— Правда? — просиял он. — Какой у вас тип кожи? Скоро у них завязалась оживленная беседа о косметике.

— Это потрясающе! — воскликнул Харли часом позже. — Такая реакция потребительницы!

Я думала о том, уйдет ли когда-нибудь Триш, как вдруг она поднялась.

— Ладно. — Триш подмигнула. — Мне пора. Оставляю вас наедине друг с другом, голубки.

Когда я провожала ее до двери, она вытащила из сумки кипу бумаг — ксерокопии фотографий Синди и Триш, позировавших возле ресторанчика Марти.

— Если не возражаешь, — с надеждой проговорила она, — подпиши их. Я буду продавать копии возле ресторана «У Марти» по десять баксов за штуку.

— Гм… оставь их мне, — пробормотала я, торопливо запихивая их в ящик от треха подальше. — Посмотрю, что можно сделать.

— Знаешь, Синди, — сказал Харли в тот же вечер, — думаю, я ошибался насчет твоей подруги. Оказывается, она славная, если узнать ее поближе. Разумная девушка. Может, будешь приглашать ее почаще?

— У нас поживет Дэвид, — объявил Харли на следующий день за ленчем.

— А что за причина? — удивилась я. — Мне казалось, что он живет поблизости.

— А разве для этого нужна причина? — Харли положил большой коричневый конверт в электрический открыватель конвертов. — Дэвиду нравится иногда менять место жительства, как и всем другим людям, и к тому же нам надо обсудить кое-какие дела. — Харли посмотрел на меня с упреком: — Знаю, ты не очень любишь его, Синди, но он мой брат. Постарайся быть с ним милой.

Устройство на столе загудело и начало резать конверт на узкие ленты.

— Черт возьми! — Харли попытался извлечь документ из машины. — Кто-то неправильно запрограммировал его.

— Что-то случилось? — спросила я, видя, что он нахмурился, извлек мятую бумагу из агрегата и начал читать.

— О, это все люди из «Лапинетт», — отрешенно сказал он. — Эта конкурирующая фирма имитирует нашу продукцию и продает в десять раз дороже, чем та стоит. Мы сделали анализ их крема для лица, и оказалось, его ингредиенты точно такие же, как у подлинного. — Харли подергал себя за выбившуюся из прически прядь волос, потом покрутил ее между пальцами. — Хотел бы я выяснить, как они узнали нашу формулу.

Я навострила уши. Впервые Харли обсуждал со мной дела фирмы «Лапиник». Значило ли это, что он начал принимать меня всерьез? Или стал относиться ко мне как к равной ему по духу?

— А что особенного в этой формуле? — поинтересовалась я. — Каково действие крема?

Харли снова подергал себя за волосы, отбросил их с глаз и принялся за следующее письмо.

— О, все это слишком сложно. Ты все равно не поймешь. — Голос звучал решительно, и я поняла, что не стоит продолжать разговор.

Его ручные часы зазвенели, подавая сигнал.

— Тебе пора заняться гимнастикой, дорогая, — сказал Харли, глядя на дисплей. — Лучше всего беги в спортзал.

«Ах ты, надменный негодяй!» — подумала я. С трудом сохраняя самообладание, я встала и вышла из комнаты. Мной овладело ледяное бешенство.

— О, Синди, — добавил Харли, когда я уже переступила порог. — Занимайся как следует — не ленись. Дай нагрузку своему трицепсу. Ладно? — Он бросил на меня проницательный взгляд. — Право же, не стоит лениться, солнышко. Ведь в конечном итоге ты надуваешь себя.

Я провела целый час наверху в прескверном настроении, сердилась и дулась, а потом все-таки решила пойти в спортзал — не все ли равно где дуться? Когда мне не хотелось заниматься на снарядах, ради спокойствия Харли я всегда могла поставить нужное мне число миль на машине, регистрирующей количество шагов.

Проходя мимо открытого окна, я услышала голоса на террасе.

Дэвид уже прибыл. Выглянув в окно, я увидела, что он развалился в шезлонге возле открытой двери купального павильона. Харли лежал на другом в тени навеса, подсоединенный проводами к прибору для измерения холестерина в крови.

Я уже собралась продолжить путь, но тут услышала свое имя — они говорили обо мне.

— Не знаю, Дэвид, захочет ли Синди повторить это, — неодобрительно заметил Харли. — Сначала ты утверждал, что ей придется позировать только раз. Тогда я согласился на съемки рекламного ролика в Италии, а теперь ты заявляешь, что хочешь снять новый видеоклип. Потом будет еще… и еще… когда же это кончится?

— Ты, видно, не интересуешься цифрами продаж? — удивился Дэвид. — И не убеждай меня, что разучился читать балансовые ведомости.

Харли пробормотал что-то неразборчивое, чего я не расслышала.

— Одних только духов мы продали больше, чем за несколько предыдущих лет. Мы побили все прежние рекорды, — добавил Дэвид. — Наши данные просто невероятны! В них трудно поверить! Около восьмидесяти процентов покупателей, как свидетельствует опрос, сделали свои покупки потому, что увидели рекламные материалы — плакаты и фотографии в журналах. — Он сунул кипу бумаг под нос Харли. — Да посмотри сам! Эта девушка сделает нам состояние, если мы правильно используем ее.

— Она моя жена, черт возьми! — возмутился Харли, срывая провода со своих запястий и сражаясь со стулом, с которого попытался встать. — Я не желаю, чтобы все пялились на ее тело! Я не допущу этого!

— Прежде чем примешь окончательное решение, большой братец, — отозвался Дэвид, — советую тебе вспомнить, откуда берутся денежки на все это. — Он сделал широкий жест, обводя рукой все окружающее. — Думаешь, немножко лишних денег нам помешает, когда начнут приходить счета за твою свадьбу?

Харли открыл рот, чтобы возразить, но его отвлекла борьба со складным стулом.

Закрыв окно, я, взбешенная, двинулась вниз по лестнице. Они говорили обо мне, будто я была вещью, товаром, неодушевленным предметом, собственностью, новым приобретением, за обладание которым братья соревновались. А как же мои чувства? Никто не поинтересовался, согласна ли я снова сниматься.

Во мне кипела ярость, когда я направлялась к двери на террасу. Это эксплуатация в чистом виде. Я не рабыня Харли. Ради всего святого, им следовало посоветоваться со мной. Я имела на это право. Уж если я и сделаю кому-то состояние, то только на своих условиях.

Я вышла на террасу как раз в тот момент, когда стул под Харли сложился, весьма неизящно выбросив его с сиденья, как кучу тряпья.

— Как вы смеете так говорить обо мне? — обрушилась я на братьев. — Только я могу решать, сниматься мне в коммерческом рекламном ролике или нет. Кем вы себя вообразили?

— Я твой муж! — возмущенно сказал Харли, поднимаясь с пола.

— Привет, сестренка! — саркастически улыбнулся Дэвид.

— А уж если я соглашусь сниматься в твоем ублюдском коммерческом ролике, — обратилась я к Дэвиду, — если мне предстоит «сделать для вас состояние», как ты выразился, не кажется ли тебе, что ты должен обращаться со мной, как со своими другими служащими и выплачивать мне хотя бы минимальные деньги за работу? Ты когда-нибудь слышал о минимальной оплате труда?

— Я улажу это, Дэвид. — Харли нахмурился. — Полагаю, лучше предоставить решать это нам.

Дэвид не спеша, лениво поднялся с шезлонга, постепенно распрямляясь, как змея разворачивает свои кольца одно за другим.

— У меня есть еще кое-какие дела. — Он собрал свои бумаги. — Ну что, сестренка? — ядовито добавил он, стараясь поймать мой взгляд. — Тебе не хватает денег Харли, поэтому ты хочешь получать жалованье? Или тебе не нравится мысль о том, что кто-то другой будет вести игру за тебя?

— Гнусный эксплуататор! — бросила я ему вслед.

— А теперь скажи мне, в чем дело, Синди? — спросил раскрасневшийся от гнева Харли. — Почему, черт возьми, ты не желаешь вести себя вежливо с Дэвидом? Неужели это так трудно?

— Ты разве не слышал, что он говорил обо мне? — возмутилась я. — А что говорил ты сам? Я не собственность, которую ты можешь одалживать своим друзьям и родственникам!

— Не понимаю, о чем ты! — возразил Харли. — Ты, должно быть, плохо расслышала. Я заявил Дэвиду, что не хочу, чтобы ты снималась в рекламном ролике. Я на твоей стороне, любимая!

— Но ведь это… — Я беспомощно уставилась на него. Харли был не в состоянии понять меня. И, как я убедилась, никогда не поймет. — Возможно, мне придется нанять агента, — сказала я наконец. — Кого-то, кто сможет руководить моей карьерой. Агент обязан знать, стоит ли мне принять то или иное предложение.

— Агент? Карьера? — Харли схватился за голову и теперь смотрел на меня безумным взглядом. — Что это на тебя нашло, Синди? Разве тебе не приятно следовать моим советам?

— А вдруг мне предложит работу кто-то другой? — невинным тоном осведомилась я. — Не «Лапиник», а другая компания? Не приведет ли это к конфликту интересов?

— Не верю своим ушам! Чтобы ты работала для кого-то другого? С чего ты решила, что я тебе это позволю?

— Вопрос вовсе не в том, позволишь ли ты мне это, Харли. Я человеческое существо с такими же точно правами, как и ты, и если захочу работать моделью, то буду работать! И не важно, одобришь ты это или нет!

Он побагровел.

— Я не разрешу! Я не…

— Отцепись от меня, Харли. От всего сердца благодарю тебя, но я сама решу, что делать.

— Как ты смеешь так говорить со мной?! Маленькая сучка!

Схватив мобильный телефон, ближайший к нему предмет, Харли швырнул его в бассейн. Телефон камнем пошел ко дну.

Я повернулась и не спеша направилась к двери в дом, слишком разгневанная, чтобы говорить.

— Синди! Куда ты? — Он бросился к двери, пытаясь преградить мне дорогу.

— Оставь меня в покое! — Проскользнув мимо него, я направилась в гимнастический зал.

Добравшись до него, я достала из-за цветка в горшке заранее припрятанную там отвертку и несколькими ловкими движениями довела показатели на тренажере до нужной мне цифры в пятнадцать миль. Потом я пошла к компьютеризованному монитору упражнений Харли и стерла все показатели бега трусцой за месяц.

«Осторожно! — предупредила меня надпись на экране. — Опасно для здоровья! Ломается весь план экстренных упражнений по поддержанию формы…»

Предоставив тренажеру, изумленному беспечностью Харли, гудеть, я заперлась в одной из гостевых ванных, единственном месте, где чувствовала себя в уединении. Там я держала бутылку водки и несколько томов Диккенса, спрятанных мной в шкафу для полотенец.

Я провела там остаток дня, дочитав «Тяжелые времена» до середины, прежде чем водка сморила меня. Вынырнув из ванной и не совсем твердо держась на ногах, я тотчас же споткнулась о человеческое тело, распростертое на лестничной площадке.

— Синди, это ты? — Харли сел, моргая и протирая глаза. — Ты, наконец, вернулась! — Он протянул ко мне руки. — Я прощаю тебя, дорогая. Знаю, ты была расстроена и вовсе не хотела обидеть меня. Ты, конечно, говорила это не всерьез.

Он меня прощает? Я была совершенно серьезна. Это я могла простить или не прощать его в свое время.

— Я ложусь спать, — пробормотала я.

— Но, Синди! — Харли догнал меня в спальне. — Ты что, не слышала меня? — Он снисходительно улыбнулся. — Все забыто и прощено. Мы снова друзья.

— Я устала, — сказала я, забираясь в постель.

— Но надеюсь, не слишком для того, что я собираюсь тебе предложить? — Харли приблизился к кровати с плотоядным видом.

Я уже истощилась оттого, что мое тело эксплуатировали подобным образом. Со мной обращались, как с игрушкой, как с куклой в человеческий рост, и ребенок-переросток Харли мог заниматься ею в свое удовольствие. Слишком поглощенный собой и слишком тщеславный, он не попытался заглянуть за красивую упаковку, не подумал установить душевный контакт с живым существом, скрытым внутри.

— Отстань! Отцепись от меня, Харли! Я не в настроении. Лицо Харли выразило глубокое страдание.

— Что ты хочешь этим сказать? — обиженно спросил он. — Я больше не удовлетворяю тебя?

Я отвернулась и притворилась спящей, но Харли грубо встряхнул меня.

— Ты чего-то недоговариваешь, Синди? — Он насторожился. — У тебя есть кто-то еще?

В ту ночь мне так и не удалось выспаться. Харли бесился и метался до рассвета, гневно требуя объяснить, почему я пренебрегаю своими супружескими обязанностями.

— В наших отношениях есть что-то глубоко неправильное, — заявил он наконец и бросился в свой кабинет, чтобы предаться там гневу и печали. Это было первое разумное слово, которое Харли произнес за всю ночь. Неужели монетка начала поворачиваться ко мне другой стороной?

Харли дулся, куксился, брюзжа, бродил по дому весь следующий день. Он ревниво наблюдал за каждым моим шагом и становился все подозрительнее по мере того, как учащались мои визиты в ванную комнату.

— Чем ты там занимаешься? — спрашивал Харли, дергая дверную ручку.

— Звоню своему любовнику! А ты что думал? — ответила я раздраженно, ставя бутылку с водкой в потайное место под бледно-голубые полотенца.

Сколько еще я смогу терпеть Харли? Мне необходимо что-то предпринять, найти способ выбраться из ловушки, привести свою жизнь в порядок. В мои размышления вторгся язвительный и глумливый смех Мефисто.

«Ты очень скоро поймешь, какую ошибку совершила. Ты будешь просить меня прийти и спасти тебя. Подожди — и сама увидишь…»

— О нет! Я не обращусь к тебе! — сердито бормотала я себе под нос. — Я не доставлю тебе этого удовольствия.

— Синди? — Харли нетерпеливо барабанил в дверь. — Я слышу голоса! Кто у тебя там?

Чтобы не встретиться с ним, я ускользнула из дома через заднюю дверь и долго плутала по бесчисленным коридорам, как привидение бедной миссис Рочестер[13], прежде чем смогла выбраться наружу.

Неужели и я, плененная Харли и запертая им на чердаке, окончу свои дни, как потерявшая рассудок женщина? Я теперь мечтала о том, чтобы он обзавелся работой и уходил в офис, как другие мужчины. Тогда я обрела бы хоть крошечную частицу покоя и мира вдали от него. Во всяком случае, днем.

В тот вечер нас пригласили на торжество в дом Нэнси ван Эсперн, столь значительной личности в сообществе Голливуда, что Харли никогда не посмел бы пренебречь приглашением и обидеть ее. Мы должны были появиться там как любящая пара. На этот счет он сурово проинструктировал меня через дверь ванной.

Поступи приглашение от кого-нибудь другого, я сказала бы Харли, чтобы он убирался прочь, но Нэнси ван Эсперн была идолом моего прошлого. В молодости, когда я еще была Хариэт, я видела все ее фильмы. Она играла обычно в паре с самыми привлекательными мужчинами Голливуда, и я считала ее несравненной красавицей. В своих детских мечтах я представляла себя такой же и думала, как изменилась бы моя жизнь, если бы я походила на нее. Сейчас, по моим подсчетам, Нэнси было около семидесяти. Похожа ли она на ту женщину, которой я поклонялась?

На вечер нас вез Джордж. По пути Харли изображал счастливого женатого мужчину и весело щебетал о домашних делах до каньона Топэнга.

— А как выглядит Нэнси ван Эсперн? — спросила я. — Мне так хочется на нее посмотреть.

— Умерь свои восторги, дорогая. Теперь она живет затворницей. Даже на своих собственных вечерах Нэнси появляется не часто.

Озадаченная и разочарованная, я осведомилась:

— В таком случае зачем она их устраивает?

— Думаю, по привычке. Злые языки утверждают, что Нэнси не хочет показываться на людях потому, что лишилась своей красоты. — Харли рассмеялся. — Не осуждай ее. Видишь ли, она была настоящей красавицей, а теперь у нее три подбородка, а лицо похоже на тушеный чернослив.

Я посмотрела на него ледяным взглядом.

— А ты, полагаю, в семьдесят лет будешь выступать словно пава? Да? И на лице у тебя не будет ни единой морщинки, а на твоем совершенном теле ни одной лишней унции жира.

— Я не говорил ничего подобного, — смутился Харли. — Я хотел сказать…

— Что женщины определенного возраста не должны показываться на людях, чтобы не портить пейзаж? Что старость — преступление и что ни в коем случае нельзя выглядеть соответственно возрасту? — Голос мой становился все громче, но мне было наплевать. — Возможно, теперь у тебя совершенное тело, Харли, но, увы, твои мозги не соответствуют ему. Иначе ты понимал бы, что когда-то и с тобой произойдет то же самое!

— Успокойся, Синди! — зашипел он. — Что подумает Джордж? — В отчаянии Харли запустил пальцы в волосы и сердито посмотрел на меня. — Я говорил совсем о другом. Я не могу понять, почему некоторые женщины доводят себя до подобного состояния. Ведь есть столько способов сохранить привлекательность и молодость — образ жизни, диеты, упражнения, косметика и даже пластическая хирургия. Необходимо прилагать усилия к тому, чтобы сохранить свой облик.

— А по-моему, нельзя осуждать людей за внешность. Ведь ты знаешь, Харли, что не каждый рождается красивым. Не всем удается изменить свою внешность.

Я так разбушевалась, что готова уже была выболтать ему всю правду о себе. Интересно, заключил бы Харли соглашение с дьяволом ради сохранения красоты и молодости? Внес бы и этот способ в список рецептов сохранения молодости?

Я вздохнула. Какой смысл открывать ему правду? Харли все равно не поверил бы мне.

Когда мы прибыли на вечер, я направилась прямо в бар в поисках крепких напитков. Я уже приготовилась к длительным переговорам с целью выпросить себе хорошую порцию чего-нибудь достойного но, к своему изумлению, заметила целый ряд привлекательных бутылок на одной из полок.

— Пожалуйста, порцию вот этого, и побольше. — Я указала на бутылку бурбона.

Бармен заколебался.

— Этого? — Он поднял брови. — А вы знаете, что это такое?

— Конечно, знаю, молодой человек. Если бы не знала, то заказала бы бокал газированной мочи, как и все остальные!

Вокруг меня воцарилось напряженное молчание. Потом все заговорили разом и громко. Молодой человек? Да он старше меня! И что я себе позволяю?

— Прошу прощения. — Бармен поспешил налить мне большую порцию бурбона. — Просто я проявляю осторожность. — Он понизил голос: — Однажды я попал в переплет, когда жена одной большой шишки, киномагната, потребовала у меня пинту коктейля «Маргарита», вообразив, что это безалкогольный напиток. — Бармен ухмыльнулся: — Видели бы вы ее лицо, когда она опрокинула его, как какую-нибудь колу!

Взяв свой бокал, я проскользнула на террасу в поисках спокойного местечка. Мне было наплевать, если бы Харли и увидел меня за этим занятием, особенно после нашего скандала, но мне совсем не хотелось выслушивать его нудные нравоучения.

Через несколько минут появилась Элинор и уселась рядом со мной.

— Не думайте, что я не заметила, как вы прокрались сюда. Что у вас с Харли? Проблемы?

— Вовсе нет. — Я постаралась спрятать свой бокал с бурбоном среди цветов, пока она не заметила его. — Он что-нибудь сказал вам?

— Нет, но я умею читать между строк. Бросив ца него взгляд, я сразу поняла: у вас что-то не ладится.

Я смотрела на нее, размышляя, можно ли ей довериться, и наконец робко сказала:

— Я несчастлива. Харли не понимает меня, Элинор.

— Несчастлива? — изумилась она. — Да у вас есть все, о чем только может мечтать женщина: красота, деньги, известность, хороший муж, — неужели этого мало? Не верю, чтобы при всем этом вы чувствовали себя несчастной! Да кто теперь счастлив?

— Но я никогда не просила ничего этого.

— Разве? — Брови Элинор поднялись, и лицо ее выразило укор. — Не припомню, чтобы вы просили разрешения вернуться к вашей ужасной работе, к работе официантки, и к этим вашим приставучим друзьям! Не припомню, чтобы, идя к алтарю, вы брыкались, кричали и отказывались венчаться. — На губах ее мелькнула усмешка. — «В богатстве и в бедности» — помните? По-видимому, вы считали, что эта сделка не распространяется на вас. Постойте! Может, вас не устраивает то, что приходится «оставить всех других»? Не в этом ли ваша проблема?

— Не понимаю, о чем вы, — пролепетала я.

— Вам предстоит еще многому научиться, моя девочка, — тихо сказала Элинор. — Может, вы еще не сознаете, что большинство голливудских браков — не более чем удобное для обеих сторон деловое соглашение: это сделки, основанные на денежных интересах, положении, ловкости и красоте. Такой ингредиент, как любовь, не входит в число условий брака. — Она скрестила руки на груди и бросила на меня проницательный взгляд: — Так кто же он?

— Что вы имеете в виду?

— Кто ваш любовник? Думаю, это единственное объяснение вашего странного поведения.

Я с негодованием посмотрела на нее. Элинор вздохнула:

— Ладно. Я и не жду, что вы мне скажете. Храните свой маленький секрет, если он у вас есть. Но сначала выслушайте совет женщины много старше вас. В этом городе считается преступлением не то, что вы делаете, а то, в чем позволяете уличить себя. В вашем положении, моя дорогая, вы не можете рисковать тем, что вас поймают с поличным. Смотрите, что произошло с Эприл де Виней.

— Вы говорите о жене Теда де Виней?

Я уже углядела возле бара стареющую рок-звезду в обществе молодой, легкомысленно одетой женщины. Элинор кивнула, и лицо ее омрачилось.

— Эприл застали в комнате для садового инвентаря с парнем, который чистил у них бассейн, — прошептала она мне на ухо. — Но конечно же, вы помните! В «Лос-Анджелес тайме» были даже фотографии. А все потому, что Эприл была настолько глупа, что поделилась своей тайной с маникюршей. — Элинор осуждающе покачала головой и поцокала языком, выражая неодобрение. — Все это было крайне неуместно. — Она огляделась, желая удостовериться, что нас никто не подслушивает. — Оказалось, что маникюрша — невеста этого чистильщика бассейнов. К тому же у нее был роман со свободным художником — фотографом. — Элинор сурово смерила меня взглядом. — Теперь Эприл вычеркнули из всех списков, вплоть до выпускного бала в средней школе в Беверли. Она уже переплатила своим адвокатам целое состояние, чтобы добиться хоть каких-нибудь алиментов. А Тед тем временем рыщет в надежде найти новую модель, хотя все знают, что он играет своей салями с горничной-мексиканкой. — Элинор печально покачала головой. — Наша система несправедлива, но вы не в силах контролировать свои вкусы я аппетиты. И если вам захочется перекусить между двумя трапезами, то следует проявлять осторожность и внимательно смотреть, что едите.

— Но я не…

— Выбирайте себе любовника очень тщательно, — продолжала она, не слушая меня. — Есть масса ковбоев, которые не откажутся повеселиться с вами в надежде на то, что это даст им возможность нажать на нужные кнопки и сорвать крупный куш. Все они начитались романов Джеки Коллинз и воображают себя удачливыми шантажистами.

— Но я вовсе не собираюсь заводить адюльтер.

— Сейчас вы, возможно, говорите правду, моя дорогая, — пробормотала Элинор тоном утомленной светской дамы, — но в конце концов придете к этому. Я вижу это по вашим глазам. Мой совет пригодится вам и через двадцать лет, поэтому рекомендую вам запомнить его. Существуют определенные правила: будьте предельно скромны. Никому не доверяйте и ни с кем не откровенничайте. Особенно же со своими ближайшими друзьями. Следите за слугами. Не помышляйте о том, чтобы завести дневник, не пишите писем. И что бы вы ни делали, никогда, никогда не вступайте в сексуальные отношения с тем, кто потеряет меньше, чем вы, если вас накроют.

Она встала и подала мне напиток, спрятанный мной среди декоративных растений. — Это, вероятно, ваш.

Я должна бежать, а вам рекомендую поразмыслить над моими словами.

Попивая бурбон, я чувствовала себя несчастной. Скрытая тенью, в этом укромном уголке, я хорошо видела тех, кто выходил из комнаты на просторную террасу, где теперь включили разноцветные огни и где начали собираться люди. Я видела, как Харли, полный сознания собственного достоинства, вышел на веранду, оживленно беседуя с Кристал Келли. Тед де Виней проследовал за ними со своей нимфеткой, должно быть, это и была последняя модель, которую он привез сюда на пробу. Эту юную особу можно было принять за его внучку. Я видела Сильви и Уоррена, Элинор и Арни, Джессику и ее ужасных родителей. Все были в сборе.

Женщины в вечерних платьях, казавшиеся хрупкими и уязвимыми, сжимали в руках стаканы с водой «Эвиан» и переходили с места на место, постукивая каблучками по каменному полу. Они были в самых дорогих платьях, какие только можно купить за деньги, — от Шанель, Армани, Версаче, но эти дамы выглядели худыми. Их запавшие глаза и чрезмерно покрытые косметикой лица наводили на мысль о страшном оскале черепов. Почему пошла столь странная мода на женщин, похожих на жертвы голода? Пока я разглядывала их, заиграла музыка. Кристал Келли пошла танцевать с Арни. На вид им было лет по пятьдесят, а то и по шестьдесят, и я, внимательно присматриваясь к ним, вспомнила слова Харли.

Конечно, Кристал Келли не могла позволить себе выглядеть неухоженной: ее облегающее короткое платье без рукавов не оставляло никаких сомнений в том, что она стройна. Но было нечто неприятное и вызывающее в неумеренном использовании косметики, в тощих руках и шее, поэтому весь облик Кристал Келли и дорогое модное платье казались вызывающе непристойными. Зачем она оделась так, будто была лет на сорок моложе? Глядя на то, как напрягались икроножные мышцы Кристал, когда она с видимым усилием балансировала на шпильках, я вспомнила о своей бабушке, которую она мне чем-то напомнила. Однако моя бабушка в этом возрасте носила удобные фетровые шлепанцы с разрезами, предназначенными для того, чтобы ослабить давление на подагрические шишки на пальцах ног.

Оба эти образа были жестко очерченными стереотипами. «Что хуже, — думала я, — быть шаркающей старой женщиной с распухшими от подагры пальцами или такой нелепой фигурой, как Кристал, „овцой, маскирующейся под ягненка“? Неужели нет какого-то среднего пути, облика, который стареющая женщина могла бы принять с достоинством?»

— Печально! Не правда ли? — произнес рядом со мной голос, от звука которого я подпрыгнула в воздух на несколько дюймов. — О, прошу прощения, что напугала вас! Я не хотела этого.

Я увидела пожилую даму в черном тренировочном костюме и легких туфлях.

— Откуда вы появились?.. Я не слышала, как вы подошли…

Я уставилась на нее. Сходство было безусловным.

— Вы не… Нэнси ван Эсперн? Она протянула мне руку:

— Должно быть, вы Синди Брайтмен. — Брови ее слегка поднялись. — Лицо «Лапиник»?

— Ну, гм… да.

Я почти утратила дар речи, ошеломленная встречей с идолом своего детства, и с любопытством разглядывала ее. Как и сказал Харли, лицо ее было покрыто морщинами, однако оно выражало доброту и свидетельствовало о сильном характере. Нэнси говорила чуть хрипловатым голосом.

— Признаться, — продолжала она, — я полагала, что вы такая же, как все эти пустоголовые болваны, наводнившие наш город. Но потом вы потребовали у моего бармена хороший бурбон, И я, услышав об этом, решила познакомиться с вами поближе. У вас есгь вкус, моя девочка.

— М-м… спасибо, — пролепетала я.

— Я принесла вам еще. — Нэнси подала мне полный стакан. — Давайте же выпьем вместе и насладимся напитком. И плевать на всех этих чопорных типов с их подсчетом калорий.

— Готова выпить за это, — оживилась я.

Темп и ритм музыки изменились — она стала громче и веселее. Кристал Келли закружилась в танце.

— Я с грустью наблюдала за ними, — сказала Нэнси. — Печально видеть, что они не желают смириться с очевидными фактами — ведь годы-то идут. Ну посмотрите, она ведет себя так, будто ей шестнадцать. Вы не поверите, но мы одного возраста.

Мой мозг лихорадочно заработал — я пыталась произвести простейшие подсчеты и примирить очевидное с только что услышанным.

— Я не имею ничего против того, чтобы люди веселились, — добавила Нэнси, закуривая сигару. — Просто не переношу притворства. Ради всего святого, разве так уж плохо, что тебе стукнуло шестьдесят пять?

— Не знаю, — отозвалась я. — В конце концов, с каждым происходит такое. Так почему бы не принять этого?

— Взгляните на нее! — повторила Нэнси. — Она не больше нас верит в то, что сохранила красоту. Так почему же воображает, что ей удается сбить нас с толку? Сейчас даже такая молодая женщина, как вы, не всегда уверена в своей привлекательности. Верно?

— Будь я безобразна, — задумчиво сказала я, — я продала бы душу, чтобы стать такой, как теперь. Но, обретя красоту, начинаешь бояться, что потеряешь ее. И это наводит на мысль о том, что игра не стоит свеч. — Я вопросительно улыбнулась ей, словно ища поддержки. Если бы она знала правду обо мне!

— Пожалуй, вы правы, — согласилась Нэнси. — Вы создаете для себя идеал красоты, недостижимой ни для кого, а потом убеждаете всех в том, что если как следует постараться, ну, например, каждый день перед завтраком делать упражнения для таза или какие-то еще, то получишь шанс добиться такого результата. А потом вы стоите в сторонке и посмеиваетесь, глядя, как потеют эти бедняжки. Она глубоко затянулась сигарой и выпустила круглое колечко дыма. — Вся эта чертова суматоха — всего лишь мужской заговор, направленный против женщин, с тем чтобы они чувствовали себя неловкими и неуклюжими, и мы обе это знаем. Верно?

— Неловкими, неуклюжими, неуверенными в себе и в конечном счете бессильными, — пробормотала я.

— Да, именно то, чего хотят эти мерзавцы-мужчины — загнать нас в угол. И совершенно не важно, модель ты или сотрудница Красного Креста и чего ты добилась в жизни, — все пойдет прахом, когда наступит срок окончательного испытания, то есть появится возможность проверить, соответствует ли твое тело нелепому образу, безоговорочно и деспотично выбранному мужчинами.

— Если бы только нам удалось заставить их прыгать через те же самые обручи. — Я с улыбкой оглядела публику. — Хотелось бы посмотреть, как общество спишет их и отправит в архив, как лишит их возможности работать и преуспевать, если окажется, что они потеряли прежнюю привлекательность, а то, чем эти люди более всего кичатся, не стоит под определенным углом, а уныло свисает. Нэнси усмехнулась:

— Да, было бы интересно посмотреть, как эти жирные мужчины пытаются проложить дорогу на экран своим членом, то есть прибегают к тому же способу, что и мы. Недалеко бы они ушли, если бы я отбирала актеров и распределяла роли. — Помолчав, Нэнси с горечью добавила: — Только став старой и уродливой, находишь в себе храбрость бросить им вызов, сказать, что все это не важно. Но к тому времени уже слишком поздно что-либо изменить.