Глава 1

При температуре ниже нуля и с тротуарами, заваленными снегом, Нью-Йорк стал для меня невыносим. Я тосковал по солнцу. Уже два года как я не был в Парадиз-Сити, и теперь мне хотелось отдохнуть в комфорте в роскошном отеле “Спаниш-Вэй” — лучшем отеле на побережье Флориды.

Я продал в Нью-Йорке пару рассказов, а мой последний роман стоял третьим в списке бестселлеров в течение шести месяцев, так что о деньгах я мог не беспокоится. Глядя в окно на серое небо, падающий снег и людей далеко внизу, копошившихся как муравьи на ледяном ветру, я потянулся к телефону.

Телефон — чудо удобств. Тебе приходит в голову какая-нибудь мысль и телефон превращает ее в реальность, конечно при условии, что у тебя есть деньги. У меня они были, поэтому через несколько минут я уже говорил с Жаном Дюлеком — управляющим отеля “Спаниш-Вэй” в Парадиз-Сити. Еще через несколько минут за мной зарегистрировали номер с балконом, освещенным солнцем десять часов в день и выходящим на океан.

Тридцатью шестью часами позже я прибыл в аэропорт Парадиз-Сити, где меня ожидал сверкающий белый “кадиллак”, который доставил меня в легендарный отель, обслуживающий только пятьдесят гостей, с каждым из которых обходятся как с очень важной персоной.

Первую неделю я провел безмятежно, загорая на солнышке, болтая с девочками и переедая, потом я вспомнил про Эда Барни. Два года назад я познакомился с этим толстым, обрюзгшим от пива портовым бродягой, перебивающимся случайными заработками, и он дал мне идею для книги. Барни называл себя человеком, который держит ухо к земле. Чего он не знал о закулисных махинациях, преступлениях, сексуальной жизни и грязи за фасадом Сити, и знать не стоило.

Я спросил у Дюлека, здесь ли еще Барни.

— Конечно. — Он улыбнулся. — Парадиз-Сити без Барни все равно, что Париж без Эйфелевой башни. Вы найдете его, как обычно, или в “Таверне Нептуна” или рядом с ней.

И вот, после превосходного отеля, я отправился в вонючий торговый район с его толпой обвешанных фотокамерами туристов, с рыбаками и рыбацкими лодками — одно из самых живописных местечек на побережье Флориды.

Я нашел Эда Барни сидящим на причальной тумбе перед захудалой “Таверной Нептуна”. Он по-прежнему был одет в поношенный грязный свитер и заляпанные жирными пятнами брюки, в которых я видел его при нашей первой встрече. Кто-то, вероятно, он сам, залатал свитер и сделал это очень неумело. С пустой пивной банкой в огромной ручище он сидел, похожий на что-то, выброшенное волнами на берег и разбухшее от воды, а вокруг кипела толпа туристов. Сказать, что Эд Барни знавал лучшие дни, значило бы больше, чем признать очевидный факт. Глядя на него теперь, всякому было ясно, что он просто должен был знать лучшие дни. Дюлак говорил мне, что Барни одно время держал школу подводного плавания и был умелым аквалангистом. Его погубило пиво. Огромный, вспухший, с лицом, почерневшим за годы, проведенные под флоридским солнцем, с плешивой головой и с маленькими голубыми глазками, неустанно высматривающими возможность заработать деньгу, он сидел как стервятник, поджидающий добычу.

Он заметил меня.

По тому, как он выпрямился, подобрал брюхо и швырнул в воду пустую банку, я понял, что он узнал меня. Он смотрел на меня как человек, заблудившийся в пустыне, смотрит на желанный оазис.

— Привет, Барни, — сказал я, останавливаясь рядом. — Помните меня?

Он кивнул и его маленький рот изобразил улыбку.

— Да, конечно, я вас помню. У меня хорошая память. — В его глазах появилось любопытство. — Вы — мистер Кемпбелл, писатель.

— Верно наполовину. Писатель, правильно, только зовут меня Камерон, — сказал я.

— Угу .. Камерон, помню. Если я что умею, так это запоминать лица. Я рассказал вам про алмазы Эсмальди, так?

— Было такое.

Он почесал волосатую руку.

— Вы написали об этом книжку?

Я отрицательно покачал головой. Не такой уж я простофиля.

— Ну, ладно, а история была хорошая. — Он опять почесался, потом посмотрел на дверь, ведущую в кабак. — Я всегда держу ухо к земле. Хотите послушать что-нибудь новенькое?

Хотите расскажу про марки Ларримора? — Он смотрел на меня пристально, испытующим взглядом.

— Марки, что может быть нового о марках? — спросил я.

— Угу, хороший вопрос. — Он засунул руку под свитер и почесал живот. — Вы разбираетесь в марках, мистер? Я признался, что нет.

Он кивнул и вынул руку.

— Я тоже не разбирался, пока не услышал про марки Ларримора. У меня есть контакты, у меня есть друзья газетчики, которые любят поговорить. Даже копы любят, поговорить, а я слушаю. — Он потер тыльной стороной ладони по обветренным губам. — Хотите послушать об этом?

Я сказал, что марки меня не интересуют.

Он кивнул.

— Правильно. Меня они тоже не интересовали, но тут особый случай. Пошли, выпьем пива. — Он тяжело поднялся на ноги. — Кроме меня никто не знает всей истории целиком, а я получил ее, держа ушки на макушке, а рот на замке. Давайте потолкуем. — Он двинулся через толпу, как бульдозер через усыпанную камнями площадку. Люди или отступали с его дороги, или отлетали, словно сшибленные грузовиком. Я следовал за ним, зная, что он думает о пиве, а когда Эд Барни думает о пиве, он не обращает внимания ни на кого, кроме человека, который платит по счету.

Сэм, чернокожий бармен, лениво протирал стаканы, когда мы вошли в бар, и едва он завидел меня, как его глаза загорелись. Он не только узнал меня, но и понял, что на следующие несколько часов ему обеспечен сбыт огромного количества пива, плюс чаевые.

— Добрый вечер, мистер Камерон, сэр, — сказал он, сияя улыбкой, — давненько вас не видели. Рад снова встретить вас в наших краях, сэр. Что вам подать?

— Два пива, — сказал я и пожал руку, потому что здесь это принято.

Барни уже пристроил свою тушу на скамейке у окна и оперся локтями на грязный стол. Я сел напротив Барни. Мне были известны его привычки. Он не любил торопиться. Прежде чем начать рассказ, ему нужно утолить жажду. Он пил медленно и спокойно, но не отрывал губ от стакана, пока тот не опустел. Потом он поставил стакан, вытер губы рукой и испустил долгий, тихий вздох.

Мне не пришлось подзывать Сэма. Он уже ставил на стол второй стакан пива.

— Знаете, мистер, когда доживешь до моего возраста, — сказал Барни, — пиво становится большим утешением. Было время, когда я бегал за женщинами. Теперь они для меня ничего не значат, но вот пивом я, можно сказать, живу. — Он тронул пальцами свой нос, расплющенный на пол-лица. — Если бы не женщины, у меня теперь не было бы такой сопатки. Ее муж застал нас врасплох, а он умел драться. — Он покачал головой и протянул руку за стаканом. — Мне еще повезло, что он разбил кулак об мою физию, иначе мне пришлось бы много хуже.

Я отхлебнул пива и закурил сигарету. Наступила пауза, во время которой я пытался представить себе, как выглядел Барни в дни своего процветания. Задача оказалась непосильной для моей фантазии.

— Как поживает мистер Дюлек? — спросил Барни. — Я не видел его уже пару недель.

— У него все хорошо, — ответил я. — Он сказал мне, что Сити без вас все равно, что Париж без Эйфелевой башни. Барни ухмыльнулся.

— Он джентльмен, я не часто это говорю, большинство здешних богатеев и слова-то “джентльмен” не поняли бы. — Он осушил стакан до половины и задумчиво посмотрел на меня. — Хотите послушать про русские марки Ларримора, мистер?

— Что в них такого интересного?

— Все, что стоит миллион долларов, должно быть интересно, — твердо сказал Барни. — Хоть убейте, не пойму, как кусочек раскрашенной бумаги может стоить так дорого. Пока я не разузнал все насчет этих марок, я не понимал толком, что с ними делают. — Он подался вперед и ткнул пальцем, величиной с банан, в моем направлении. — Знаете ли вы, что некоторые люди за границей используют марки как капитал для бегства? Знаете ли, что некоторые вкладывают деньги в марки, чтобы избежать подоходного налога? Знаете ли вы, что некоторые полйзуются марками вместо иностранной валюты?

Я ответил, что слышал обо всем и что тут общего с человеком по фамилии Ларримор?

— Это долгая история, — сказал Барни. — Я могу рассказать вам ее на тех же условиях, как в прошлый раз, конечно, если вы хотите ее послушать.

Я притворился равнодушным, заявив, что марки меня не интересуют.

Он допил пиво и постучал по столу. Он мог не трудиться, потому что Сэм, облокотившись на стойку, следил за каждым глотком. Он быстро подошел, со стуком поставил еще один стакан пива и унес пустой.

— Я вас понимаю, — сказал Барни. — Вас не интересуют марки, потому что вы ничего о них не знаете. Про эту историю можно написать книжку. Вот что я вам скажу: если бы я умел писать, то не отдавал бы ее вам. Я написал бы ее сам, но поскольку я не умею писать, мы можем заключить сделку. Что скажете?

Я ответил, что приехал отдыхать, делать мне нечего, и я готов послушать.

В его маленьких глазках появилось испытующее выражение.

— Те же условия, как в прошлый раз?

— Условия? Какие условия?

Он не колебался. Может он не запомнил мою фамилию, но он определенно запомнил, что вытянул от меня в обмен за свой прошлый рассказ.

— Пива, сколько захочу, еда и пара баксов в уплату за истраченное время.

— Идет, — и я расстался с двадцатью долларами. Он убрал деньги в задний карман и подал знак Сэму.

— Жалеть не будете, мистер. Есть хотите?

Я ответил, что нет.

Он недоверчиво покачал головой.

— Когда подворачивается случай поесть, мистер, надо есть. Никогда не знаешь, когда сможешь поесть снова.

Я обещал запомнить его слова.

Наступило молчание, затем Сэм принес трехэтажный рубленый шницель, сочившийся жиром. Он поставил его перед Барни, смотревшим на еду с довольной ухмылкой. Мне шницель показался не более аппетитным, чем утонувшая кошка.

Барни принялся жевать, а я ждал. Он не спешил. Покончив со вторым слоем шницеля и допив пиво, он откинулся назад, вытер губы запястьем и приготовился рассказывать.

— В этой истории с марками замешана уйма народу, — сказал он. — Чтобы дать о них представление, я начну с Джо Лака и его дочки Синди. Потом расскажу вам про Дона Эллиота. — Он замолчал и взглянул на меня. — Помните Дона Эллиота?

— Кинозвезду? Барни кивнул.

— Он самый. Вы видели хоть одну из его картин?

— Он не в моем вкусе. Он ведь, кажется, подобрал план Эррола Флиппа, — фехтование, драки и больше ничего.

— Можно и так сказать, но у него были почитатели. Он сделал шесть фильмов и все они принесли ему кучу денег. — Я уже несколько лет не слышал его имени. Что с ним случилось?

— Все по порядку, мистер, дойдет и до этого. Я хочу представить вам все дело в правильной перспективе. — Барни бросил нетерпеливый взгляд на Сэма, наливающего пиво в стакан. — Шаг за шагом. Не все сразу. Чтобы вы поняли ситуацию, я должен рассказать эту историю по-своему.

Я ответил, что не возражаю, и не пора ли начинать?

— Я начну с Джо Лака и его дочки Синди, потому что они играют важную роль в краже марок. — Он лукаво посмотрел на меня. — Ручаюсь, вы даже и не слыхали, что эти марки стоимостью в миллион долларов были украдены?

Я возразил, что если бы и слышал, то мне на них наплевать. Барни нахмурился. Он хотел создать драматическое настроение, а я реагировал на это не так, как ему хотелось.

— До кражи дойдем позже. — Он сделал паузу, чтобы наброситься на третий слой шницеля, который успел превратиться в отвратительную массу застывшего жира. Пожевав, он уселся поудобнее на скамейке, положил огромные ручищи на стол и наклонился ко мне. Я видел, что он, наконец, готов начать.

— Джо Лак, так вот, удачи у Джо только и было, что в фамилии, — начал он. — Он был ширмачом. — Барни сделал паузу. — Вы знаете, что такое ширмач, мистер?

Я сказал, что ширмач — это человек, который шарит по чужим карманам и крадет все, что в них находит.

— Совершенно верно. Джо был мелким карманником. Если он набирал сотню долларов за неделю, а такое случалось редко, он уже считал себя Генри Фордом. Джо всегда думал и действовал как мелюзга, но это было ему на пользу, потому что копы не интересовались такой мелюзгой. Многие карманники замахиваются широко и скоро попадают за решетку, но только не Джо. Он даже не был на заметке. Так вот, мистер Кемпбелл, нужно иметь в виду, что Джо ..

Я решил, что лучше всего выяснить вопрос раз и навсегда и, прервав его, напомнил, что меня зовут Камерон.

— Правильно .. Камерон, ага. — Он почесал кончик носа, поерзал и продолжал: — Как я говорил, Джо был неплохой малый. Можно даже сказать, отличный малый. И я с ним ладил. Когда у него случались лишние деньжата, пусть даже такое бывало не часто, он всегда был готов угостить приятеля пивом. Я хочу дать вам представление о Джо: высокий, тощий, с густыми седеющими волосами. У него было одно из тех непримечательных лиц, которые видишь каждый день на любой людной улице, лицо, которое не запомнишь, на которое не посмотришь во второй раз; он всегда носил неряшливый серый костюм и потрепанную соломенную шляпу. Ему было примерно 50 лет. Он женился молодым и его жена умерла при рождении ребенка, девочки, которую он назвал Люсинда. Насколько я слышал, Джо всегда не ладил с женой, поэтому эта потеря не слишком его огорчила. В Синди он не чаял души. Он дал ей хорошее образование и не скрывал от нее, чем он занимается. Синди его обожала, и как только окончила школу, стала его партнером. Он обучал ее всем трюкам и к восемнадцати годам она стала такой же умелой карманницей, как он сам, и этим многое сказано. Летом они работали в Нью-Йорке, но когда приходила зима, они переезжали сюда. Работы здесь хватало, но они ограничивались мелочью, жили прилично, однако не стремились разбогатеть. — Он помолчал, глядя на пиво в своем стакане, потом продолжал: — Я опишу вам Синди. В возрасте двадцати лет она была поразительной девушкой. В свое время я повидал немало девушек ее возраста, но ни одна из них не шла в сравнение с Синди. Она была высокой, в отца. Светлые волосы, фигура такая, что уличное движение останавливалось, а ноги ее вызывали столкновение машин. Ее красота беспокоила Джо. Он знал, что рано или поздно появится мужчина, и он потеряет дочку. Эта мысль стала кошмаром для Джо. Он просто не мог представить себе жизнь без нее. Лет до двадцати Синди не интересовалась парнями. Она могла выбрать кого угодно, но не хотела.Разъезжать вместе с Джо, шарить по карманам, наводить уют в доме как будто удовлетворяло ее. Джо молил бога, чтобы это длилось подольше, но знал, что сам себя обманывает.

Чтобы дать вам представление об их жизни, скажу вам вкратце, как они проводили день. Вставали поздно и за кофе обсуждали сегодняшнее меню. Они любили хорошо и недорого поесть — за счет магазинов самообслуживания в районе. Джо придумал хитрый способ обеспечить себя всем необходимым не только задаром, но и без риска. Он изготовил легкую корзинку овальной формы с открытым верхом, которую Синди привязывала к животу. Поверх она надевала платье, которое носят беременные женщины, готовящиеся в первый раз родить. Опираясь на руку отца, подкрашенная так, чтобы казаться бледной, она выглядела вполне соответственно этой роли. Это не только помогало им всюду проходить без очереди, но и усыпляло подозрения, пока Синди совала в корзину лучшие куски мяса и все необходимое для хорошего обеда, загораживаемая тощим телом Джо от любопытных глаз. Дело шло гладко и незаметно и обеспечивало их бесплатными продуктами. Затем они возвращались домой, и пока Синди готовила ленч, Джо читал вслух из газеты казавшиеся ему интересными места. После ленча они разделялись. Синди работала по магазинам, а Джо по автобусам. Они встречались снова около пяти часов, набрав достаточно денег для того, чтобы пообедать в ресторане и еще отложить на черный день. Потом они смотрели телевизор, пока не наступало время ложиться спать, а следующий день был повторением предыдущего. Такую жизнь не назовешь интересной, но она их устраивала.

Барни кивнул Сэму, который как раз поставил перед ним очередной стакан.

— Пришла пора переезжать сюда. Они сняли маленькое бунгало на Приморском бульваре — ничего особенного, но им оно нравилось, поскольку, как я уже говорил, они не стремились к роскоши. Они приезжали, устраивались и начинали привычную жизнь.

Барни умолк и отхлебнул пива.

— Но эта поездка в Парадиз-Сити обернулась совсем иначе. Удача начала изменять Джо. То, чего он боялся, случилось. Синди влюбилась. — Барни пальцем провел по тарелке и сунул его с набравшимся на нем жиром себе в рот.

Я спросил его, не хочет ли он еще один шницель.

— Не сейчас, спасибо, может быть, чуточку попозже, — ответил он. — Ну, так вот. Синди влюбилась и на сцене появляется Бин Пинка. Хотя ему было только двадцать шесть лет, но он уже был уголовником-ветераном. Он специализировался в кражах со взломом и мог справиться почти с любым замком, системой сигнализации или с охраной. Он прилично зарабатывал, ездил на “ягуаре”, много путешествовал и не задерживался долго на одном месте, так что полиция нескольких штатов не могла его поймать. Беда в том, что Бин не умел беречь деньги. Как только какой-нибудь скупщик краденого расплачивался с ним, он моментально тратил деньги на одежду, шикарную жизнь и девочек. Он был по-своему красив: высокий, стройный, с жестким и порочным выражением. Он носил длинные волосы, как нынче принято, и тратил уйму денег на чудные шмотки, какие любят носить молодые парни. Он приехал сюда, желая осмотреться. Не секрет, что в Сити полно людей, у которых денег больше, чем мозгов, а виллы набиты по самые потолки всяким ценным барахлом.

До приезда сюда он работал в Майами, но ему не повезло. Выходя из номера отеля с драгоценностями одной старой вдовы, он напоролся на гостиничного детектива. Он оглушил его В драке он обронил ящичек с драгоценностями, но ему удалось унести ноги. Он знал, что детектив даст копам хорошее описание его внешности и поэтому переехал сюда.

Синди приметила его, когда он покупал галстук в одном из лучших магазинов Сити. Она подумала, что он настоящий красавчик, но это не помешало ей полезть за его бумажником. Видимо было в нем что-то такое, что помешало ей сосредоточиться, потому что он почувствовал, когда ее пальцы скользнули в его задний карман.

Он обернулся и улыбнулся ей. Они посмотрели друг на друга и тот непонятный механизм, который зовут любовью, сработал в ней. Она вернула ему бумажник с вежливым выражением и приняла его предложение выпить прохладительного. Они болтали до вечера, когда Синди спохватилась, что ей следовало быть дома час назад. Это привело ее в панику. Она не только несколько часов проговорила с этим красивым парнем, но и пренебрегла работой и ничего не заработала. Когда она объяснила это Бину, тот рассмеялся и дал ей двадцать баксов, сказав, что хочет увидеться с ней завтра. Бин был пресыщен девушками, но что-то в Синди зацепило его. Я не говорю, что он влюбился, как влюбилась в него она, но она понравилась ему больше, чем другие девушки, которых он знал, и он хотел снова встретиться с ней.

Синди согласилась встретится с ним в “Лице”, где они могли поплавать и поговорить. Она не скрывала, чем они с отцом зарабатывают на жизнь. Бин веселился от души и намекнул, что и сам занимается уголовным рэкетом, хотя не стал вдаваться в подробности. На Синди большое впечатление произвел “ягуар”, в котором он уехал. Он не только красивый, занятный и волнующий мужчина, думала она, но и богатый.

Когда Синди вернулась домой, Джо сразу заметил, что с ней что-то случилось, в ее глазах появилось мечтательное выражение, свойственное девушкам, когда они влюбляются в какого-нибудь мужчину.

Сколько раз я видел это выражение, когда был молод, но вы бы удивились, как и я, что Джо умел замечать такие признаки и на него словно дунуло холодным ветром, хотя у него хватило соображения не задавать никаких вопросов. В течение следующих шести дней Синди и Бин встречались ежедневно и, в конце концов, без памяти влюбились друг в друга.

Тогда Синди решила, что пора сообщить все Джо. Она боялась разговора, но это следовало сделать. Она не могла и дальше обманывать его. Объяснив все это Бину, она попросила его встретиться с ее отцом. Сначала Бин отказался, но Синди упрашивала, и желая угодить ей, он пожал плечами и согласился.

— Будь с ним поприветливее, Бин, — сказала Синди. — Он был мне прекрасным отцом. Приходи завтра в полдень, это даст мне время подготовить его.

— Ладно, ладно, — равнодушно сказал Бин. — Приду. Не сделал бы этого ни для одной куколки, но для тебя сделаю исключение.

По тому, как нервно вела себя Синди, вернувшись домой, Джо понял, что ему сейчас сообщат новость. У него было шесть дней, чтобы привыкнуть к мысли, что Синди, наконец, влюбилась. Он снова и снова повторял себе, что это было неизбежно, и решил вести себя осторожно, чтобы не потерять ее. Вероятно эта щенячья любовь долго не протянется, но он сомневался в этом. Он решил, что остается только одно: проявить понимание, притвориться, что он счастлив за Синди, и надеется, что парень оправдает ожидания Синди и не разочарует ее. Мысль о том, что остаток своих дней он проведет в одиночестве, подавляла его, но он понимал, что должен смириться. Если удастся убедить Синди не спешить с браком, он так и сделает, но будет очень осторожен.

После ужина вместо того, чтобы включить телевизор, Джо спокойно спросил:

— О чем ты задумалась, малышка? Хочешь мне что-нибудь сказать?

— Да, папа, я познакомилась с одним парнем. Джо кивнул.

— Такое случается со всеми, вот и с тобой тоже. Если ты счастлива, счастлив и я, но уверена ли ты в нем? Синди подошла и обняла его.

— Я боялась тебе говорить. Думала, ты рассердишься.

— Чего тут сердиться? Такой девушке, как ты, нужен муж. — Джо выдавил улыбку. — И потом, я хочу стать дедушкой. Я люблю детишек. Когда свадьба?

Синди широко раскрыла глаза.

— Мы пока не собираемся жениться. Мы просто хотим быть вместе, развлекаться .. Господи, да мы и не хотим детей, во всяком случае пока.

Джо подавил вздох облегчения:

— Но ведь вы думаете когда-то пожениться, малышка? — Мы об этом не говорили. — Синди нахмурилась. — Мы просто хотим весело пожить. Джо кивнул.

— Ну, расскажи мне о Нем. Он выслушал хвалебную речь Синди с отчаянием в сердце и с лицом, светящимся притворным интересом.

— Он птица высокого полета, — завершила она свой рассказ. — Он не сказал каким именно рэкетом он занимается, но это наверняка что-то крупное. Он потрясающе одет, ездит в “ягуаре” и не жалеет денег. Он понравится тебе, папа, я уверена.

Джо сказал, что надеется на это. Потом, помолчав немного, спросил, есть ли у Бина прошлое.

— Прошлое? Что ты хочешь сказать? — Синди выпрямилась.

— Ну, знаешь, известен ли он копам, сидел ли когда-нибудь?

— Я уверена, что нет. Конечно, нет! Он слишком умен, чтобы попадаться.

— Вот и хорошо. — Джо поколебался, потом продолжал: — Нам надо быть осторожными, малышка. До сих пор мы не имели дела с копами. Чем крупнее человек работает, тем опаснее с ним связываться.

— Я не понимаю тебя! — Синди еще никогда не говорила с отцом таким резким тоном. Джо внутренне съежился.

— Я ничего такого не хотел сказать, малышка. Просто нам нужно вести себя осторожно.

— Мы и так осторожны. Не понимаю, при чем здесь Бин. Говорю же тебе, он продувной малый.

Долгий опыт мелкого уголовника научил Джо, что как раз такие неизменно попадаются, но он смолчал. Ему оставалось только надеяться, что их связь долго не протянется.

Когда Синди сообщила, что завтра Бин придет к ленчу, Джо сказал, что очень рад.

Барни навалился на стол, ища взглядом Сэма. Он указал на свой огромный живот и засемафорил бровями.

— Если вы не возражаете, мистер, — сказал он, — я возьму еще один шницель.

Встреча Джо и Бина прошла лучше, чем они оба ожидали. Джо изо всех сил старался понравиться Бину, зная, что Синди прислушивается к каждому его слову и следит за каждой переменой в выражении его лица. В Бине было нечто, произведшее глубокое впечатление на Джо: его самоуверенность, решительный огонек в серых глазах и угадывавшаяся в нем жестокость показали Джо, что перед ним не какой-нибудь мелкий жулик. Кроме того, он понял, что Бин как будто искренне привязан к Синди и это понравилось ему — по крайней мере его обожаемую дочку не бросят, только позабавившись с ней.

К своему удивлению, Бин нашел Джо хорошим собеседником, сообразительным и остроумным человеком, и отнюдь не строгим отцом.

Изысканный ленч очень удался. После еды Бин посадил их в свой “ягуар” и повез в горы, подальше от переполненного народом побережья, и приложил все старания, чтобы Джо не чувствовал себя третьим лишним.

Около четырех часов Джо, который с удовольствием рассказывал Бину о своей жизни, описывая любопытные случаи, происходившие с ним, сказал, что ему пора отправляться на работу.

— А ты устрой себе выходной, малышка, — добавил он, обращаясь к Синди. — Повеселись с Бином.

Они вернулись в город и высадили Джо возле автобусной станции. Когда они отъехали, Синди с возбужденным ожиданием взглянула на него.

Он улыбнулся ей.

— Славный старикан, — сказал он. — Мелюзга, но он мне понравился. — Он положил ладонь на руку Синди. — Мы трое отлично поладим.

Так и вышло. Через неделю Джо предложил Бину поселиться вместе с ними в бунгало. Поразмыслив, Джо решил, что чаще будет видеть Синди, если Бин станет жить с ними, и, кроме того, ему не хватает мужских разговоров. Поколебавшись, Бин согласился. Он начинал беспокоиться о своем финансовом положении. Он остановился в скромном отеле, но в Парадиз-Сити даже скромные отели обходятся недешево. Скоро придется пойти на дело, говорил он себе. До сих пор он наслаждался обществом Синди, стараясь отогнать от себя мысль, что встреча с гостиничным детективом нагнала на него страху. Он решил подальше обходить отели. Надо выпотрошить одну из этих вилл, о которых он столько слышал. Поэтому, когда Джо предложил ему занять одну из пустующих спален и вносить в общий котел двадцать долларов в неделю, Бин, проверив свой бумажник и убедившись, что в нем остались последние полсотни, согласился.

И все же, хотя его расходы теперь уменьшились, Бин сознавал необходимость браться за работу. Он был чужаком здесь и отсутствие связей усложняло дело. Зная, что Джо и Синди приезжали сюда в течение последних трех лет, он решил поговорить с Джо и узнать, не может ли тот подсказать ему, с чего начать.

И вот каким-то утром, когда Синди готовила ленч, а двое мужчин сидели в тени дерева в маленьком саду, Бин небрежно спросил, не знает ли Джо надежного барыгу в Сити.

— Барыгу? Их здесь несколько. — Джо покачал головой. — Я не назвал бы их надежными. Лучший барыга — Клод Кендрик. Ему принадлежит большой антикварный магазин в шикарном районе, но он занимается только крупными делами. Он поставляет антиквариат и современное искусство большинству здешних богачей, но принимает и “горячий товар”. Смотря, конечно, что ему предложат. Дай ему что-нибудь первоклассное и он возьмет это, но с мелочью он не связывается. Мелочь принимает Эйб Леви, у которого лавка всякого барахла для туристов, но он плохо платит. Все-таки, по-моему, Эйб Леви самый подходящий для тебя человек. — Джо задумчиво посмотрил на Бина. — Ты задумал провернуть дельце?

— У меня кончаются деньги, — хмуро сказал Бин. — Да, мне придется пойти на дело.

Это был удар для Джо, хотя он постарался не подать виду. Из того, что рассказывала ему Синди, у него сложилось впечатление, что Бин набит деньгами и теперь известие о его затруднительном положении привело Джо в более чем унылое настроение.

— Послушай, Бин, — заговорил он, — ты не натвори глупостей ..

Сердитое выражение, вдруг появившееся на лице Бина, заставило его умолкнуть. Впервые Джо увидел оборотную сторону характера Бина, и это тоже было для него ударом.

— Глупостей? Не понял, — повторил Бин. — Когда я что-нибудь делаю, у меня идет все как надо.

— Само собой, — поспешно сказал Джо, — но теперь ты в Парадиз-Сити, Бин. Здесь все по-другому. Как в закрытом магазине, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

Бин удивленно уставился на него.

— Как где?

— У здешних ребят все организовано, — пояснил Джо извиняющимся тоном. — Посторонних не очень-то привечают. Бин выпрямился и его взгляд стал жестким.

— Вот как? А я, значит, посторонний?

Джо нервно зашевелил изящными длинными пальцами.

— Наверное, да, Бин. Ребята не потерпят, если ты начнешь работать самостоятельно.

— Ну и что они сделают, если я все-таки начну работать здесь?

Джо провел пальцами по своим густым, седеющим волосам.

— Насколько я знаю, они оповестят копов, а копы здесь настоящий динамит, Бин, будь уверен. Их дело оберегать живущих здесь богачей и, поверь мне, они свое дело знают.

Бин закурил новую сигарету. Он задумался, а потом спросил уже не таким агрессивным тоном:

— Так как же мне втиснуться, Джо? Лицо Джо приобрело печальное выражение.

— Это трудно, но ты поговори с Эйбом. Скажи ему, что ты из наших и вежливо спроси, чем он может тебе помочь. Другого способа нет, Бин. Если Эйб-откажет, значит все. Ты не сможешь работать в Сити. Если ты станешь действовать без согласия Эйба, копы наверняка зацапают тебя.

— В Майами у меня никогда не бывало никаких помех, — сердито сказал Бин. — Что за город такой, черт его подери.

— Тогда прими совет от старика, — сказал Джо. — Живи здесь и работай в Майами. Отсюда не так уж далеко. Ты можешь провести там пару дней, провернуть дельце и вернуться сюда.

Бин покачал головой.

— В Майами сейчас для меня слишком жарко, — угрюмо заявил он. — Если работать, то только здесь. Джо тревожно заерзал на стуле.

— У тебя неприятности?

— Неприятности? Нет, но у копов там есть мое описание. Я не могу туда вернуться. — Бин поднял голову, глядя в голубое небо. — Скажу тебе одну вещь, мне осточертела такая жизнь, Джо. Как только я разживусь деньгами, сразу их трачу или проигрываю. Я хочу провернуть дельце, которое сразу обеспечит меня на три — четыре года, хочу жениться на Синди, хочу купить домик где-нибудь здесь на побережье и поселиться там вместе с вами. Мы с тобой будем удить рыбку, разговаривать… Мне будет хорошо с Синди и с тобой, потому что ты мне нравишься, Джо. Я не хочу, чтобы ты жил отдельно. Мы уже говорили об этом. Когда нам с Синди захочется побыть наедине, я дам тебе знать и ты поймешь, потому что ты сообразительный мужчина. Так мы сможем жить все вместе припеваючи.

Джо не верил своим ушам. Именно об этом он мечтал и молился. У него на глаза навернулись слезы и ему пришлось достать платок и притвориться будто он чихает.

— Но сперва нужно провернуть крупное дело, — прошептал Бин, не заметив волнения Джо. — Какая-нибудь мелочь не годится. Пятьдесят тысяч, не меньше. Только как, черт подери, найти такое дело?

Пятьдесят тысяч долларов! — Джо тревожно выпрямился в кресле.

— Послушай, Бин, это какие-то ребячьи фантазии. Пять-десять кусков! Тебя могут посадить на пятнадцать лет. Выбрось-ка ты это из головы! Или ты думаешь, что я хочу, чтобы моего зятя упекли в тюрьму на пятнадцать лет, а?

Бин уставился на него холодным и отсутствующим взглядом. Ему незачем было выражать свои мысли словами. Бин отнесся к нему с дружеским презрением, и Бин знал, что перед ним человек, который живет и думает как мелюзга и останется таким навсегда.

Синди подошла к открытой двери, ведущей в гостиную.

— Еда на столе, — позвала она. Когда мужчины встали, Бин спросил:

— Где найти Эйба Леви?

Лавка Эйба Леви располагалась в торговом рацоне, неподалеку от причалов, где останавливались суда ловцов губок и крабов. Лавка была одним из привлекательных для туристов мест Сити. В ней имелось все, от чучела змеи до черепахового гребня, от стеклянных “алмазов” до изделий местных индейцев, от каноэ до старинного ружья, из которого застрелили какого-то генерала во время войны с индейцами. У Леви продавалось все, что только можно было вообразить.

Набитая товаром просторная, тускло освещенная лавка обслуживалась четырьмя привлекательными девушками из племени семинолов, одетых в национальные костюмы. Леви держался за кулисами в своем маленьком, убогом офисе, хотя и получал немалый постоянный доход от продажи своего товара, еще больше он зарабатывал на краденном, скупаемом у местного ворья.

Эйб Леви был высок и худ, с лысеющей головой, крючковатым носом и глазами столь же невыразительными, как бутылочные пробки.

Он оценивающе смотрел на Бина, сидевшего перед его старомодным столом-бюро, и то, что он видел, не нравилось ему. Он не любил красивых мужчин. Он вел дела с воровской мелкотой Сити, представители которой неизменно выглядели неряхами и далеко не красавцами. Высокий, загорелый незнакомец, в безукоризненном костюме и возмутительном галстуке, и его самоуверенность, вызывали у Эйба инстинктивную враждебность.

Бин сообщил, кто он такой и сказал, что подыскивает дело. Эйб слушал, поглаживая крючковатый нос костяшками тощих пальцев, бросая на Бина быстрые взгляды и сразу отводя глаза.

— Если мне что-нибудь подвернется, — закончил Бин, — согласны ли вы принять у меня товар? Эйб не колебался ни минуты.

— Нет.

Безаппеляционный тон и враждебное выражение собеседника разозлили Бина.

— Как вас понимать? — прорычал он. — Ведь это ваш проклятый бизнес, разве не так?

Эйб остановил на нем свои глаза-пробки.

— Это мой бизнес, но я не веду дел с посторонними. Вам здесь нечего искать. Попытайте счастье в Майами. Они принимают чужаков, мы — нет.

— Неужели? — Бин подался вперед, сжимая кулаки. — Если вам не нужен мой товар, найдутся и другие. Эйб продолжал поглаживать нос.

— Молодой человек, не надо, — сказал он. — Здешняя лавочка открыта только для своих. У нас хватает людей и без посторонних. Поезжайте в Майами, но не пробуйте работать здесь.

— Спасибо на добром слове. Я буду все равно здесь, — сказал Бин, покраснев под загаром. — И кто же мне помешает?

— Копы, — ответил Эйб. — Местные копы понимают, что без какого-то количества преступлений в Сити не обойтись. Они мирятся с этим, но не станут мириться с появлением нового лица. Кто-нибудь даст им знать о появлении новичка и о том, что у него слишком большой аппетит. Через несколько дней этого новичка или выставят из Сити, или засадят за рещетку. Послушайтесь моего совета: вам здесь нечего делать. Поезжайте в Майами. Отличный город для молодого человека вроде вас, только не начинайте здесь никаких историй.

Несколько минут Бин смотрел в упор на высокого еврея и ему вдруг сталь ясно, что старик дает ему по-своему хороший совет. Он покачал плечами и встал.

— Ну, что ж, спасибо, — сказал он. — Я подумаю. — И, повернувшись, он прошел через лавку к выходу, игнорируя индейских девушек, которые многообещающе строили ему глазки, и вышел на жаркую, солнечную набережную.

Впервые в жизни он чувствовал себя неуверенно и испытывал назойливый страх перед скорым безденежьем. Он не хотел уезжать из Сити. Но что же делать? Он понимал предупреждение, когда получал его. Эйб Леви зажег перед ним красный сигнал.

Медленным, неохотным шагом он направился к своему “ягуару”.

Глава 2

Толстая, немолодая блондинка в сопровождении мужчины, который мог быть ее мужем, вошла в бар. Они забрались на табуреты у стойки и заказали виски со льдом. Мужчина, нескладный и плешивый, одетый в охотничью куртку и жеванные брюки цвета хаки, снял две дорогие на вид камеры, висевшие у него на шее. Он посмотрел по сторонам и его взгляд остановился на Барни, который уминал третий слой второго рубленного шницеля.

Он подтолкнул локтем толстую блондинку, которая повернула голову и уставилась на Барни выпученными бледно-голубыми глазами. Эта женщина ухитрилась втиснуть свои огромные бедра в огненно-красные шорты. Мне казалось, что при первом неосторожном движении шорты лопнут по всем швам. Ее необъятный бюст обтягивал легкий свитер с узором из оранжевых кругов на белом фоне.

— Один из местных типов, Тим, — произнесла она громким шепотом. — Чудной город. Шагу не ступишь, не встретив что-нибудь занятное.

Лицо Барни отразило плохо скрытое самодовольство.

— Знаете, мистер Кемпбелл, леди обращает на меня внимание, — сказал он. — Мистер Дюлек прав. Я привлекаю туристов. Он наставил свой толстый палец мне в грудь. — Спорю на никель: перед тем, как эта парочка уйдет, хмырь захочет меня сфотографировать.

Я ответил, что пари принято, и не пора ли ему продолжить свою историю?

Барни кивнул.

— Да, ладно, про Джо, Синди и Бина вы знаете. На время покинем их и Бина с его мрачными перспективами. Он мог бы, конечно, перебраться в Джексонвиль и попытать удачи там, но ему втемяшилось в голову провернуть одно крупное дело, после которого можно будет устроиться где-нибудь с Синди, по крайней мере, на пару лет, прежде чем начать подыскивать что-нибудь новое, и он знал, что помимо Майами, есть единственный город — Парадиз-Сити, где одна быстрая, безопасная кража может принести добычу на пятьдесят тысяч долларов. Видя, что толстуха по-прежнему пялится на него, Барни зашевелил бровями и плотоядно ухмыльнулся ей. Она поспешно отвела взгляд и, наклонясь близко к мужу, зашептала.

— Немного застенчива, — сказал Барни. — Погодите. Сейчас подойдут фотографировать. — Не дождавшись ответа от меня, он продолжал: — Теперь расскажу про Дон Эллиота. Вы видели его во многих фильмах: высокий, хорошо сложенный парень, красивый, темноволосый и с тем сексуальным выражением, перед которым большинство женщин не может устоять.

Когда Эррол Флипп откинул копыта, понадобился киноактер на его место. У “Пасифик Пикчерс” был контракт с Эллиотом и они сообразили, что если его хорошенько натаскать, он способен заменить Флиппа и Фербенкса-старшего. Как вы сами сказали, актер слабый, зато мастер фехтовать и драться. У его агента, Сола Льюссона, хватило смекалки оговорить для него процентное участие в доходах после третьего фильма, и Эллиот стал грести деньги напропалую. — Барни сделал паузу, чтобы доесть остаток шницеля. — Это вечная история с кинозвездами. У них комплекс неполноценности. Понимате, о чем я говорю? — Он уставился на меня маленькими, рассчетливыми глазками. — Им кажется, что если они не будут жить на широкую ногу, все станут считать их дешевкой. Им обязательно надо иметь большие машины, шикарных женщин, большие дома, плавательные бассейны. Эллиот был такой же.

Он приехал в Парадиз-Сити и построил виллу на холме, и в этой вилле, мистер Кемпбелл, было все, будьте уверены. Я слышал, она стоила полмиллиона баксов. Может это и преувеличение, а может и нет. Вилла не такая уж большая, но чего в ней только не было! Один из моих дружков-газетчиков писал о ней статью и показал мне кое-какие фотографии. — Барни медленно и глубоко вздохнул. — В ней имелось все, что только может вообразить человек. Четыре спальни, четыре ванных и гостиная, в которой помещалось две сотни человек, не наступая друг другу на ноги, обеденный зал, плавательный бассейн, комната для игр, сауна, садовый очаг, на котором можно было жарить целую тушу — словом все. У Эллиота даже был свой кинозал. Три машины: “ролле”, “альфа” и гоночная “порше”. Он любил компанию, и его тоже любили. Богатые придурки, которые живут здесь, принимали его у себя, а он принимал их. Его фильмы приносили огромные доходы. Казалось, его жизнь обеспечена, но, как часто случается, везенью пришел конец.

В этот момент толстуха и ее невзрачный муж допили свои стаканы и слезли с табуреток. Барни посмотрел на меня и подмигнул, потом выпрямился, охорашиваясь, разглаживая мятый свитер.

Толстуха с мужем вышли из бара, не взглянув на него, и исчезли в толпе на набережной. Наступила длинная пауза, затем я мягко напомнил ему, что он должен мне никель.

Барни покачал головой, не в силах поверить в случившееся.

— Такого еще не бывало. Вы бы не поверили, сколько раз меня фотографировали эти паршивые туристы.

— Никель, — сказал я.

Он небрежно махнул рукой, отметая этот вопрос.

— Давайте вернемся к Дону Эллиоту, — сказал он твердо и постучал по столу донышком своего пустого стакана. Подождав, пока Сэм принес ему полный, он продолжал: — Как я говорил, веселью Эллиота пришел конец. Он снялся в шести фильмах и фирма готовила новый контракт, обеспечивающий ему двадцать процентов от доходов продюссера, а это, как мне говорили, дало бы ему миллион баксов плюс все расходы и так далее, и так далее. Наконец, контракт был готов для подписания у Льюссона. Его агент позвонил ему из Голливуда и попросил приехать, чтобы подписать его. В это время Эллиот нашел себе новую куколку, и ему казалось, что он в нее влюблен. Я ее видел. Ничего девочка, если вам нравятся тощие .. Блондинка, конечно, с блестящими зелеными глазами и с грудями, на которые надо было надевать намордники. Они вдвоем поехали в Голливуд в гоночном “порше”. На полпути девушке захотелось вести самой. Поскольку Эллиот был от нее без ума, он согласился. Она имела не больше представления о том, как управлять гоночной машиной, чем я. На скорости сто пять миль в час она врезалась в грузовик. Его спас привязной ремень, но ей рулем разворотило грудь. Когда Эллиот очнулся в первоклассной частной клинике, он увидел рядом со своей постелью Сола Льюссона и президента “Пассифик Пикчерс”, — Барни отпил немного пива и не без труда придал своей толстой физиономии печальное выражение. — Может вы читали об этом в газетах? — спросил он.

Я сказал, что наверно не обратил внимания. У меня не хватает времени читать газеты, а новости из Голливуда редко меня интересуют.

Барни кивнул.

— Дамочка, конечно, разбилась насмерть и стоило чертовских трудов выковырять Эллиота из остатков машины. Чтобы вытащить его, пришлось отрезать ему левую ступню, застрявшую в обломках.

Президент кинокомпании, тип по фамилии Майер, просил его ни о чем не беспокоиться, выздоравливать и затем заглянуть к нему, после чего сразу ушел. Он приходил только для того, чтобы убедиться, что Эллиот действительно потерял ступню. Он не мог поверить, когда ему сообщили эту новость. Совсем недавно у них был кассовый актер, который прыгал, бегал, скакал на лошади, плавал, взбирался на скалы, дрался и делал все, что умел делать Флипп, а теперь у них остался красивый кусок мяса, минус нога.

Барни откинулся назад, глядя на меня.

— Вы понимаете, мистер? Малый с потенциальной возможностью заработать миллион баксов, вдруг теряет ногу. Ничего себе положеньице!

Я согласился.

— Эллиот был под наркозом и не имел понятия, что остался без ноги. Льюссон понимал, что курице, несшей для него золотые яйца, теперь пришел конец. Вы представляете, ему предстояло отыскать где-нибудь другого красавчика и убедить Майера начать его подготовку, и он знал, что не может позволить себе тратить время на Эллиота. Он сообщил Эллиоту о том, что тот потерял ступню, сказав, что им надо встретиться, когда Эллиот выйдет из больницы, пообещал поговорить с Майером и быстренько смылся.

Через месяц Эллиот вернулся в Парадиз-Сити. Он стал другим человеком: жестким, угрюмым и полным горечи. Он не встретился ни с одним из своих так называемых друзей, и держался особняком. Спустя пару месяцев он обзавелся железной ногой. У него хватило воли и он упорно тренировался в ходьбе с протезом. В результате он научился нормально ходить без признаков хромоты, но про бег, прыжки, драки и так далее пришлось забыть навсегда. Кроме того, протез вызывал у него комплекс. Раньше он проводил много времени с девочками в своем бассейне, но не станешь же плавать с протезом.

Эллиот привык три или четыре раза в неделю проводить ночь с какой-нибудь девушкой, но когда у тебя вместо ступни культя, вроде бы неловко ложиться в постель с куколкой. Но это составляло только малую часть его неприятностей. Как только он убедился, что может ходить нормально, сразу сел в самолет и прибыл в Голливуд, пошел к Люссону. Когда он зашел в кабинет агента, тот встретил его изумленным взглядом. Он уже списал Эллиота со счетов, но при виде этого высокого, бронзового от загара, красивого парня, вошедшего к нему совсем как бывало раньше, в нем возродилась надежда на новые доходы.

Он немедленно связался с Майером, но тот поставил крест на Эллиоте. Он знал, что у Эллиота нет актерского таланта. Для него мастер драк и фехтования с протезом вместо ноги имел не больше рыночной стоимости, чем презерватив для евнуха. Он сказал, что очень сожалеет, но дело не пойдет. Нужно отдать ему должное, Льюссон настаивал, но если Майер говорил “нет”, это значило нет.

Когда Льюссон сообщил эту новость, Эллиот уставился на него с побелевшим лицом. “На что же я буду жить, черт побери?” — спросил он.

Льюссона удивило, что все это так сильно подействовало на Эллиота.

— О чем ты беспокоишься? — нетерпеливо спросил он. — Тебе причитаются отчисления от трех фильмов. Ты сможешь расчитывать минимум на 30 тысяч годовых в течение следующих пяти лет и немного меньше еще на пять лет. Голодать ты не будешь, и кто знает, что случится за десять лет — может нас всех не будет в живых.

У Эллиота сжались мускулы.

— Я всем должен, — сказал он. — Тридцать тысяч меня не спасут. Я надеялся, что новый контракт вытащит меня из долгов. Льюссон пожал плечами.

— Продай виллу. За нее тебе дадут полмиллиона.

— Она не моя, будь это все проклято! Она заложена по самую крышу!

— Ладно, Дон, давай подсчитаем, сколько ты должен? Эллиот в отчаянии вскинул руки.

— Не знаю, но очень много, что-то около двухсот тысяч, может быть больше.

Льюссон задумался на минуту. Он был продувной малый и сразу увидел возможность хорошо заработать. Шесть фильмов Эллиота могли принести доход около 30 тысяч годовых в течение пяти лет, а по прошествии этих пяти лет все еще можно было рассчитывать на дальнейшие поступления. Он сказал, что постарается найти кого-нибудь (имея в виду себя), кто купит права и заплатит за них Эллиоту сразу сто тысяч наличными.

Эллиот, пытался поднять сумму до ста пятидесяти тысяч, и Льюссон обещал посмотреть, что сумеет сделать. Эллиот вернулся в Парадиз-Сити и стал ждать.

В конце концов Льюссон убедил его принять сто тысяч и Эллиот, загнанный в угол, согласился. Он получил наличные, но с этого момента ему больше не на что было рассчитывать.

Деньги пошли на уплату части долгов. В характере Эллиота была какая-то пагубная черта. Он просто не мог удержаться от трат. Ему следовало бы перебраться из виллы в маленькую квартирку, следовало бы избавиться от штата прислуги, которой он хорошо платил и которая ела как после голодовки. Ему не следовало заказывать новый “ролле” ценой около тридцати тысяч, пообещав заплатить потом.

Он знал, что впереди его ждет страшный крах, но как будто ничего не мог сделать, чтобы избежать его.

В глубине его сознания вертелась мысль о самоубийстве. Когда крах наконец наступит, говорил он себе, он проглотит бутылочку снотворных таблеток, и конец делу.

Если конец неизбежен, решил он, надо пользоваться жизнью, пока сияет солнце. Он снова начал принимать гостей, но его приемы не пользовались таким успехом, как раньше, потому что он и сам стал не таким. Его резкое, цинично-издевательское отношение к людям вызывало у них неприятное чувство. Никто и понятия не имел о его денежных затруднениях. Теперь все знали о протезе и о конце его карьеры в кино, но они думали, что во времена своего успеха он отложил достаточную сумму и по-прежнему оставался очень богатым человеком.

Но вот однажды ему позвонил директор банка, прося заглянуть к нему для беседы. Эллиот знал, что означает этот звонок. Он явился к директору и у них состоялся разговор. Он превысил свой счет на двадцать тысяч долларов и директор банка, который часто играл с ним в гольф, сказал, что, к сожалению, не может предоставить ему дальнейшего кредита.

— Правление требует от меня уменьшить этот перерасход, — сказал он. — Что вы можете сделать. Дон?

— Положитесь на меня, я все улажу, — ответил Эллиот, зная, что ни черта не может уладить. — Какая муха укусила ваших людей, Джек? Двадцать тысяч — мелочь.

Директор банка согласился, но повторил, что на него нажимает правление.

— И давайте уменьшим перерасход наполовину, Дон.

Эллиот пообещал все устроить и вышел.

“Ролле” доставили на предыдущей неделе. Это была единственная такая машина в Сити. Эллиоту предложили ее первому, и он просто не смог противостоять соблазну и взял ее, зная, что агент не будет слишком нажимать на него с уплатой. Как оказалось, великолепная машина здорово помогла ему поддержать начавший ухудшаться кредит. Стоило только подъехать на машине к какому-нибудь магазину, или к портному, и кредит был сразу обеспечен.

Но как-то раз его мажордом-японец сообщил, что запас джина и виски подходит к концу, и напомнил о намечавшемся большом приеме с коктейлями на следующий вечер. Эллиот испытал шок, когда Фред Бейли, который заведовал винным магазином, попросил его уплатить по прошлому счету.

Эллиот изумленно смотрел на него. Он понятия не имел, что паразиты, которых он угощал у себя, вылакали за шесть месяцев напитков на шесть тысяч долларов. — Я пошлю вам чек, — сказал он беззаботно. — А сейчас, Фред, мне нужны четыре ящика шотландского и пять джина, как обычно. Доставьте их мне сегодня после обеда, хорошо?

Бейли поколебался, потом, глядя в окно на “ролле”, неохотно кивнул. Человек, имеющий такую машину, рассудил он, не может не иметь денег. — Ладно, мистер Эллиот, но не забудьте про чек. С меня тоже спрашивают.

Теперь Эллиот понял, что его время истекло. Вернувшись на виллу, он достал все счета, ожидающие уплаты, и провел мрачный вечер за подсчетом. Оказалось, что он должен около семидесяти тысяч, и сюда не входила еще цена “роллса”.

Он сидел озабоченный, оглядывая роскошно обставленную гостиную. Во времена больших заработков он накупил современных картин, дорогой скульптуры и среди прочего, коллекцию нефрита, обошедшуюся ему тысяч в двадцать пять. Все это он купил у Клода Кендрика, о котором я уже упоминал. — Барни умолк, допил свое пиво и искоса посмотрел на меня. — Вы помните, я говорил вам про Клода Кендрика?

Я ответил, что помню, и что по словам Джо, Кендрик был одним из главных скупщиков краденого в Сити.

Барни одобрительно кивнул.

— Правильно. Я рад, что вы следили за моим рассказом, мистер Кемпбелл. А то знаете, нет ничего хуже для человека, который держит ухо к земле, чем говорить с глухим слушателем.

Я признал его правоту.

Сэм принес еще пива и Барни снова заговорил:

— Настало время вывести на сцену Клода Кендрика, потому что он играл роль в краже ларриморовых марок. — Барни пододвинулся ближе к столу. — Сейчас я опишу вам Кендрика. Это был высокий плотного сложения педераст, примерно, лет шестидесяти, он носил плохо сидящий оранжевый парик и мазал губы бледно-розовой помадой. Он был лыс, как яйцо и носил парик просто ради смеха. Встречаясь с кем-нибудь из своих клиентов, он приподнимал парик, как другие приподнимают шляпу.

— Такой уж чудной тип, понимаете, мистер Кемпбелл? Толстый, — Барни хлопнул себя по огромному животу. — Не как я, по другому толстый, конечное дело. Мой жир хороший, крепкий, у него же он мягкий, а это никуда не годится. У него был длинный, толстый нос и маленькие глазки. Заплывшее жиром лицо и длинное нюхало делали его похожим на дельфина, но только без симпатичного выражения, свойственного дельфинам. Хотя он выглядел комично и вел себя комично, он лучше всех разбирался в антиквариате, драгоценностях и современном искусстве. Его галерея была набита выдающимися предметами искусства и коллекционеры съезжались со всего света, надеясь на выгодную покупку. — Барни ухмыльнулся. — Покупать, они покупали, но никогда с выгодой для себя.

Помимо своего процветающего бизнеса Кендрик занимался еще и скупкой краденного. Он стал барыгой, можно сказать, в силу обстоятельств. К нему явились важные клиенты, желая получить какое-то особенное сокровище искусства, которое не продавалось. Они предлагали такие большие деньги, что Кендрик не мог устоять. Он нашел пару проворных ребят, которые украли то, что требовалось, и коллекционеры заплатили и спрятали купленное в свои личные музеи, куда никто кроме них не имел доступа. Если бы вы узнали о некоторых кражах, организованных Кен-дриком, у вас встали бы дыбом волосы. Однажды он организовал кражу бесценной вазы из Британского музея и на этом едва не нажил себе крупные неприятности, но это уже другая история, и сейчас я не стану о ней говорить. Я просто хочу дать вам представление о том, как оперировал Кендрик.

Помимо перепродажи краденного, он поставлял большинству здешних богатеев превоклассные картины и прочее. Он имел к ним подход, вызывавший доверие. Люди посмеивались над его оранжевым париком и косметикой, но приходили к нему и были рады выслушать его совет. У него имелась команда красивых мальчиков, специалистов по интерьеру, и он всегда обставлял и переделывал дома клиентов. Когда Эллиот построил виллу, он обратился к Кендрику и тот позаботился об обстановке и сплавил ему массу картин — если их можно так называть — плюс коллекцию нефрита и уйму прочего добра по самым фантастическим ценам.

Эллиот решил, что прекрасно обойдется без нефрита, да и без всей страшной мазни, покрывающей стены его гостиной, если на то пошло. Он отчаянно нуждался в деньгах — не для оплаты счетов, им придется подождать — а на жизнь и на уплату прислуге, и ему казалось, что это лучший способ достать их.

После некоторых колебаний, зная, что если вы предлагаете что-нибудь для продажи, могут пойти слухи о ваших финансовых затруднениях, он поехал в галерею Кендрика.

Луис де Марни, главный продавец Кендрика, вышел навстречу Элл йоту, когда тот появился в галерее.

Луису, стройному и гибкому, можно было дать на вид что-то между двадцатью пятью и сорока годами. Его длинные густые волосы походили на собачий мех, а худое лицо, узкие глаза и почти безгубый рот придавали ему вид недоверчивой крысы.

— Ах, мистер Эллиот, как я рад снова видеть вас, — воскликнул он с чувством. — Вам лучше? Прекрасно, прекрасно. Я был совершенно уничтожен, когда услышал об аварии. Вы получили мое письмо? Я написал, да кто вам не писал? Но до чего же здорово вы выглядите! Как чудесно!

— Клод здесь? — отрывисто спросил Эллиот. Он не терпел, когда на него изливали свои чувства, особенно, если это исходило от педераста.

— Конечно, занят немного. Вы ведь знаете. Милый Клод загоняет себя в могилу работой. Могу чем-нибудь быть полезен, что-нибудь показать вам, мистер Эллиот? — Маленькие глазки ощупывали лицо Эллиота, безгубый рот приоткрыл белые зубы в улыбке, не отражавшейся в глазах.

— Мне нужен Клод, — сказал Эллиот. — Поторопите его, Луис, я тоже занят.

— Конечно, одну секундочку.

Эллиот смотрел, как он идет, грациозно покачиваясь по длинному проходу, ведущему к приемной Кендрика. Кендрик отказывался называть комнату, в которой он заключал все крупные сделки, офисом. В просторной комнате с огромным окном, выходящим на океан, пышно обставленной всем самым роскошным и дорогим из того, что имел Клод, на обтянутых шелком стенах висели картины, стоимостью в целое состояние.

Дожидаясь, Эллиот беспокойно расхаживал по обширной галерее, рассматривая разнообразные вещи, соблазнительно выставленные в стеклянных витринах: он заметил несколько предметов, которые ему захотелось купить, но он знал, что Кендрик никогда не предоставляет кредит, даже самым значительным клиентам.

Луис, появившийся из двери, засеменил к нему жеманной походкой.

— Входите, пожалуйста… Клод так рад! Знаете, мистер Эллиот, вы нас совсем забыли. Вы не заходили уже должно быть четыре месяца.

— Да, — Эллиот шел вслед за Луисом, глядя на его стройную спину. Они вошли в приемную.

Клод Кендрик стоял у окна, глядя на океан. При появлении Эллиота, он обернулся и его жирное лицо сморщилось в улыбке.

“Ну и страшилище! — подумал Эллиот. — Этот кошмарный парик. Он еще больше разжирел!” — Дражайший Дон, — проговорил Кендрик, беря руку Эллиота в обе свои. Эллиоту показалось, будто он сунул руку в миску с немного теплым, влажным тестом. — Как приятно снова вас увидеть. Гадкий, вы совсем меня забросили. Как ваша нога,, ваша бедная ножка?

— Понятия не имею, — сказал Эллиот. — Кажется забросили в топку. — Отодвинувшись от подавляющей массивной туши Кендрика, он опустился на диванчик в стиле Людовика XVI. — Как у вас дела?

— Неплохи, жаловаться не приходится, скажем так. Есть за что благодарить судьбу. А вы, милый Дон, как у вас дела? — Кендрик сделал паузу, склонив голову набок и в его маленьких глазках появилось лукавое выражение. — Я слышал про этого отвратительного Майера. Какой ужасный человек! Я слышал, что он даже не пожелал возобновить ваш контракт. Что за человек! Я не продал бы ему ни единой вещи из моей прекрасной галереи. Однажды он приходил. Поверите ли, он пытался торговаться со мной! Есть люди, с которыми я могу иметь дело, и люди, с которыми я просто не могу разговаривать. Они переполняют меня отвращением. Майер принадлежит как раз к такому сорту людей. Вы меня понимаете, ну, конечно, понимаете! Правда ли, что он отказался возобновить контракт?

— Иначе он был бы сумасшедшим, — сказал Эллиот — Майер не хуже других. Он занимается бизнесом, чтобы зарабатывать деньги, как и мы с вами. У меня протез, Клод, и это ставит крест на моей работе, я не обижаюсь на Майера. На его месте я сделал бы то же самое.

— В этом гнусном мире нет жалости. — Кендрик сделал гримасу. — Но о чем я думаю? Немного шампанского, виски? Выпьете что-нибудь?

— Нет, спасибо.

Наступила пауза, пока Кендрик опускал свою тушу в специальное кресло, им самим спроектированное: кресло с высокой спинкой, имитирующее старинное, но укрепленное стальными скрепками и обитое материей, выглядевшей как гобелен, но на самом деле искусно подделанное.

— Луис говорит, что вы заняты, поэтому не стану вас задерживать, — продолжал Эллиот. — Помните коллекцию нефрита, которую вы мне продали?

— Нефрит? Конечно. — Взгляд Кендрика насторожился. — Прекрасный комплект. Хотите почистить его, милый Дон? Нефрит нужно время от времени чистить. Так просто бывает запустить свои драгоценности.

— Я ничего не хочу чистить, я хочу его продать. Кендрик снял парик, вытер лысую голову шелковым платком, потом снова пристроил его на место, немного криво.

— У вас черт знает какой вид с этим проклятым париком, — сказал Эллиот с внезапно вспыхнувшим раздражением.

— Он производит на меня психологический эффект, — заявил Кендрик. — Когда я потерял все свои волосы, я пришел в отчаяние. Вы не представляете, шери, как я страдал. Я всегда презирал глупцов, носящих парики, желая выглядеть моложе. Поэтому я купил этого урода и мне с ним весело. Да к тому же я все-таки не разгуливаю лысым. Я им доволен, он забавляет моих друзей и вызывает разговоры.

Эллиот пожал плечами.

— Так как же? Купите вы нефрит?

— Шери! Я не могу поверить, что вы решили расстаться с этой прелестью! Вероятно, вы не вполне сознаете, а люди говорят о ней. Они вам завидуют! О ней три раза за последний год упоминалось в “Мире искусства”…

— Я хочу продать ее. — Лицо Эллиота ничего не выражало. — Сколько она стоит?

Глаза Кендрика остекленели: это выражение появлялось в них, когда он переходил от роли продавца к роли покупателя.

— Сколько стоит? — Он поднял массивные плечи. — Зависит от спроса. Вам она нравится — мне она нравится. Это прекрасная и редкая коллекция, но в конце концов она представляет интерес лишь для ограниченного круга любителей, интересующихся нефритом. — Он помолчал, пристально и пытливо глядя на Эллиота. — Не намерены-ли вы поменять ее на что-нибудь другое, Донни-бой? Может быть вам приглянулось что-нибудь из моей чудесной галереи? Например, коллекция споудского фарфора, или…

— Я хочу продать ее за наличные, — сказал Эллиот. — И ради бога не называйте меня Донни-бой.

— Прошу прощения, за наличные? — Кендрик скорчил гримасу, став похожим на дельфина, проглотившего крючок. — А вот тут, пожалуй, возникает трудность. Если бы вы думали обменять ее на что-нибудь другое, я мог сделать вам очень миленькое предложение, но за наличные…

— Сколько?

Мне, конечно, придется посмотреть ее снова. Люди так небрежны, нефрит мог отколоться, но если он в полном порядке, в идеальном состоянии, — каким вы его купили, — думаю, я мог бы предложить, скажем тысяч шесть. Да, вплоть до шести тысяч, поскольку мы с вами старые друзья.

К лицу Эллиота прилила кровь.

— О чем вы говорите, черт подери? Вы содрали с меня двадцать пять тысять шестьсот!

Кендрик вскинул руки и в безнадежном жесте уронил их на толстые колени.

— Но это было четыре года назад, дорогой Дон. Цены упали, особенно на нефрит. Хороший фарфор: споул, веджаут, вот где лежат настоящие деньги, но на нефрит в настоящее время нет спроса. Он, конечно, восстановится года через два или через три. Тогда я могу предложить вам цену, прибыльную для вас. — Поколебавшись, он продолжал: — Но если вам действительно срочно нужны деньги и поскольку вы мой друг, я рискну. Я дам вам десять тысяч. Больше никак не могу, и, может статься, я еще пожалею.

Эллиот покачал головой.

— Нет. Попробую в Майами. Там есть пара дельцов, которые могут предложить побольше. Ладно, Клод, забудем этот разговор.

— Вы ведь не думаете о Моррисе Харди и Уинстоне Экленде, шери? — спросил Кендрик с жалостью и с печальной улыбкой. — Вы не должны с ними связываться. Мерзкие люди, а кроме того они по самые глаза завалены нефритом. Я заключил с ними сделку три месяца назад, перед тем, как провел опрос на нефрит. Они дадут вам четыре.

Эллиот испытал чувство безнадежности. Деньги были необходимы. Пожалуй, десять тысяч лучше, чем ничего. Коллекция нефрита не имела для него сейчас никакой ценности. Собственно, она ему надоела.

— Там есть еще всякое барахло, которое вы мне продали, Клод, — сказал он, — я не собираюсь оставлять его себе. Сейчас мне нужны наличные. Как насчет того, чтобы все забрать назад?

Кендрик встал и подошел к шкафчику со спиртным, великолепному изделию, инкрустированному перламутром и черепахой. Он налил чистого виски в два стакана, добавив льда из встроенного в шкаф холодильника и поставил стакан перед Эллиотом. Потом он сел и посмотрел на Эллиота с сочувствием, показавшимся тому неподдельным.