Что было раньше - курица или яйцо? Человек ли становится хуже от переизбытка негативной информации, информация ли такова из-за нравственной деградации человека?
      Деградации? Да нет. Человек просто остается прежним. Это дико, нелепо, но за тысячи лет мы практически не изменились. Да, мы создали могучую технику, и с каждым годом наша техническая мощь все больше... Но это голова и руки. А сердце? А душа? Увы... Мы пыжимся, выворачиваемся наизнанку, пытаясь создать нетленные духовные ценности, и что? Художники, потом и кровью пробивающие путь к туманному, не ясному еще им самим идеалу, нередко с ужасом обнаруживают воплощение того, что они и сформулировать-то еще не могут, в лубке столетней давности, в иконах Рублева, а то и в петроглифах неолита, где умудрялись соседствовать архиреализм и архиабстракция...
      А мораль? Да, еще на заре нашей истории мы создали высокоморальные заповеди, но разве стали они необходимостью нашей жизни? Куда там... Стоит только ослабнуть вере в неотвратимость кары за нарушение законов божеских и человеческих, стоит только истеричному маньяку крикнуть: "За всех вас отвечаю я!", и... Сколько раз такое случалось в разных землях, в разные времена... Почему он так силен в нас, этот косматый полузверь, впившийся грязными пальцами в окровавленную дубину, рыщущий налитым хищным взглядом: кого бы это?!. Почему так часто побеждает он в схватке с просвещенным разумом? Почему драгоценности своего интеллекта разменивает человек на то, чтобы измыслить новые способы совершения недозволенного, чтобы сотворенную гадость представить благодеянием?
      Почему ради сиюминутной сытости человек способен с идиотским упорством рвать нити, на которых держится не он один - весь его мир? Могучим умом Хомо Сапиенса понимая неминуемость катастрофы, отмахиваясь от этого понимания волосатой лапой питекантропа - почему?..
      От внезапного басовитого лая Виктор вздрогнул так, что рахитичная скамейка едва не развалилась - это собака, о существовании которой он и забыл уже, вскинулась, метнулась к мусорным бакам.
      Двигалась она, впрочем, с ленцой, соображая, что ведь все равно не успеет. И не успела. Причина ее негодования - невесть откуда возникший рыжий матерый котище - без особой даже поспешности ретировался на ближайшую липу. Там, на высоком суку, он уселся с обиженным видом, наблюдая насуплено и мрачно, как собака усаживается на прежнем месте старательно и надолго. Затем, выждав от греха (мало ли какая гадость может угнездиться в собачьем уме?) кот осторожно спустился на пыльную землю, короткими перебежками двинулся к какой-то лишь ему ведомой цели. Он надолго замирал, пристально и неодобрительно взглядывал на собаку, причем толстый ухоженный хвост его конвульсивно подергивался от омерзения. Собака больше не удостоила его своим вниманием. Поставила нахала на место - и ладно.
      Снова захныкала, запричитала отворяемая дверь. Виктор торопливо поднялся - вышла Наташа.
      - Долго ждал, соскучился? Бедный... - Подошла, смотрит в глаза снизу вверх, смущенно теребит висящую на плече сумочку. - Ты прости меня, копушу, пожалуйста, я очень-очень торопилась, правда...
      Виктор улыбнулся:
      - А я тут задумавшись малость. А еще мы с собакой кота загнали на дерево - так, от нечего делать, без удовольствия.
      Наташа боднула его в плечо, потянула за руку:
      - Ну что, на автобус? Пошли?
      И они пошли. По тихим тенистым улочкам, где нечастые люди медлительны и улыбчивы (таких не встретишь в оглушенных автомобильным ревом толпах, клубящихся на тротуарах железобетонных проспектов). А теплые солнечные блики протискивались сквозь плотное кружево листвы, плавно и невесомо скользили по лицам... Хорошо!
      Автобус пришлось ждать долго, и Наташа нервничала, выбегала на дорогу, высматривала: может, едет уже? Может, уже появился? Ей казалось, что из-за визита к подруге они очень опоздают, и Антон обидится. Виктор пытался растолковать, что Антон обижаться совершенно не умеет - не помогло.
      А потом они долго-долго тряслись, сдавленные в людной духоте обшарпанного автобуса. Все окна были открыты, но в них вместо свежего воздуха врывалась едкая пыль, и Наташа, вжатая чужими локтями и спинами в викторов живот, сопереживала тяжким мукам фарша, запрессованного в сосисочную кожуру. Виктор слушал вполуха, услужливо ухмылялся, но на душе у него было муторно. Он чувствовал, что и гипертрофированная боязнь опоздания, и неостроумные транспортно-гастрономические аналогии - все это дымовая завеса.
      А за ней - страх. Изводящий, темный, и причину его Наташа изо всех сил пытается скрыть. Чего она так боится? Спросить? Скажет, как же... Что же делать, господи, как успокоить, защитить? Как защитить, если не знаешь, от чего? Или от кого? И сборище это еще сегодняшнее... Некстати, как некстати! Не под силу оно может оказаться Наташе, сорваться она может на этом... Как это Антон высказался? Чрезвычайное и внеочередное антиупыристическое совещание, так, что-ли? Ему бы все в игрушечки играть, балбесу.
      Они чуть было не проехали нужную остановку, потому что зазевавшийся Виктор слишком поздно начал пропихиваться к выходу и еле успел выдернуть Наташу из автобуса до того, как в него принялись вдавливаться дожидавшиеся снаружи.
      А снаружи процветал мир частного сектора: аккуратные домики, ухоженные чистые садочки, переулочки, тупички. И заборы, заборы, заборы...
      Идти было еще порядочно, и Наташа настроилась было снова поскулить на тему опоздания, но вдруг умолкла на полуслове, больно и судорожно вцепилась в руку Виктора. Глаза ее замутились таким неприкрытым страхом, что Виктор похолодел. Никогда еще не видел он таких глаз у Наташи. Да что же это с ней происходит, что она увидела такое жуткое?!
      Наташа увидела Толика. Это было дико, нелепо, но именно на Толика был устремлен ее помертвевший от ужаса взгляд.
      А Толик и не смотрел в их сторону. Он топтался невдалеке, возле ветхого гнилого забора, поминутно взглядывал на часы, кусал губы в нетерпении - явно кого-то ждал. И в облике его не было ничего пугающего. Одет он был, как всегда, в нечто модное и невообразимо импортное, и был бы просто шикарен, если бы не взмок так обильно - иноземная одежка оказалась явно не по погоде.
      Так может, дело не в Толике? Но ведь больше нет никого вокруг, и не видно ничего, и не слышно... Разве что за забором, возле которого он торчит, мечется что-то, по габаритам скорее напоминающее теленка, а не собаку, кидается на хлипкие доски, заходится остервенелым лаем... Может, Наташа этого пса испугалась, ведь того и гляди забор проломит зверюга, выскочит. Ну да, как бы не так...
      Это чтобы Наташу, которая лезет целоваться к каждому встречному кабыздоху, не взирая на его рост и манеры, напугал лай за забором?! Чушь какая...
      Наверное, плохо Виктор владел лицом в эти минуты, наверное, оглянувшаяся на него Наташа поняла, как ему муторно. Потому что сделала вид, будто и не было ничего, стала весела и беспечна - слишком беспечна, впрочем, чтобы беспечности этой можно было бы верить. А страх... Он не ушел, нет - отступил, притаился в глубине ее глаз ледяной мутью.
      Толик наконец-то заметил их, замахал рукой, заухмылялся. Пришлось подойти.
      - Здорово, археолог, - Виктор пожал протянутую потную ладонь, держался подчеркнуто по-приятельски, стараясь подавить невольно вспыхнувшую неприязнь. Мало ли, может Наташе просто привиделось что-то, ведь бывает же так. А может, ему самому просто примерещился Наташин испуг? Ох, вряд ли... - Ты чего тут торчишь? Нас ждешь?
      Толик замялся, покраснел почему-то.
      - Да так... Ну, в общем жду, но не вас. Вы идите, а то Зеленый уже, наверное, затосковал. А я немного опоздаю, вот.
      - Ты бы, Толик, с нами пошел лучше, - Наташа склонила голову на бок, прищурилась. - А то гав-гав выскочит, кусь-кусь сделает...
      - Эта псина, что ли? - Толик мотнул головой в сторону забора, сотрясающегося от наскоков жаждущего крови хищника. - Да пусть себе прыгает. Она привязана, наверное.
      - А ты, чем гадать, полез бы, да проверил: привязана или нет, улыбнулся Виктор. - Только за нами потом не беги, если не привязана...
      Когда они отошли достаточно далеко, чтобы Толик перестал их слышать, Виктор тихонько сказал:
      - А теперь колись. И поподробнее, пожалуйста.
      Наташа глянула на него, очень натурально удивилась:
      - Ты о чем?
      - Ты меня не дури, Наташ. Знаешь ведь - бесполезно.
      Некоторое время Наташа молчала, шла низко опустив голову, до матовой белизны стиснув кулачки. Потом решилась.
      - Хорошо. Только ты подумаешь, что я ну совсем психопатка ненормальная... Понимаешь, я его боюсь.
      - Да это я и сам заметил, - Виктор полез за сигаретами. - Трудно, знаешь ли, не заметить, ежели человек побледнемши, задрожамши и чуть не упамши. А почему ты его боишься, можно узнать?
      - Можно, - Наташа не-то вздохнула, не-то всхлипнула... - Уж чего теперь, если ты сам заметил. Вот ты мне скажи, ты очень-очень подумай и скажи: может случиться, что Толик... Ну, что он заодно с упырями этими?
      Виктор даже не очень удивился - он и ожидал услышать что-нибудь в этом роде.
      - Почему ты так решила?
      И Наташа заговорила - торопясь, путаясь, захлебываясь словами. Прорвало наконец...
      - Это я уже тут догадалась, когда вернулись. Думала, понимаешь, думала... Вот тогда, в каменном веке, были же у упырей... как это они их... дрессированные аборигены... И теперь могут быть такие. Ну просто обязательно есть: упыри же не могут тут жить, ну, у нас, на Земле. А им же надо... ну, контролировать, управлять и все такое. А Толик... Ты пойми, все это по отдельности, может, и не значит ничего, ну, может, совсем-совсем ничего не значит, а вместе если посмотреть - страшно. И вещи все-все у него дорогие, не наши, а зарплата маленькая очень, и отца у него нет, а у мамы пенсия только. И как он все время доказывал, что мы ну такие глупости городим - просто нельзя глупее. И о пещере этой со знаками он заранее знал откуда-то... Говорит: "Расписку нашел". А если неправду говорит? И кость эту жуткую он из пещеры притащил, а что за кость такая, зачем? Может ее и не Странный прятал, может ее для плохого прятали? И потом, когда уже совсем-совсем ясно стало, что правда нам с Глебом снилась - как он доказывать стал, что пусть упыри что хотят делают и мешать им нельзя, помнишь? И может быть, это он Глеба... - Наташа замотала головой, умолкла.
      Виктор погладил ее по волосам, проговорил тихонько:
      - Не мог он Глеба, Наташа. Он же тогда еще ничего не знал, это мы с тобой ему все рассказали.
      Наташа вскинула голову, прижала к груди стиснутые кулачки:
      - Да нет же! В том же и дело - нет! Они же знакомы были с Глебом, давно-давно знакомы были, Глеб домой его приводил, я сама видела, понимаешь? И знаешь, когда они в последний раз виделись, знаешь? Четырнадцатого вечером.
      Толик сам к Глебу пришел, они долго-долго говорили о чем-то, больше двух часов говорили. Я на кухне возилась, а за стеной - бу-бу-бу, бу-бу-бу... И, вроде, показалось мне, что все больше Глеб говорил, а Толик перебивал, спрашивал. И, вроде, ссорились они. Понимаешь? Это четырнадцатого апреля было, понимаешь? Помнишь, Антон все спрашивал: "Как это упыри про Глеба смогли догадаться?" А вот, может, так и смогли...
      Она вдруг низко-низко опустила голову, проговорила поспешно:
      - Ты не смотри на меня, пожалуйста, ты вперед иди, ладно, Вить? Я догоню потом...
      "Осторожно, во дворе злой каратэист". Эта надпись на калитке не оставляла ни малейших сомнений в том, что Антон живет именно здесь.
      Маленький одноэтажный домик с верандой, обсаженная цветами дорожка ведет к крыльцу, и ярче махровых астр цветет на ней рыжая борода хозяина, степенно шествующего встречать гостей.
      После кратких, но весьма бурных приветствий Антон загнал Наташу и Виктора в комнату, на дверях которой красовалась корявая надпись: "Без бутылки не входить", велел сесть по углам и не мешать, а сам принялся таскать на стол всякую всячину, приговаривая:
      - Водка - мужикам, вино - для ба... для барышень, говорю. Родителей я в Сочи выгнал, так что дома кроме нас - только старый маразматик Терентий Нилыч, но он глуп, как пробка, глух, как пень, и вообще кот, так что мешать не будет. Кстати, если этот хмырь станет шляться под столом и играть в голодающих Поволжья - за хвост и в форточку. Он сегодня уже нажрался на всю оставшуюся жизнь. Тут под забором двое алкашей с утречка похмеляться приладились, так он у них закусь спер... А чего, археолог загулял что-ли, не придет?
      - Придет, куда он денется! - Виктор поигрывал зажигалкой, искоса поглядывал на Наташу (съежилась на стуле, улыбается, но глаза нерадостные, скучные). - Торчит там на углу, ждет кого-то... Не знаешь, кого бы это?
      Антон закончил возиться со снедью, привалился к стене - руки в карманы, борода торчком, рот до ушей:
      - Если я хоть что-то понимаю в Толиках, то наш голубок вознамерился кольцеваться ("Жениться то-есть", - перевел Виктор для Наташи). Наблюдал это я давеча особу, каковую он сейчас дожидается, и понял: будет он ей по утрам кофий в постель и тапочки к парадному подъезду подавать, вот чтоб у меня борода отсохла!
      Толик заявился минут через десять, бережно ведя под руку полненькую девушку, похожую на взъерошенного галчонка. Звали девушку Галочкой прозорливость ее родителей восхищала.
      Некоторое время собравшиеся предавались легковесному трепу - так, по пустякам. Потом Антон возмутился:
      - Елкин дрын, вы сюда языки чесать пришли, или делом заниматься?! А ну, марш все за стол! Тут водка прокисает, а они зубоскальствуют...
      Треп, однако, продолжался и за столом. В разгар ржания над очередной Антоновой хохмой Виктор обнаружил, что кто-то ненавязчиво снимает с него носок. Выяснилось, что старый маразматик Терентий Нилыч угнездился-таки под столом и пытается завязать отношения. Наташа вытащила его на свет божий, пристроила было у себя на коленях, но Антон рявкнул: "Кыш, пернатое!" и кот сгинул.
      - Боится, стервец, - самодовольно ухмыльнулся Антон. - Уважает, стало быть.
      - А почему он - пернатое? - поинтересовалась Наташа.
      И Антон охотно пояснил:
      - А потому, что птицей взвиться способен. Это, конечно, ежели за хвост раскрутить как следует.
      - Знаешь, Тоша, - Виктор прищурился. - Если ты подобную штуку попробуешь при Наташе выкинуть, то, пожалуй, сам птичкой взовьешься. И каратэ твое не поможет. Хвоста у тебя нету, конечно, зато борода имеется...
      - Упаси боже! - Антон замахал руками. - И в мыслях не держал. Это я так, расчетным путем установил. По аэродинамическим характеристикам объекта.
      Они бы, наверное, долго еще трепались и хохмили, встречая каждую шутку с восторженной заинтересованностью, каждую тему развивая несообразно с пустячностью обсуждаемого азартно и многословно. Потому, что это оттягивало главный разговор - неуютный и нерадостный; потому, что это оттягивало миг, когда надо будет взять на себя ответственность и решить решить слишком важное за слишком многих, чтобы миг этот не был страшным.
      Но время шло, пора было начинать. И Толик начал.
      - Леди и мужики! - он дурачился, но лицо его было серьезно и голос подрагивал. - Вообще-то Галочку я сегодня привел не только, чтобы вас перезнакомить. Вот... Думаю, что присутствие специалиста ее профиля и квалификации при сегодняшнем разговоре не помешает.
      - Ой! - Антон округлил глаза. - Всю жизнь мечтал познакомиться - если не с упырем, то хоть со специалистом по оным!
      Галочка потупилась.
      - Я специалист не по упырям, - она вздохнула. - Я спец по белой горячке.
      Антон глянул на Толика, покачал головой с горькой укоризной:
      - Гад ты все-таки, археолог! Привел такого человека, и не предупредил... А мы тут балуемся водочкой. Нехорошо! - Он повернулся к Гале. - А позвольте уточнить: специалист - это как? Это то-есть вы мастерски в это самое состояние умеете впадать, или других туда не пускаете?
      - Последнее, - Галочка поджала губы.
      Толик скрипнул зубами.
      - Нарвешься, Зеленый! Кончай хамить!
      Антон протестующе вскинул ладонь:
      - Никак не могу закончить, потому как и не начинал. Я, может, интересуюсь с практической точки зрения, может у меня у самого эта самая горячка?
      - Очень такое может быть, - Виктор покивал задумчиво и печально. Даже наверняка так и есть. И - пари держу - розовый слон тебе является каждодневно... В зеркале...
      Виктор умолк, оглянулся на Наташу - очень его тревожило, что неразговорчивая она такая сегодня, хмурая, скучная, на себя не похожая. Наташа заметила и поняла этот осторожный взгляд, улыбнулась в ответ рассеяно, как-то неловко... Нет, не к такой улыбке ее привык Виктор, не к такой. Но пусть так, пусть хотя бы так - только бы не плакала она больше...
      Толик закусил губу, хлопнул по столу ладонью:
      - Ребята, мы прекратим сегодня пустозвонить, или нет?
      - Уже прекратили, - Виктор переглянулся с Антоном. - Мы уже посерьезнемши и проникнумшись, правда?
      Антон кивнул. Он действительно стал почти серьезен.
      Толик вертел в пальцах стакан:
      - А Галочка... Галочка работает в наркологическом диспансере, она действительно специалист по белой горячке. Она психолог, между прочим очень известный специалист. Если хотите знать, ее статью недавно напечатали в журнале английского медицинского общества, вот. И, как психолог, Галочка может нам здорово помочь. Так что простите, но я ей все рассказал.
      - Ну, и как? - осведомился Антон заинтересованно. - Скорую не вызвала?
      - Нет, - скрипнул зубами явно начинающий терять терпение Толик.
      - Сама со сдвигом, значит, - одобрил Антон. - Наш человек.
      - Да умолкни ты! - Наташа встряхнулась наконец, заговорила, притронувшись к галочкиной руке. - Вы...
      - Ты, - поправила Галочка, заулыбавшись.
      - Ну, ты, - Наташа тоже улыбнулась. - Ты, Галя, на этого рыжего внимания не обращай. Он серьезным быть ну совершенно не умеет.
      Наташа приумолкла, потом, сделав над собой усилие, которое только Виктор мог заметить и оценить, посмотрела Толику в глаза:
      - Ты про кость нам расскажешь что-нибудь?
      - Расскажу, конечно, - Толик оставил в покое стакан, принялся теребить свой нос. - Я ее смотрел на рентгене и на ультразвуковом дефектоскопе. Картина, в общем, такая: кость, как я и думал, заполнена глиной. Вот... Кроме глины внутри имеется какая-то ажурная конструкция, предположительно металлическая. Возможно, это золото, но точно установить не доставая нельзя, а доставать я не стал - боялся испортить. Это похоже на две спирали - одна в другой, с каким-то утолщением. Вот и все. Ну, и еще установил возраст: восемьдесят тысяч лет плюс-минус лапоть, вот.
      - Так... - Виктор хрустнул пальцами. - А замазка?
      - Возраст тот же, восемьдесят тысяч. Определил ее элементный состав... - Толик умолк.
      - Ну, и?..
      - Ну, показал результаты нашим химикам...
      - А химики что?
      - А химики попросили не морочить им голову, вот. Сказали, что пятивалентного кислорода не бывает.
      - И все?
      Толик пожал плечами.
      - Они еще много чего говорили, но я не могу повторить: тут девушки...
      Некоторое время все молчали. Потом Виктор спросил, ссутулившись, мрачно глядя в стол:
      - Ну, и кто возжеламши по поводу вышеизложенного высказаться?
      Антон подергал себя за бороду:
      - Ну, допустим, я возжелал. Только я не знаю, чего говорить...
      Толик замотал головой, осклабился:
      - Зеленый, если бы не ты, мы бы точно все спятили. А насчет этой кости... В общем, по-моему, это пеленгатор, вот.
      Антон сделал страшные глаза, воздел руки, будто в невыразимом ликовании:
      - Свершилось! Сколько лет тебя знаю, археолог, все думаю: "Ну должен же он хоть раз в жизни что-нибудь умное сморозить, ну даже по теории вероятности - должен!" И - свершилось, наконец!
      Затем обычным тоном добавил:
      - Что пеленгатор, так это и козе ясно, радость моя. А вот что сия хреновина пеленгует - это вопрос...
      Помолчали. Толик раздумывал, не обидеться ли ему, прочие с интересом смотрели на Антона, предвидя продолжение. И не ошиблись.
      - Лично я, - Антон заговорил непривычно серьезно, - думаю так... Странный жизнь положил, чтобы данная хреновина попала по назначению. Значит, с помощью этой самой пакости упырям можно нагадить. Логично? Логично. Спрашивается: как именно? Отвечается... Странный говорил, что упыри жрут нашу злобу. Значит, должен быть какой-то энергоцентр, каковой оную злобу аккумулирует и куда-то передает.
      Позволю себе окончательно охаметь и предположить, что все гнусности упырей на Земле обеспечиваются энергией из того же центра. Во всяком случае, такое техническое решение было бы целесообразно, а техника упырей (или что там у них ее заменяет) слишком совершенна, чтобы целесообразной не быть. Может быть, энергии нашей злобы для покрытия всех их энергетических надобностей на Земле и не хватает, но гад буду и чтоб я сдох, если она не обеспечивает значительную часть этих самых надобностей.
      Да, так о чем это я? - он почухал бороду, передохнул. - Ага, вспомнил. Стало быть, ежели этот самый энергоцентр зашибить ненароком, то упырям свои похабные выходки на нашей планете придется если и не прекратить вообще, то очень сильно тормознуть. А ежели энергоцентр чего-то куда-то передает, то его и запеленговать можно. А? Все-таки, я здорово умный, правда?
      - А что, логично... - Растерянно протянул Толик.
      - Что логично? - поинтересовался Антон. - Что я умный? Так это не логика, а неоспоримый факт.
      Виктор отошел к окну, закурил, прищурился поверх антоновой головы:
      - А наверное, ты прав, Антон, друг мой. Только вряд ли упырям на Земле так уж много энергии требуется. Насколько я понимаю, сложившийся у нас порядок вещей они с самого начала запрограммировали. Так что большая часть нашей энергии, наверное, туда, к упырям уходит. Но это, в общем, не самое главное.
      Самое главное заключается в том, что наверняка на Земле и по сию пору присутствуют эти вот тени упырячьи, о которых Странный Хромому рассказывал. И, из закона целесообразности исходя, связь с ними упыри поддерживают через тот же центр. А если связь прервется? Что тогда?
      Толик вскочил в возбуждении:
      - А тогда все тени станут Странными, вот! И возненавидят упырей. А уж с их-то помощью...
      - Ага! - Виктор прошелся по комнате, дымя сигаретой. - Так что на второй из рекомендованных к обдумыванию вопросов мы ответимши. Остались первый и третий: реальны ли предположения Глеба и можно ли верить Странному.
      - И четвертый... - тихо, но весьма внятно произнес Толик. Он оглядел присутствующих - хмурого Виктора, досадливо скривившегося Антона, побледневшую, крепко прикусившую губу Наташу, Галочку, грустно притихшую в уголке, и повторил:
      - И четвертый вопрос, на котором я настаиваю: нужно ли что-то делать вообще?
      И снова все приумолкли. С нарочитым кряхтением поднялся из-за стола Антон, потянулся со смачным хрустом. Отодвинув пристроившегося посидеть на подоконнике Виктора, взялся за оконный шпингалет: "Подышать, что ли?.."
      В открывшееся окно вломился одуряющий дух разомлевших на солнце астр, ворвались немногочисленные, и потому особенно четкие уличные звуки воробьиная перебранка, неблизкие людские голоса, шорох велосипедных шин по малоезженному, тонущему в спорыше асфальту...
      Антон ловко выдернул сигарету из утративших цепкость пальцев задумавшегося Виктора, выкинул ее за окно. Потом привалился к раме, встопорщил бороду навстречу вялому сквознячку:
      - Эх, лепота! Иди к нам, археолог! Подыши.
      Но Толик был занят. Толик о чем-то тихонько переговаривался с Галочкой, и по лицам их было видно, что тема беседы от упыристических проблем далека. А потом вдруг подала голос Наташа:
      - Я тут все думаю, думаю... А мы не слишком со вторым вопросом поторопились? Вы говорите, что пеленгатор - это и козе ясно. А мне вот ну ни капельки не ясно, не коза я, оказывается. А понять очень-очень хочется, ну просто до смерти.
      - Да просто это, Наташ, - Виктор подошел, сел рядом. - Помнишь, тогда, у пещеры, мы направление писка кости на карту нанесли? И когда вернулись - тоже... И направление здесь другое, как оказалось. При чем кость ориентируется не на магнитные полюса, это точно. Так что это, скорее всего, действительно пеленгатор, и пеленгует он что-то, километрах в пятистах на юго-запад отсюда находящееся - это точка на карте, где оба направления пересеклись.
      - Только двух точек пеленгации недостаточно, - заметил Толик, к разговору, оказывается, прислушивавшийся. - Пеленгуют обычно с трех пунктов, вот. Причем желательно, чтобы угол между направлениями пеленгации был побольше. Вот когда три линии на карту нанесем, обязательно окажется, что они не пересеклись в одной точке, а образовали небольшой треугольник. Это называется "треугольник ошибок". Вот где-то в этом треугольнике и находится источник сигнала.
      Он помялся немного, продолжил с некоторой просительностью в голосе:
      - Галочка на будущей неделе едет на конференцию в Архангельск, и вот если бы она согласилась засечь оттуда направление...
      - И не проси, Толечка, и не клянчи понапрасну, - Галочка пожала плечами. - Ведь все равно соглашусь.
      В знак благодарности Толик вогнал ее в краску звучным поцелуем.
      - Ну хорошо... - Наташа подперла щеку кулачком, задумчиво наморщила лоб. - Ну, пусть пеленгатор. Тогда тоже неясно. Во-первых, центр этот не один такой может быть... - Она в досаде замахала ладошками на вскинувшихся было объяснять Виктора, Антона и Толика:
      - Да понимаю я, что кость только в одном направлении пищит, понимаю! Но вот вы подумайте, хорошо-хорошо подумайте, ведь лет прошло сколько. Ведь восемьдесят же тысяч лет прошло. Могли же упыри за это время новый центр построить, ну, такой, который этим пеленгатором не находится, который по совсем-совсем другому принципу работает? Может, тот, старый, про который Странный знал, уже и не главный совсем, может, через него не вся энергия теперь идет, а только часть какая-то небольшая? И тогда получается, что если мы его повредим, то упыри без энергии не останутся, а только поймут, что мы - ну, земляне, люди - им опасны уже, и опять нас... В пещеры...
      Толик попытался что-то сказать, но Наташа отчаянно замотала головой:
      - Ты, Толя подожди, пожалуйста, ты не сбивай меня. Я еще вот что понять не могу... Почему вы решили, что если тени упырей потеряют с упырями связь, то сразу ненавидеть их станут, в Странных превратятся? А может это и не обязательно вовсе? Ну ведь может же так быть, что Странный нечаянно такой получился. И еще... Как вы энергоцентр повредить собираетесь - ну никак я этого понять не могу. Там же, наверное, охрана такая, что и представить жутко, а если нет, то упыри эти - ну совсем дураки глупые. А кость...
      А может, это и не пеленгатор. Может это индикатор такой, - кость. Может, ее сами упыри подсунули, и не пеленгует она центр, а передает ему что-то. А когда мы с костью к центру придем, то будет это упырям сигнал, что стали люди умными, что опасными стали, центр найти смогли, и что надо теперь человечество уничтожить.
      Толик растеряно подергал себя за нос.
      - А что, логично...
      - И все-то тебе логично, археолог! - неожиданно взъерепенился Антон. - И так - логично, и эдак - логично, и если вообще ни хрена - опять логично. Не ходи за него замуж, Галя, нету в нем постоянства.
      - Нету, так воспитаю, - невозмутимо отвечала Галочка.
      Виктор задумчиво потеребил тщательно ухоженные усы:
      - Вряд ли, Наташ, принцип энергетики упырячьей изменился за это время. Источник-то энергии все тот же... Ну, к примеру скажем, радиопередатчик. Он же какой бы ни был, хоть самый что ни на есть современный - он же все равно радиоволны генерирует, и самый допотопный радиоприемник его запеленгует. И не дурак же, в самом-то деле, Странный был, думал же он что-то, когда прятал эту кость с таким тщанием. А про тени... - Виктор помолчал, попытался прихватить подстриженный ус зубами не вышло. - Про тени упырей я так думаю. Собственное сознание у них есть, но в обычном состоянии оно угнетено и заторможено теми, кто управляет. И вот рвется связь, и начинает тень человеком себя осознавать, сохраняя память о том, что было, о марионеточном существовании своем. Ну, представь: коврик перед дверью начал осознавать себя. Осознавать, что он тряпка, об которую все, кому не лень, ноги вытирали. Как он будет относиться к тем, которые вытирали? Понятно, как... При чем заметь, мы этим теням близки уже хотя бы потому, что и нас, и их сотворили специально, чтобы...
      Виктор замялся, защелкал пальцами, подбирая нужные слова, и сопящий от нетерпения Антон немедленно встрял в его монолог:
      - Чтобы присосаться и жрать живьем, вот как это называется. Это ведь даже гадостнее рабовладения и каннибализма - то, что упыри вытворяют! Так что станут эти самые тени Странными, станут, нехорошего мне в рот! Ну, может, не все, но большинство - обязательно! А наше дело маленькое: найти упыристический центр и гавкнуть оный. Как? Придумаем. Ломать - не строить, дурное дело не хитрое.
      - Оптимист, - процедил Толик в пространство.
      Наташа глянула на него, вздохнула длинно и горько, понурилась.
      А на улице, поблизости где-то, невидимые, но через открытое окно слышимые весьма явственно, прохожие затевали мужской разговор. Двое. Возможно, те самые алкаши, у которых стянул закуску старый маразматик Терентий Нилыч.
      Тягучие назойливые голоса, медленно и монотонно взрыкивающие с этаким истеричным провизгом. Ну что они не поделили, почему придумали ссориться именно здесь, сейчас? Господи, так и видится пустая муть набрякших соловеющих глаз, так и представляются слюнявые губы - коверкающиеся, шевелящиеся, сплевывающие одни и те же гнусные замусоленные словеса.
      И нет теперь за окном ни света, ни зелени, ни даже запаха астр осталась только эта назойливо лезущая в уши убогая мерзость. И все. Обидно, ох как обидно!
      - Может, окно закрыть?.. - Наташа пристукивала по колену прочно стиснутым кулачком, растерянно и жалко кривилась.
      - Обязательно! - в огненных недрах Антоновой бороды хищно и влажно блеснула усмешка - недобрая такая, нехорошая: