- Возьмите побольше гранат.
      - А сколько их надо иметь, гражданин хорунжий? Уж и так все карманы забиты ими, и еще мало? - допытывается Лукасевич.
      - В уличных боях артиллерия не всегда сумеет развернуться и помочь - и тогда вся надежда на гранаты. Берите и не рассуждайте!- приказывает Рыхерт.
      Подвешиваем гранаты к поясу, а те, у кого имеются трофейные вещевые мешки, запихивают по нескольку гранат и в них.
      Приближаемся к городу. Со всех сторон грохочут пулеметы. Огонь алчно пожирает здания. Вдоль дороги, по которой мы идем, лежит множество убитыхрусские, поляки, немцы.
      Останавливаемся возле обгоревших, еще дымящихся зданий. Здесь лежат трое раненых бойцов из 7-го полка, возле них хлопочет санитар.
      - Куда ранили? - спрашиваем одного из них.
      - В ногу.
      - Ясно, а где?
      - Недалеко отсюда, у костела. Остерегайтесь снайперов на крышах.
      - Крепко держатся фрицы?
      - Дерутся как черти. Приходится с боем брать каждый дом, да что там говорить, даже каждый сарай...- тихо добавляет другой.
      Подходит неизвестный нам офицер и показывает хорунжему Рыхерту, куда нам надо идти.
      - Дойдете до дороги, не задерживайтесь, а перебегайте на ту сторону, к двухэтажному белому дому с двумя балконами. Там еще наши, а дальше уже немцы...
      Держим путь в указанном направлении. Треск пулеметов и разрывы гранат слышатся совсем рядом, над головами устрашающе свистят пули.
      - Наверное, обнаружили нас, вот и устроили концерт,- ворчит кто-то сзади.
      Однако никто не поддерживает разговора. В голове роятся самые мрачные мысли. Вот и дорога, а за ней - белый двухэтажный дом с балконами.
      - Перебежками, по два-три человека - на другую сторону! - приказывает командир взвода.
      Благополучно преодолеваем мостовую. Раз только затрещала пулеметная очередь, но пули просвистели мимо,, отбив в нескольких местах штукатурку у дома, к которому мы бежим.
      Ночь, а видно как днем. Артиллерийский огонь с обеих сторон не прекращается ни на минуту. Клубится дым, из горящих зданий вылетают снопы искр. Мы спускаемся в подвал, стаскиваем к одному из окон найденные ящики, и Сокол устанавливает на них ручной пулемет. Здесь чувствуем себя почти в безопасности. Приходят бойцы из подразделения, захватившего дом, угощают нас трофейными сигаретами и расспрашивают о нашей части. Охотно отвечаем на их вопросы. В заключение визита "хозяева" дома жалуются на трудности с питьевой водой.
      - В каждой квартире имеется водопровод, но вода почему-то не течет... Правда, во дворе стоят лужи, но пить из них не советую,- объясняет капрал с длинными казацкими усами.
      - Не то, что у нас. У каждого крестьянина во дворе колодец с журавлем. А какая вода! - чмокает губами Сокол.- Особенно приятно, ребята, пить ее, когда возвращаешься с поля,- расхваливает он свои родные края.- Тогда...
      "Трах!" -ударяет в наш подвал немецкий снаряд. От мощного взрыва здание сотрясается до самого основания,- видимо, безопасность в подвале действительно относительная. И будто прочитав паши мысли, к нам заглядывает обеспокоенный хорунжий Рыхерт, окидывает взглядом наше хозяйство:
      - Неплохо устроились... Даже из корабельных орудий вас здесь не достанешь. Пожалуй, я с вами останусь. Завтра пойдем в атаку, а теперь установите дежурство у пулемета, остальным - спать.
      Усевшись на полу, пытаемся уснуть, но артиллерийская канонада не умолкает всю ночь. Утром глаза у всех красные от недосыпания. А по двору уже расхаживают новые гости - бойцы роты 82-мм минометов и орудийный расчет 45-мм противотанковой пушки. До завтрака нам предстоит захватить соседний дом на противоположной стороне улицы. Минометчики откроют огонь, а когда мы поднимемся в атаку, расчет пушки будет подавлять прямой наводкой огневые точки противника.
      "Плюм-плюм!" - подпрыгивают стволы минометов.
      - Отлично, ребята! - хвалю их.
      - Мало мин, а то бы мы показали! - обнажает в улыбке стальные зубы высокий сержант.
      Вдруг все вокруг оживает. Со всех сторон трещат автоматы. Артиллеристы выкатывают за угол здания свою пушку и тоже открывают огонь.
      - Приготовиться к атаке! Достать ручные гранаты! - доносится взволнованный голос Рыхерта.- За мной!
      Первым выскакивает сам хорунжий. За ним бежим мы, стреляя на ходу по окнам дома, который нам предстоит захватить. Артиллеристы тоже ведут огонь из своего маленького орудия. Хорунжий поднимает вверх гранату. Широкий замах, как у хорошего косаря,- и брошенная граната влетает в окно. Дом содрогается от взрыва, оконная рама с треском падает на тротуар. Где-то на верхнем этаже в последний раз захлебнулся пулемет.
      - Кидайте гранаты в окна! - старается перекричать шум сражения хорунжий Рыхерт.
      Бросаем гранаты и подбегаем к стене дома. Несколько секунд выжидаем. "Бум-бум!" - доносятся из глубины дома взрывы.
      - Влезаем через это окно! Подсадите меня! - кричит офицер.
      Спустя пятнадцать минут весь первый этаж в наших руках. В угловой комнате, возле пробитого в стене отверстия, лежат разбитый нашими гранатами немецкий пулемет и его расчет. Двое товарищей не спускают глаз с двери, ведущей во двор, а Рыхерт, словно кошка, крадется на второй этаж. Следом за ним еле успевает Гладзюк. Замираем в ожидании. Командир поднимается все выше и выше и исчезает за поворотом лестницы. В соседних помещениях тишина, только противно хрустит под ногами разбитое стекло, да на последнем этаже разъяренно лает гневными очередями пулемет.
      На лестничной площадке третьего этажа - дыра в стене, через которую можно пройти в соседнее здание. Командир приказывает мне и еще троим разведчикам ликвидировать расчет немецкого пулемета, а сам с оставшимися бойцами пролезает через дыру в соседний дом.
      - Ребята, разделимся на пары. Я с Лукасевичем полезу наверх, а ты, Шляхта, вместе с Ясиньским будешь прикрывать нас сзади. В случае необходимости придете нам на помощь,- распоряжаюсь я.
      Осторожно, стараясь не шуметь, останавливаемся возле единственной двери, ведущей на чердак. Оттуда доносится грохот пулемета. Нажимаю на дверную ручку - закрыта.
      - Что будем делать? - нервничает Лукасевич.
      С минуту я беспомощно смотрю то на товарища, то на массивную дверь.
      - Давай немецкую гранату с деревянной ручкой. Она откроет любую дверь лучше всякого ключа,- вдруг приходит мне в голову спасительная мысль.
      Я беру гранату и подхожу к двери. Хотя эта работа и не требует особых усилий, чувствую, как на лбу выступает пот. А пулемет на чердаке все поливает огненными очередями наших бойцов.
      - Дай какой-нибудь шнурок...
      - Нет у меня никакого шнурка.
      - Тогда бинт...
      Лукасевич разрывает прорезиненную упаковку немецкого индивидуального пакета и протягивает мне его содержимое. Быстро привязываю гранату к дверной ручке, чтобы она случайно не упала, выворачиваю из рукоятки металлический колпачок - на шелковом шнурке повисает небольшой фарфоровый шарик.
      - Спустись пониже и приготовь еще одну гранату,- советую я ефрейтору.
      Придерживая корпус гранаты, дергаю за шарик и бегом, перескакивая через две ступеньки, спускаюсь вниз. Считаю про себя: "Сто двадцать один, сто двадцать два... сто двадцать семь..." И в это время раздается оглушительный взрыв. Лестница наполняется дымом и пылью, а в ушах возникает устрашающий звон.
      - За мной! - кричу я товарищу и мчусь по ступенькам, ведущим на чердак.
      Бежать тяжело: задыхаемся от едкого дыма и известковой пыли, под ногами похрустывают щепки разбитой двери. На ходу снимаю с предохранителя гранату. В проеме двери виден чердак, наполненный клубами дыма.
      - Бросай! - кричу я, и мы оба швыряем по гранате.- Бросай влево от входа, а я - вправо!
      Снова летят на чердак гранаты, и дом содрогается от взрывов.
      - Ну что, полезли? - спрашивает Лукасевич.
      - Рано. Там сейчас и так ничего не видно. Подождем, пока пыль осядет,объясняю я товарищу, а самому не терпится увидеть результаты нашей работы.
      - Вряд ли кто остался в живых... Не стреляют.
      - Подождем.
      - Эй, есть здесь кто-нибудь? - спрашивает Лукасевич и на всякий случай повторяет вопрос по-немецки. Чердак хранит молчание.
      - Что-то не подают признаков жизни. Наверняка готовы,- пытаюсь успокоить себя и товарища.
      - Тс-с-с! Кто-то кашляет. Слышишь? - шепчет Франек.
      - Слышу...
      Направив ствол автомата в ту сторону, откуда доносится кашель, нажимаю несколько раз на спусковой крючок. Снова прислушиваемся - тишина. Пыль почти осела. Осторожно пролезаем через проем двери на чердак и на всякий случай даем несколько коротких очередей по темным углам. В крыше напротив двери выбито несколько черепиц. Возле образовавшейся дыры лежит немец. Я склоняюсь над ним - он мертв.
      - Не может быть, чтобы он был здесь один. Ведь кто-то кашлял. Наверняка не он...
      Настороженно осматриваемся по сторонам.
      - Слышишь, где-то звонят? Наверное, телефон! - снова почему-то шепчет Франек.
      Резко оборачиваюсь назад. Возле дымохода, рядом с телефоном, лежит немец в морской форме. Лукасевич снимает трубку, и я отчетливо слышу:
      - Ганс, алло, Ганс, проклятие...
      - Пусть себе зовут Ганса,- смеется Франек, кладет трубку на рычаг и зовет меня: - Посмотри, здесь еще одна дыра...
      Подхожу к дымоходу и обнаруживаю еще одно большое отверстие в крыше.
      - Ну и вид отсюда открывается! - Я даже присвистнул от восхищения.- Если бы не дым, отсюда можно было бы увидеть Балтику...
      - Да, действительно... Смотри-ка, вон там, на крыше, немцы! - приводит меня в чувство своим восклицанием ефрейтор.
      - Зови сюда Сокола с ручным пулеметом. Мигом! - приказываю я, а про себя раздумываю: "Немцы закрыли наглухо дверь чердака. Значит, из дома в дом они перебегают по крышам. Надо будет доложить об этом командиру взвода".- Сокол, займи позицию возле этой дыры,- говорю я, когда тот появляется на чердаке,- и внимательно следи за крышами соседних домов. Здесь только что звонил немецкий телефон. Могут нагрянуть "гости". А ты,- обращаюсь я к Лукасевичу,- приведи сюда Шляхту и Ясиньского. Надо как следует приготовиться к обороне. Ну, отправляйся!
      - Неплохо придумали фрицы. Мы их ищем внизу, а они лазят по крышам. Послушай, а где телефон, о котором ты говорил? - интересуется Сокол.
      - Там, за дымоходом.
      - Провода обрезал?
      - Нет, а зачем?
      - Как это зачем? А вдруг нам придется покинуть чердак? Вернутся фрицы и снова воспользуются им. Пойду отключу,- не перестает тараторить он.- Ну и дали вы им прикурить. Когда первый раз трахнуло на чердаке, я подумал: наверняка кого-нибудь из наших уже нет в живых...
      - Хватит болтать! - обрываю я на полуслове пулеметчика и приказываю: Лучше подготовь огневую позицию. Возле разбитого немецкого пулемета лежат мешки с песком, притащи их сюда. А вы, ребята,- обращаюсь к остальным,- выньте по одной черепице и наблюдайте за крышами.
      - Будет сделано. А что с нашими? Где командир? - расспрашивает Ясиньский.
      - Вот ты иди к командиру и доложи, что мы находимся на чердаке. Передай, что отсюда можно по крышам перебраться в соседние дома.
      - Я?! - переспрашивает Ясиньский.
      - Ты! - повторяю решительно.
      Вижу, как паренек бледнеет и топчется в нерешительности - он всего на два года старше меня.
      - Один?
      - Шляхта, отправляйся вместе с ним искать хорунжего Рыхерта.
      - Пошли! - машет тот рукой Ясиньскому.
      Сокол оборудует огневую позицию, а Лукасевич тем временем рыщет по чердаку. Спустя минуту радостно восклицает:
      - Ребята, консервы нашел!
      - Неси сюда! - Сокол, как всегда, первый, когда речь идет о еде.
      Открываем обе найденные банки и ложками начинаем уплетать холодные свиные консервы.
      - Неплохо было бы раздобыть где-нибудь хлебушка,- говорит с полным ртом Лукасевич.
      - Да, что-то давно нам его не давали...- вздыхает Сокол.
      - Смотрите, по крыше идет немец! - показываю товарищам.
      - Это снайпер. Движется в нашу сторону. Встречу его, когда подойдет поближе,- решает Сокол и ложится за пулемет.
      - Видимо, их встревожило молчание Ганса и они решили выслать связного, чтобы проверить, что с ним,- прикидывает вслух Лукасевич.
      Немец, по-видимому, не в первый раз пользуется этим путем, поскольку держится на крыше довольно уверенно, не обращая внимания на сильный встречный ветер, который яростно развевает полы его шинели. На какое-то время его закрывает стена.
      - Надо было раньше стрелять, а то что-то долго не показывается...
      - Появился! Вон там, правее той высокой трубы,- успокаивает Лукасевич капрала.
      - Сокол, только одну очередь, не больше...- обращаюсь к пулеметчику.
      - Будет сделано, гражданин старший сержант!
      Он крепко прижимает к плечу приклад, на минуту задерживает дыхание и медленно нажимает на спусковой крючок.
      "Та-та!" - бьет короткая очередь. Немец на секунду остановился, сделал по инерции еще полшага и с грохотом покатился вниз по крыше.
      - Не мог раньше сказать, что от вас можно попасть в соседний дом?! доносится от разбитой двери голос командира взвода.- А то фрицы засели на втором этаже, и мы их оттуда никак не можем выкурить. Сейчас устроим им сюрприз! Где проход? - спрашивает он нетерпеливо.
      Я показываю ему дыру в крыше и в проникающих через нее лучах света вижу, как за короткое время изменился наш командир - лицо и руки в грязи, шинель испачкана известью, кусок воротника оторван. Не лучше выглядят и другие разведчики, пришедшие на чердак вместе с хорунжим. Рыхерт торопливо отдает приказания и собирается уже идти.
      - Может, съешь пару ложек, Юрек? - впервые отваживаюсь назвать по имени своего командира и пододвигаю ему начатую банку консервов.
      - Для меня слишком много, а для всех - мало! Пошли! - коротко бросает он. И, как всегда, первым вылезает на крышу.
      Мы стараемся не отставать, хотя угнаться за ним нелегко. Преодолеваем кирпичный выступ - брандмауэр, защищающий здание от пожаров, и приближаемся к пологой крыше, с которой Сокол снял короткой очередью гитлеровца.
      - Осторожно, ребята,- предостерегает, не оборачиваясь, хорунжий.
      Иду третьим, предусмотрительно помогая себе руками. Преодоление этого трудного и опасного отрезка пути всем взводом занимает немало времени.
      - В этом доме обороняются гитлеровцы, а на первом этаже - наши,информирует нас Рыхерт.
      - Видите открытое окно возле трубы? - спрашивает Шляхта.- Через него можно проникнуть в дом...
      - Видим,- отвечают сразу несколько голосов.
      - Тихо! За мной! - шепчет хорунжий.
      Протискиваемся через узкое слуховое окно в крыше. От него ведет вниз небольшая металлическая лестница. Стараясь не шуметь, собираемся на чердаке. Снизу доносится треск автоматов.
      - Спускаемся этажом ниже,- приказывает офицер и первым устремляется вниз. В одной руке он держит трофейный парабеллум, а в другой - снятую с предохранителя гранату. Мы уже на третьем этаже. Здесь никого нет. Видимо, немцы сконцентрировались на втором. В одной из комнат стоят несколько ящиков с гранатами. Памятуя советы командира и сегодняшний опыт, пополняем свои запасы. На лестничной площадке жужжат пули.
      - Надо дать знать нашим, что мы здесь,- говорит командир и вдруг кричит во весь голос: - Ребята, мы на третьем этаже!
      "Та-та-та!" - стучат в ответ автоматы, и с потолка отскакивает штукатурка.
      - А может, попробовать выкурить их оттуда гранатами, гражданин хорунжий? предлагает сержант Тасчук.
      - Ты что, с ума сошел?! Ведь они могут долететь до первого этажа, а там наши,- отвергает хорунжий его предложение.
      - У меня родилась идея,- вырвалось у меня.
      - Какая?
      - А что, если привязать гранаты к шнурку или бинту и опустить к фрицам. Тогда они взорвутся на такой высоте, на какой мы захотим.
      - Гениальная идея! Дайте немецкую гранату! - требует хорунжий, все еще держа в руке лимонку.
      Быстро привязываю к концу бинта немецкую гранату а стоящие рядом товарищи готовят аналогичные "подарки". И вот опускаем уже первую из них в пролет лестницы. "Бум!" - раздается взрыв, и слышно, как внизу что-то тяжело падает на пол. Опускаем следующую. "Бум!" - грохочет она, взрываясь. Затем еще одну и снова взрыв. Задыхаемся от пыли и дыма. Но как только один из бойцов пытается спуститься по лестнице, его встречает очередь из немецкого автомата.
      - Спрятался, каналья, за каким-нибудь выступом и строчит из шмайсера. Шевелите, ребята, мозгами! - призывает разведчиков хорунжий Рыхерт.
      Но нам пока ничего придумать не удается, и мы продолжаем спускать гранаты на бинтах.
      - Послушайте, а может, попробуем опустить через окно связку гранат? развивает мою идею Тасчук.
      - Хорошая мысль! - одобряет хорунжий.
      Кто-то спешит измерить расстояние до окон занятого немцами этажа, а остальные, не дожидаясь приказа, берутся за изготовление связок. Распахиваем чудом уцелевшие окна и опускаем "подарки" - дом сотрясается от мощного взрыва, на тротуаре звенит выбитое стекло. Хорунжий Рыхерт быстро сбегает по лестнице и бросает свою лимонку в коридор второго этажа, а мы устремляемся следом. В дверях натыкаемся на немецкого ефрейтора с покалеченным лицом, который ожесточенно протирает засыпанные штукатуркой глаза. Из соседней комнаты Дуда выводит двух раненых немцев. Несколько убитых гитлеровцев лежат в коридоре. Теперь весь дом в наших руках, и мы спешно готовимся к обороне.
      - Теперь неплохо было бы и перекусить,- признается хорунжий.
      Обшариваем немецкие вещевые мешки, находим сухари и небольшие банки консервов. С удовольствием смотрю на Юрека, который с аппетитом уписывает их. Потом он бросает в угол пустую банку и говорит улыбаясь:
      - Потрудились на славу, а самое главное, что все живы и здоровы. Надо представить вас, ребята, к наградам.
      - Где командир?! Где командир?! - доносится из коридора чей-то громкий голос и топот солдатских сапог.
      Мы с Рыхертом выходим навстречу. Оказывается, это прибыла нам на смену рота из 9-го полка. Передаем нашим соратникам захваченный дом, показываем проход в стене, предупреждаем, чтобы следили за крышами, и за пачку трофейных сигарет продаем им "патент" на связки гранат.
      - Разведчики, за мной! - зовет Рыхерт и первым направляется к пролому в стене.
      Выходим во двор, откуда утром начинали атаку. Из небольшого кирпичного сарайчика вьется дымок полевой кухни. Ноздри щекочет запах наваристых щей.
      - Эй, дружище, может, накормишь? - просят разведчики тучного повара.
      - Но вы же не наши,- не переставая мешать в большом котле, нелюбезно отвечает тот.
      - Не ваши, говоришь? Верно, не из твоей роты. Но пока ты здесь стряпал, мы жизнью своей рисковали,- зловеще сверкая глазами, медленно цедит слова Рыхерт.
      - Ну хорошо, хорошо. Даже пошутить нельзя,- сбавляет сразу тон повар.Подставляйте котелки. Всем хватит...- И наливает нам полные котелки щей.Мясо, наверное, еще не сварилось,- будто оправдывается он.- Обед будет готов лишь через час.
      - Ничего, браток, и такое съедим,- отвечает за всех Лукасевич.
      Штаб 8-го пехотного полка перемещается в предместья Колобжега, и мы опять несем караульную службу. Уже пятый день длится сражение. Целые кварталы Колобжега превратились в руины или сгорели дотла. Наступила очередь идти в бой и 4-й пехотной дивизии, а нас, разведчиков, сменяет первая рота автоматчиков. Снова приходится сражаться на стыке двух пехотных полков траугуттовской дивизии. На этот раз нам предстоит взаимодействовать с учебным батальоном.
      Закончив передачу охраны штаба, собираемся в условленном месте. Хорунжий проверяет наличный состав и вооружение. Как всегда во время уличных боев, особое внимание обращает на запас гранат. И вот мы выступаем. В багровых лучах заходящего солнца зияют огромные дыры в газохранилищах. Отсюда уже рукой подать до железнодорожных путей. За ними и расположен район особняков, который все еще находится в руках противника.
      В сумерках добираемся до здания. Его обороняют всего-навсего семь польских бойцов. Обменявшись с ними рукопожатиями, занимаем огневые позиции у окон. Защитники дома, привыкшие к ожесточенным боям, деловито объясняют обстановку. Ночью несколько раз мы с Рыхертом проверяем нашу оборону и с удовлетворением отмечаем, что разведчики начеку.
      На рассвете наши части начинают дружную артиллерийскую подготовку. За железнодорожным полотном взлетают вверх фонтаны земли. Над некоторыми домами поднимаются ввысь красные языки пламени. Мы покидаем здание и продвигаемся в направлении железнодорожных путей. Над нашими головами беспрерывно пролетают пули. "Только бы миновать железнодорожные пути",- загадываю я и вижу, как по соседству со мной вскакивает рядовой. Роман Шотт, отчаянно карабкается на железнодорожную насыпь, делает несколько шагов и внезапно падает как подкошенный.
      - Гражданин хорунжий, здесь рядом есть проход под путями,- обрадованно восклицает Дуда.
      - Не мог раньше сказать?! - зло обрывает его Рыхерт.- Тогда бы Шотт не погиб... За мной! - приказывает он и ползет к Дуде.
      Проход очень узкий, по безопасный. По одному протискиваемся через него на другую сторону. Ползти приходится довольно долго, поскольку сверху над проходом проложено несколько железнодорожных путей.
      - Ну, наконец-то,- пыхтит хорунжий.
      Теперь до зданий, которые нам предстоит захватить, остается не более пятидесяти метров - но каких метров! По канаве, тянущейся вдоль железнодорожного полотна, расползаемся в обе стороны. Немцы, по-видимому, нас еще не заметили и продолжают вести огонь поверх железнодорожных путей. Наша артиллерия обрабатывает ближайшие постройки, и мы выжидаем, пока артиллеристы перенесут огонь вглубь. Артиллерийская подготовка закончена, и наступает небольшая пауза. Первым вскакивает хорунжий Рыхерт и с возгласом "ура!" устремляется вперед. Следом за ним поднимается весь взвод, ведя на ходу беглый огонь из автоматов.
      Первое здание, к которому мы подбегаем, обнесено крепкой оградой из красного кирпича. Бросаем через нее партию гранат, а сами плотнее прижимаемся к ограде. Не дожидаясь взрыва, кидаем следующую партию. Земля вздрагивает от беспрерывных взрывов, в воздухе угрожающе свистят осколки. За железнодорожными путями протяжно охают минометы. На ограду карабкается капрал Гладзюк, потом садится на нее верхом и дает очередь вдоль забора. Спрыгнув на ту сторону, он продолжает стрелять, а его примеру следуют уже другие разведчики. Мне помогает Сокол, и вот я тоже во дворе. Приняв от него пулемет, жду пока грузноватый наводчик перелезет через ограду.
      Отовсюду доносится треск автоматов. Бой идет одновременно в нескольких особняках. В углу двора лежат кучей фаустпатроны. Наиболее предприимчивые решают использовать это грозное оружие врага, эффективное не только в борьбе с танками, но и в уличных боях, против него же. Вот над оградой высовываются их тупые носы, из сопл вырывается пламя, а корпуса, неуклюже покачивая стабилизаторами, врезаются в стену соседнего дома. Страшный грохот сотрясает воздух, ветер рассеивает дым - и видна брешь размером почти в полстены. Вбежав во двор, мы забрасываем здание гранатами, и последние гитлеровцы поспешно его покидают.
      Во дворе и в саду ближайшего особняка слышны голоса немцев. Рыхерт прячется за выступ ограды.
      - Ребята, фрицы готовят контратаку! Надо опередить их... Приготовьте гранаты, пополните диски патронами, и ударим по ним.
      Рассредоточившись по двору, мы ищем, откуда удобнее всего атаковать врага. Капрал Петр Бжозовский замешкался на мгновение и упал, сраженный смертельной очередью. С леденящим душу свистом летят через ограду гранаты, на нашем и немецком дворе беспрерывно громыхают взрывы. Бросаю лимонку и даю очередь по окнам занятого немцами особняка. Вдруг невдалеке от меня взлетает гейзер дыма, и я слышу оглушительный грохот. Чувствую жгучую боль, и автомат вываливается у меня из рук. Прячусь за бетонную лестницу и только здесь обнаруживаю три кровоточащих отверстия в правой руке. Зубами разрываю индивидуальный пакет и кое-как перевязываю раны. Стрельба ни на минуту не умолкает. Наши атакуют стремительно, даже лихо. И вот очередной дом в наших руках.
      Во двор вбегают бойцы из другого подразделения и; спешат нам на помощь. У калитки особняка хорунжий Рыхерт выстраивает в колонну по двое пленных немцев. Считаю пары - девять. Рыхерт, широко улыбаясь, направляется ко мне, бросается на шею, целует, прижимается колючей щекой. Заметив, что я без оружия, с перевязанной рукой, участливо спрашивает:
      - Что, ранили? Хорошо, что только в руку. Подлечишься, и еще не раз будем бить немцев. Дай поправлю перевязку.
      - Пока меня не забрали "катафальщики", могу еще пригодиться.
      Командир со знанием дела поправляет перевязку. Все пальцы, за исключением большого, шевелятся, значит, не так уж плохо.
      - Много погибло наших? - спрашиваю хорунжего.
      - Четверо, не считая тех, которые полегли, добираясь до этих зданий. Зато немцев уничтожили порядком, причем самый цвет фашистской армии - выпускников офицерского училища. А где твой автомат?
      - За домом. Выпал, когда меня ранили.
      - Принеси.
      Автомат лежит все на том же месте. Надо проверить, исправен ли. Нажимаю на спусковой крючок - вылетает очередь. Кадеты как по команде падают на землю, хотя я держу его стволом вверх. Автомат-то действует, а вот моя правая рука болит нестерпимо, особенно при отдаче. Кроме меня ранено еще двое курсантов из учебной роты, однако они могут передвигаться без посторонней помощи. Втроем мы отводим в штаб восемнадцать фрицев.
      В санитарную роту заглядываю только на перевязку и сразу же возвращаюсь к своим. Боюсь, как бы не отправили в тыл. Тогда прощай, дорогая разведка, а я ведь так сдружился с ребятами из рыхертовской группы. И хотя рука болит невыносимо, я бодро говорю "катафалыцикам":
      - Заживет...
      Наступил особый день в битве за Колобжег. Бойцы нашей 3-й пехотной дивизии взяли в плен гитлеровцев с исправной радиостанцией, и с ее помощью командующий 1-й армией Войска Польского призвал немецкий гарнизон к капитуляции. Установили временное перемирие. Воцарившаяся повсюду тишина производит какое-то странное впечатление, ведь мы так давно от нее отвыкли.
      Заканчивается время, данное на размышление командованию крепости Кольберг. Поднимаются вверх артиллерийские стволы, и жерла орудий опять изрыгают яростное пламя. Снова горят дома, снова падают убитые и раненые. Шаг за шагом наши войска вытесняют немцев с последних оборонительных рубежей. Фашисты удерживают только небольшую часть города и порт.
      И вот в ночь на 18 марта производится последняя артиллерийская подготовка. Небо прочерчивают огненные хвосты снарядов гвардейских минометов. Пехота идет на последний, решающий штурм вражеских укреплений. Теперь обороняются лишь части порта и маяк. Орудия бьют прямой наводкой, повсюду трещат пулеметные и автоматные очереди. Еще один стремительный рывок нашей пехоты - и на маяке взвивается белый флаг.
      Весть о капитуляции остатков гитлеровского гарнизона в Колобжеге молниеносно облетает все наши подразделения. Но вместо ожидаемой тишины снова слышится адская пальба - это победители салютуют колобжегской победе.
      Гурьбой направляемся к Балтийскому морю. Минутой молчания чтим память погибших боевых товарищей. А вечером состоялась торжественная церемония "обручения с морем" - вынос знамени, речи, праздничный салют.
      А чуть позже - неофициальная часть церемонии, завершающаяся бросанием в море обручальных колец и памятных перстней.
      На Одре
      Завершились торжества по случаю "обручения с морем". Хотя немцы капитулировали еще утром и бой за город уже окончился, мы ни на минуту не расстаемся с оружием. Из подвалов домов и бомбоубежищ выходят жители Колобжега, настороженно смотрят на победителей. На всякий случай держатся большими группами. Почти у всех на рукавах белые повязки. В испачканных сажей кастрюлях и ведрах прямо на улице они готовят себе еду.
      Наконец появляются полевые кухни. Нас кормят вкусным ужином, впервые за несколько дней выдают свежий ароматный хлеб. К кухням с посудой в руках робко подходят немецкие дети, тощие, грязные. Вначале держатся подальше от бойцов, молча, одними глазами просят есть.
      - Дайте им немного хлеба и супа,- разрешает Рыхерт.
      - Это же немцы! - возмущается Сокол.
      - Это - дети! Чем они-то виноваты? Дети, подойдите сюда,- зовет их Рыхерт по-немецки.
      Первым решается подойти белокурый мальчик в грязном порванном пальтишке. Идет неуверенно, оборачиваясь на товарищей.
      - Иди, иди! - подбадривает его хорунжий.
      - Возьми! - протягивает ему Ясиньский буханку ржаного хлеба.
      Малыш быстро хватает хлеб и жадно впивается зубами в хрустящую корочку, кланяется Ясиньскому и с набитым ртом повторяет несколько раз:
      - Danke, danke{11}.
      Офицер гладит мальчишку по голове, берет у него кастрюльку и подставляет повару:
      - Наливай!
      - Одну минуточку, гражданин хорунжий, накормлю только наших ребят, а потом их.
      - Наливай, тебе говорят. Мы подождем...
      Рыхерт протягивает мальчугану полную кастрюльку горячего, дымящегося супа, тот поспешно благодарит и идет к руинам медленно, осторожно, чтобы не пролить ни одной капли. Молча наблюдавшая эту картину детвора потихоньку приближается к кухне. Повар заглядывает в котел и кричит:
      - Давайте кастрюльки, ребятишки! Угощу вас польским супом!
      Дети понимают его слова без перевода и протискиваются поближе к кухне.
      Утром малыши появляются снова. На этот раз повар не ждет особого распоряжения начальника, а сам наливает каждому по черпаку супа.
      Поделиться обедом с немецкими детьми нам уже не пришлось. Сразу же после завтрака нам сообщили, что мы покидаем город. Перед выступлением мы с товарищами совершили короткую прогулку вдоль берега Балтийского моря, в последний раз полюбовались его голубой гладью. Даже ветер имеет здесь совершенно иной, чем, скажем, в Люблине или Варшаве, какой-то морской запах. На высоком маяке гордо реет бело-красный флаг. Прощаемся с нашим, польским морем, как с чем-то очень дорогим и близким. По дороге в часть уже без особого волнения осматриваем места, за которые вели такие кровопролитные бои. Повсюду видны страшные разрушения, там и сям встречаются исковерканные орудия. Люди, которые попадаются нам навстречу, останавливаются и низко кланяются.