучшим из тех, что он когда-либо принимал. Он завел Нго в небольшой вьетнамский ресторанчик, заказал еду и наблюдал, как тот насыщался с жадностью оголодавшего волчонка. Нго бросал на него смущенные взгляды, не понимая, кто этот высокий, седой, хорошо одетый человек, вид которого непроизвольно внушал уважение.

Проглотив несколько плотных вьетнамских блюд, Нго стал жевать медленнее. До сих пор этот высокий человек не произнес ни слова. Он курил, изучая Нго своими серыми пытливыми глазами.

Наконец, насытившись, Нго отвалился от стола и извиняющимся тоном произнес:

— Спасибо, сэр, вы очень добры. Не подумайте, что я гомосексуалист или наркоман. Просто не могу найти работу.

— Расскажи о себе.

История была простой и короткой. Мать его была вьетнамкой. Отец парня, сержант американской армии, сгинул без следа, как только узнал, что мать Нго забеременела. Средства к существованию она добывала, продавая горячие пирожки на улицах Сайгона. Потом вместе с потоком беженцев попала в Штаты. К тому времени Нго исполнилось шестнадцать. Некий американский католический священник научил его писать и читать по-английски. Нго был способным учеником и трудился до изнеможения. Когда он и его мать прибыли в Штаты, верили, что все будет хорошо, но жизнь их оказалась суровой до отчаяния. Мать нашла себе низкооплачиваемую работу в какой-то вьетнамской прачечной. Нго же никому не был нужен. Через год нищеты, видя, как мать надрывается, чтобы прокормить их двоих и заплатить за ту единственную комнату, которую им удалось снять, Нго понял, что эта ноша ей не по силам. Ничего не сказав матери, он ушел из дома. Через три дня, потеряв всякую надежду отыскать работу, он решил, что его жизни пришел конец.

Мысленно подытожив свои впечатления, Клинг решил, что из паренька получится прекрасный, преданный слуга, исполнительный и безропотный.

— Отлично, малыш, — сказал он. — У меня отыщется для тебя работенка.

Он вынул из бумажника две сотенных купюры и протянул их вьетнамцу вместе с визитной карточкой.

— Приведи себя в порядок, купи одежду и приходи по этому адресу послезавтра к одиннадцати.

Через несколько дней Нго уже был обучен всему, чего хотел от него Клинг. Он все схватывал на лету, как будто родился слугой. Ненавязчивый, он мгновенно появлялся, когда его звали, и сидел на кухне, когда Клинг занимался делами или говорил по телефону.

Квартира теперь была вычищена до блеска. Вскоре Клингу поручили срочную работу на Ямайке, и он оставил квартиру на попечение Нго, не задумываясь ни секунды. Он только сказал, что уезжает по делу недели на три.

Нго кивнул:

— Нет проблем, сэр. Все будет в полном порядке.

Клинг платил ему сотню в неделю, на всем готовом, и паренек уже смог отложить небольшую сумму. Когда Клинг уехал, Нго отправился навестить мать. Он рассказал ей о своей удаче и дал сотню долларов.

— Ты должен стать незаменимым, сын, поступи на кулинарные курсы, — посоветовала она. — А я научу тебя стирать и гладить.

Следуя ее мудрости, Нго поступил на вечерние курсы поваров. Мать научила его гладить дорогие и изысканные рубашки Клин-га. Он и этому научился быстро. Даже когда Клинга не было, Нго никогда не сидел в шикарной гостиной. Он либо учил английский на кухне, либо вечерами смотрел в своей спальне телевизор.

Вернувшись из «командировки», Клинг был приятно удивлен, когда Нго подал ему превосходный ростбиф. Надо ли говорить о том, какая в квартире была чистота.

— Слушай, малыш, — воскликнул Клинг, — из тебя вышел недурной повар!

— Благодарю вас, сэр. Я брал уроки. Что бы вы пожелали завтра на обед?

— Я оставляю это на твое усмотрение, если это будет так же вкусно. — Он извлек толстую пачку стодолларовых купюр, отсчитал три и бросил на стол. — Это тебе за работу. Ты заслужил это.

Когда Нго убрал со стола и удалился на кухню, Клинг закурил и удобно устроился в кресле. «Этот маленький ублюдок теперь у меня на крючке, — подумал он. — Боже, как я умно поступил, подобрав его. Это как раз то, что я всегда хотел».

Но только недели через две Клинг по-настоящему понял, какое сокровище приобрел.

Он отправился с друзьями в ресторан, оставив в квартире Нго и сказав, что вернется около полуночи и ждать его не надо. Для Нго это, разумеется, было немыслимо. Как бы поздно ни вернулся Клинг, Нго всегда поджидал его с кофе или охлажденными напитками.

Примерно в половине двенадцатого зазвонил дверной звонок. Нго открыл входную дверь и отлетел назад, получив сильнейший прямой в лицо. Захлопнув за собой дверь, в квартиру ввалился незнакомый верзила в обтрепанной спортивной куртке и засаленной шляпе. А в руке у него был автоматический пистолет 38-го калибра.

— Где Клинг? — рявкнул он. Нго поднялся с пола и смотрел на незнакомца не моргая.

— Его нет, сэр.

— А когда он вернется?

— Не знаю, сэр.

Верзила оглядел его и злобно оскалился:

— Стало быть, этот ублюдок перешел на мальчиков. Ладно, я подожду его, а ты прочь с глаз моих! Не лезь мне под ноги, и я тебя не трону.

— Слушаюсь, сэр. Может, желаете что-нибудь выпить?

Мужчина тяжело уселся в кресло лицом к входной двери.

— Тащи скотч.

— Да, сэр.

Нго подошел к бару, смешал виски с содовой и добавил кубик льда.

— Так вы любите, сэр?

— Знаешь, зачем я пришел, ты, маленький ублюдок? — спросил громила, отпивая глоток.

— Нет, сэр.

— Так вот, твой хозяин, эта сволочь Клинг, убил моего брата. За это я сегодня нашпигую свинцом его поганое брюхо. А теперь проваливай!

— Да, сэр.

Нго поклонился и тихо ушел на кухню.

Верзила поудобнее развалился в кресле и оглядел комнату.

«Этот подонок любит красивую жизнь, — подумал он. — Но сегодня ему придет конец. Как только он войдет, я его прикончу. — Он допил виски и злобно швырнул стакан об стену. — Здорово будет посмотреть на его физиономию, когда он увидит меня!»

Так он просидел около двадцати минут, пока не послышалось жужжание поднимающегося лифта. Тогда непрошеный гость выпрямился в кресле и нацелил пистолет на входную дверь. Щелкнул замок, в дверях показался Клинг, размякший после хорошего ужина.

— Стой, сука! — проревел верзила. — Я пришел расплатиться с тобой за брата!

Клинг спокойно вошел в комнату и захлопнул входную дверь ногой.

— Привет, Луи, — сказал он спокойно. — Не кипятись. — Он не отрывал глаз от направленного на него ствола. — Давай все спокойно обсудим.

Луи знал, насколько опасен Клинг. Он усмехнулся:

— Никакой болтовни, ублюдок! Ты получишь свое и можешь гореть в аду.

По мере того как дуло пистолета поднималось, Клинг, зная, что ему некому помочь, напряг все силы.

Луи не мог отказать себе в удовольствии позлорадствовать:

— Ты не оставил брату ни малейшего шанса! Он даже не узнал, кто его замочил…

Чьи-то пальцы стальной хваткой сомкнулись на его запястье. Луи заорал от страшной боли в руке. Пистолет выпал из его парализованных пальцев. Он почувствовал, что ему выкручивают руку. Стальные крюки впились в нерв, который посылал всему телу сигналы боли. Он не мог сопротивляться. Смутно осознав, что рука сломана, он завопил.

Клинг не шевелясь, спокойно наблюдал за ходом событий.

Минутой раньше Нго бесшумно, как тень, подкрался к Луи. Когда хрустнула кость, Клинг только слегка поморщился. Луи осел в кресле, теряя сознание, и застонал. Нго поднял выпавший из его руки пистолет. Он посмотрел на Клинга, который удивленно рассматривал его, понимая, что этот щуплый вьетнамец спас ему жизнь.

— Прикончить его, сэр? — спросил Нго.

— Ты серьезно хочешь пришить его, малыш? — Глаза Клинга расширились от удивления.

— Да, сэр. Он оскорбил меня.

— Что ж, валяй, если хочешь. Да, подожди, не здесь. Нам не нужна грязь в квартире, правда?

— Нет, сэр. Я думал сделать это в гараже.

— Давай оттащим его туда.

Луи смутно чувствовал, что его куда-то несут и спускают в лифте. Он продолжал стонать, обессилев от боли. Они втащили его в просторный подземный гараж, рассчитанный на три сотни машин.

— Здесь, — указал Клинг.

— Да, сэр.

Киллер смотрел на вьетнамца слегка озадаченный.

— Тебе уже приходилось убивать, малыш?

— Да, сэр. Жизнь в Сайгоне всему научит. Чтобы выжить, надо уметь постоять за себя.

Нго подошел к ворочающемуся на полу Луи.

Клинг, как завороженный, смотрел, как Нго хладнокровно приставляет ствол к виску Луи и нажимает спусковой крючок. Эхо от выстрела — и в гараже снова стало тихо.

— Неплохой выстрел, малыш, — одобрил Клинг. — Дай мне пистолет.

Он обтер рукоятку носовым платком и, опустившись на колени рядом с телом, вложил пистолет в руку убитого.

— Вот так, малыш. Теперь идем спать.

— Да, сэр. Чашечку кофе, сэр, или чего-нибудь выпить?

Клинг весело заржал:

— Да, парень, тебе цены нет. Ты спас мне жизнь, и я этого не забуду.

— Вы тоже спасли мне жизнь, сэр, — тихо сказал Нго, — я тоже этого не забуду.

Когда они поднимались в лифте в квартиру, Клинг спросил:

— Что ты сделал с ним?

— Ах, это!.. В теле полно нервов. Надо только знать, где нажать. Наступает паралич от боли.

Клинг надул щеки.

— Так он оскорбил тебя?

— Да, сэр. Он полил грязью вас и меня. Клинг почесал в затылке.

— Так что тебе пришлось убить его, а?

— Да, сэр.

Дверь лифта открылась, и они вошли в квартиру.

— Кофе, сэр, или выпить?

— Нет, иди спать, малыш, и спасибо тебе. Нго поклонился:

— Доброй ночи, сэр.

Когда он ушел, Клинг подошел к большому окну и посмотрел вниз на вереницу машин. Он понимал, что нашел не только прекрасного слугу, но и незаменимого партнера, такого же безжалостного и хладнокровного, как он сам.

Нго Ви лежал, совершенно расслабившись в своей удобной кровати, уставившись взглядом на полосу света от ночника на потолке. Мысленно он вернулся сейчас на восемь лет назад, к годам, когда они жили в Сайгоне в страхе и неопределенности. Он думал о своей матери, которая целыми днями сидела под палящим солнцем на улице, окруженная котелками с различными вьетнамскими блюдами. Рядом с ней горела маленькая жаровня, чтобы подогревать пищу.

Проходя мимо, тяжело нагруженные крестьяне останавливались и покупали у нее еду. Часто около нее на корточках в кружок сидело до десятка пожилых вспотевших мужчин. Они платили ей несколько мелких монет за маленькую порцию пищи.

К концу дня, возвращаясь домой, в их крохотную комнатушку, она была счастлива, если ей удавалось выручить сумму, равную четырем американским долларам. Остатки еды в ее бидонах доставались Нго и ей самой.

Нго тогда было тринадцать лет, и он усердно постигал все, чему учил его американский священник. Вечерами он прибегал в маленькую приемную старого доктора Чи By, специалиста по иглоукалыванию. У доктора раньше была обширная практика, но теперь, когда его руки стали от старости дрожать, он растерял своих пациентов.

Чи By было 89 лет; это был крохотный, высохший старичок с высохшей белой бородой. Нго убирал его приемную и маленькую, похожую больше на шкаф операционную. Чи By был одинок, любил поболтать и, видя интерес мальчика, стал показывать ему подробные изображения человеческого тела, где были нанесены вены и нервные окончания.

— Так часто люди без всякой надобности проливают кровь, — говорил Нго старик. — Один человек хочет убить другого. Что он делает? Он берет пистолет или нож. Если бы он знал то, что знаю я, ему нужно было бы всего лишь сжать эту или другую вену, и человек был бы мертв. Точно так же, если кого-то нужно проучить, можно прижать это нервное окончание, и человек почувствует невыносимую боль. — Рассказывая это, он указывал на схемы.

Прочитав вежливое недоверие на лице Нго, он сказал:

— Дай мне твою руку. Нго послушался.

— Вот здесь нерв, — показал Чи By. — И теперь я легонько нажму на него… Так…

Нго почувствовал, как острая боль пронзила его руку и поднялась в мозг. Он весь передернулся от боли.

— Видишь? Если бы я нажал со всей силой, ты бы уже был в агонии.

Нго был в восторге, и с тех пор каждый вечер слушал и впитывал в себя знания старого доктора, пока не стал сам хорошо разбираться в способах умертвить человека или причинить ему боль. Это было не пустое любопытство. В жизни Нго была одна проблема, и теперь, научившись искусству старого доктора, Нго знал, как ее решить.

Последние три субботних вечера, когда он возвращался от доктора, его подкарауливал Вон Пу, крепко сложенный парень, и требовал у Иго его заработок. Старый доктор платил Нго за уборку два доллара в неделю. Зная, что Вон Пу может искалечить его, Нго подчинялся и, придя домой, говорил матери, что деньги у него украли. Мать смотрела на него в отчаянии. Без этих двух долларов с чем она пойдет на рынок? Ведь ей нужно было пополнять запасы для своего жалкого ресторанчика.

И в следующую субботу Вон Пу поджидал его со злобной усмешкой. Нго быстро отскочил и бросился бежать по длинной темной аллее. С гневным воплем Вон Пу кинулся за ним. Зная, что легко может перегнать хулигана, Нго остановился, как только заманил своего врага в достаточно темное, укромное место. Вон Пу с рычанием подбежал к нему.

— Отдавай деньги! — закричал он. — А то я сверну твою ублюдочную рожу на твой ублюдочный затылок!

В тусклом свете луны Нго увидел протянутую вперед руку. Его пальцы сомкнулись на нервном окончании, и Вон Пу завизжал, упав на колени. Нго бросился на него, как куница, сжимая пальцами жизненно важный кровеносный сосуд. Через несколько секунд Вон Пу был мертв.

С тех пор Нго без проблем приносил матери заработанные два доллара и спрашивал себя, а что бы она сказала, если бы узнала, как он разделался с вором.

Он держал свои познания в тайне от всех. Это знание было слишком ценным, чтобы делиться им с кем бы то ни было.

За последующие два года Нго дважды приходилось прибегать к убийству, чтобы защитить свою мать от домогательств. Это было очень просто. Каждого из этих двух мужчин он выследил, набросился на него в уединенном месте и с легкостью убил.

Теперь же, когда этот верзила вломился в квартиру и сказал Нго, что он собирается сделать, Нго понял, что его нужно убить. Справиться с ним было бы очень легко, но Нго понимал, что хозяину не понравится, если человека убьют у него в квартире.

Нго всегда думал о Клинге как о своем «хозяине». Для него он был готов на что угодно. Тем не менее он застрелил этого верзилу, поскольку даже перед хозяином он не хотел обнаруживать смертоносную ловкость своих пальцев.

Прожив с Клингом довольно долго, Нго уже понял, чем зарабатывает деньги его хозяин. То, что он был наемным убийцей, нисколько не беспокоило Нго. Это просто образ жизни, сказал он себе.

Что ж, теперь его хозяин знал, что он тоже убийца. Как знать, подумал Нго, может быть, хозяин найдет его еще более полезным.

Он выключил свет и мирно заснул.

Дня через два, вечером, когда Клинг отдыхал после отлично приготовленного бифштекса под соусом со сливками и перцем, раздался телефонный звонок. Хозяин снял трубку.

— Да, — сказал он.

— Это ты, Эрни? — спросил мужской голос.

— Да, если какой-нибудь сукин сын не напялил мою рубаху.

Смешок.

— Это Лаки Лукан. Клинг скривился:

— А, спец по богатым старухам… Так? Снова смешок на том конце линии, весьма принужденный.

— Ладно, так чего тебе?

— Ты все еще работаешь?

— Конечно.

— Похоже, есть крупное дело. Но это нужно обсудить. Тебя это интересует?

— Деньги меня всегда интересуют.

— Какая у тебя сейчас такса, Эрни? Дело серьезное, все должно быть очень грамотно и аккуратно.

Клинг закурил, раздумывая. Он не шибко доверял этому жиголо.

— Ну, если так, то не меньше трехсот штук, плюс текущие расходы.

— Побойся Бога, Эрни! Это много.

— Может быть. Но это будет качественная работа, а она требует времени и труда. Я человек состоятельный и в работе не нуждаюсь. Ну, что ты скажешь? Тебе решать, Лаки!

Подумав, Лукан ответил:

— Черт с тобой, продолжим. Ты не можешь через пару дней прилететь в Парадиз-Сити?

— Это на юге Майами? Оплатишь все расходы — прилечу.

— Хорошо, я должен проконсультироваться. Если твои условия будут приняты, я забронирую тебе номер в «Звездном». Это мотель, где я сам остановился. Идет?

— Номер на двоих, Лаки. У меня появился партнер. — И не слушая протестов Лукана, Клинг повесил трубку.

Чарлз Смит был у Джемисонов одновременно и управляющим и дворецким. Он служил у них со дня свадьбы. Это был долговязый, лысеющий мужчина около шестидесяти лет с худыми щеками и огромным носом, который прежде всего бросался в глаза на его лице. Обожая Шеннон, Смит терпел Джемисона, который не обращал на него внимания. Все трудности ведения хозяйства ложились на плечи Шеннон и Смита.

Каждое утро, ровно в восемь, когда Джемисон спускался к завтраку, Смит уже ждал его. На завтрак, как всегда, подавался апельсиновый сок, поджаренная ветчина, тосты, мармелад и кофе.

— Доброе утро, — сказал Смит, когда Джемисон спустился в столовую. Внимательно взглянув на лицо хозяина, он определил, что Джемисон был явно не в духе.

Джемисон что-то буркнул, сел за стол и стал просматривать финансовые газеты, которые Смит всегда клал так, чтобы до них удобно было дотянуться.

Смит подал ветчину и налил кофе. Он наблюдал постепенный распад брака Джемисонов, и это огорчало его.

Шеннон уехала несколькими минутами раньше. Как обычно, она отправилась к утренней мессе. Когда хозяйка вернется, Смит получит распоряжения от нее насчет ленча и обеда. Накануне, поздним вечером, он слышал, как Джемисон крайне грубо разговаривал с Шеннон. Встревожившись, Смит подошел ближе к дверям. Он прислушался и услышал слова Шеннон: «Если хочешь официально разъехаться, скажи мне, но развода я тебе не дам». Смит поспешно вернулся в свою комнату. Он считал, что подслушивать — тяжкий грех.

Он понимал, что хозяин мечтает о наследнике, но понимал и то, что хозяйка делает все возможное для этого. Все же это было очень печально, и Смит сочувствовал обоим.

— Смит! — резко сказал Джемисон, разрезая ветчину на маленькие ломтики. — Закажите у Херца напрокат машину к 10.15.

Удивленный, Смит наклонил голову:

— Слушаюсь. Что-нибудь еще, сэр?

— Нет! Позаботьтесь о машине. — И Джемисон сосредоточился на еде.

Позавтракав, Джемисон отправился в кабинет, прихватив с собой толстую пачку утренних газет. Смит, слегка озадаченный, позвонил в агентство Херца и попросил прислать «мерседес» в четверть одиннадцатого.

Джемисон устроился в рабочем кресле и кивнул своим мыслям. Сегодня он планировал с утра встречу с Луканом; разумеется, он не собирался отправляться в мотель на своем «роллс-ройсе», по номеру которого — SJ1[1] — легко было определить его владельца.

Убирая со стола, Смит увидел, что вернулась Шеннон. Он торопливо прошел в кухню и приготовил простой завтрак: стакан апельсинового сока, два поджаренных ломтика хлеба и вишневый джем.

— Доброе утро, мадам, — сказал он, входя в гостиную. — Надеюсь, вы хорошо спали?

Шеннон стояла у широко распахнутого окна, доходившего до пола. Услыхав его голос, она обернулась.

Смит был потрясен тем, какой измученной она выглядела. Было видно, что она плакала. Она была бледна, под глазами темные круги.

— Благодарю вас, Смит, — сказала она безразлично и направилась к маленькому столику. — Вы пунктуальны, как всегда.

Смит поставил поднос.

— Что готовить сегодня к ленчу и на обед?

— Ничего, Смит, — сказала она, присаживаясь к столу. — Для меня — легкий салат. Мы не будем обедать дома.

Поклонившись, Смит двинулся было к двери, но потом остановился.

— Простите, мадам, но, как я понимаю, вы сегодня играете Сен-Санса в концерте? Шеннон удивленно взглянула на него:

— Да, в малом зале. А откуда вам известно?

— Раз мистер Джемисон не обедает дома, я бы очень хотел присутствовать на концерте.

На лице Шеннон вновь отразилось удивление.

— Вот уж не знала, что вы интересуетесь музыкой, Смит.

— Уже много лет, и когда было возможно, я посещал ваши выступления. У меня есть билет на сегодняшний концерт. Могу ли я на него пойти или я буду нужен мистеру Джемисону?

— Мистер Джемисон будет обедать в клубе. Послушайте, Смит, вы могли бы поехать со мной на концерт. Кстати, вы поможете мне с виолончелью. Будьте готовы, скажем, к семи.

Смит поклонился.

— Вы доставите мне огромное удовольствие, мадам. — Он снова направился к двери и снова остановился. — Вы позволите мне некоторую вольность, мадам?

— Я считаю вас самым лучшим, Смит. И своим другом. Мы знаем друг друга уже восемь лет.

Смит поклонился.

— И я всецело привыкла на вас полагаться.

— Я хотел бы, чтобы вы знали, мадам: я всегда к вашим услугам.

Он поклонился еще раз и вышел из комнаты.

Шеннон отодвинула поднос с завтраком, закрыла лицо руками и заплакала.

Тед Конклин, шофер Джемисона, отошел в сторону, держа в руках тряпку и любуясь до блеска начищенным «роллс-ройсом».

Конклин был высококлассным шофером, закончил специальную школу шоферов «Роллс-ройс». Он тоже поступил на службу к Джемисонам, когда они поженились.

Это был крепко сложенный мужчина, невысокого роста, лет сорока пяти. Светловолосый, с добродушным, полным лицом, он был хорошим другом Смита. Он жил в удобной трехкомнатной квартирке над гаражом на пять машин и предпочитал сам себя обслуживать и редко общался с остальной прислугой. В «ролле» Тед был просто влюблен. Он часами возился с ним, чистил, полировал, регулировал двигатель, проверял сигнализацию. Он понимал, что делает лишнюю работу, но она ему нравилась.

Конечно, он занимался и «кадиллаком» Шеннон, и «порше», но сердце его целиком принадлежало «роллсу».

— Привет, Чарли, — сказал он, увидев приближающегося Смита. — Ну, разве он не красавчик?

Смиту давно надоело, что Конклин восхищается машиной.

— Хорош, хорош. Ты у нас мастер. Но мистер Джемисон велел передать, что ты ему сегодня утром не нужен. Я заказал для него машину у Херца, — сказал Смит, преподнося эту новость так легко, как мог.

Конклин вскипел:

— Он что, никуда не едет? — Он был разочарован. — На кой ему прокатная тачка? А как же «ролле»? Или «порше»? Они ему уже не подходят?

Идя к гаражам, Смит тоже размышлял, что значит это странное приказание. Будучи человеком проницательным, он решил, что машины Джемисона, обе имевшие номера SJ1, слишком приметны. Джемисон явно собирался ехать куда-то, где он не хотел быть узнанным. Смит изложил свою догадку Конклину. — Видать» что так. Ладно, это его дело. Значит, я свободен?

— Наверное, но он, правда, ничего не сказал о вечере, так что далеко не отлучайся.

— Вот так всегда, — проворчал Конклин. — А я мог бы провести весь день на пляже.

— Я постараюсь выяснить планы Джемисона на вечер.

— Узнай, Чарли, будь добр. Там на пляже одна киска продает мороженое, так мне кажется, что она давно на меня глаз положила. Может, мне чего и обломится.

— Тед, — понизив голос, сказал Смит, — а ведь у хозяев плохи дела… в смысле семейной жизни… Только держи язык за зубами. Я слышал, как вчера вечером Джемисон опять настаивал на разводе.

— Вот уже два года все идет к этому, — ответил Конклин. — А жаль! Понять-то его, конечно, можно. Наследник нужен. Имей в виду, мне нравится она и не нравится он, но когда у человека столько добра, ясное дело, он хочет сына.

— Но она не собирается давать ему развод.

— У католиков это запрещено.

— Да. Я слышал, она предлагает ему разъехаться.

— Это ему ничего не даст. Ему нужна другая женщина, которая родила бы ему сына. Он захочет жениться на ней. Все чин чином.

— Да, все дело только в этом.

Оба печально поглядели в сторону огромного дома, за стенами которого не было счастья. Затем Конклин сказал:

— Не могу представить, чтобы мистера Джемисона устроил такой ответ. Он жестокий сукин сын.

— Миссис Джемисон — преданная католичка. Ему придется согласиться с таким ответом. Я думаю, для нее лучше всего было бы упаковать вещи и уехать. Она оформила бы раздельное проживание, и пусть он делает, что хочет.