- Слушаюсь, гражданин подпоручник.
      Подпоручник Казимерчак отъезжает в голову батальонной колонны, а старший сержант подзывает трех разведчиков и показывает им рукой на деревню, расположенную справа от дороги:
      - Видите те хаты?
      - Так точно!
      - Приведите оттуда подводы.
      - Подъем! - раздается команда.
      Двигаемся дальше. На месте остаются только трое солдат, которым поручено достать подводы. Через несколько километров разведчики догоняют роту, управляя лошадьми, запряженными в телеги. Не останавливаясь, сваливаем на них часть снаряжения. Плечам стало легче, а значит, идем живее. Примеру нашей роты следуют и другие. Утром, когда рассвело, в колонне видно много таких телег.
      Колонна с короткими остановками продолжает движение. Мы проходим мимо разрушенных деревень, кое-где торчат только одни остовы печей. Жители уцелевших домов с интересом смотрят на солдат в конфедератках - давно уже таких не видели. Ночью проходим по заново отстроенному мосту через речку Турью. Здесь несколько дней назад проходила линия фронта.
      - Далеко еще до Буга? - спрашиваем офицеров во время стоянки.
      Но конкретного ответа не получаем.
      Пробуждающийся день в еще большей степени открывает ужасы войны. Поля сплошь изрезаны окопами, полузасыпанными от взрывов бомб и снарядов. Над землей стоит запах гари, смешанный со смрадом разлагающихся тел. Кто-то из солдат чуть отходит в сторону от дороги и подрывается на мине...
      Дальше идем плотным строем, точно придерживаясь дороги. Около полудня минуем памятный для меня городок Ягодзин. Это здесь с тяжелыми боями партизаны выходили из окружения. Дальше дорога идет вдоль железнодорожного пути Ковель Хелм Любельский, развороченного до такой степени, будто по нему прошлись дьявольским плугом.
      До Буга осталось уже менее двадцати километров, а за ним - польская земля...
      Рота, на родину, вперед - марш!
      Знойный июльский полдень. Лес, через который мы проходим, пахнет смолой. Люди очень измучены, лошади тяжело дышат. Над колонной поднимаются клубы рыжей пыли. Она такая мелкая, что забивается во все поры, дерет горло. Люди, лошади, вооружение - все припудрено пылью. С запада едва веет приятный ветерок. Он несет с собой чуть заметную прохладу и легкий запах луговых цветов. Во главе роты едет верхом подпоручник Казимерчак и каждые десять шагов поднимается в стременах.
      - Ребята, вон там,- внезапно кричит он и показывает рукой,- там, за кустами, Буг!
      На мгновение замедляем шаги. Ищем взглядом реку, за ней - Польша. И вот через минуту среди лугов с копнами сена показывается блестящая лента Буга.
      Колонна стихийно выравнивается. Даже самые уставшие быстро подтягиваются на свои места в строю. Минуем небольшой пригорок, и сразу же за ним лениво течет река. Саперы строят вторую очередь моста, которая обеспечит движение в двух направлениях.
      - Рота, стой! Поправить снаряжение!
      Приводим себя в порядок. Подтягиваем ремни и брезентовые ремешки у касок, вытираем лица от пыли, отряхиваем мундиры... И вот долгожданная команда:
      - Рота, на родину, вперед - марш!
      Эта необычная команда означает конец нашей скитальческой жизни...
      Гудит под солдатскими сапогами деревянный мост. Мы вступаем на родной берег. Перед нами белеют среди деревьев стены сельских хат. На обочине дороги стоит длинная колонна советских грузовых автомашин, которая ждет, пока мы перейдем мост. Это улыбающаяся регулировщица предоставила нам право первенства.
      Из ближайшего села, расположенного вдоль дороги, доносятся звуки военного оркестра - дивизионные трубачи играют марш для идущих на запад солдат траугуттовской дивизии. На сельской дороге становится все больше людей. Они приносят нам цветы, молоко, черешню. Женщины и даже мужчины сквозь слезы кричат:
      - Наши! Наши, польские войска! Столько лет мы вас ждали!
      На импровизированной трибуне стоит командир 3-й пехотной дивизии генерал Галицкий, окруженный толпой жителей окрестных сел. Он салютует марширующим солдатам. Дети бросают цветы. Кто-то из толпы провозглашает:
      - Да здравствует Войско Польское! Да здравствуют наши освободители!
      И так на всем пути по освобожденной родной земле. На улицах Хелма Любельского масса народа. Люди съехались, вероятно, из окрестных сел, чтобы посмотреть, как идут польские войска. Везде цветы и радостные лица - ведь настал день свободы! Город принял праздничный вид. На окнах, на балконах, на каждом доме развеваются бело-красные флаги. Люди обнимают друг друга, целуются, у многих на глазах блестят слезы счастья. Каждый из нас тонет в море цветов. Мы уже не знаем, куда их девать, а к нам беспрерывно кто-то подбегает, вручает новый букет, обнимает, гладит оружие, мундир, целует...
      А вот и западная окраина первого польского города. Знойный день клонится к вечеру, подходит к концу и наш март. Солнце уже зашло. Становится все темнее. Мы останавливаемся на отдых. Хозяева угощают нас свежим, еще теплым молоком. Девушки приносят полные фартуки желтой черешни. Солдаты моются около колодца с журавлем. Наконец прибывает и полевая кухня. Бойко гремят котелки, все с большим удовольствием едят густую пшенную кашу. Вместе с Краковяком идем спать в сад. На дежурстве остаются только расчеты станковых пулеметов и противотанковых ружей, установленных для стрельбы по самолетам. Солдатский бивак постепенно затихает.
      Поднимаемся с рассветом. После завтрака марш на запад продолжается. Люблин минуем с северной стороны. В город спешат партизанские отряды. Идут лесные люди с бело-красными повязками, на которых четко выделяются буквы "АЛ" и "БХ". Мне интересно, что это за отряды. На первом привале, когда к нам подходят люди с повязками, я спрашиваю кого-то:
      - Что означают эти буквы на партизанских повязках?
      - Это наши, из Армии Людовой и Батальонов хлопских.
      - А я был в АК, за Бугом.
      - Вы действительно были в АК?
      - Святая правда.
      - У нас тоже есть аковцы. Их командиры говорят, что вы - большевики, переодетые в польские мундиры. Постоянно нас пугают, что, как придете...
      - Подъем! Встать! Вперед - марш!
      Иду и никак не могу понять того, что услышал.
      Перед нами останавливается полковой "виллис". Наш командир, уверенно сидя в седле, докладывает, что четвертая рота находится на марше.
      - Как там партизаны? - доносится из автомашины.
      - В порядке, гражданин капитан,- отвечаю я.
      - Не хотели быть моим ординарцем,- улыбается капитан,- но я все равно дам вам задание. Вот вам записка. Идите с ней и интендантский взвод и возьмите кое-что для меня. Позднее найдете меня в голове колонны. Командир роты не возражает?
      - Нет, гражданин капитан,- отвечает подпоручник.
      - Ну, тогда бегите.
      Отправляюсь в тыл в поисках интендантского взвода. По дороге встречаю старшину роты, показываю ему записку и объясняю, куда и зачем иду.
      - Оставь пулемет и снаряжение на телеге. Возьми мой автомат, сразу легче станет.
      - Благодарю, пан сержант!
      Теперь мне идти намного легче. Маршевая колонна полка очень длинная, поэтому решаю сесть и подождать, когда подойдут тылы. Прежде чем появились подводы интендантства, начало темнеть. В конце концов с помощью солдат я нахожу командира взвода. Он читает записку, пишет: "Выдать" - и направляет меня к офицеру, занимающемуся вопросами продовольственного обеспечения. Офицер забирает у меня записку и выдает банку тушенки, кусок мягкого, подтаявшего масла, пачку хорошего табака и полфуражки печенья.
      - Это все,- говорит он.- Только не умни половину по дороге. И смотри, чтобы ничего не пропало...
      Только под утро я присоединяюсь к своим, неся в карманах и п руках целый, нетронутый офицерский паек. Краковяк, заметив у меня тушенку, многозначительно точит складной нож. Командир взвода допытывается, где это я пропадал всю ночь. Объясняю цель моего ночного похода. Коллеги становятся все более назойливыми:
      - Вынимай тушенку и табак. Закурим...
      - Это не наше. Все должен отдать капитану,- отбиваюсь я.
      - Ну и дурак же ты! - делает вывод капрал Рыдзевский.
      - Должен отдать капитану,- по-прежнему упорствую я.
      Многие изъявляют желание помочь мне нести оружие и снаряжение, но при этом с завистью поглядывают на оттопыривающийся боковой карман моего мундира, в котором спрятана пачка офицерского табака.
      После обеда перед местечком Руки вступаем на Варшавское шоссе. В небе гудят штурмовики. Земля стонет. До Вислы и фронта уже недалеко. Люди, так же как и перед Люблином, стоят вдоль дороги, по которой мы проходим. Они хлопают в ладоши и провозглашают здравицы в честь наших войск.
      Солнце заходит, а мы все еще в пути. В воздухе стоит тяжелый рокот немецких бомбардировщиков. Колонна углубляется в лес. Самолеты врага многочисленными ракетами освещают местность. Бомбы взрываются с такой силой, что кажется, будто под нами колышится земля. Мы останавливаемся и приступаем к рытью окопов. Самолеты снижаются, поэтому работать приходится в ускоренном темпе. Когда щели готовы, мы всерьез подумываем об ужине, но тылы где-то застряли, поэтому о еде приходится заботиться самим. Краковяк снова робко начинает:
      - Как хорошо, что солдату дают хлеб на целый день... Слышишь, самолеты. Может, утром тебе не придется и объясняться. Подумай, всегда легче умирать на сытый желудок.- А затем предлагает: - Давай попробуем офицерского масла.
      - Хорошо,- нерешительно уступаю я.- Съедим немного масла. В случае чего скажу, что растаяло.
      - Наконец-то мы слышим мудрые речи,- радуется Зенек.
      Хлеб с маслом всем очень нравится.
      А потом тяжелый, прерывистый, непродолжительный сон...
      На Пилице
      Наступающие советские войска на широком участке фронта доходят до берегов Вислы. На далеких подступах к предместью Варшавы - Праге немцам удается сильными контратаками танковых дивизий остановить советское наступление. В бой вступают 1-я и 2-я дивизии Войска Польского. В начальном периоде они борются за овладение вражескими укреплениями в районе Демблина и Пулав, связывая своими действиями значительные силы немцев.
      8-я гвардейская армия захватывает плацдарм на левом берегу Вислы (позднее историки назовут его варецко-магнушевским). Идут тяжелые, кровопролитные бои за его удержание. Туда и вводятся полки 3-й пехотной дивизии имени Ромуальда Траугутта.
      * * *
      Всю ночь самолеты люфтваффе бомбят переправы через Вислу. А утром, сразу после восхода солнца, обрушивают свои удары девять фашистских штурмовиков. На защиту переправ прилетают советские "яки", целый день висят они над зеркалом воды. Под таким прикрытием неутомимые инженерные войска вновь наводят мосты. Вблизи района переправ занимают огневые позиции зенитки. Нам, пехотинцам, говорят:
      - Переправляться будете этой ночью.
      Кухня с вчерашним ужином нашлась только к обеду, поэтому мы и обедаем и ужинаем сразу. Солдаты, сытые, но не выспавшиеся, дремлют в окопах. Офицеры возвращаются с совещания. В подразделениях начинается движение. Повара раньше, чем обычно, выдают очередной ужин, в который мы с Краковяком потихоньку добавляем масла.
      Солнце заканчивает свое дневное странствие. Вместе с его последними отблесками в небе появляются немецкие самолеты. Зенитки открывают заградительный огонь, но самолеты, преодолевая его, один за другим обрушивают свой смертоносный груз на наши переправы. В таких условиях переправа на другую сторону реки невозможна.
      Только восходящее солнце и "яки" заставляют вражеские самолеты убраться восвояси. В направлении Вислы везут понтоны. После обеда мы получаем распоряжение подготовиться к переправе, быстро запаковываем свои скромные пожитки и отдыхаем в тени деревьев.
      - Подъем! Строиться! - командуют офицеры.
      Мы подходим к берегу широкой Вислы. На воде видно несколько плывущих понтонов. Идущий в авангарде первый батальон 9-го пехотного полка переправу уже заканчивает. Теперь наступает наша очередь. Разведчики быстро и четко занимают места в понтоне. Саперы длинными веслами отталкиваются от берега. Течение реки быстрое, и тяжелую, перегруженную лодку сносит в сторону.
      - Ребята, помогите! - распоряжается капрал-сапер.
      Командир взвода назначает к веслам нескольких солдат. Остальные берутся за саперные лопатки и усиленно гребут со стороны правого борта. Над переправой кружатся советские истребители, и мы чувствуем себя под надежной защитой. Неожиданно откуда-то сверху сваливаются два "мессершмитта" и палят из пушек. Самолет с красными звездочками на крыльях ловко заходит в хвост немцу. Тот пытается уйти в спасительные тучи, но советский истребитель следует за ним как тень.
      Засмотревшись на воздушный бой, мы даже перестаем грести.
      - Вон там, видите?! - радостно кричит капрал Рыдзевский.- Гитлер болтается на парашюте!
      Еще выше задираем головы. Действительно, под белой чашей парашюта висит летчик.
      - Грести! - прерывает нашу радость капрал-сапер.
      Снова яростно перебираем лопатками. Еще немного усилий - и понтон садится на мель. А до левого берега осталось не менее десяти метров.
      - Разведчики, вперед! - приказывает командир взвода.
      - Только сапоги в воде не утопите,- предупреждает кто-то из предусмотрительных.
      Вода здесь по пояс, и вынужденное купание оканчивается благополучно. Мы вылезаем на берег - вода стекает с нас ручьями, поэтому не мешкая направляемся к ближайшему лесу, но он настолько забит солдатами и техникой, что нам приходится идти дальше. По обеим сторонам дороги разбросаны немногочисленные постройки, но жителей в них нет. К нашей роте присоединяются батальонные орудия и обоз.
      Под вечер прилетает "рама" - немецкий разведчик дотошно обследует местность. Чтобы не быть обнаруженными, прячемся в придорожных кустах и канавах. По опушке леса бьет вражеская артиллерия. Из-за ближайших деревьев ей раскатисто отвечают "катюши". Черный столб дыма демаскирует расположение гвардейских минометов, однако они быстро меняют огневую позицию, и немецкая артиллерия не успевает их накрыть.
      Уже темнеет. "Рама" улетает. Мы выдвигаемся на пятьсот - восемьсот метров в открытое поле и приступаем к рытью окопов. Надо спешить, и командиры поторапливают нас. Мы с Краковяком копаем по очереди. Наш окоп - сверху узкий, а снизу широкий - мы утепляем снопами соломы. Теперь можно и отдохнуть. Однако командир взвода думает иначе. Тех, кто закончил свою работу, он посылает помочь солдатам из обоза рыть укрытия для лошадей.
      С запада нарастает тяжелый гул самолетов - это на очень большой высоте приближается к переправе авиационная армада. Противовоздушная артиллерия с правого берега Вислы открывает заградительный огонь. Мы с Краковяком пробуем подсчитать число самолетов, доходим до шестидесяти четырех, а Хе-111 и Ю-88 все прибывают. Они делают разворот на большой высоте и приступают к своей разрушительной работе.
      В это время уже становится совершенно темно. Зенитки прекращают стрельбу. На небе загорается множество осветительных ракет, при таком свете можно было бы даже читать. Но нам не до чтения.
      Бомбы летят на переправу и на те немногочисленные уцелевшие дома, в которых мы укрывались во время облетов разведывательной "рамы". Кругом все трясется и колышится. Комья земли падают на голову, и мы плотнее закрываемся плащ-палатками. Время от времени серии небольших фугасных бомб тарахтят, как пулеметные очереди. Этот адский концерт продолжается до утра. Однако усталость наша так велика, что мы валимся с ног и, несмотря на бомбежку, засыпаем.
      Наконец выглядывает солнце. В его свете догорают пепелища деревень, подвергнутых бомбардировке. В воронках с серыми от тротиловой гари краями стоит вода. Солдаты передают по цепочке тяжелые, острые осколки.
      - Если бы кто-нибудь из нас получил такой, то Женьке со своими санитарами было бы нечего делать...- замечает кто-то меланхолично.
      Перед заходом солнца выступаем, чтобы сменить на позициях советских солдат. Сначала идем батальонной колонной, позднее, когда появляются советские проводники, перестраиваемся в ротные. Некоторое время двигаемся по шоссе. Неожиданно враг обрушивает на нас несколько артиллерийских залпов. Близкие взрывы на мгновение ослепляют, но вскоре снова наступает тишина - немцы стреляли, вероятно, на всякий случай. В колонне чувствуется нервозность: выстрелит где-нибудь одинокая пушка, а солдаты уже падают в придорожную канаву. Довольно часто трещат пулеметы.
      Советский проводник останавливает нас за небольшой высотой, а сам, забрав с собой офицеров, уходит к передовой. Мы припадаем к мокрой земле. Никто не разговаривает, даже не курит. Над ближайшими лугами стелется туман. На небе появляется красная луна, а здесь, на земле, темноту ночи то и дело распарывают трассирующие пули и снаряды.
      - Первый взвод, встать! - раздается голос нашего сержанта.
      Идем гуськом за советским проводником. Если загорается ракета, мы припадаем к земле, как только она гаснет, поднимаемся и идем дальше.
      Перед нами тихо плещется Пилица, по которой длинной лентой прямо до противоположного, занятого врагом берега тянутся лунные блики. Через каждые десять шагов кто-нибудь из наших бойцов занимает позицию. Вот из тени кустов выходит советский солдат и указывает позицию для ручного пулемета.
      - Сменяйте,- дотрагивается до меня командир взвода.
      Остаюсь с Краковяком и советским солдатом. Над самой рекой, в неглубоком окопе, лежит за пулеметом его товарищ.
      - Друзья, дайте закурить,- шепотом просят русские. Не колеблясь вынимаю пачку офицерского табака.
      Они в восторге от хорошего табака. Краковяк, который скручивает цигарку последним, прячет начатую пачку себе в карман.
      Устанавливаем свой пулемет в указанном месте. Солдаты с красными звездочками на пилотках передают нам патроны, несколько ручных гранат и объясняют улыбаясь:
      - Наш участок обороны относительно спокойный. Кроме артиллерийских обстрелов и пулеметной трескотни, здесь ничего не слышно.
      И вот мы с Краковяком одни. Перед нами освещенная луной река, а за ней таится смертельный враг. Мы чутко вслушиваемся в темноту. Немцы довольно часто освещают местность ракетами. Вот кто-то с правой стороны выпускает очередь из автомата. Через минуту стрельба повторяется.
      - Зенек, дадим очередь,- предлагаю я.- Нам оставили много патронов, можно и не экономить...
      - Стреляй!
      Крепко прижимаю приклад к плечу. "Та-та-та-та..." - строчит пулемет.
      - Постреляли, и хватит, а теперь за работу. Мы должны оборудовать солидную огневую точку, а то для двоих здесь тесновато,- решает Краковяк.
      - Хорошо. Ты начинай, а я подежурю у пулемета. Потом поменяемся.
      Так, работая по очереди, мы к утру сумели оборудовать окоп. Несколько раз в течение ночи пас проверяют офицеры. Некоторые задерживаются подольше. Посмотрят в сторону вражеских позиций, закурят самокрутку и перед уходом напомнят:
      - Хорошо смотрите. Не спите. Завтра нужно подготовить данные для ночной стрельбы.
      С рассветом отходим на сто - двести метров в глубь обороны. На переднем крае остаются только дежурные расчеты пулеметов и противотанковых пушек, огневые позиции которых находятся в нескольких десятках метров от реки.
      Приезжает полевая кухня. Мы чистим оружие и расширяем искусную сеть окопов и ходов сообщения, запасных огневых позиций. Через несколько дней кропотливой работы некоторые участки окопов даже прикрыты сверху. Все это хорошо замаскировано.
      То, что нам сказали советские солдаты, передавая позицию, вскоре подтверждается. Правда, гитлеровцы каждый день методично обстреливают нашу оборону, особенно ее передний край, но особого вреда нашим позициям они причинить не в состоянии. Да и находятся на переднем крае только дежурные расчеты.
      На третий день пребывания на плацдарме назначается на дежурство наш расчет. К дежурству мы тщательно подготовились: я накопал на недалеком поле целый вещмешок картошки, а Зенек приготовил топливо - набрал сухих, как порох, сучьев. Вечером мы все это забираем с собой па позицию у Пилицы.
      Ночь прошла без особых происшествий, а утром взвод уходит и мы остаемся одни. Я завтракаю ячневой кашей, которую нам принесли, а Краковяка каша не устраивает. Он выбирает несколько кусочков консервированного мяса и принимается готовить более вкусный завтрак.
      - Сейчас сварю картошку, хорошо поем, а потом и подежурить можно...приговаривает он.
      "Бум!" - откуда-то со стороны вражеских позиций бьет одинокое орудие. Над нашими головами с сатанинским воем пролетает снаряд и разрывается на недалекой возвышенности, поднимая столб дыма и песка. Мы прячемся в окопе.
      - Гады...- цедит сквозь зубы Краковяк. "Бум!" - снова свист, глухой хлопок - и все замирает.
      - Не взорвался. Побольше бы таких! - радуется Зенек.
      В течение нескольких минут ждем очередного гитлеровского "подарка".
      - Ну, вроде кончилось,- облегченно вздыхает Зенек и предлагает: - Я пойду за водой, а ты почисть картошку.
      Пока я на дне окопа чищу картошку, он возвращается с водой и мы разводим огонь. "Бум-бум!" - снова бьют орудия.
      - У, проклятые! - ругает Краковяк немцев.
      На этот раз снаряды проносятся где-то высоко и разрываются в воздухе. Облачка черного дыма показывают места взрыва. Мы недоуменно смотрим, куда это так ожесточенно стреляют немцы, и видим вдалеке солдата, который спешит к лесу, в район обороны нашего батальона. Снова грохочут орудия. Солдат бежит зигзагами по картофельному полю.
      "Если добежит до кустов, где начинаются траншеи,- мысленно загадываю я,то спасен". Добежал! Радуюсь так, как если бы это мы с Зенеком благополучно перенесли огневой шквал. Краковяк снова разводит огонь. Котелок с картошкой мы вешаем над пламенем. Солнце поднимается все выше и приятно греет лицо. Глаза слипаются.
      - Давай тушенку, и можешь спать,- милостиво соглашается Зенек.
      - Но ведь она не наша...
      - Если бы ее хозяин был голоден, он давно бы за ней пришел. Открывай смело - картошка сварилась. Возьми мой нож.
      Картошка с тушенкой - действительно очень вкусное блюдо. Его мы готовим себе и на обед.
      Только одно событие произошло во время нашего дежурства. Над нами в сопровождении двух "яков" появляются шесть горбатых "илов". Артиллерия на том берегу реки неистовствует. И вот мы с ужасом видим, как один из штурмовиков начинает терять высоту, а на его крыльях бушует огонь. Но летчик не только сумел сбить пламя, но и поджег немецкий самолет. В воздухе слышится какой-то небывалый рев.
      - Это "илы" бьют фрицев! - радуется Краковяк.
      К нам приходит командир взвода, которому мы докладываем, что в течение дня ничего существенного в районе обороны взвода не произошло.
      - Хорошо. Продолжайте наблюдение, завтра отдохнете...
      31 августа на рассвете в окопы второго батальона 9-го полка приходят солдаты из разведывательных взводов 7-го пехотного полка. Они внимательно наблюдают за неприятельским берегом. В нашем окопе разместились конные разведчики из братского полка - Генрик Сурмачиньский, известный мне еще по партизанскому отряду, Станислав Верещиньский и сержант Валь. Как я завидовал их тихо бряцающим шпорам и кривым казацким саблям!
      - Ночью мы пойдем за "языком" на немецкий берег,- объясняет сержант Валь.Здесь Пилица неглубокая...
      Мы уходим на завтрак в глубь обороны, а разведчики остаются в окопах - они ведут наблюдение. Вечером мы снова встречаемся. В маскировочных комбинезонах разведчики выглядят еще мужественнее.
      - Присмотри тут за нашими саблями и шпорами,- просит Генрик Сурмачиньский, будто читая мои мысли.
      - Конечно-конечно,- радостно соглашаюсь я.
      Ночь выдалась на редкость темная. Луну плотно заслоняют тучи. Далеко за Пилицей гремят артиллерийские раскаты. Разведчики докуривают последние самокрутки.
      Из близлежащего окопа раздается знакомый голос майора Дроздова:
      - Вперед!
      Бесшумно, как духи, исчезают в ночи разведчики. Теперь весь наш участок обороны наблюдает за противоположным берегом с удвоенным вниманием. На мою огневую позицию несколько раз заходит командир батальона и нервно прислушивается. Тишина. На востоке уже розовеет небо, а разведчиков все нет. "Та-та-та-та..." - раздается автоматная очередь на немецкой стороне. Через мгновение слышится вторая очередь. Мы ложимся у пулеметов.
      - Огонь! - раздается крик с другого берега Пилицы.
      "Та-та-та-та..." - гремят выстрелы из окопов второго батальона 9-го пехотного полка.
      Немцы открывают ответный огонь. Пули свистят над нашими головами.
      - Ребята, огонь! - снова кричат разведчики.
      Сквозь прицел я вижу зеркало реки и поспешно возвращающихся разведчиков. Вот первые участники ночной вылазки появляются в окопах, а майор Дроздов поторапливает: ему как можно быстрее нужен "язык". У меня отказывает пулемет.
      - Что за черт? - нервничаю я.
      Оттягиваю затвор в заднее положение, меняю магазин - и снова ничего. Ствол так разогрелся, что над ним дрожит воздух. Высокая температура размягчила возвратно-боевую пружину, поэтому боек слабо ударяет о патроп. Я не могу уже прикрыть огнем разведчиков, которые тащат через реку двух фрицев. Один из гитлеровцев ранен и умирает на нашем берегу. Второй, без одного сапога, предстает перед майором Дроздовым.
      - Капитан Отто Габихт, из седьмой пехотной роты сто тридцать второй бригады гренадеров,- по-военному докладывает он. Сержант Валь переводит.
      - Увести! - приказывает майор.
      - Шпоры и сабли...- просит промокший Верещиньский.
      - Как там было? - хочу узнать я.
      - Потом! - бросает он на ходу и бежит за своими. Я смотрю ему вслед с нескрываемым восхищением и завистью...
      На помощь столице
      Осень 1944 года очень напоминала мне памятную осень 1939-го. И события, развернувшиеся на нашем участке, оказались не менее трагичными, чем события пятилетней давности.
      Каждый день мы с жадностью ловили сообщения о неравных боях, которые вели с немцами восставшие варшавяне, и не понимали, как могло случиться, что восстание в столице началось без какого-либо согласования с советскими и польскими частями. Разве мы, рядовые солдаты Войска Польского, могли тогда представить, что именно такой ценой - ценой жизни тысяч поляков - вели большую игру лондонские политики?
      В ночь на 12 сентября мы передаем оборону советской гвардейской части. Как когда-то советские товарищи сообщали нам данные о деятельности противника, так сейчас мы делимся своими наблюдениями с гвардейцами. Нашу огневую позицию занимают бравые советские парни, каждый из них имеет по нескольку боевых наград.
      На правый берег Вислы переправляемся по одному из понтонных мостов. Наше направление - на Варшаву. По пути узнаем, что костюшковцы взломали немецкую оборону в районе Мендзыляса и теперь ведут бои за Прагу.
      На следующий день марша отдыхаем уже на окраине Мендзыляса. С интересом разглядываем бывший передний край немецкой обороны. Он в буквальном смысле слова распахан артиллерией и авиацией. Вокруг валяется оружие, особенно много фаустпатронов. Деревья и дома страшно изувечены. А среди развалин уже суетятся местные жители.
      Дальнейший марш в направлении Праги совершаем по хорошо асфальтированной дороге, по которой движется большое количество войск и боевой техник~и. На горизонте, в северо-западном направлении, виден черный дым гигантского пожарища - это горит Варшава. Мы приближаемся к правобережной ее части- Праге. Перед нами Гоцлавек и Саска-Кемпа. Радость жителей на освобожденной территории трудно описать словами. Цветы, улыбки, приветствия. А рядом, за Вислой, истекает кровью сердце Польши...
      В роте говорят, что в бой за плацдарм на левом берегу в авангарде пойдет первый батальон 9-го пехотного полка. Одни завидуют тем, кто первыми ступят на многострадальную землю Варшавы, другие утверждают, что следующим будет легче переправляться через широкую водную преграду, когда на ее противоположной стороне уже есть наши войска. В действительности же все оказалось гораздо драматичней.
      Тем временем мы занимаем Прагу и с нетерпением ждем боя. Местные жители не знают, чем нас лучше угостить. Один из них приглашает нас в гости.
      Темноту обширного подвала освещает коптящая карбидная лампа. Собравшиеся произносят первые тосты.
      - За победу! - провозглашает ефрейтор Калиновский.
      - Прежде всего за наше Войско Польское и Варшаву! - перебивает его гостеприимный хозяин.
      Зашумело в солдатских головах, и вот они бодро распевают "Оку". Заходят несколько соседей нашего хозяина, на столе появляются закуски и новые бутылки.
      - Возьми стакан, выпей,- уговаривает меня Краковяк.
      Но я по молодости лет еще не пил ничего крепкого. И на этот раз я остаюсь верен своему принципу.
      В дверях подвала появляются новые солдаты и штатские. Среди прибывших командир нашего взвода. Все целуют и обнимают друг друга.
      Постепенно песни и разговоры затихают, тут и там слышится похрапывание. В низком подвале нечем дышать, и я выхожу на свежий воздух. В колодце двора темно и пусто, на небе мерцают звезды. Из-за Вислы долетают приглушенные звуки выстрелов, на улице слышится топот множества ног. Через длинную темную подворотню выхожу на мостовую. Топот ног приближается - это солдаты первого батальона 9-го пехотного полка спешат к Висле, на переправу.
      Изредка подает голос наша артиллерия. Немцы не отвечают. Вот начали переругиваться пулеметы. Ординарцы бегают во всех направлениях. Солдаты выходят из подвала, расспрашивают их о положении на передовой. Те сообщают радостную новость:
      - Наши уже на другом берегу Вислы.
      - Где они высадились?
      - Чуть выше разрушенного моста Понятовского.
      - Это, вероятно, на Чернякуве! - предполагает кто-то. - Там еще держатся повстанцы. Может, удастся очистить Варшаву от гитлеровской нечисти?
      - Рота, строиться! Получить хлеб и консервы! - кричит наш старшина.
      Мы занимаем очередь и очень быстро получаем паек на пять дней - тушенку, хлеб и сухари. Командиры строят свои подразделения, а затем ведут их к Висле. Отчетливо вырисовывается противоположный берег. Направо в широком русле реки лежат искалеченные пролеты моста. Перед нами Чернякув. Его упорно обороняют остатки повстанческого отряда и солдаты нашего полка, под покровом ночи переправившиеся на левый берег.