Гагаринский триумф затмил все другие космические события. Тем не менее по 2MB оформлялись конкретные графики, собирались совещания, выпускались чертежи, спорили по поводу каждого научного эксперимента, отчитывались перед министрами и ВПК.
      Для новой серии, учитывая горький опыт, мы настояли на разработке новой высокоинформативной радиолинии в сантиметровом диапазоне. Бортовая аппаратура этой радиолинии работала на параболическую остронаправленную антенну. В промежутках между редкими сеансами по этой радиолинии в любое время можно было воспользоваться связью по линии дециметрового диапазона, использовавшей малонаправленные антенны. Для связи в неориентированном режиме была разработана заново «аварийная» система метрового диапазона, работавшая на всенаправленные антенны.
      Каждый из аппаратов состоял из двух отсеков. Унифицированный орбитальный отсек содержал аппаратуру связи и управления, одинаковую для Марса и Венеры. Специальный отсек начинялся научной аппаратурой, определенной пожеланиями планетологов. Для аппаратов, имевших задачу попадания в планету, вместо специального отсека предусматривалась установка спускаемых аппаратов, конечно, различных для Венеры и Марса.
      Аппараты с индексами 2МВ-1 и 2МВ-3 предназначались для посадки, а 2МВ-2 и 2МВ-4 – для исследования планет с пролета. На «пролетных» аппаратах устанавливались фототелевизионные устройства.
      Для повышения надежности и гарантированного теплового режима оптические датчики были из внешнего вакуума перенесены внутрь служебного отсека. Автоматику управления всем бортовым комплексом мы изъяли из ведения Малахова и передали как самостоятельную задачу специалистам в отдел Карпова, в котором главным электриком был «свой» Калмыков (мы отличали «своего» Виталия Калмыкова от министра Валерия Дмитриевича Калмыкова).
      На этих же новых АМСах установили ПВУ нашей разработки с поэлементным дублированием. Создатели этого прибора впоследствии гордились тем, что «главные конструкторы приходят и уходят», а их ПВУ продолжали использовать для всех последующих модификаций АМСов.
      Наконец был учтен неудачный опыт перенесения на полигон заводского сборочно-испытательного цикла. Все же времени было больше, и основные испытания успели завершить в КИСе завода.
      К началу испытательных работ на полигон снова слетелась уже обстрелянная и сработавшаяся компания. Очень важно, что люди теперь понимали друг друга гораздо лучше. Личная совместимость способствовала обеспечению технической совместимости систем.
      Не буду загружать читателя воспоминаниями подробностей подготовки пусков.
      Носители 8К78 усилиями двух заводов – нашего в Подлипках и «Прогресса» в Куйбышеве – были изготовлены, заранее доставлены на полигон и лежали испытанными, а не «стояли в очереди» на испытания.
      В августе, как было предусмотрено, начались пуски 2MB в сторону Венеры.
      25 августа пятый по счету четырехступенчатый носитель 8К78 с АМСом 2МВ-1 № 3 массой 1097 кг нормально отработал тремя ступенями. Телеметристы на корабле в Гвинейском заливе научились быстро распознавать по телеметрии состояние систем блока «Л». На этот раз пришло вначале успокоительное сообщение, что двигатель блока «Л» включился по программе, а вскоре тревожное сообщение – двигатель работал всего 45 секунд. Блок «Л» оказался не стабилизированным – авария отнесена на счет системы управления.
      27 августа новый председатель Госкомиссии Леонид Смирнов, принявший от Устинова пост председателя ВПК, сообщил нам, что американцы запустили в сторону Венеры аппарат «Маринер-2». Перечень научных исследований, поставленных перед «Маринером-2», почти совпадал с нашим.
      Не дожидаясь детального разбора причин неудачи предыдущего пуска – времени просто физически не хватало, – мы осуществили 8 сентября в сторону Венеры пуск следующего объекта 2МВ-1 № 4. Снова вымпелу не суждено было дойти до поверхности Венеры. На блоке «Л» не открылся клапан подачи горючего в камеру сгорания разгонного двигателя.
      Последний из трех венерианских аппаратов был пущен 12 сентября. Это был 2МВ-2 № 1. Двигатель блока «Л» проработал всего 0,8 секунд и отключился из-за нестабилизированного режима. Снова вина пала на систему управления разработки Пилюгина.
      Правда, в последнем пуске более детальное исследование показало, что по главной команде выключения двигателя блока «И» – третьей ступени – прошло сильнейшее возмущение и блок «Л» – четвертая ступень – интенсивно закрутился. При этой закрутке воздушный пузырь в баках переместился к заборным горловинам, и двигатель блока «Л» не запустился.
      Итак, венерианский сезон 1962 года бесславно закончился. Все три пуска были аварийными по вине четвертой ступени. Мы не получили возможности проверить работоспособность космических аппаратов хотя бы на первых миллионах километров межпланетных траекторий. Сколько сил затрачено на разработку, изготовление, доработку, испытания и переиспытания АМСов – и все напрасно?
      Однако долго горевать не было возможности. Наступали марсианские сроки. Аппараты 2MB марсианского варианта грузились в самолеты и один за другим летели на полигон. Снова начались бессонные испытательные ночи в МИКе на второй площадке.
      15 октября 1962 года в 23 часа я с основной группой испытателей вылетел из Внуково в одну из самых напряженных, интересных и насыщенных событиями экспедиций.
      После штурма Венеры были проведены всяческие мероприятия по повышению надежности блока «Л». Однако Воскресенский, тщательно разобравшись в причинах неудач и проведенных по ним мероприятий, в доверительном разговоре сказал:
      – Я предлагал Сергею отложить в этом году работы по Марсу. Нам хлопот и так выше головы. Но он меня не слушает. «Богиню любви» мы не одолели. Думаю, что с «богом войны» не справимся и подавно.
      – Наша задача, – возражал я, – прокладывать путь. Пионеры не всегда достигали цели, но идущие за ними вслед были им благодарны.
      На полигон прилетели Смирнов, Келдыш, Ишлинский, Рязанский, Кузнецов, Богомолов, Раушенбах, Шереметьевский, Керимов и все временно отпущенные «по домашним обстоятельствам» наши разработчики, испытатели и ответственные представители смежных организаций.
      Снова в который раз, несмотря на цепочку неудач, установилась уже привычная атмосфера полигонного быта, в которой нет других интересов, кроме непрерывной работы. Есть небольшие радости – это, прежде всего, общение друг с другом совсем недавно расставшихся друзей. Шутки на работе, а чаще всего в столовой, по дорогам в МИК и на «десятую площадку» – в город. Столько неудач, но никакого уныния.
      По предварительному графику распределили три пуска: 24 октября – 2МВ-4 № 3 (пролет вблизи Марса), 1 ноября – 2МВ-4 № 4 (пролет вблизи Марса), 4 ноября – 2МВ-3 № 1 (вариант на попадание).
      Мероприятия, проведенные на блоке «Л», потребовали уменьшения массы АМСов. Это мы переживали очень болезненно, потому что во многом обесценивалась главная задача межпланетного полета.
      Итак, 24 октября состоялся пуск в сторону Марса. С космического аппарата была снята «вся наука», но зато блок «Л» был богато оснащен средствами контроля и измерений. В положенное время радиовидимости на кораблях, находившихся в южной Атлантике, телеметрия зафиксировала нормальное включение двигателя блока «Л», но через 17 секунд произошел взрыв турбонасосного агрегата. Так доложили находившиеся на кораблях Райков и Семагин. Оба были достаточно опытны, чтобы не ошибиться в диагнозе.
      Никакой связи между событиями на блоке «Л» 8К78 и боевой ракетой Р-9 – 8К75 не было. Тем не менее, согласно правилу «беда не приходит одна» рядом со стартом 8К78 на 51-й площадке 27 октября произошел взрыв ТНА ракеты Р-9.
      29 октября заседала Госкомиссия. Слушали доклад главного двигателиста ОКБ-1 Михаила Мельникова, который излагал свою версию взрыва на блоке «Л», основываясь на сообщениях Райкова и телеметрической информации, полученной с кораблей «Долинск» и «Краснодар». Доклад был успокаивающий: «В ТНА, по всей вероятности, попала посторонняя частица. Взрыв ТНА – чистая случайность. Пуски следует продолжать». Ох уж эти посторонние частицы! С их помощью удавалось объяснить, при необходимости, любые аварии.
      Мы продолжали. 30 октября вывезли на старт носитель с АМСом 2МВ-4 № 4, а в МИКе испытывали последний 2МВ-3 № 1.
      31 октября утром я ушел на Госкомиссию. Перед этим не спавшие всю ночь Виталий Калмыков и его друг Куянцев доложили, что по метровой – аварийной – линии не проходят команды в спускаемый аппарат. Богуславский остался с ними разбираться. В перерыве заседания комиссии я сбегал в зал и – «ура!» – по «метрам» дефект устранили, команды идут! К обеду испытания последнего аппарата были закончены, мы отправили его в барокамеру, а сами решили два часа соснуть.
      1 ноября был ясный холодный день, дул сильный северный ветер. На старте шла подготовка к вечернему пуску. Я забежал после обеда в домик, включил приемник, убедился в его исправности по всем диапазонам. В 14 часов 10 минут вышел на воздух из домика и стал ждать условного времени. В 14 часов 15 минут при ярком солнце на северо-востоке вспыхнуло второе солнце. Это был ядерный взрыв в стратосфере – испытание ядерного оружия под шифром К-5. Вспышка длилась доли секунды.
      Взрыв ядерного заряда ракеты Р-12 на высоте 60 километров проводился для проверки возможности прекращения всех видов радиосвязи. По карте до места взрыва было километров 500. Вернувшись быстро к приемнику, я убедился в эффективности ядерного эксперимента. На всех диапазонах стояла полнейшая тишина. Связь восстановилась только через час с небольшим.
      Пуск по Марсу состоялся в 19 часов 14 минут. К этому времени ионосфера пришла в норму после ядерного взрыва. Во всяком случае, телеметрический контроль по всем станциям шел без замечаний.
      Наконец, после всех несчастий блок «Л» сработал по программе и АМС ушел к Марсу.
      Несмотря на неудачи с предыдущими публикациями по поводу пусков к Венере, 2 ноября «Правда» и Левитан поспешили сообщить, что в Советском Союзе осуществлен запуск космической ракеты в сторону планеты Марс. 15 декабря «Правда» опубликовала описание траекторий движения, фотографию АМСа и программу научных исследований. К этому времени мы уже знали, что «живым и здоровым» этому аппарату до Марса не долететь.
      Но пока 2МВ-4 по пролетной программе летел к Марсу, мы, не откладывая, 4 ноября ему вдогонку запустили 2МВ-3 № 1 в варианте попадания. Увы, видимо, предыдущий пуск был дан нам судьбой или богами для временного поддержания «политико-морального» состояния.
      4 ноября 1962 года из Гвинейского залива снова поступают сообщения, не оставляющие надежды. В двигательной установке снова авария, и на 33-й секунде проходит команда выключения.
      Основной задачей 2МВ-4 – «Марса-1», благополучно стартовавшего с орбиты спутника Земли к Марсу, было фотографирование планеты на близком пролете. Изображение должно было быть передано по радиолинии сантиметрового диапазона через остронаправленную параболическую антенну. Для этого требовалась надежная работа системы ориентации.
      Пока мы готовили следующий пуск, из Евпатории, начавшей по программе сеансы связи в дециметровом диапазоне, на полигон поступали оптимистические донесения о том, что на борту все нормально, связь надежная, но есть одно замечание по системе исполнительных органов управления ориентацией.
      После неудачи 4 ноября на Госкомиссии договорились, что Келдыш вылетает в Евпаторию для выяснения всех обстоятельств полета «Марса-1», я вместе со специалистами по ориентации и управлению лечу с ним, Королев улетает в Москву.
      5 ноября, прилетев на НИП-16, мы быстро поняли, что сенсационных фотографий Марса не будет. Весь запас газообразного азота, являвшегося рабочим телом систем ориентации, был потерян. Как? Анализ телеметрической информации позволил точно показать, что виноват один из клапанов системы ориентации. Он оставался все время открытым. Очевидно, под седло клапана попала крупная «посторонняя частица» и через открытый клапан высвистел весь драгоценный запас.
      Под самые ноябрьские праздники мы своими докладами испортили настроение Королеву и всем, улетевшим с полигона в Москву. Королев немедленно организовал работы по анализу технологии производства клапанов системы ориентации, которые изготавливались авиационной промышленностью. Были привлечены даже криминалисты. Причина отказа клапана была установлена однозначно. При пайке обмотки электромагнита применялась канифоль. Крошки канифоли могли попасть под седло клапана и помешать плотному прилеганию клапана к поверхности седла. Остававшийся зазор был вполне достаточен для вытравливания всего запаса рабочего тела. На заводе-изготовителе это явление было воспроизведено.
      Это происшествие подробно обсуждалось на Госкомиссии и даже на заседаниях ВПК.
      Тем не менее АМС летел к Марсу, пусть не ориентированный, но в остальном вполне исправный. Сеансы связи по дециметровой линии проводились регулярно, вся «наука», которая могла работать по дороге, функционировала и, что было особенно отрадно, проверялись и тренировались все службы НИП-16 – Центра дальней космической связи.
      Связь по дециметровой радиолинии через малонаправленную антенну осуществлялась 140 суток. На дальности 106 миллионов километров связь была потеряна. Но по тем временам это был рекорд дальности космической связи.
      Полет «Марса-1» всем нам дал опыт, который прибавил оптимизма. Начался следующий этап – проектирование и изготовление усовершенствованной серии унифицированных межпланетных аппаратов. Эта серия получила заводской индекс ЗМВ. Основным мероприятием для повышения надежности аппаратов серии ЗМВ было дублирование исполнительных органов системы ориентации.
      Пуски АМСов серии ЗМВ решено было начать с проверки всего комплекса в режиме межпланетного зонда с попутным высококачественным фотографированием обратной стороны Луны. Первый пуск такого зонда был запланирован на ноябрь 1963 года.
      Несмотря на трудности, неудачи, аварии, финансирование работ по программе достижения Марса и Венеры не прекращалось. Параллельно с использованием той же ракеты-носителя 8К78 велась работа по программам мягкой посадки на Луну и предстояли выводы спутников связи «Молния-1» на высокоэллиптическую орбиту. О событиях, связанных с этими программами, я расскажу в следующей книге.

      Эра пилотируемых полетов по официальной историографии началась полетом Юрия Гагарина 12 апреля 1961 года.
      Для нас, создателей космических кораблей, фактический отсчет связан с датой 15 мая 1960 года.
      Начиная с 15 мая 1942 года – первого полета Бахчиванджи на ракетном самолете БИ-1 – дата 15 мая связывается с каким-либо ракетно-космическим событием:
      15 мая 1957 года – первая Р-7,
      15 мая 1958 года – третий спутник,
      15 мая 1960 года – первый корабль-спутник.
      И далее были еще знаменательные события, связанные с датой 15 мая. Если бы я изучал астрологию, то, вероятно, нашел бы объяснение этому феномену. Пока будем считать такие совпадения случайностью.
      Первый корабль-спутник просуществовал не полтора часа, как гагаринский «Восток», а 28 месяцев и 5 дней!
      Через 30 лет после триумфа Гагарина среди журналистов появились любители легкого заработка на сенсационных разоблачениях секретов советской космонавтики. Без каких-либо ссылок на документальные первоисточники расписывалась трагическая гибель космонавтов, выведенных в космос еще до Гагарина. Один из космонавтов якобы остался навсегда во Вселенной, другой погиб из-за взрыва носителя на старте, третий «передавал» на Землю биение своего сердца, некие радиолюбители слышали стоны и плач. Для убедительности назывались даже фамилии погибших космонавтов. Все эти разоблачения чистейшая ложь!
      Это происходило не только у нас.
      В США через три года после высадки астронавтов на Луну вышла книжонка, в которой утверждалось, что никакого полета к Луне не было. Все это, якобы, кинотелевизионные фокусы, инсценировка, осуществленная в специальных секретных павильонах. НАСА поспешило с опровержениями. Последовал скандал, который способствовал огромному успеху в реализации клеветнического издания. Автор и издатель хорошо заработали на заведомой лжи.
      Сим свидетельствую и еще раз торжественно заявляю: ни один человек Земли до Гагарина с территории Советского Союза в космос не выводился! В результате аварий в советских космических кораблях погибли за всю космическую эру (до 12 апреля 1996 года) Комаров, Добровольский, Волков и Пацаев.
      В США за этот же период погибли десять астронавтов: трое сгорели заживо при наземных испытаниях «Аполлона» и семерых унес взрыв «Челленджера».
      Космонавты и астронавты остаются смертными людьми после возвращения на Землю. Несчастные случаи и болезни могут лишить жизни любого из них. Гагарин погиб в авиационной катастрофе. Беляев чудом вернулся на Землю из космоса, а через пять лет умер в госпитале на обычном операционном столе.
      Аварии космических кораблей действительно были до полета Гагарина, но корабли эти были беспилотными или «собачьими».
      Идеологические установки того времени заставляли описывать только успехи и скрывать неудачи. Политика ненужной секретности принесла больше вреда, чем пользы. Под предлогом сохранения государственной тайны достойную оценку научного, творческого и трудового подвига создатели космической техники получали, как правило, в некрологах.
      Впрочем, по соображениям, не имеющим ничего общего с секретностью, миру не известны имена многих истинных творцов американской лунной программы, за исключением Вернера фон Брауна. Он – руководитель разработки ракеты-носителя. Кто главные конструкторы лунных кораблей, двигателей, системы управления?
      Названия корпораций, научных центров, их адреса и имена президентов рекламировались широко. Истинные творцы известны только узкому кругу специалистов. Нашим главным конструкторам -дважды Героям Социалистического Труда хоть посмертно поставлены памятники-бюсты. Живым даны Золотые медали Героев Социалистического Труда, медали лауреатов, ордена, присвоены ученые степени, а «бедным» американцам – доллары, комфортабельные коттеджи, престижные автомобили и прочие атрибуты цивилизованного благоденствия.
      Отступление в моих записках вызвано недавно просмотренными телевизионными фильмами, в которых сотням миллионов зрителей демонстрировались документальные кадры пусков, интервью с космонавтами, президентами – и ни единого интервью ни с одним инженером!
      В ракетно-космической технике на долю инженеров, я имею в виду тех, которые несли основное бремя сотворения и ответственности, выпала доля совершать незримые подвиги в течение многих лет.
      Посильно стараюсь об этом рассказать.
      Вернувшись ненадолго с полигона в Подлипки и Москву после двух аварийных пусков Е-3, мы основными силами навалились на 1-КП. Это был первый прототип будущего одноместного спутника для пилотируемых полетов. Срывы всех мыслимых сроков по разработке аппаратуры для октябрьских пусков к Марсу грозили отменой этой программы. Королев все понимал, но не желал слушать никаких доводов и оправданий. Освободившись от «Луны», он весь ушел в азартную гонку за вывод в космос человека. Кто будет в космосе первым: русский или американец?
      Мы отлично понимали, что уступить приоритет американцам через три года после запуска первого спутника недопустимо. Иногда казалось, что СП знает, что творится в подведомственных мне отделах и с моими разработками лучше меня самого. Он умел получать информацию и использовать ее так, что мы все время чувствовали себя под его неусыпным контролем. Чтобы информация, поступавшая к Королеву неведомым путем, не портила ему настроение и не влекла преждевременных «грозовых» разрядов по виновникам, я стремился о своих бедах и «бобах» докладывать с опережением в оптимистическом тоне. Но по поводу системы ориентации для 1-КП мои и Раушенбаха оптимистические доклады Королева не успокоили.
      Основная группа разработчиков и испытателей 1-КП вылетела на полигон 28 апреля. Сам космический аппарат отправили на полигон грузовым самолетом Ан-12, и он умудрился опередить монтажников, которые должны были принять его на аэродроме и сопроводить на ТП.
      Сразу по прибытии сотни инженеров вместе с военными испытателями начали разворачивать испытательное оборудование, кабельные сети, изучать и проверять готовность неисчислимой номенклатуры систем стартовой и технической позиций, станций командно-измерительного комплекса, связи, а также гостиниц, столовых и автомобильного транспорта. Наиболее настырные начинали подготовку с оформления заявок на спирт.
      Эта подготовительная работа в первые же часы после появления на полигоне показала, как много было забыто в суматохе перед отправкой экспедиции.
      Ведущий конструктор Олег Ивановский, только что прилетев, посылал на завод одну за другой ВЧ-граммы, требуя срочной ликвидации дефицита.
      У многих руководителей за восемь часов перелета из Москвы на полигон менялась психология. Перед вылетом каждый, чувствуя личную ответственность, старался подготовить все необходимое для работы на полигоне и, обнаружив в первые же часы после появления на полигоне нехватку документации, оборудования или приборов, возмущался: «Куда они там смотрят?! Разгильдяи! Немедленно ВЧ-грамму!» Тем не менее расписанный по дням, часам и даже минутам график работ составлялся ведущим конструктором исходя из принципа, что все есть и никаких «бобов» быть не должно.
      СП потребовал, чтобы я не вылетал, пока не будет отработана система ориентации и спуска. Аппарат отправили на полигон без нее. Команда Раушенбаха назвала систему управления движением «Чайка». Это название в дальнейшем прочно вошло в обиход. До сих пор системы управления движением пилотируемых аппаратов именуются «Чайки». Нынешние «Чайки» не похожи на ту первую, как автомобиль «Москвич» последнего выпуска – на первый «Москвич» модели 401.
      Все, кто мог, уже улетели на полигон, а я, получая ежедневно выражения крайнего неудовольствия от Королева, продолжал в цехе № 39 вместе с новыми «вундеркиндами» и своими обстрелянными опытными электриками отрабатывать первую «Чайку».
      Первая «Чайка» для аппарата 1-КП по тем временам была принципиально новой и по составу аппаратуры сложной системой. Необходимо было обеспечить высокую надежность процесса ориентации при выдаче тормозного импульса для гарантий возвращения спускаемого аппарата на Землю. И не просто на Землю, а на свою территорию.
      Для надежности «Чайка» содержала два независимых контура управления: основной и резервный. Основной контур должен был обеспечить трехосную ориентацию с помощью ИКВ – инфракрасной вертикали – и гироскопической орбиты. ИКВ разрабатывалась в ЦКБ «Геофизика» Владимиром Хрусталевым и Борисом Медведевым. Этот прибор различал границу между Землей по всей ее окружности и космосом. После обработки сигналов, поступающих с ИКВ, система управления должна ориентировать космический аппарат одной осью на центр Земли. Чтобы он не вертелся произвольно вокруг этой оси, его ориентирует гироскопическая орбита по направлению вектора скорости. Гироскопическая орбита – изобретение, предложенное тогда еще молодым инженером Токарем, будущим профессором. После долгих препирательств оно было принято к конструкторской разработке и производству Виктором Кузнецовым. Очень не любил Виктор реализовывать чужие изобретения. Но тут снизошел – других предложений не было.
      Колебательные движения спутника должны были демпфироваться с помощью трех гироскопических ДУСов – датчиков угловых скоростей. Они были разработаны в КБ завода «Авиаприбор». Главным конструктором там был Евгений Антипов. Тот самый Антипов, который еще в 1934 году убеждал меня не изобретать электронный бомбосбрасыватель для самолетов ТБ-3. Антипов доводил тогда в муках родившийся электромеханический бомбосбрасыватель, и хлопоты двадцатидвухлетнего изобретателя с завода № 22 ему только мешали.
      Теперь я – этот бывший изобретатель – не просил, а требовал, пользуясь решениями правительства, разработать особо надежные ДУСы для космических аппаратов.