Январь 200… года, г. Москва

Эту проклятую рукопись я обнаружил в почтовом ящике с месяц тому назад, поздно возвратившись с работы после затянувшегося партсобрания. (Я не мыслю своей жизни без Единой Партии, но во всем нужно знать меру, как вы полагаете?)

О, если б я тогда послушался внутреннего голоса, советовавшего выбросить белый конверт! Возможно, это бы, меня спасло… Или нет?

Но постараюсь по порядку и без эмоций. Итак, конверт: он был девственно чист. Ни координат адресата, ни отправителя. Просто толстый пакет с какими?то бумагами. Не имею привычки читать чужую корреспонденцию, но как, не вскрыв письма, мог я решить, чужая она или не чужая? Я все же помедлил: интуиция и жизненный опыт подсказывали, что от непонятных вещей в наше время следует держаться подальше, ничего хорошего они не принесут.

Тем не менее, я разрезал пухлый конверт и с удивлением обнаружил, что содержащиеся в нем листы бумаги являют собой нечто вроде дневника или, точнее, романа в форме дневника. Я не имею отношения к издательскому бизнесу, следовательно, рукопись попала в мой ящик по ошибке. Я запихнул ее в стол, а через пару дней от скуки решил полистать. Первые же страницы повергли меня в изумление и одновременно обрадовали.

Радость была вызвана тем, что я сразу понял: хозяином этих бумаг является наш сосед по лестничной клетке. Надо думать, рукопись ему вернуло какое?нибудь издательство, или журнал, или просто знакомый, которому автор давал ее почитать. А изумился я, поскольку никак не мог предположить, что этот человек балуется литературой. Хотя что мы знаем о наших соседях? Он вселился в свою квартиру около двух лет тому назад, и мое личное общение с ним исчерпывалось тем, что пару раз он одалживал у меня электродрель, а я у него – спички. Я не интересовал его, а он – меня. Жена знала его лучше: когда мне приходилось уезжать в длительные командировки, он часто помогал ей что?нибудь прибить или починить.

Я вышел на площадку и позвонил в дверь к соседу. Несмотря на поздний вечер, его не оказалось дома. Спустился на первый этаж и попытался затолкать рукопись в его почтовый ящик, но он едва не лопался от бесплатных газет и рекламных буклетов, а пухлая пачка листов не влезала в узкую щель. Усердствовать я не стал, решив, что лучше поймать соседа завтра, чем мять и портить важные для него бумаги. Вернулся домой и продолжил чтение. Признаться, начало романа меня порядком заинтриговало: действие разворачивалось на фоне нашего района, дома и подъезда, а читать о знакомых местах всегда любопытно. (Кое?что автор изменил: свою фамилию Чернов переделал в Черных, «фольксваген» в «опель», Свиблово – в Чертаново, а супермаркету «Аврора», в котором завязывается зловещая интрига, дал несуществующее название «Перекресток», но меня это обмануть не могло.)

Наверное, следует сказать о соседе несколько слов. Это одинокий молодой человек. Описать его внешность мне трудно, я не художник. Среднего роста, худой. Моя жена находила его чрезвычайно привлекательным. Вспоминаю еще короткий русый ежик и поразительно красивые – такие красивые, что даже я это заметил, – серые глаза; красивые, но странные: из?под всегда полуопущенных ресниц они сияли сухим, электрическим блеском, ослепительным, но холодным. Набираю на клавиатуре эти слова, и меня не оставляет смутное ощущение, будто я их невольно позаимствовал, но откуда? Я ведь практически не читаю художественной литературы. Посоветоваться бы с женой, да не хочу показывать ей то, что сейчас пишу.

На вид ему было чуть больше двадцати, и я весьма удивился, узнав, что мы ровесники. Ему повезло: он относился к той породе людей, которые сохраняют обманчиво юный вид чуть не до самой пенсии. (Не могу не позавидовать. Автомобиль, пиво и телевизор произвели надо мной разрушительную работу, и я в свои тридцать три уже имею солидный живот, очки и залысины.) Но вернемся к соседу. Что он за человек или, точнее, каким человеком был?

(Ибо теперь я твердо убежден, что описанный им кошмар оказался реальностью, и бедняги нет в живых. А теперь та же участь ожидает и меня!)

Он был замкнут, скромен, вежлив. От жены я знал, что он переехал в Москву недавно, нашел работу в очень приличной фирме, потом по неизвестной причине уволился и стал тунеядцем. Имел почти новый «фольксваген», но продал. Обстановка в его однокомнатной квартирке была скудная, но чистая. Гости к нему раньше совсем не приходили, но в последние недели зачастила какая?то девушка и несколько молодых мужчин. Отставной полковник, живущий этажом ниже, рассказывал о каких?то чудесах, что он проделывал в тире, то ли левой рукой, то ли с завязанными глазами; впрочем, я стрельбой не увлекаюсь.

То, что сосед пишет о своих проблемах с алкоголем и наркотиками, явилось для меня полной неожиданностью; а его откровениями относительно своих интимных дел я был просто повержен в шок. Ни малейшая черточка в нем не наводила на мысль о подобных пороках, посему не исключаю, что он себя нарочно оболгал: автор имеет право на художественный вымысел, хотя я не понимаю, зачем нужно изображать себя хуже, чем ты есть.

Теперь о самом тексте: он мне не понравился. Во?первых, я не люблю мистики, и выдумка соседа – тогда я был уверен, что это выдумка, – не показалась мне увлекательной. Во?вторых, весь пафос романа меня раздражал. Я семьянин, отец законнорожденного ребенка, член Партии, регулярно прохожу проверку на детекторе лжи, посещаю Церковь, уважаю Порядок; болтовня и переживания бездельничающих, пьющих, ведущих беспорядочную половую жизнь, нарушающих законы, диссидентствующих и беспринципных персонажей были мне глубоко чужды, а сравнение омерзительной шлюхи?героини с Сонечкой Мармеладовой я считаю кощунственным.

…Глупец – я надеялся, что моя добропорядочность защитит меня! Но эта сила не разбирает, ей все равно…

Прошел месяц. Сосед не появлялся. Никто не наводил о нем справок. Одинокий человек может и год отсутствовать – не хватятся. Рукопись вернулась в ящик стола, и я забыл о ней. Но вчера, когда я ходил в наш супермаркет…

(фрагмент файла утерян и не подлежит восстановлению)

…знаю, что часы мои сочтены, если не ждет меня нечто худшее, нежели смерть.

Перечел написанное. Вздор! Суеверия! И все же сейчас я спрячу рукопись с моим предисловием так, что прочесть ее смогут, лишь если со мною что?нибудь случится. Но я уверен, что ничего плохого произойти не может, это нервы, это просто нер…

… декабря 200… года, четверг

Утром, когда я ходил в «Перекресток», возле дома номер сорок пять расстреляли господина Савельева, Максима Ивановича. Это было так похоже на выпуск новостей или кино, что я совсем не испугался и даже не удивился. Нет, я не знал в тот момент, что он Савельев; просто высокий человек схватился за грудь и, неестественно подпрыгнув, отлетел на ступеньки сберкассы, прошитый двумя автоматными очередями.

«Восьмерка» с затемненными стеклами взвизгнула шинами и умчалась, а высокий мужчина продолжал медленно оседать на ступеньки. Когда немногочисленные утренние зеваки подбежали ближе, он уже не двигался.

Пожилая женщина закричала. Толстяк в кожаной куртке, выскочивший из «Ремонта обуви», опустился на колени возле мертвого и, пощупав запястье, достал из кармана телефон. Два совсем маленьких пацана пожирали глазами лежащее на ступеньках тело, на лицах их были ужас и ликование. На вопли женщины стал сбегаться разный народ. На что смотреть?то? Обычный заказняк. Я пару раз оглянулся и решительно повернул к «Перекрестку». Когда стеклянные двери мягко разошлись передо мной, я услышал там, позади, милицейскую сирену.

Времени у меня было сколько угодно, а денег прискорбно мало, учитывая тот факт, что на сумму, вырученную за проданный «опель», я намеревался прожить еще с годик. Поэтому я долго слонялся по продуктовому залу. Отойдя от кассы, пересчитал бумажки, сдал на хранение пакет с продуктами и пошел к лестнице. Второй этаж нашего «Перекрестка» устроен следующим образом: в глубине – ларек видеокассет, справа притулился салон красоты, а прямо, как поднимешься по ступенькам, – вечно неработающий маленький отдел за стеклянной перегородкой. Там торговали то холодильниками, то парфюмерией, но никто не мог прижиться надолго.

Мне сразу бросилось в глаза, что в отделе обосновался новый хозяин. За стеклом была видна офисная мебель, а у самой двери – элегантный фикус. Каким торговали товаром, я издали не понял и подошел ближе: дел у меня не было, я никуда не торопился, никто меня дома не ждал. Дверь была открыта, и я вошел. Ни товаров, ни витрин. За полукруглым столиком, заваленным папками, боком ко мне сидел мужчина средних лет с резкими залысинами и седым «хвостом», стянутым аптечной резинкой. Он не обращал на меня никакого внимания. Я покашлял.

– Максим Иванович умер, – сказал мужчина кому?то, прячущемуся за широким офисным шкафом. Голос у него был бесцветный. Из?за шкафа не отозвались, и я понял, что там никого нет.

– Вы мне? – спросил я.

Человек поднял на меня глаза, и я заметил, что за левым ухом у него торчит сигарета. Он был похож на потрепанного Мефистофеля. Мне вдруг до обморока захотелось курить.

– Что?то интересует? – Он придал своему тусклому голосу некоторое радушие. – У нас вы можете получить замечательные подарки, выиграть замечательные призы, эта уникальная возможность предоставлена вам замечательной ком…

Я потряс головой. Желтый столик слегка поплыл в моих глазах, сделал поворот и остановился. На мгновение меня охватило ощущение дежа вю. Мне совершенно не о чем было с ним толковать, но я не ушел. Надо было уйти, но что?то меня остановило, пригвоздило к месту. Какой странный здесь запах.

– Подарки? – переспросил я тупо.

– Вам предоставляется уникальнейшая возможность стать обладателем… – привычно зачастил седой, – …превосходный… эксклюзивный… только сегодня… – голос расплывался в моих ушах, – …вам очень повезло…

Видя, что я таращусь на него в полном отупении, седой перебил сам себя и деловито поинтересовался, не хочу ли я кофе и сигареты.

– Да, пожалуйста, – кивнул я и, внезапно обессилев, попросился куда?нибудь присесть.

Ноги у меня были ватные. Я не мог понять, почему это помещение оказывает такое действие. Наверное, какой?то химией торгуют. Нужно бы на свежий воздух. Но раз уж я ни с того ни с сего напросился на кофе, а я кофе ненавижу, уходить уже неловко.

Седой мгновенно подставил мне стул.

– Курите, пожалуйста. – Он протянул мне пачку. – Кофе сию минуту будет. Курите, ничего не бойтесь, у нас имеется разрешение от мэрии.

Он крутнулся на стуле, чтобы включить электрический чайник, и я с каким?то странным холодком заметил выбившийся из?под седого хвоста короткий черный завиток.

– Мне ничего не нужно, спасибо, – сказал я, но не слишком решительно: в конце концов, сижу тут и курю его сигареты, так стоит ли сразу отшивать человека? Сейчас приступ слабости пройдет, и уйду. – Я не собираюсь ничего у вас покупать, и лотерея меня тоже не интересует.

– Послушайте! – воскликнул парик. – У вас найдется немного времени совсем немного, чтобы побеседовать?! Обещаю, вам ничего не придется покупать! Я только расскажу вам о нашем эксклюзивном…

Я согласился. Сегодня пошел, если не ошибаюсь, тринадцатый день, как я ни с одной живой душой не разговаривал. Да, ни с одной: когда кассирша в магазине называет сумму, я молча подаю деньги, и все. Послушаю этого чудака – меня не убудет. Все равно я никогда не ловлюсь на подобные штучки. Неумолимо выбрасываю все рекламные проспекты из почты, не покупаю ничего «три в одном» и даже в юности не играл в наперстки. Короче говоря, мало подходящий объект для многоуровневого маркетинга. Но как странно здесь пахнет, и слабость такая… Я чувствовал, что надо уйти, но оставался сидеть в оцепенении.

– Вы – Черных Иван Леонидович, тридцати трех лет, два года тому назад переехали из Владивостока на постоянное место жительства в Москву, прописаны в сорок восьмом доме, – утвердительно произнес седой.

Я вскинул на него глаза. Наверное, в них было не просто удивление, а полное обалдение, потому что он привскочил и замахал руками:

– Не надо так волноваться! Иван Леонидович, мы вам ничего плохого не сделаем, успокойтесь! Напротив, мы предоставим вам уникальную…

– Псто… постойте, – перебил я. Язык плохо меня слушался. – Что вы… что вам нужно?

– Иван Леонидыч, не волнуйтесь! Еще кофе? – Седой парик опять развернулся к чайнику.

– Да я, собственно, не волнуюсь, – пробормотал я. – Только…

– Вы волнуетесь, и это естественно, – сказал он, не оборачиваясь. – Но, поверьте, совершенно напрасно. Мы предоставим вам великолепный шанс!

– Откуда вы меня знаете?

Он наконец развернулся обратно и снова поднял на меня участливые глаза.

– Иван, вам совершенно нечего бояться. Вы же взрослый человек! Никто не заставит вас против вашей воли принимать участие в розыгрыше. Нам это совершенно ни к чему! («Ни к чему» у него прозвучало почти как «ни к чему?с…») Но вы же сами не захотите упустить удачу!

– Послушайте, – сказал я, вставая, – это уж слишком. Ни в каком розыгрыше я участвовать не собираюсь. Уж не знаю, где вы купили базу данных, но стараетесь напрасно: денег у меня нет. И были бы – вам бы не дал.

– Иван, – произнес он, проникновенно глядя мне в глаза, – прошу вас, хотя бы послушайте, какой у нас призовой фонд! Уверяю вас, вы заинтересуетесь! Никто не может не заинтересоваться!

– Ладно, валяйте, – сказал я, дрожа от злости. Хоть, может, пойму, что за контора собирает обо мне сведения. – Только покороче, – я снова сел на краешек стула, всем своим видом демонстрируя, что настроен в любую секунду уйти.

– Скажите, вы смотрите «Реальную жизнь»? «Последнего мертвеца»? «Большую погоню»? «Настоящего мужчину»? «Постель новобрачной»? – начал мой собеседник, весь подаваясь вперед.

Досада охватила меня. Неужели по своей воле уже никто играть не идет, что они сидят в магазинах и народ заманивают? Да нет, вряд ли. Насколько я слышал, там от желающих отбоя нет.

Видимо, отвращение сильно выразилось на моем лице, поскольку седой, не дожидаясь ответа, продолжил:

– Хотя бы самое общее представление имеете о подобных играх?

– Представление имею, но играть не собираюсь, – отрезал я. – Даже не обсуждается. Вы с телевидения? Не по адресу обратились. Пустая трата времени.

– Телевидение здесь абсолютно ни при чем. Абсолютно, – с достоинством сказал парик. – Я просто привел этот пример, доступный большинству… Но если б вы знали, какой у нас призовой фонд! – Он прижал руки к груди и закатил глаза. – Выигрыш позволит вам реализовать все ваши сокровенные желания!

– Нет у меня никаких сокровенных желаний, – буркнул я. – Все мои желания абсолютно тривиальны. Денег побольше и не работать.

– Но это же замечательно! – воскликнул седой.

– А делать?то что надо? Червяков живых жрать и гоняться друг за другом с базукой в московской канализации? Это не мой стиль.

– Ни в коем случае, – седой явно огорчился. – Я же сказал, что к телевидению наше предложение не имеет никакого отношения. Зря я вам привел такой пример. У нас не шоу. Сама жизнь покажет, кому достанется приз. Никаких червяков не будет, а базука или иное оружие – на ваше собственное усмотрение. Но, надеюсь, до этого не дойдет, – он холодно улыбнулся.

– Правила?то какие? – вяло полюбопытствовал я.

– Правил нет. Вы сами поймете, что нужно, чтобы остаться единственным.

– Погодите, еще раз, – попросил я: против воли меня начало охватывать любопытство. – В вашем шоу нет условий? Нет цели? Ничего не надо делать? Каков же тогда его смысл?

– Не шоу это, Иван, сколько можно повторять! – с легким раздражением произнес седой. – Что делать – это ваши проблемы. Иногда, подчеркиваю, иногда разумнее вообще ничего не предпринимать. Единственное условие, оно же цель – останется один. Из девяти… пардон, уже из восьми. Поверьте, у нас неограниченные возможности в смысле призового фонда, – он голосом выделил слово «неограниченные». – А уж какими способами этого фонда достичь – решать вам.

– О какой приблизительно сумме идет речь? – спросил я осторожно.

– Иван Леонидович! – Он вновь стал терпелив и вежлив. – Речь идет не только о деньгах. У подавляющего большинства людей, конечно, все сводится исключительно к дензнакам. Но наш призовой фонд позволяет выполнить разнообразные желания…

– О такой телеигре я тоже слышал. Дарят путевку на Гавайи или возможность провести ночь с Мадонной, – вспомнил я.

– Ну, последнее вас вряд ли бы заинтересовало, – сказал седой парик. Он едва заметно подмигнул и сразу стал похож на заведующего кафедрой, который на полях моей курсовой написал: «Твой нос Пьерро и губ разрез манящий…» Это что, новый способ знакомиться? Но откуда ему знать, ведь никто никогда не догадывается… Или я неправильно понял его слова и подмигивания? Как же, неправильно! Паршивый старый хрыч чересчур осведомлен. Откуда приехал – знает. Когда приехал – знает…

– Довольно, – сухо сказал я и встал. – Не участвую я в телеиграх и писем на радио не пишу, я даже в чаты не хожу. Спасибо за кофе и до свидания. Короче, отвали.

– Но вы не можете отказаться! – удивленно сказал седой. – С той минуты, как вы зашли сюда – вы уже в игре!

– Отвали, – повторил я более грубым тоном.

– Вот Максим Иванович тоже не верил, что он в игре, – произнес странный человек, – все не верил, не верил…

– Какой еще Максим Иванович? – Я обернулся от двери.

– Вот этот, – он кивнул куда?то за окно. – Окончание жизненного пути которого вы только что наблюдали. Савельев его фамилия.

– Не понял, – сказал я. – Что за бред?

– Позже поймете.

– Вы, собственно, какую организацию здесь представляете? – спросил я. – Коза Ностра? Так если у вас на меня досье, вы должны знать, что у меня ничего нет, кроме паршивой однокомнатной квартиры. Никакого имущества, которое могло бы вас заинтересовать. Машину и ту недавно продал, можете проверить в ГАИ.

– Да не нужно нам ваше имущество! – оскорбился седой. – Что вы как ребенок, ей?богу! А как называется наша… – он сделал явно нарочитую паузу, – организация, то вам об этом знать совершенно необязательно. Но можете поверить, мы всегда выполняем свои обещания.

Почему я слушал эту белиберду, да еще и реплики подавал? Не знаю. Иначе как гипнозом это объяснить не могу. Позднее одни из нас признавались, что ощущали то же самое вязкое чувство, расслабляющее и гнетущее; но другие утверждали, что ничего подобного с ними не происходило и в течение всего разговора с седым они полностью контролировали свои эмоции.

– Ну так, собственно… Иван Леонидович! – улыбнулся мне зазывала. (Слава богу, он хоть подмигивать перестал.) – Да вы как?то побледнели… вам что, нехорошо? – Он вдруг засуетился, явно выпроваживая меня. – Вот, пожалуйста, возьмите дискетку, из нее вы узнаете о других участниках игры… Всего вам доброго… Желаю успеха… Ах, чуть не забыл главное: Иван, убедительная просьба ни в какие… гм… инстанции не обращаться. Это может привести к непредсказуемым последствиям… Помочь вам застегнуть пальто?

Плохо помню, как пришел домой. На ходу я все время ощупывал в кармане дискету, которую дал мне седой. Она жгла мне пальцы, как кусок льда. Последние фразы моего собеседника мне помнились как?то смутно, и я до конца не уверен, что воспроизвел их правильно. Я довольно долго сидел в прихожей, с тупым вниманием разглядывая свое пальто на вешалке. Меня знобило, и я подумал, что хорошо бы чего?нибудь выпить, причем не коньяку. От этой мысли сразу стало легче. Я снова надел пальто, спустился по лестнице и купил в крошечном магазинчике напротив подъезда бутылку поддельного «Флагмана» и томатный сок. Вернувшись, взял стопку, высокий стакан, сигареты, налил, выпил, запил соком, закурил и сунул руку в карман. Это была самая обычная дискета. Включил компьютер и налил вторую рюмку. Я знал, что скоро появится ложное ощущение необыкновенной ясности в мыслях, и немного боялся его, но не пить я не мог. Озноб почти прошел.

На дискете был единственный файл с навороченным именем 777af45?67|21?s doc или что?то в этом роде. Он представлял собой никак не озаглавленную коротенькую таблицу с графами «ФИО», «г. р.», «проживает» и так далее. Я снова выпил, закурил вторую сигарету и, все больше убеждаясь, что меня эффектно разыграли, внимательно прочел весь список.

Действительно, там фигурировал вышеупомянутый Максим Иванович Савельев. Обнаружился и я собственной персоной. Мой адрес, телефон, год рождения были приведены верно, но место работы шутники указали старое, откуда я уже уволился. Вообще сведения были явно взяты из общедоступных источников: никаких электронных координат, ничего такого, что нельзя узнать от участкового инспектора ФСБ.

Вернулся глазами к строке, содержащей информацию о Савельеве. Это был бизнесмен (понятное дело, иначе с чего бы его убивать?), тридцати трех лет (мой ровесник), и проживал он в светло?желтой двадцатиэтажке, расположенной через дорогу от меня, аккурат между «Перекрестком» и отделением Сбербанка, на ступеньках которого умер.

После третьей рюмки мое настроение снова переменилось. Захотелось действовать, например, позвонить кому?нибудь. Мы, завязавшие алкоголики, хорошо помним, как это бывает. Каждым пятидесяти граммам соответствует совершенно новое состояние души. Фальшивая ясность и иллюзорная легкость уже овладевали моими мыслями. Нет, это не розыгрыш. Или все?таки телевидение так изгаляется над людьми, или какое?то изощренное кидалово. Необычайно изощренное. Ни о чем подобном я раньше не слышал.

Фамилии в таблице располагались по алфавиту. Я еще раз перечитал столбец «род занятий». Относительно гражданки Макаровой Марины Юрьевны значилось, что она занимается проституцией. Тридцать девять лет – довольно солидный возраст для этой профессии. Я только теперь заметил, что ее квартира находится в одном доме с якобы убитым Савельевым.

Я в последний раз перечел список, сохранил его у себя в папке «Разное», вынул дискету и набрал телефон Макаровой. Начать с нее я решил потому, что у путаны должен быть опыт общения со всякими странными людьми, и меня с моей несусветной историей она соблаговолит выслушать скорее, чем какой?нибудь достойный член общества. Наверное, она рыхлая, сильно намазанная блондинка. Или этакая престарелая вамп.

После трех длинных гудков очень строгий и ясный девичий голос сообщил, что меня внимательно слушают. От неожиданности я бросил трубку. Наверное, следует еще выпить и хорошенько все обдумать. Ничего удивительного, что у нее есть дочь. Я просто вежливо попрошу Марину Юрьевну и представлюсь сослуживцем… а черт, знакомым. Нет, лучше бывшим одноклассником. Интересно, дочка тоже путана? Или мать зарабатывает, чтобы ребенок учился в МГИМО? Я не слишком отчетливо представлял, как у проституток обычно протекает их семейная жизнь. Интересно, хорошие доходы? По?видимому, недорогая шлюха, раз она уже в возрасте, но, может, она пять иностранных языков знает или еще что?нибудь. Черт, не заметил, как напился. О нет, я не пьян, моя логика безпе… безупречна.

Я пошел в ванную и подставил голову под холодный кран. Потом налил себе сока, закурил девятую сигарету и нажал на «redial». Было почти два часа.

– Слушаю вас, – отозвался тот же холодноватый полу детский голос.

– Будьте добры Марину Юрьевну, – попросил я, стараясь отчетливо выговаривать слова.

– Я вас внимательно слушаю, – с бесконечным терпением повторили в трубке.

Моя собеседница выговаривала слова с преувеличенной, дикторской внятностью, без малейших признаков раздражения. Наверное, тоже ошиблись, с возрастом напутали. Я сказал, что прошу о встрече.

– По какому вопросу? – поинтересовалась она. Тон был по?прежнему вежливый – едва ли не до приторности – и совершенно незаинтересованный. В трубке время от времени что?то слабо пощелкивало. Прослушка? Да нет, с чего бы…

– Это не телефонный разговор, – пробормотал я. – Не могли бы мы встретиться? Например, в «Перекрестке»… Я вам все объясню. Я живу тут рядом, через дорогу от вас.

Девушка помолчала. Я слышал, как она несколько раз глубоко вздохнула в трубку.

– Если я правильно вас поняла, – медленно, ровно проговорила она, – я тоже хотела бы обсудить данную проблему. Ведь вы знаете мой адрес? Приходите через час.

Больше пить было нельзя, но хотелось. Сила воли не поможет. Пришлось пойти на крайние меры. Я налил рюмку до краев, остальную бутылку, зажмурившись, вылил в раковину. Набрал в ванну холодной воды, разделся и окунулся с головой, потом еще раз и еще. Отпивая по глоточку каждые десять минут, побрился, надел костюм, выбрал хорошую рубашку, галстук в тон, стараясь делать все как можно дольше и тщательнее.

Через сорок пять минут я чувствовал себя почти трезвым. Положил дискету в карман пиджака, взял из буфета начатую пачку «Парламента» (а дома курю сигареты раза в три дешевле, все экономия проклятая), сделал последний глоток из рюмки, почистил зубы, с первого раза попал в рукава пальто и вышел из квартиры.

… декабря 200… года, четверг, вторая половина дня

Звонок был пронзительный, мяукающий. Почти сразу дверь распахнулась, будто меня поджидали у порога, и я увидел хрупкую девушку в джинсах и футболке, похожую на подростка и очень маленькую: ее голова была на уровне моего плеча, а я сам – всего метр семьдесят пять.

В гостиной, куда меня провела вежливая до отвращения хозяйка, сразу же отлучившаяся варить кофе (которого я не просил и вообще терпеть не могу), было очень светло, не по?женски стильно и холодно. По сорокадюймовому дисплею включенного компьютера, сладко бормоча, плыли объемные русалки. Я подошел поближе, чтоб его рассмотреть. Это была хорошая, приличная модель: ничего из ряда вон выходящего, но дорогая, с сенсорной клавиатурой, радиомышью, полным голосовым управлением и всеми наворотами – встроенная видеокамера, звук Dolby Surround и так далее. Вдоль второй стены от пола до потолка расположился незастекленный книжный стеллаж; с полок на меня вызывающе глядели корешки самых что ни на есть запрещенных книжек – полный джентльменский набор диссидента. Паркет сиял как вылизанный и издавал слабый вкусный запах мастики.

Хозяйка принесла чашки и села в кресло по другую сторону кофейного столика. Я пригляделся: она выглядела максимум лет на двадцать пять. (Впрочем, я и сам из той породы людей, на внешности которых годы не отражаются. В определенных кругах у меня даже было прозвище Дориан Грей.) Красавицей я бы ее не назвал. У нее был изящный подбородок, идеально прямой нос; коротко остриженные волосы открывали маленькие, удивительно красивые уши и ясный лоб. Когда она повернулась, чтобы взять пепельницу, я обнаружил, что высокая скула и впалая щека образуют линию, которой позавидовала бы молодая Марлен Дитрих; но анфас лицо снова стало обыкновенное – холодное, строгое, положительное и довольно бесцветное.

– Давайте познакомимся, – сказала она. – Я Марина. Да это вы знаете. А вы кто?

– Иван Черных. Это вам что?нибудь говорит?

– Говорит. – Она улыбнулась, открывая безупречные, рекламные зубы. – Если бы вы сегодня не объявились, вам бы позвонили. Наши товарищи по несчастью… или по счастью… Кстати, скоро еще один придет, – она взглянула на часы. – Нет, давайте по порядку. Как вы лучше хотите – чтобы я вам рассказала, что знаю, или вы сначала сами хотите рассказать?

Говорить мне было легче, чем слушать, и я начал в подробностях излагать утреннее происшествие. Марина ни разу не перебила меня и только беспрерывно курила, катая в ладонях зажигалку. Руки и ноги у нее были неправдоподобно маленькие. Радужки продолговатых глаз ярко?зеленые. Выражение лица бесстрастное, незаинтересованное. Девушка только раз сдвинула аккуратные брови – когда я назвал фамилию Савельева.

– Иван, вы уверены, что мужчина, убийство которого вы наблюдали, и есть Савельев? Мне седой из «Перекрестка» сказал, что некий Савельев был, как он выразился, «в игре» и погиб, но сама я ничего не видела.

– А вы в котором часу там были?

– В восемь утра. Я жаворонок.

– Ерунда какая?то, – растерянно сказал я. – Его только в одиннадцать убили, сам видел! Что он Савельев, мне сказал седой, а потом я прочитал эту фамилию в списке и решил… Как этот седой мог вам в восемь говорить об убийстве?!

– Тем не менее сказал. Наверное, вы какое?то другое убийство видели…

– Савельев, если верить списку, в вашем доме живет… жил. Надо ему позвонить, – предложил я. – Давайте телефон.

Пока я набирал номер, Марина без стеснения разглядывала меня с ног до головы. Профессиональная привычка? Домашний телефон Савельева не отвечал. Мобильный тоже.

– Вопрос тут не один, – заявил я, стараясь придать голосу солидности и глубокомыслия, а главное, скрыть от собеседницы, что я пьян. – Вопросов много. Проживает ли упомянутый Савельев по указанному адресу? Живой он в данный момент или мертвый? И кого сегодня грохнули возле вашего дома? А может, двоих? Одного в восемь, другого в одиннадцать?

Марина согласилась со мной и велела компьютеру открыть адресную базу.

– Ищи! – приказала она ему, как собаке. – Савельев Максим Иванович… Ищи, болван!

Компьютер бестолково таращился. Он плохо понимал человеческую речь. Зато я сообразил, почему у этой женщины такой четкий выговор: голосовое управление обязывает. После третьего окрика компьютер заморгал и выплюнул полстранички ссылок, но вместо Савельева там говорилось о каких?то соловьях, Соловках и даже о саловарении.