… декабря 200… года, воскресенье

Ночью ко мне пришел седой из «Перекрестка» и сказал, что можно спастись, если я получу справку из ЖЭУ. Только надо встать в полшестого, чтобы занять очередь. А будильника у меня нет. Седой обещал, что покараулит в кресле, и я чуть не прослезился от благодарности. Седой снял парик. Все будет хорошо, сказал он. Рука с когтями потянулась к горлу…

Было ровно полшестого. Разумеется, в комнате никого. Громко играла музыка. Как это я не выключил с вечера радио, да еще ухитрился заснуть под него? На тумбочке лежал пакетик с кокаином. Меня охватила тоска. Я сделал усилие, чтобы поднять голову с подушки, но она была тяжелая, как камень. Черт, и на ковре, везде рассыпан кокс.

Глубокая ночь, а вовсе не полшестого. Никакого кокаина нет. Радио молчит. Слава богу, это опять был сон. Сон во сне, так бывает. Я почувствовал, как по ногам потянуло холодом, и обнаружил, что одеяло свалилось. Встал, чтобы поднять его, и холодом повеяло еще сильнее. Мое сердце оборвалось от ужаса: входная дверь была открыта, кровь растеклась…

Из цепочки мнимых пробуждений меня вырвал постоянный спаситель – телефонный звонок. Марина Юрьевна интересовалась, один ли я.

– Почему все подозревают, что я не один? С кем я, по?твоему, должен быть?

– Говорят, у вас вчера было совещание, – сказала она вкрадчиво.

– Правильно ли я понял, что ты приглашаешь меня поделиться информацией? Кстати, кто говорит о совещании?

– Короче, приходи ко мне сейчас…

Голова абсолютно не болела. А когда провалялся полчаса в ванне, почистил зубы и побрился – совсем человеком стал. Даже нашел в себе силы прибрать вчерашний бардак. И потопал. Кто ходит в гости по утрам…

Хозяйка принесла чай, лимон на блюдечке и пачку магазинного печенья. Я уселся по?турецки на диван и взял в руки пульт. На MTV показывали двадцатку самых?самых. Надоедливая «Вагина» с их ударным хитом «Fuck off» съехала с первой позиции сразу на четвертую. Возглавил парад «Дракула» с ремиксом на «Doppelganger'a»: иногда хороший вкус побеждает. Впрочем, это наверняка ненадолго. Я переключил на другой музыкальный канал: показывали концерт «Кино» черт знает какой давности.

– Тебе никогда не казалось странным, – задумчиво сказала Марина, – что по телевизору мертвые люди вперемешку с живыми улыбаются, поют, разговаривают?

– Они не мертвые, – сказал я. – Они вечно молодые… Так кто ж такой ренегат? Кто тебе рассказал про вчерашний мальчишник? Леха?

– Он самый. Скоро придет. И тебя, между прочим, попросил позвать. Чего?то вы с ним якобы вчера не закончили – разговора какого?то.

– Мы с ним еще и не начинали, – усмехнулся я. – Так он тебе все растрепал? Про Артема?

– Откуда я могу знать, все или не все? Слушай, Ванечка… можно тебя спросить… одну неприятную вещь… но очень хочется…

– Валяй, – сказал я. Почему?то возникла бредовая мысль, что она сейчас спросит: «Ты Артема убил?» Нет, не так: «Вы убили?с?»

– Ты ведь, Ванька, совсем не такой безобидный одуванчик, каким прикидываешься. И не надо так хлопать своими роскошными ресницами, пожалуйста. Гляжу на тебя и думаю: жалостные истории, которые ты мне на днях рассказывал – липа… Скажи, ведь наврал? Все было примерно так, но совсем наоборот? Не был ведь ты несчастною жертвой?

– Как ты догадалась?

– Мой бывший муж – психоаналитик.

– Вот как, – сказал я.

– Вот так. Никакой авиакатастрофы не было? И отец твой жив – здоров?

– Семь лет как умер. Инфаркт.

– То есть никакого отношения к твоему побегу с исторической родины это не имеет?

– Ни малейшего.

– И никаких братков?жуликов не было?

– Не было, – сказал я с некоторым раздражением. – То есть знакомые такие у меня имелись, но совсем не тогда и совершенно в другом контексте. Откуда ты такая умная взялась?

– А было… что же было? Полагаю, два человека, из которых один разлюбил, а второй не мог его оставить в покое – это было. И смерть какая?то была. А поскольку родители не при чем, а ты передо мной живой и здоровый… Дориан Грей из деревни Гадюкино…

Я невольно усмехнулся:

– Ну и язычок же у тебя…

– …следовательно, умер тот, другой… а ты в своей печальной повести просто поменял роли. Так что с ним случилось?

– Повесился, – пробормотал я. – Теперь откажешь мне от дома?

– Да что ты! – опешила Марина. – Какое мое дело?! Потом, знаешь, в любви так сложно разобрать, кто жертва, а кто палач… Только я одного не пойму: ты ведь на самом деле до сих пор в депрессии пребываешь, это видно. Почему? Мало ли кто вешается из?за нас? Насильно мил не будешь. Это дело житейское. Отчего ты так убиваешься?

Ничего она не поняла, подумал я с облегчением. Насквозь меня – не видит. Просто логика?психология. Ох уж эти умные дамы.

– Ты будешь смеяться, но совесть мучает, – сказал я.

– Совесть? Ну?ну, – она бросила на меня скептический взгляд. – А мачеха?то хоть в Ленинбурге у тебя была?

– Отцова жена? Почему была? Она и сейчас есть.

– О, слава аллаху, хоть что?то есть. А до полусмерти тебя, конечно, никогда не били?

– Представь себе – били. Только совсем по другому поводу, – сказал я почти машинально: меня, как током, ударило еще одно забытое, запрятанное воспоминание.

Как мог я об том случае не подумать? А ведь мое подсознание само приплело это к клубку выдумок! Тогда, на четвертом курсе, староста (мой тогдашний приятель) болел, не то прогуливал, и я за него получил стипендию на всю группу, а был уже вечер, после пятой пары, и пришлось мне с деньгами домой тащиться. Кто?то выследил. Что вы хотите, у нас в универе такие штучки тогда были не редкость, да и сейчас, думаю, тоже случаются.

Их было не то четверо. Уж очень мне не хотелось отдавать дипломат, я представлял, какими это грозит проблемами, и дрался – ну если не как лев, то по крайней мере как очень рассерженная кошка. Одного узнал в лицо – видел часто в дискотеке. Потом, в больнице, так живо, ярко представил себе это лицо разрезанным колесом трамвая… Когда выписался – случайно узнал, что на него, в свою очередь, напали какие?то типы и забили до смерти, как раз на следующий день после того инцидента со мной… Его – до смерти, а мне повезло больше, все косточки срослись, даже шрама ни малейшего не осталось. И я совсем забыл.

Значит, не два случая, а три! Три смерти. Со времени первой – десять лет прошло. И десять лет, как мое лицо и тело перестали меняться. Время замерло для меня в двадцать три года. Но ведь тогда, десять лет назад, – это не была ненависть, просто… Что за бред! Хватит! Это вчера от водки такие глупости в башку лезли. Больше ни капли, ни стакана.

– Мусенька, – сказал я ласково?вкрадчиво, – как ты определила, что я вру? Мне казалось, я очень убедительно сочинял. Чуть сам не прослезился.

– Отвечу, если объяснишь, с какой целью врал.

– Мне показалось, тебе приятно, когда мужчины перед тобой унижаются.

– Верно, – сказала она с едва заметным недовольством. – Ты тоже проницательный. Но это относится только к тем, у кого на меня виды. У тебя ж их нет?

– У меня ни на кого нет никаких видов, – дипломатично ответил я.

– Вот и славно. Ты будешь мне как бы братом. Братец Иванушка! – Она выдала мне обольстительнейшую улыбку, сверкнув зубами. (Наверное, они стоили дороже Артемовых раз в пятьдесят. Если не в пятьсот.)

– Так как же ты догадалась, что я рассказал неправду?

– Ты из себя корчил этакого бедного падшего ангелочка… А у меня ты вызываешь совсем иные ассоциации.

– Какие же? – спросил я.

Хоть она меня и раскусила, я все равно продолжал немножко играть роль. Конечно, мне было интересно, какие там ассоциации я у нее вызвал, но я – я настоящий – никогда бы не задал этого вопроса. Я обычно избегаю разговоров о себе с другими людьми, даже такими милыми, как она. Но она жаждет откровенности и задушевности – пусть получит их. Я всегда стараюсь доставлять приятным людям максимум удовольствия – в том случае, если это мне ничего не стоит.

– Идет по лесу хищник… – начала Марина с интонацией сказочника. – В глазах усталость, бока ввалились… но на зубки ему лучше не попадать. А как найдет жертву, как цапнет, как переломит хребет, как перегрызет горлышко…

– Все это даже лестно, darling, – сказал я с чрезвычайной вежливостью. – Однако вынужден констатировать, что в данном случае проницательность тебе изменила. Я не хищник.

– А кто ты? – она усмехнулась довольно неприятно.

– Я загнанная лошадь, которую некому пристрелить… Вообще, что мы все мою биографию обсуждаем? Человека замочили!

Марина капризно передернула плечом: то ли моя биография казалась ей интересней, чем какое?то там убийство, то ли она просто не любила толковать о неприятных вещах: когда о них молчишь, можно перед самим собой притвориться, будто их не существует. Я тут же сдался, уступил, и мы продолжили наш психоаналитический треп. Мне было, в сущности, все равно, о чем разговаривать. Мы играли в пинг?понг, кидались репликами. Я продолжал самоуничижаться. Марина заявила, что от меня ей не требуется признания ее превосходства, но я в этом сильно сомневался. Она могла даже не отдавать себе в этом отчета, но было ясно: единственная поза, в какой может находиться мужчина в ее присутствии, – коленопреклоненная. А мне не жалко. Отчего не пасть на колени, если ей от этого хорошо? Когда мне не наступают на хвост, я покладист, уступчив и кроток. Как гадюка.

И я никогда не опущусь до такой степени, чтобы самоутверждаться за счет женщины. Что за интерес брать верх над заведомо слабейшим противником? Борьба, в том числе моральная, может быть только с равными. А еще лучше – с тем, кто сильней, то есть когда он думает, будто сильней. Завоевывать с боем, а не подбирать что предлагают – в этом весь кайф.

Алекс появился довольно скоро. Мне было хорошо слышно, как в прихожей между ним и Мариной произошел обмен китайскими церемониями: кофе? тапочки? как погода? и прочее. Безмятежно?приветливый ее голосок потеплел еще на пару градусов; он нежил, обволакивал, зачаровывал, как пение сирены. Она будто с порога настраивала любого пришедшего, что его ждет маленький праздник. Видит в нем потенциального клиента? Навряд ли – зачем такому парню покупная любовь? У него девиц и так, поди, выше крыши. Нет, она просто старается сохранять и поддерживать форму, не распускаться. Ходит ли она вообще когда?нибудь в халате, с какой?нибудь зеленой дрянью на лице, босая и нечесаная, как все бабы? Или двадцать четыре часа в сутки пребывает в боевой готовности?

Он выглядел, как хорошо выспавшийся и отлично пообедавший человек с чистой совестью. С ног до головы в линялой джинсе. Руки опять не подал, просто кивнул. Поморщился:

– Сдуреть, сколько вы курите. Вот возьму да заявлю на вас куда следует… – «Вы» у него прозвучало так, словно он считал нас с Маринкой – парой.

– Мы беспартийные, – сказала Маринка, но кондиционер все же включила и отправилась варить свой проклятый кофе.

– Ох, елки, какая библиотека! – присвистнул Леха. – Я еще позавчера хотел в ней порыться, – он поднялся и подошел к стеллажу. – Господи, у нее тут все семьдесят три тома Акунина! Муся! Неужели ты ЭТО читаешь?!

– Если ты так презираешь Акунина, откуда знаешь, что их всего семьдесят три? – спросила вошедшая с подносом Марина. – И что ты, собственно, против него имеешь? Он создал очаровательный и уютный мир. Я бы предпочла жить в его мире, чем в мире Кафки… Как насчет послушать новости? Я, конечно, уже не верю, что услышу нечто полезное, но вдруг…

Ничего до нас касающегося мы не услышали. Обещали опять сильный снегопад, ветер северо?западный. Витасу дали народного. Народы мочили друг друга с переменным успехом. Мировая общественность собирала петиции за немедленное уничтожение всех клонов Бен Ладена. Верховный суд отклонил апелляцию приговоренного к вышке Эдички Лимонова.

– Бедный Эдичка, – грустно сказала Маринка. – Старенький, едва ноги таскает. Далась ему эта революция! Только?только амнистировали – опять… Политика до добра не доводит.

– Уж очень трудно разделить, где у нас жизнь, а где политика, – вздохнул Алекс. – Вам хорошо, вы нетрудовые элементы, а у меня ползарплаты на взносы уходит, а половина рабочего дня – на митинги и собрания. Знаете, дети мои, сам не знаю почему, но мне все время вспоминается у Брэдбери один рассказ, про бабочку.

– Какую бабочку? – спросила Марина. Она, видимо, не любила фантастику.

– Один человек отправился в прошлое, – принялся пересказывать Алекс. – На бронтозавра охотиться. Ему запретили сходить с какой?то там тропы и что?нибудь трогать, а не то будущее нарушится. А он раздавил бабочку. Нечаянно. Возвращается домой, в Америку, а там совсем другой президент, и все другое. Так вот, мне кажется, что я тоже нахожусь в том будущем, для которого какой?то козел в прошлом наступил на какую?то бабочку, и все пошло наперекосяк…

– Что ж, – сказала Марина, – остается надеяться, что во всех остальных мирах, где мы в данный момент не находимся, все сложилось немножко иначе. В твоем ощущении, Лешик, что?то есть. Мне тоже иногда кажется, что я нахожусь где?то не там… будто во сне случайно соскользнула в другое измерение.

– А по?моему, наш мир еще вполне сносный, – возразил я. – Скажи спасибо, что такой! Могла угодить прямиком в «1984».

– Легко. Вы еще маленькие, а я советскую власть хорошо помню. Если бы мне тогда сказали, что в партию станут принимать только православных, я бы не поверила. А если б мне десять лет назад сказали, что Интернет и аборты запретят, публичные дома и ношение оружия разрешат, а на стадионах начнут жечь книги, не поверила бы тем более.

– …и про «Большую погоню», и про гладиаторов…

– … и про принудительную физкультуру, и про собрания, и про «Народную сотню»…

– …и что рэп с хип?хопом совсем выйдут из моды…

– …а к костюму станут носить белые носки…

– Строгость наших законов, как известно, компенсируется их повальным неисполнением, – Леха потянулся и зевнул. – Куда ни глянь, все читают Пелевина, бесстыдно курят в общественных местах, днюют и ночуют в Интернете и шляются ночью без прописки. И ничего. Кстати, об Интернете: вы ведь оба тунеядцы, как разрешение получили?

– Через нелегального провайдера, – сказал я. – Хочешь телефончик?

– Да нет, у нас в конторе всем дают разрешения. Легально. Просто поинтересовался.

– А вы бы, молодой человек, не задавали таких интимных вопросов, – сказала Марина. – Большой брат не дремлет.

– По?моему, мы уж давно наговорили на пожизненное, – отмахнулся Алекс. – Никаких камер и жучков тут нет, не бойся. Они все в «Перекрестке».

– А я и не боюсь, – заявила Маринка. – Один из моих друзей – генерал. Весьма высокопоставленная шишка в Минобороне. Он и Интернет мне сделал. Кстати, насчет камер и жучков: я на всякий случай пригласила специалиста, он завтра проверит.

Упоминание о влиятельном генерале меня заинтересовало, и я спросил:

– Марина, ты не хочешь через своего генерала как?нибудь узнать насчет наших дел? Посоветоваться?

– Что он может посоветовать? Это же совсем другое ведомство. Потом, я его берегу на крайний случай. Мало ли что.

– Да уж, миледи, по проволочке ходите, – сказал Леха, прищурившись, и положил руку на Маринкино колено: этот жест вышел у него на удивление естественно и казался не столько интимным, сколько фамильярно?дружеским. – Одна ваша книжная полка тянет лет на десять. Так что хольте и лелейте своего генерала.

– Он душка, – вздохнула Марина и обвела нас мечтательным, затуманенным взором. – Вполне интеллигентный человек. В юности фарцевал…

– …и ходил на панель…

– …и слушал «Queen»…

– Да, – с гордостью произнесла Марина, – он и сейчас их слушает, прелесть моя! И зря вы хихикаете. Если б не генералы, не было бы у меня этой квартиры, и вы бы сейчас здесь не сидели. И кто вам мешает найти себе по генеральше? Такие красивые парни…

– Все генеральши толстые, – сказал я, – как кустодиевские купчихи. Леха, а ты, собственно, к чему завел весь этот разговор? Про бабочку?

– Допустим, наш мир – один из бесконечного числа повторяющихся запусков саморазвивающейся, самовоспроизводящейся Программы, – сказал он. – Произошел сбой… Ну, я не программист, но ты понимаешь, что я хочу сказать…

– Это и есть твоя метафизическая версия? Что мы провалились в другой мир? Ну, провалились, какая разница, обратно ведь уже не попасть. Никчемное твое объяснение.

– Столько фантастики читать вредно для психического здоровья, – сердито сказала Маринка. – Почему мужчины так любят все усложнять? Может, мы наконец поговорим серьезно? Лично мне это шоу не нравится, и участвовать в нем я не желаю категорически.

– Ладно, – легко согласился Алекс. – Серьезно так серьезно…

Он так и не убрал руку с Маринкиного колена. Худые длинные пальцы, длинней моих. Лодочка с невероятным каблуком, давно уже раскачивавшаяся на кончике маленькой ноги, со стуком свалилась. Он поднял ее. Марина сердито отобрала у него туфлю, сбросила вторую и встала, босая, маленькая, как третьеклассница, надевшая взрослые тряпки, прошлась по пушистому ковру. Леха тоже встал. Рядом с ним она совсем малышка, без каблуков до плеча не достает. Он подошел к окну, руки в карманах тесных джинсов, повернулся к нам:

– Если серьезно, то никаких мафий, наследств и прочей киношной дребедени тут и в помине нет, согласны? Значит, игра, больше версий нет. Но вы не находите, что даже для телевидения это все как?то уж чересчур?

– Почему же чересчур, – сказала Марина. – Ничего сверхъестественного я не вижу. Каналам нужен рейтинг. Все на продажу. Вспомните, сколько раз мы уже говорили: мол, кто бы лет десять тому назад мог поверить, что люди в стеклянной клетке… и так далее. Лично мне даже неинтересно, как называется это шоу и что в нем нужно делать. Мне интересно, как нужно поступить, чтоб от меня отстали. Понятно, если уехать на время из города, проблема решится. Но почему я должна из?за этих уродов куда?то уезжать?

– Сходи в милицию. Может, отстанут, – лицемерно посоветовал я.

– На кой черт я туда пойду? Естественно, в милиции все предупреждены. В «Большой погоне» всегда так делают. Я в «АиФ»е читала.

– Тут две вещи непонятны, – сказал Леха. – Во?первых, что людей заставляют играть, не спрашивая согласия. Во?вторых, отсутствие правил, цели и задачи. По каким критериям организаторы решат, кто выиграл? Действия?то какие нужно совершать?

– Стойте, стойте, – вмешался я. – А что двух человек убили, вам уже совсем не странно?

– Ванька, что ты как маленький, ей?богу, – сказала Марина. – Никто их не убивал. Оба подставные – и Артем, и Савельев. Это было нужно, чтобы напугать, дезориентировать, внести сумятицу в мысли. Создать нервную атмосферу, чтоб мы психовали и делали глупости, тем самым увеличивая интерес зрителей. Кстати, Лешка, вот тебе и правила. Кто сохранит полную невозмутимость и не совершит ни одного неадекватного поступка, тот и выиграл.

– В таком случае скорей делай какой?нибудь неадекватный поступок, и от тебя отстанут.

– Откуда я знаю, что в их понимании считается неадекватным поступком? Может, пойти в ментовку – неадекватно, это значит, что игрок струсил. А может, как раз правильно: раз пошел в органы – стало быть, лояльный гражданин.

– Маринка, а чем, собственно, тебе так уж досаждает это шоу? – спросил я. – Если завтра у тебя найдут жучки, подашь на них в суд. Зуб даю, выиграешь. Помните, в том году шоу было – про половые органы? Скандальное такое?

– А, «Киска и петушок»! – Леха расхохотался, но чуть?чуть покраснел. – Или «Киска и морковка»… Забыл, как называлось.

– Что еще за гадость? – поморщилась Марина.

За два прошедших дня я успел напрочь забыть, что она путана. Ее брезгливость совсем не выглядела наигранной. Я вспомнил купринскую «Яму»: проститутки – самый целомудренный народ на свете. Наверное, в отношении проституток женского пола это справедливо. (Насчет мужского – позволю себе слегка усомниться.)

– Народ должен был голосовать, – пояснил я, – чья киска самая красивая, и чья морковка, или там хрен… короче, самый большой. А потом оказалось, что участникам в спальни скрытые камеры без их ведома ставили. Они ведь выиграли процесс, и шоу запретили.

– Эти граждане сами вызвались участвовать, – заметил Алекс. – Им только про скрытую съемку не сказали. А нашего согласия вообще не спрашивали. И никаких камер в наших квартирах нет. После того прецедента они бы не решились. С того канала такую сумму слупили…

– Но ведь пока это все показывали, рейтинг у них поднялся, – заметил я. – А это значит – реклама дороже. Так что они отнюдь не в убытке остались.

– Нет, Иван, это слишком рискованно, их ведь тогда предупредили, что лицензию отберут, – сказал Алекс. – Уверяю вас: нет ни камер, ни прослушки. Дело не в том. Знаете, за что я эти игры не люблю? Люди начинают топить один другого, как пауки в банке. А я играть не хотел и не хочу. Никого давить и мочить не собираюсь, а ведь каким?то образом нас вынудят это делать.

– Как это они вынудят?! – возмутилась Марина. – Не родился еще тот человек, который заставит меня делать, чего я не хочу. Но, Лешик, тут все не так. Если б надо было мочить, давали бы задания или мнение наше спрашивали. Я думаю, в этой игре выбывают по какому?то объективному критерию.

– Тогда что ты переживаешь? Take it easy. Если никаких действий от тебя не требуется – плюнь и живи как обычно…

– Запишем в протокол, – подытожил я. – Если скрытые камеры – подаем в суд. Если камер нет и ничего делать не предлагают, а просто глядят на наше поведение – не обращаем внимания. Если попросят друг за другом с пушками гоняться или голосовать – посылаем их. Так?

– Примерно так, – кивнула Маринка. – Конечно, мы люди друг другу посторонние и ничем не обязаны, но лично я ни против кого ничего предпринимать не стану, заявляю со всей ответственностью. И не потому что такая благородная, а просто не хочу. Так что если меня сейчас кто слушает, имейте в виду! – адресовалась она к потолку. – Но в суд я подам в любом случае.

– Муся, а вдруг окажется, что ты со своим свободолюбием, наплевательством и пофигизмом случайно соответствуешь правильной модели поведения, и тебе приз дадут?

– Все равно подам… В Страсбургский суд за нарушение Женевской конвенции…

Полезно быть трезвым. Все понятно, обыденно, просто. Артем жив?здоров. Во Владивостоке были простые совпадения. Кому?кому, а мне грех жаловаться на телевизионщиков, благодаря им у меня теперь есть Маринка, друг, сестрица Аленушка. Леха… и тут все получится. Выделывается, надо же, метафизика, бабочка! Давай, дружище, прикалывайся, веселись, я тебя не таким еще приколам научу. Пусть ты не наш – можно подумать, я никогда никого не совращал. Это даже интереснее. Ну, а не выгорит – тоже не беда, наплевать, не так уж сильно я увлекся.

Легко на душе стало! Петь хочется. Петь можно, а пить не надо, во всяком случае, паленую водку. Что там на экране происходит? Опять митинг какой?то. Пионеры и пенсионеры скандируют: «Когда – мы – едины – мы – непобедимы!» Сразу вспоминается «Молчание ягнят» и безумный Миггз: «Я – хачу – уйти – с исусом – я – хачу – с хрестом – пайти»…

– Господа хорошие, – провокаторским голосом начал Леха, – как вам кажется, кто выиграет, когда дойдет до дела? На кого ставите? Кто как себя поведет?

– Геныч пойдет ментам сдаваться, – уверенно сказал я. – Не вытерпит. Олег согласится на все условия, ему квартиру покупать надо. Татьяна тоже. А почему они оба в списке, одна семья?

– Напутали, фамилии?то у них разные. А я считаю, никуда Геныч не пойдет, – сказала Марина. – Он совсем не дурак. Подумает?подумает и поймет, что лучше не дергаться. Вот он и выиграет в конце концов. Он человек без предрассудков.

– Лизавета не станет играть, – сказал Алекс, – она таких же взглядов придерживается, что и мы. Так что все по справедливости. Кто самые бездомные, те и выиграют.

– Леха, а если б ты тоже был бездомный? – спросил я. – Согласился бы? Олег говорил, у тебя жилищные условия чего?то там не позволяют…

– Просто ко мне мать приехала. У меня такая же точно квартира, Иван, как твоя. Захочу больше – найду, где заработать или украсть, не проблема.

– А как ты в Москву вообще попал?

– Да так, приехал… Большой город, больше развлечений. Клубы?рестораны, театры?выставки и все такое… Кстати, о досуге: не хотите сходить куда?нибудь?

– Обязательно, – просияла Маринка, – только не сегодня, ко мне придти должны.

– Сегодня и я не могу, мать одну по вечерам бросать не хочется, и так видимся с ней очень редко. Давайте через недельку. Ладно, Иван, нас вежливо выпроваживают – пора…

Дома я выкурил бесчисленное количество сигарет. От них саднило в горле, щипало язык. Черт, я был уверен, что он на лестнице скажет мне что?нибудь. Но он ничего не сказал. Спускался впереди меня, прыгая через две ступеньки. У подъезда кивнул, поднял воротник куртки и мгновенно растворился в ранних сумерках. Руки не подал, как обычно. Вот так, Дориан из деревни Гадюкино, обломайтесь: легкой победы не будет. А я легких и не люблю. Препятствия, они чего?то там усиливают. Как жить?то хорошо, господа, товарищи, братья и сестры!

… декабря 200… года, понедельник