- Посторонись! Дорогу! Освободите дорогу! - громко кричат сзади.
      Услышав конский топот, переходим на правую сторону улицы. Мимо нас, подпрыгивая на ухабах, проносится повозка, в которой сидят офицеры Виктор Красовицкий и Антони Кеслер.
      - Поручник Кеслер- варшавянин,- задумчиво говорит хорунжий Роек.
      Приближаемся к Аллеям Иерусалимским. На пересечении с Маршалковской стоят две девушки-регулировщицы, румяные от мороза, и флажками указывают направление движения. Этот перекресток выглядит особенно просторным, поскольку окружающие его дома разрушены до основания.
      Уже совсем светло. Появляются люди в гражданской одежде. Одни катят перед собой детские коляски, нагруженные уцелевшим скарбом, другие несут узлы и чемоданы. Увидев нас, они останавливаются, машут руками, у некоторых на глазах видны слезы. Минорное настроение улетучивается - Варшава, столица пашей страны, освобождена! Ничего, что она лежит в руинах. Мы восстановим ее, и она станет еще более прекрасной, чем была...
      На запад
      В районе разрушенного главного вокзала нам повстречались бойцы из 2-й пехотной дивизии. Вчера они раньше нас вступили в столицу и теперь стоят довольные и гордые. Перебрасываемся с ними на ходу приветствиями. Некоторым везет - они находят земляков. С завистью смотрим, как они обнимаются, а затем бегом догоняют идущую колонну.
      Вот и окраина. Варшава, разрушенная, по свободная, остается позади. Дует сильный ветер, снег порошит глаза. Идем в направлении Блоне. После освобождения столицы нас переводят во второй эшелон фронта, и теперь в течение нескольких дней нам придется догонять наступающие на запад войска.
      На дороге встречаем толпы варшавян, которые, узнав об освобождении столицы, спешат вернуться домой. Каждую минуту провозглашаются здравицы в нашу честь.
      - Да здравствует Войско Польское! - слышится со всех сторон.
      Одни горячо аплодируют, другие оставляют на обочине дороги багаж и со слезами радости на глазах обнимают солдат. Женщины дарят нам цветы из горшков, а одна даже напоила нас горячим кофе из ведра, завернутого в одеяло.
      - Бейте немцев! Отомстите за Варшаву!-просят они на прощание.
      Молодые парни и мужчины изъявляют желание добровольно вступить в Войско Польское. Объяснения нашего командира, что мы не военкомат и что через несколько дней, когда жизнь войдет в нормальную колею, наверняка будет объявлен призыв в армию, не помогают...
      - К тому времени война уже закончится,- упрямо повторяет юноша в элегантных офицерских сапогах.
      - В таком случае ничем не могу помочь,- смеется в ответ хорунжий.
      Поняв, что так от офицера он ничего не добьется, парень начинает умолять нас:
      - Ребята, дайте какой-нибудь автомат, хочу вместе с вами на Берлин.
      - Браток, не хнычь, поищи лучше военкомат,- объясняет Кровицкий.
      - А что это такое?..
      Таких добровольцев мы встречаем на своем пути на каждом шагу. Это - жители освобожденных районов Польши, солдаты и офицеры досентябрьской армии, возвращающиеся из немецких лагерей для военнопленных, наконец, те, которых вывезли на принудительные работы в Германию.
      Опускаются ранние зимние сумерки. Проходим мимо каких-то занесенных снегом немецких окопов. Сразу же за ними стоит разбитый вдребезги "студебеккер" с советскими номерами, а рядом дивизионная пушка. Давно пора подумать о ночлеге, однако наш марш-бросок что-то затягивается. Охваченные безудержной радостью, минуем Блоне и только теперь сворачиваем с главной дороги. Перед нами какая-то деревушка с разбросанными домиками, в которых кое-где мерцают огоньки.
      - Вот здесь и будем отдыхать,- отчетливо слышен в морозном воздухе голос командира второго батальона.
      Открываем калитку ближайшего дома и заходим на просторный крестьянский двор. Громко лает привязанная на цепи собака. Дверь дома открывается, и в проеме показывается фигура мужчины.
      - Кто там? - робко спрашивает он, увидев группу вооруженных людей.
      - Войско Польское,- отвечают сразу несколько человек.
      - Пожалуйста, пожалуйста, заходите,- гостеприимно приглашает он нас и кричит в глубину дома: - Женщины, накрывайте стол! Да разбудите детей, пусть посмотрят на наших солдат!
      Входим в теплую комнату. Навстречу бросаются взволнованные домочадцы и осыпают нас со всех сторон поцелуями. И только маленький карапуз лежит в кровати, накрывшись периной. Он еще не понимает, что пришли освободители.
      В печи уже весело потрескивают сухие дрова. Хозяин вносит огромную корзину, наполненную доверху картошкой, и приглашает желающих чистить ее. Их набирается немало, поскольку никто не знает, когда приедут полевые кухни.
      - А может, среди вас есть мясник? - спрашивает крестьянин.- Я тайком от немцев вырастил неплохого поросенка. Освобождение нельзя отмечать только одной картошкой. Ну что, ребята, кто поможет?
      Вопросительно смотрим на командира: разрешит ли? Хозяин перехватывает наш взгляд.
      - Гражданин хорунжий, выделите кого-нибудь в помощь,- просит он.- Думаю, молодой поросенок придется по вкусу всем...
      - Нет, хозяин, спасибо, сейчас подъедут полевые кухни, и мы угостим вас солдатским супом с тушенкой,- уклончиво объясняет наш хорунжий, незаметно пряча в тени прожженные полы шинели.
      - Боже мой, что за упрямый человек! - вмешивается в разговор хозяйка.Снимите шинель и погрейтесь возле печки, а мы тем временем накроем на стол.
      Наконец хорунжий сдается. Крестьянин забирает из рук командира шинель и кладет ее на спинку кровати. Заметив прожженную полу, задумывается на минуту и говорит:
      - Сейчас, гражданин хорунжий, принесу вам новую шинель.
      Выходит из комнаты и вскоре возвращается с добротной военной шинелью с нашивками капрала. Хорунжий быстро надевает ее. Окидываем его оценивающим взглядом - сидит она на нем как влитая, хотя, честно говоря, немного коротка.
      - Большое спасибо за подарок,- смущенно благодарит он,- а то мне в прожженной шинели даже стыдно освобождать своих соотечественников. Старший сержант Pop, выделите людей, чтобы заколоть поросенка. Пусть бойцы поедят как следует, а то что-то этих кухонь не видно,- добавляет он уже мягче.
      - Я готов,- заявляет рядовой Людвик Юха.
      - И я,- встает Багиньский.
      Хозяин берет карбидную лампу, и они выходят. Вскоре во дворе уже горит большой костер, и Юха опаливает на нем заколотого поросенка.
      Спешно готовясь к праздничному ужину, солдаты начинают бриться. В роли парикмахера выступает владелец лучшей в роте бритвы фирмы "Золинген" сержант Анджей Гжещак. И бреет он вполне профессионально.
      В другом углу бойцы пришивают к своим выгоревшим мундирам белые подворотнички. И вообще в избе царит радостное и веселое оживление.
      Открывается входная дверь, и на пороге появляется Юха. В руках у него таз, наполненный до краев кусками еще парного мяса.
      - Принесите сало, и я начну жарить мясо,- обращается к нему хозяйка.
      Руки с бриткой и иглами двигаются теперь гораздо быстрее - каждый спешит не опоздать к столу. Спустя некоторое время Багиньский и хозяин вносят половину опаленного на огне поросенка с отливающей золотом корочкой. Запах поджаренного мяса приятно щекочет ноздри. Слюна подступает к горлу.
      И вдруг со двора доносится громкий лай. Открывается дверь, и в избу входит старший адъютант второго батальона хорунжий Юзеф Хома. С минуту он щурит глаза от яркого света карбидной лампы, затем подходит к хорунжему Скрентковичу, вынимая на ходу из кирзовой полевой сумки карту. Все застывают в ожидании: какую весть принес офицер из батальона? Слышен шелест раскладываемой карты. Хозяин пододвигает поближе лампу, и офицеры склоняются над столом.
      - Мы находимся вот в этом месте,- тычет пальцем в карту хорунжий Хома.Через час полк выступает в направлении Сохачева. Наш батальон следует в авангарде. Ваша рота должна выслать немедленно головное охранение на дорогу, по которой мы будем двигаться, вот сюда,- показывает он.- Как видите, задача несложная. Есть какие-нибудь вопросы?
      - Какие имеются сведения о противнике? - спрашивает наш командир.
      - Конкретных сведений нет. В течение дня по этой дороге прошли на запад советские танки. Однако это не исключает возможности встречи с разрозненными немецкими подразделениями. Выделяйте людей и приступайте к выполнению задания.
      - Слушаюсь!
      Хорунжий Хома складывает карту и собирается уходить.
      - Может, задержитесь на минутку,- пытается уговорить его хозяин,поужинаете вместе с нами.
      - Спасибо, не могу. Должен разыскать еще полевые кухни. По-видимому, эти горе-повара где-то заблудились, а батальон надо накормить до выступления,коротко отвечает Хома и исчезает.
      - Возьмите два отделения из взвода разведки,- обращается командир к старшему сержанту Казимежу Добротливы,- и отправляйтесь к шоссе Блоие Сохачев. Выйдете па него и повернете направо, на Сохачев. Если наткнетесь на немцев, тотчас же дайте нам знать серией зеленых ракет.
      - Слушаюсь, гражданин хорунжий,- отвечает назначенный командиром головного охранения старший сержант Добротливы.- Первое и второе отделения, приготовиться к выступлению. Сбор во дворе через пять минут.
      Хозяйка с помощью ротного писаря капрала Михала Гладзюка и связного командира ефрейтора Збигнева Ковальского спешит нарезать мясо. Однако в нашем распоряжении всего пять минут, и, конечно, оно не успеет поджариться. С сожалением покидаем гостеприимных хозяев, которые приготовили для нас чуть ли не царский стол, и выходим во двор. Медный диск луны ярко светится на высоком небосклоне. Промерзший снег скрипит под ногами. Строимся и спустя некоторое время выступаем. Олейник никак не может успокоиться:
      - Какого ужина лишились...
      - А может, в Сохачеве будет еще лучше,- пытается утешить его Бенецкий.
      - Сколько еще гостеприимных домов встретится на нашем пути! - поддерживает его Адольф Тшечяк.
      - Нечего вздыхать,- перебивает их Добротливы.- Лучше прибавьте шагу да смотрите повнимательнее, чтобы не напороться по дороге на фрицев.
      Подходим к шоссе и, как было приказано, сворачиваем вправо. Вокруг тишина, и ничего не видно, кроме освещенной луной пустынной дороги. Спустя минут десять - пятнадцать впереди появляются три огонька неопределенного происхождения. Снимаем с предохранителей автоматы и, немного сбавив шаг, продолжаем идти. Нервное напряжение и неопределенность улетучиваются, как только мы убеждаемся, что это наши заблудившиеся полевые кухни, а рядом с ними временно вышедший из строя советский танк Т-34.
      - Где наш батальон? - расспрашивают повара, но, прежде чем ответить, мы просим накормить нас.
      - Заворот кишок может быть от голода,- жалуется Олейник.
      - Пожалуйста, у нас сегодня не щи, а объедение.
      Возле кухни мгновенно выстраивается очередь с котелками, а повара щедро наливают в подставленную посуду жирные густые щи. Впервые они не придерживаются установленной нормы. Быстро управляемся с едой, полевые кухни уезжают, а мы остаемся с экипажем танка. Русские танкисты предлагают подвезти нас. Старший сержант Добротливы размышляет вслух:
      - Отличная идея. Кто хочет проехаться на танке? Неуверенно смотрим друг на друга. Первым изъявляет желание Тшечяк, но Олейник отговаривает его:
      - Замерзнешь. А кроме того, свалишься под гусеницы - и поминай как звали.
      - Я тоже поеду,- прерывает его мрачные рассуждения Николай Бенецкий.
      - И я, Казик,- прошу я командира головного охранения.
      Других желающих проехаться на танке не оказалось. Остальные предпочитают более надежный и безопасный способ передвижения - пешком.
      Спустя некоторое время головное охранение во главе с Добротливы удаляется в направлении Сохачева, а танкисты все еще никак не починят поврежденный танк. Мы с интересом заглядываем через их плечи внутрь таинственной стальной машины.
      - Все в порядке,- заглушая рев танкового мотора, кричит толстощекий танкист, обнажая при этом в улыбке здоровые белые зубы.
      - По местам!-командует командир танка.- А вы, ребята, залезайте наверх за башню и держитесь покрепче,- обращается он к нам.
      Неумело взбираемся на танк. Нащупываем руками скобы, за которые можно было бы схватиться. Поспешно хлопают закрывающиеся люки. Мотор увеличивает обороты, машина резко приседает и трогается с места.
      Шоссе ровное, без ухабов и колдобин, и поэтому танк несется с ошеломляющей скоростью. Отпускаем немного судорожно сжатые пальцы. Над рвущимся вперед танком висят клубы выхлопных газов и облако поднятого гусеницами снега. Мелкая снежная пыль оседает на броне, плащ-палатках, забирается за поднятые воротники. Прижимаемся теснее друг к другу. Мотор так ревет, что мы даже не пытаемся разговаривать.
      Небо на востоке начинает слегка розоветь. Ночной мрак рассеивается. Одинокий танк продолжает мчаться вперед. До Сохачева остается всего несколько километров. Останавливаемся. Крышка люка приподнимается, и из нее показывается голова командира стального колосса. Танкист лихо сдвигает на затылок шлемофон и, подмигнув, спрашивает:
      - Ну как, живы?
      - Живы, только очень замерзли.
      - Через пять минут будем в Сохачеве. Держитесь!
      Крышка люка закрывается, и танк снова трогается с места. Над нами пролетает пара "яков" и исчезает за домами на горизонте. Въезжаем в еще не проснувшийся город. Танк слова останавливается.
      - Ну, спрыгивайте, ребята. Уже Сохачев. До встречи в Берлине! - прощаются с нами танкисты.
      Наши скрюченные от мороза и неудобного положения тела неуклюже сползают на мостовую. Я успеваю увидеть только поднятый вверх большой палец командира танка, как машина уже скрывается за поворотом.
      С трудом передвигая окоченевшие от холода и одеревеневшие от долгого стояния ноги, входим в ближайшие открытые ворота. Вокруг ни души. Опускаем воротники и начинаем колотить друг о друга замерзшие руки.
      - Отлично доехали...- неуверенно начинает Бенецкий.
      - Конечно! А Добротливы с его головным охранением еще шагать и шагать,говорю с неподдельным восторгом.
      - Ребята, а вам не пришло в голову, что мы, возможно, будем первыми из всей польской армии, кто войдет в этот город,- меняет тему разговора Тшечяк.
      - Действительно... Что вы здесь делаете, малыши? - не закончив начатой фразы, спрашивает вдруг Бенецкий.
      Только сейчас замечаем двух оборванных ребятишек, которые незаметно проникли во двор и недоверчиво рассматривают нас. Один из них, в явно великоватых ему мужских ботинках, с веснушчатым, как яйцо индюка, лицом, отвечает вопросом на вопрос:
      - А откуда вы, русские, знаете по-польски?
      - Как это откуда? Мы же из Войска Польского,- объясняет малышам удивленный Тшечяк.
      - Войско Польское! Войско Польское!..- И они моментально исчезают, чтобы сообщить людям радостную весть.
      Выходим на улицу, для предосторожности выставляя вперед автоматы. С треском распахиваются ставни.
      - Наши! Наши!!! -доносятся со всех сторон ликующие возгласы.
      - Войско Польское! Ура-а-а! - кричат высыпавшие из домов люди. Несколько человек подбегают к нам, кто-то крепко обнимает меня, кто-то целует, чьи-то руки поднимают вверх и начинают подкидывать, словно мячик.
      - Не надо, ну что вы... Отпустите меня...- прошу я.
      Однако меня никто не слушает. А толпа тем временем растет и растет. Немного прихожу в себя и вижу, что нас несут к центру города. Минуем какой-то сквер, посреди которого лежит труп немца, в мундире оливкового цвета, со свастикой на рукаве.
      - К гестапо! - кричат в толпе.
      Вот и массивные зеленые ворота, обитые железом, с глазком посередине. Толпа напирает на них, ворота трещат, и мы врываемся во внутренний двор.
      - Туда, наверх! - зовет кто-то.
      - Отпустите меня, дорогие!- умоляю я.
      Бенецкий и Тшечяк уже на ногах. Спускают наконец на землю и меня. Поднимаемся на второй этаж. Повсюду валяются ящики, а в них оружие и боеприпасы. Нигде ни души. Разочарованные, покидаем здание гестапо.
      На домах уже развеваются бело-красные флаги. Нас нарасхват приглашают позавтракать. Мне выпадает честь быть гостем человека, которого все называют председателем. Прежде чем сесть за стол, хозяйка предлагает мез принять ванну и сменить белье. Какое блаженство после стольких дней, проведенных в грязи и холоде, мыться горячей водой и душистым туалетным мылом!
      Чистый и посвежевший, возвращаюсь в комнату. Стол буквально ломится от всевозможной еды и напитков.
      - Ну, сержант, бери бокал и выпьем за здоровье нашей польской армии! Председатель поднимает стакан с водкой и с восхищением смотрит на меня.
      Остальные следуют его примеру... за исключением шестнадцатилетнего сержанта, который сбивчиво объясняет:
      - Люди милые, извините, но я еще ни разу в жизни не пил водки...
      - Ничего! Надо же когда-то попробовать. Да и повод есть. Давайте выпьем за освобождение Сохачева. Берите, гражданин сержант, это отличная водка,пытается убедить меня хозяин.
      Пригубливаю стакан и с отвращением отставляю его в сторону. Из затруднительного положения меня выручает хозяйка дома:
      - У меня в стакане легкое вино собственного приготовления. Давайте выпьем вдвоем. Надеюсь, вы мне не откажете в этом?
      - Ну хорошо, вина, пожалуй, попробую,- смущенно говорю я.
      Довольная женщина протягивает мне свой отпитый наполовину стакан с каким-то золотистым вином. На вкус оно оказалось терпким и кислым, как уксус, однако я выпиваю его до дна.
      - Взгляните на эту фотографию. Это моя дочь, которую немцы вывезли на принудительные работы в Германию. Может, вы ее где-нибудь встретите. Скажите ей, что мы живы и здоровы и ждем ее.
      - Хорошо,- обещаю я.
      - А много солдат в этом нашем Войске Польском? - спрашивает хозяин.
      - Две армии. Наша, первая, насчитывает не менее ста тысяч,- объясняю я.
      - Ну, тогда давайте выпьем за первую армию,- поднимает очередной тост председатель.- У нас есть грузовая автомашина,- добавляет он.- Отдаем ее вам. Мы тоже хотим чем-нибудь помочь нашему войску.
      - Идемте в гараж!-предлагает какой-то мужчина в запачканном комбинезоне, наверное шофер.
      Выходим на улицу. По дороге встречаем старшего сержанта Бенецкого, который о чем-то оживленно разговаривает с местными жителями. Мимо нас пробегает группа ребятишек, громко крича, что на соседней улице стоят несколько военных автомашин с польскими солдатами. Направляемся следом за ними, видим два осаждаемых толпой "доджа". Спустя некоторое время из глубины улицы появляется колонна наших разведчиков. Впереди шагает Казимеж Добротливы. Докладываю ему, что мы целы и невредимы.
      - Присоединяйтесь к нам и пойдем дальше, в направлении Влоцлавека.
      На ходу рассказываю Казимежу, как гостеприимно нас здесь встретили. Подходим к мосту через Бзуру, взорванному отступающими немцами. Невдалеке от него, слева, стоит, погрузившись в воду по самую башню, советский танк, знакомый нам по ночной поездке. Танкисты узнают нас и беспомощно разводят руками. К сожалению, помочь советским товарищам по оружию мы ничем не можем.
      У реки царит оживление. Саперы с помощью подручных средств укрепляют лед, чтобы по нему могла пройти военная техника. А пока по льду шагают только подразделения пехоты. Мы, перейдя реку, устраиваем привал и после непродолжительного отдыха опять отправляемся в дорогу. Идем всю ночь, а конца пути все не видно. Только к утру добираемся до деревни Арцехувек. Разбуженные жители радостно приветствуют нас. От усталости буквально валимся с ног сказываются четвертые сутки перехода. Многие бойцы натерли от долгой ходьбы ноги, некоторым требуется немедленно отремонтировать или заменить обувь. Однако тыловые службы, как всегда, отстают, и поэтому о новой обуви пока не может быть и речи. Не видно и полевых кухонь. Они, по-видимому, опять где-то заблудились. К счастью, гостеприимные хозяева радушно угощают нас, выставив на стол все свои запасы. Освобожденный Арцехувек покидаем лишь на следующий день.
      Наш маршрут проходит все время вблизи Вислы. Активных боевых действий временно не ведем, не считая мелких стычек с небольшими группами немцев, затерявшихся в этом районе либо бежавших сюда от преследующих их войск маршала Рокоссовского.
      Прошли еще несколько населенных пунктов и наконец вступили во Влоцлавек. Здесь нас снова ждала теплая, сердечная встреча с местными жителями. В городе поело немцев остались большие военные склады. Бежим в том направлении. Навстречу попадаются бойцы в новеньких сапогах с короткими голенищами. Чего только нет па складах! И продовольствие, и обмундирование. Быстро меняю обувь, беру с собой на всякий случай чистую рубашку, банку консервов и - назад к своим. Группа влоцлавян показывает нам бараки, огражденные колючей проволокой:
      - Это лагерь для военнопленных.
      Забегаем туда на минутку. Сразу же за лагерными воротами встречаем тех, кому январское наступление принесло свободу. Это - бельгийцы, французы, голландцы. Они жестами приглашают нас войти в барак. Сердечно пожимаем друг другу руки. Прощаемся, а освобожденные узники еще долго стоят у ворот и приветливо машут нам руками.
      В городе на берегу Брды
      И снова ночной марш-бросок. Сильный холодный ветер бьет в лицо, развевает полы шинелей, забирается под тонкие мундиры. В такой мороз до орудия голой рукой не дотронешься - обжигает. Однако среди бойцов Царит такое же радостное возбуждение, как и среди освобожденного гражданского населения, ведь мы шагаем по земле, которую гитлеровские оккупанты присоединили к Германии. Многие дома пустуют; их владельцы, не чувствуя себя здесь законными хозяевами, предпочли уйти вместе с немцами.
      Около полудня вступаем в Ленгново. До Быдгощи рукой подать. Виден уже дым пожаров, неумолимо пожирающих город. Разведчики радуются, что наконец-то догнали фронт. Короткий зимний день клонится к вечеру, когда головное охранение полка - наш командир хорунжий Рыхерт, старший сержант Добротливы, сержант Гжещак, капралы Павляк и Олейник, несколько бойцов из батальонной разведки и я - достигает окраины Быдгощи. В городе слышна ружейная перестрелка. Внимательно поглядывая по сторонам, идем по улице. Впереди неясно маячат какие-то фигурки.
      - Стой, кто идет?! - громко окликает хорунжий.
      - Поляки! Поляки! Не стреляйте! - слышатся молодые голоса.
      - Подойдите поближе! - приказывает Рыхерт.
      Выясняется, что это ребята в возрасте четырнадцати - шестнадцати лет.
      - Что вы здесь делаете в такое позднее время? - спрашивает их хорунжий.
      - Войско Польское! Наши! - радостно кричат в ответ юноши и, не обращая внимания на грозные стволы автоматов, бросаются нам па шею. Через минуту-другую они приходят в себя и, перебивая друг друга, рассказывают: - За Брдой - немцы. Люди говорят, что в районе Гданьской улицы видели несколько танков. Недалеко отсюда живет немецкий подполковник жандармерии. Пойдемте покажем.
      После недолгого раздумья командир соглашается. Лица ребят сияют.
      Осторожно продвигаясь вдоль стен домов, мы углубляемся в город. На улицах ни души, ни звука. Лишь изредка похрустывают под ногами стекла из выбитых окон.
      - Его дом вон там, за поворотом, где виден пожар,- объясняет наиболее разговорчивый паренек.
      Выходим на вымощенную булыжником небольшую площадь. Рядом, справа, горит многоэтажное здание.
      - Здесь он, на третьем этаже,- слышу я голос того же паренька.
      Входим в подъезд. Темно хоть глаз выколи. Казимеж Добротливы поджигает газету, которую берег для курева, и мы, освещая ею лестницу, поднимаемся наверх. Ребята предусмотрительно остаются внизу. Вот и третий этаж.
      В какую же дверь стучать? Оказывается, в среднюю.
      Командир взвода несколько раз ударяет по ней рукояткой пистолета. Гулкий стук разносится по всему подъезду, но за дверью тишина. Только откуда-то из центра города доносится яростный лай пулеметов.
      - Павляк, стукни по ней прикладом винтовки, может, поддастся,распоряжается хорунжий.
      "Трах-трах!" - раздается грохот приклада.
      - А ну-ка, ребята, навалимся все вместе,- предлагает сержант Гжещак.
      Под мощным напором мужских плеч дверь вылетает вместе с косяком, и перед нами открывается темная бездна коридора. Кто-то чиркает спичкой, и мы входим в квартиру. На кухне находим несколько свечей. В их неровном свете перед нами предстает квартира, оставленная в полнейшем беспорядке: двери платяного шкафа распахнуты, на полу валяются белье и одежда, на спинке стула висит мундир с золотыми плетеными погонами.
      - Опоздали - успел удрать, гад,- огорченно вздыхает хорунжий.
      - Может, поищем что-нибудь пожрать? - вопросительно смотрит на него Олейник.
      - Только побыстрее,- неохотно разрешает Рыхерт.
      Из кухни ведет еще какая-то дверь. Я осторожно нажимаю ручку - и перед моими глазами появляются аккуратные полочки, заставленные снизу доверху стеклянными банками.
      - Ребята, сюда! - обрадованно кричу я.
      Чего только здесь нет! Компоты из различных фруктов соседствуют с банками со свининой, с колбасой, с домашней птицей, консервированные сливы и вишни - с зеленым горошком, со свеклой и с морковью.
      Начинаем с домашней птицы. Каждому достается по банке консервов. Потом пробуем всего понемногу и рассаживаемся поудобнее в кресла отдыхать.
      - Взвод, выходи! - командует наконец хорунжий.
      Улица освещена огнем горящего здания. Мы направляемся к каналу, откуда слышится стрельба. Из многих окон и с балконов свешиваются белые простыни символ капитуляции. Валит густой снег. Перед нами мост через Брду. Из района элеватора доносятся выстрелы. Головная рота нашего батальона вступает в бой с противником. Со стороны Мостовой улицы слышен рев танков, и вскоре из-за поворота вылезает огромное стальное чудовище и на хорошей скорости несется к мосту. Стремительно вращается башня, и длинная пушка осыпает снарядами окна дома, откуда только что стреляли.
      - Наши! - кричат бойцы головной роты.
      Преодолев мост, мы попадаем прямо к нашим танкистам. Они угощают нас трофейными консервами, найденными на складе у железнодорожного вокзала, а местные жители - сухарями. Консервы с сухарями кажутся нам необыкновенно вкусными.
      Построившись в колонну, продвигаемся по Гданьской. На мостовой и тротуарах валяется поспешно брошенная немцами боевая техника, особенно много минометов. Снова звучат выстрелы. Люди кидаются в подворотни, а мы, рассредоточившись, занимаем огневые позиции вдоль стен домов.
      Минуты нервного ожидания кажутся вечностью, а тишина угрожающе-зловещей. Наконец поднимаемся, отряхивая прилипший к шинелям снег. Рядом останавливаются несколько бойцов с длинным противотанковым ружьем. Сержант, с торчащими из-под сдвинутой набекрень фуражки светлыми волосами, просит капитана Сергея Ширку:
      - Гражданин капитан, разрешите сбегать домой. Я живу недалеко отсюда. Хочется повидать стариков. Пусть знают, что я жив и здоров. Можно, граж...
      - Давайте! С вами пойдет мой заместитель хорунжий Ромуальд Луковский. Только долго не засиживайтесь.
      - Ребята, пошли ко мне домой! - приглашает сержант.
      Вместе со всеми отправляюсь и я. Идем по Рацлавицкой улице, сержант рассказывает, что он был насильно мобилизован в немецкую армию, но, как только его отправили на восточный фронт, перебежал к русским. Уже больше года он не имеет от родителей никаких известий.
      Подходим к одноэтажному, обнесенному забором домику. Скрипит калитка. Сержант шагает первым. У двери он поправляет фуражку и стучит.
      - Входите,- слышим женский голос.
      Дверь открывается, и из нее выглядывает пожилая женщина, закутанная в шерстяной платок. В глубине темной прихожей виднеется мужская фигура.
      - Войско Польское! Дорогие наши освободители! Проходите в комнату,гостеприимно приглашает мужчина.
      Первым входит хорунжий, за ним - сержант, я и еще трое бойцов.
      - Присаживайтесь. Правда, холодно у нас в доме. Нечем топить...- И вдруг, словно споткнувшись на ходу, восклицает: - Фредек, сынок, это ты?- И оба кидаются друг другу в объятия.
      Тотчас же сбегаются соседи. Все хотят взглянуть на сержанта Малиновского, потрогать наши польские мундиры. И только мать Альфреда не может вымолвить ни слова и стоит в углу, беспрестанно вытирая платком глаза. Сын успокаивает ее. Затем она выходит из комнаты и спустя минуту приносит какую-то бумажку, перевязанную черной ленточкой.
      - Смотри, Фред, смотри, дорогой,- протягивает она сыну.- Это извещение о том, что ты погиб под Витебском "за великую Германию",- все еще плача объясняет она.
      Радость родителей, вновь обретших сына, безгранична. Но время бежит неумолимо, и хорунжий Луковский все нетерпеливее поглядывает на часы.
      - Сейчас идем,- говорит сержант, заметив многозначительный взгляд офицера.- Нам уже пора. Прощайте, дорогие, до скорой встречи!
      Нас провожают все жильцы дома. На прощание мать предостерегает сына:
      - Фред, дорогой, береги себя, дитя мое...
      - Хорошо, мама, хорошо!
      - И получше бейте немцев! - напутствует отец.
      Когда мы являемся в полк, там уже полным ходом идет подготовка к дальнейшему маршу. Одна колонна отправляется по улице Снядецких в направлении железнодорожного виадука, другая - движется по Гданьской. На железнодорожных путях начинается бой за казармы, а затем за Людвиково.
      Немцы пытаются контратаковать. Грохочут орудия полковой артиллерии и минометы. Под прикрытием их огня врываемся на территорию казарм. Поняв наконец, что сопротивление бесполезно, немцы сдаются. В этом бою было взято в плен несколько десятков солдат 129-го пехотного полка. Отсюда началось преследование отступающих немецких частей в направлении Жолендово - Магдаленка - Короново,
      Все время вперед
      Наш передовой разведывательный дозор продвигается вдоль лесной просеки. Вдруг откуда-то доносится рев мотора, работающего на больших оборотах. Останавливаемся на минуту, прислушиваемся и крадучись подбираемся к опушке. Там буксуют две немецкие грузовые автомашины - они никак не могут взобраться на пригорок. Солдаты подкладывают под колеса сломанные ветки, изо всех сил подталкивают автомашины, однако это не помогает. Колеса упорно крутятся на одном месте. Короткими перебежками добираемся до ближайших кустов, а затем по команде хорунжего Рыхерта открываем огонь из автоматов.