3

Волки уже разделались с оставленной им тушей оленя. Скорее всего это произошло уже после того, как снег неожиданно прекратился. Все пространство было утоптано многочисленными следами, среди которых можно было заметить и такие, которые явно не походили на волчьи. Скорее всего это были следы диких зверей из лесов Кориса. Может быть, они принадлежали собакам.

Вейни не боялся волков. Они редко нападали на людей, пожалуй, только в особенно суровые зимы. Но звери из лесов Кориса были намного опасней. Они всегда убивали. Они убивали и при этом не всегда поедали свои жертвы, такова была их извращенная натура. Возможно, и здесь происходила кровавая бойня между ними и волками.

Моргейн тоже смотрела вниз, разглядывая следы на снегу, и казалось, была абсолютно невозмутима от этого зрелища. Возможно, подумал он, она не видела ничего подобного во времена, когда Фай еще не изменял законы природы в таких масштабах и формах, которые устраивали только его. Возможно, и волшебство выросло за эти годы и стало более могущественным, нежели в те времена, о которых она еще помнила, и что самое главное, она даже не представляла себе всех опасностей, навстречу которым они направлялись.

Или, возможно, и это было худшее из всех предположений, он сам до сих пор не мог себе представить, что едет рядом с ней, колено в колено, очень мирно в такое ясное утро. Он боялся Моргейн из-за ее репутации, и это было естественно. И все же, думал он, его страхи из-за ее присутствия скорее всего просто выдуманы им самим.

Обглоданная кость лежала прямо поперек дороги, и его лошадь шарахнулась от нее.

Они вернулись в долину Камней, пересекли замерзший ручей, кое-где проломив не слишком толстый лед, и двинулись по ветру вдоль серых скал, в тени вершины, называемой Могилой Моргейн. Там поднимались две вырубленные из камня колонны, между которыми мерцало чистое небо.

Моргейн взглянула вверх, на вершину горы, мимо которой они проезжали, и на ее лице появилась улыбка любопытства. Вейни уже начал понимать, что она явно не сгорала от желания ехать по тому же самому пути, где люди Хелна преследовал и ее по пятам.

— Кто освободил тебя? — неожиданно спросил он.

Она повернулась к нему, и в ее взгляде было явное замешательство.

— Ты сказала, что кто-то должен был освободить тебя из этого места. Что это за место? И как ты оказалась там? И кто тебя освободил?

— Это Врата, — сказала она, и в его памяти вновь вспыхнула картина кошмара, когда он увидел белого всадника на фоне солнца: очень тяжело держать в памяти подобное безумие.

— Если это были Врата, — сказал он, — тогда откуда же ты пришла?

— Я была в пространстве между и должна была находится там до тех пор, пока что-либо не нарушит поле. Это тот самый неклассический выход из Врат. Он напоминает омут пустого времени, очень пустого. Но в конце концов я вновь была вынесена на этот берег.

Он взглянул вверх и все не мог понять ее слов, но самым лучшим объяснением было то самое зрелище, которое он наблюдал здесь вчера.

— Так кто же освободил тебя? — спросил он в очередной раз.

— Я не знаю, — ответила она. — Я въехала туда, преследуемая по пятам людьми. Какая-то тень накрыла меня, и я выехала назад. Это было похоже на то, как будто я закрыла на мгновенье глаза. Нет, даже не так. Это было только между. Только это было гораздо дольше, нежели во всех других случаях, когда я оказывалась между. Я думаю, что ты и был именно тем, кто освободил меня. Но я не знаю, как ты это сделал, и, главное, я сомневаюсь, что ты и сам это знаешь.

— Это невозможно, — сказал Вейни. — Я не проходил мимо самих Камней.

— А я бы на твоем месте не стала надеяться на память, — сказала она.

Она вновь повернула голову вперед. Он ехал следом за ней, так как дорога, проходившая у подножья холма, была довольно узкой. Он видел покачивающийся светлый хвост серой лошади и покрытую белым плащом спину Моргейн. Присутствие же того малопонятного сооружения, которое она называла Вратами, набрасывало непроницаемую завесу на все его мысли. У него было время, чтобы пожалеть о той клятве, которую он дал в этом месте, — теперь он понимал, что за год, проведенный с Моргейн, увидит и услышит много такого, что противно натуре благочестивого, набожного человека. Но таково было испытание, посланное ему судьбой.

Вейни смотрел на фигуру, движущуюся впереди него по старой разбитой дороге, и, глядя на окружавшие их невысокие скалы, ощущал себя человеком, попавшим назад, в детство, где его со всех сторон обступали старые игрушки. Разумеется, при этом он не брал в расчет Моргейн и не забывал, что слово кваджл означало зло, а люди, принадлежащие к племени кваджл, могли делать так, что человек просто забывал некоторые вещи или события, происходившие с ним. Они не нуждались ни в транспорте, ни в смертельном оружии, а лишь занимались практическим колдовством, превращая в чистую материальную субстанцию все, что хотели, и делали это до тех пор, пока их постоянно растущее зло не поглотило и не превратило в руины их самих.

И поскольку Моргейн, живая и здоровая, полная сил, едет по этой дороге, придерживая у колена меч, из давно забытых времен, то, глядя на оставшиеся руины, окружавшие их сейчас, она может вспоминать, как они выглядели на самом деле, до катастрофы.

Говорили, что этот самый Фай, сын Фая, был бессмертен и мог сохранять свою молодость, отбирая чужую жизнь, и что он не умрет до тех пор, пока будет находить неудачников, над которыми сможет проделывать подобные вещи. Но Вейни не мог поверить этим слухам, вызывавшим у него лишь улыбку, потому что он твердо знал, что все люди смертны.

Но ведь Моргейн была жива, и не умирала в течение вот уже почти сотни лет, и до сих пор оставалась молодой. Она считала сто лет вполне умеренным сроком. Возможно, ей приходилось пребывать и в еще более долгих снах, чем этот.

Верхняя часть дороги была завалена снегом. Обе лошади, серая и гнедая, старались изо всех сил, перебираясь через заносы. Но животным был нужен отдых, и поэтому путешественникам приходилось делать частые остановки в пути. Только к полудню они начали пересекать опасные места, правда, не встретив на пути ни людей Маай, ни следов диких зверей.

Это было большой удачей и означало, что их конец еще не наступил.

— Госпожа, — заговорил Вейни во время одной из таких остановок, — если мы и дальше будем передвигаться в том же направлении, что и сейчас, то мы очень быстро окажемся в долине Моридж Эрд. А если мы войдем в нее, то наши шансы на успех значительно упадут. Моя лошадь происходит из этой земли, а там правит Джервейн, который поклялся посадить мою голову на копье, а все остальное изрубить на куски. Так что ничего хорошего ни тебя, ни меня здесь не ждет.

Она лишь слегка улыбнулась. С самого утра у нее было веселое настроение, с того самого момента, как они миновали долину камней и углубились в сосновый лес, разбросанный между скал.

— Мы повернем на восток, не доходя до нее, и углубимся в Корис, — ответила она.

— Госпожа, ты очень хорошо знаешь дорогу, — хмуро заметил он. — Тогда зачем я понадобился тебе в качестве проводника?

— А как бы я тогда узнала, что именно Джервейн является правителем Моридж Эрд? — все еще улыбаясь, сказала она. Но в ее глазах тем не менее не было и тени улыбки. — Между прочим, я никогда не говорила, что ты мне нужен в этих землях именно как проводник, илин.

— Тогда что я должен делать?

Но Моргейн промолчала. Она всегда пользовалась этой привычкой, когда он спрашивал ее о чем-то неприятном. Более человечные люди могли бы спорить, протестовать, объяснять. Моргейн же в подобных случаях просто молчала, и против этого не было никаких аргументов, а оставалось лишь ощущение полного крушения всех надежд.

Он забрался в седло, и через некоторое время стало ясно, что они достаточно резко свернули на восток, прямо по направлению к самым восточным землям Корис, которые теперь были в руках Фая.

Они вновь оказались в сосновом лесу, когда незаметно надвинулись сумерки. Но они не стали останавливаться даже когда стало совсем темно и на небе появилась луна, изредка прятавшаяся за облаками. Дорога была спокойной, и они хотели поскорей добраться до открытого пространства. Лунный свет помогал им.

Но неожиданно новая гряда облаков плотно занавесила ночное солнце, и им стало гораздо труднее пробираться в темноте через густой лес. Недалеко от дороги, под раскидистым деревом, они решили передохнуть. Здесь относительно сухо и можно было набрать сучьев для костра.

Как появился сам огонь, Вейни так и не заметил: в тот момент он отошел, чтобы подобрать еще немного сухих веток, а когда вернулся снова, то огонь уже горел, проскальзывая тонкими язычками по сухим сучьям.

— Но я хочу сказать, госпожа, что в этом есть и большая опасность, — сказал он, глядя на Моргейн сквозь слабый еще огонь. — В лесу могут оказаться люди, которых заинтересует либо свет костра, либо запах дыма. А здесь не бывает людей, которые привыкли относиться с уважением к кому-либо. Мне не хотелось бы с ними встречаться этой ночью, поэтому лучше сделать огонь не очень сильным и не жечь костер всю ночь.

Тогда она раскрыла ладонь и в слабом свете разгорающегося костра показала ему черный блестящий предмет, странный и пугающий. Непонятно почему, но этот загадочный предмет напугал его. Может быть, потому, что эта вещь не могла быть сделана человеческими руками, которые он знал, и это вызывало какое-то отвращение к тому, что было в ее красивой и гибкой руке.

— Это вполне поможет справиться и с разбойниками и с диким зверем, — сказала она. — А кроме того, я уверена, что ты можешь очень ловко обращаться с мечом и с луком. К тому же илин, как правило, долго не живет.

Вейни молча понимающе кивнул.

— Достань наши запасы, — скомандовала Моргейн.

Он так и сделал, разложив все, что у них оставалось, на снегу, который он стряхнул с ветвистого дерева. Тогда она взялась готовить мясо, а он тем временем разделил остатки зерна между измученными лошадьми.

Он вернулся и сел к огню, стараясь разработать окоченевшую руку.

— Нужно спускаться с верхней дороги вниз, иначе будет очень тяжело. Зерна остается всего лишь на один-два дня, а лошади могут погибнуть без пищи. Мы должны спуститься в нижние долины.

Она едва заметно кивнула.

— Мы сейчас идем по самой короткой дороге, — сказала она.

— Госпожа, я не знаю этого пути, хотя несколько раз проходил от Мориджа к Эрду через границу Корис.

— Эту дорогу знаю я, — сказала она и взглянула вверх на затянутое облаками небо.

— Куда мы идем, госпожа? — спросил он, надеясь на этот раз получить ответ. — Мы что-то ищем?

— Нет, — ответила она. — Я знаю, где находится то, что мне нужно.

— Госпожа, — опять спросил Вейни, опасаясь, что вместо ответа вновь последует молчание. Он даже совершенно искренне поклонился, чувствуя, что не сможет больше выдержать ни одного дня неизвестности. — Госпожа, куда мы идем? Куда?

— К вершине Иврел. — И прежде чем он открыл рот, чтобы выразить свой протест, она добавила: — Я не сказала тебе, какую работу я хочу поручить тебе по существующему закону.

— Нет, — согласился он, — не сказала.

— Теперь я скажу это, илин. Ты должен убить властелина Хеймура Фая и разрушить его замок, если я умру.

Внезапно у него вырвался смех, переходящий в рыдания. Именно это она уже обещала шести правителям, и десять тысяч человек погибли при такой попытке. Поэтому с тех пор многие полагали, что она никогда не была врагом Фая из Хеймура, а только лишь другом и слугой, помогая ему захватить Срединные Царства.

— Но я пойду с тобой, — сказала она. — Я не прошу тебя одного делать это. Но я могу исчезнуть, и вот тогда это и будет твоей работой, на которую я наняла тебя по закону.

— Но почему? — неожиданно резко спросил он. — Из-за мести? Но что я мог сделать плохого именно вам, госпожа?

— Я собираюсь закрыть Врата, — сказала Моргейн, — и если я погибну, то это означает, что ты должен сделать это вместо меня. Я не думаю, что смогу научить тебя действовать иначе, чем ты привык. Но если ты возьмешь мое оружие и сумеешь направить его в самое сердце чародея, то этого будет достаточно: я сама сделала бы то же самое.

— Если ты хочешь разрушить Врата, — с горечью произнес он, хотя даже и наполовину не верил ей, — то можно начать прямо здесь, в Инор-Пиввне, на том месте, где ты появилась.

— Это бессмысленное занятие. Все Врата опасны, но среди них есть Главные, которые вы называете Колдовским Огнем. Без них все остальные должны потухнуть. Это, пожалуй, единственное, чем Фай не может управлять. Он просто не знает, как, и поэтому не может ими пользоваться. Он не принадлежит к моей крови, но он имеет дело с вещами, о которых знает лишь наполовину, хотя, может быть, — добавила она, — что за сотню лет его мудрость могла и возрасти.

— Я ничего не понял из твоих слов, — вновь заговорил Вейни. — Освободи меня от этого. Это ведь не делает тебе чести, принуждать меня сделать именно это. Я должен идти с тобой, потому что поклялся выполнять для тебя работу, пока ты не увидишь, что эта работа выполнена, независимо от того, мала она или велика. Я поклялся в этом, даже если это займет больше года, даже если нужно будет идти к Иврел. Но ты не должна заставлять меня делать то, о чем только что сказала, и при этом еще брать с меня слово отверженного.

— Но все, о чем ты говоришь, я получила от тебя вместе с твоей клятвой, — сказала она очень мягко. Затем неожиданно ее голос стал еще более дружеским: — Вейни, я в отчаянии. Нас было пятеро, пришедших сюда, и четверо погибли, потому что мы не знали, с чем именно столкнулись. Оказалось, что не все старые знания погибли во время катастрофы. Фай нашел себе учителей, и, возможно, он и сам преуспел в изучении этих предметов. По крайней мере в некоторой их части, как мне кажется. Его невежество столь же опасно, как и его злоба. Но если я посылаю тебя, я не пошлю тебя неподготовленным к такой встрече.

Вейни опустил голову.

— Не говори мне о подобных вещах. Если тебе нужна верная рука, я всегда буду здесь, рядом, но ничего другого я не собираюсь делать.

— Спасибо и на этом, — сказала она. — По крайней мере сейчас. Я не буду принуждать тебя ни к каким неизвестным тебе вещам, которых ты не должен делать.

И с этими словами она принялась готовить мясо.

Он снял шлем, который уже достаточно долго давил ему на брови, и, завернувшись в плащ, стал готовить мясо по своему вкусу, разделив со своей хозяйкой лишь вино. После еды он отошел к поваленному дереву и устроился отдыхать на его верхней части, оставив нижнюю для нее. Эта постель была неудобной, но она была лучше, чем покрытая снегом земля.

Снег, который пошел ночью, кончился под самое утро. Солнце было ярким, и их путь в нижние долины теперь уже не вызывал затруднений.

Сверху они уже могли различать перемежающиеся внизу белые и зеленые пятна, где менее высокие места были покрыты лесом, который простирался далеко-далеко, насколько хватало глаз, подступая к долинам Корис.

Где-то там, в дали, подернутой туманной дымкой, лежал зловещий конус Иврел, но отсюда его еще нельзя было увидеть.

Они передвигались медленным шагом, отыскивая траву для лошадей и останавливаясь для отдыха. Теперь им попадались даже изгороди, которые были первым признаком близости человеческого жилья.

Это был первый знак, принадлежащий людям, который Вейни увидел с тех пор, когда над ним пронеслась последняя стрела Маай, и ему от этого теперь даже легче дышалось. За последние несколько дней, да еще в такой компании, любой мог бы забыть и людей, и фермы, и овец, и обычную устоявшуюся жизнь.

Вскоре они увидели небольшой дом, очень уютный, с каменными стенами, с небольшим садом, который зарос травой, сейчас кое-где покрытой снегом.

Моргейн покачала головой, в ее глазах проглядывало недоверие.

— Что это за дом? — спросил ее Вейни.

— Это ферма, — сказала Моргейн. — Очень славная и удобная. Я провела там всего одну ночь. С тех пор прошел всего месяц моей жизни. Там жили очень добрые люди.

Вейни подумал, что они должны были быть бесстрашными людьми, чтобы приютить Моргейн после событий в долине Айрен. Когда они проезжали мимо дома, он повернулся в седле и увидел, что большая часть крыши уже обвалилась.

«Пожар?» — подумал он. В этом не было ничего удивительного. Такого рода месть была обычным явлением в этих местах, особенно по отношению к людям, которые приютили колдунью. Моргейн имела редчайшую историю несчастий, которые сопутствовали ей и жертвами которых большей частью становились невинные люди.

Она не видела этого. Она ехала впереди, не оборачиваясь; Вейни погнал свою лошадь, чтобы догнать серого. Теперь они скакали рядом, колено в колено, мрачные и молчаливые. Моргейн никогда не радовалась компании. Возможно, из-за своей меланхолии.

Неожиданно там, где елки становились гуще и скрывали от них маленькую ферму, они увидели двух оборванных детей, мальчика и девочку.

Грязные, со впалыми щеками и огромными темными глазами, они, казалось, были ничьи, сидя на заборе в такой снег и холод. Они быстро соскочили и бросились к ним, протягивая худые руки.

— Хлеба, хлеба, — кричали они. — Подайте милостыню ради милосердия.

Серый, Сиптах, встал на дыбы и задрал голову. Моргейн направила его в сторону, едва не задевая мальчика. Она с трудом сдерживала животное, пока лошадь с безумными глазами, тяжело дыша, не перемахнула через невысокий забор. Вейни же твердой рукой удержал свою лошадь, ругая безрассудных детей. Такие беспризорники не были чем-то необычным в земле Корис. Они попрошайничали или просто беззастенчиво воровали.

Им было не больше двенадцати лет, и на первый взгляд можно было подумать, что они брат и сестра, а возможно, и близнецы. Теперь у них опять было то же самое выражение глаз, как у голодных волчат, все то же просящее выражение лиц, когда они отбежали в сторону от опасных копыт лошади.

— Хлеба, — по-прежнему кричали они, протягивая вперед руки.

— У нас еще есть приличные запасы. — Вейни обратил свои слова к Моргейн, имея в виду, что в их багаже еще можно найти остатки мороженой оленины.

Когда Моргейн кивнула ему в знак согласия, он нагнулся и развязал мешок, привязанный к спине Сиптаха. В этот момент девочка подошла ближе к гнедой лошади, и ухватившись за седло, обрезала одну из подпруг.

Он очень длинно выругался, когда неловко отклонился в сторону, съезжая с седла, потерял равновесие и уронил все, что было в мешке, а девочке удалось убежать. Мальчик медлил, но потом, когда Вейни бросился за ним, и он попытался перескочить через забор.

— Осторожней, — предупредила Моргейн.

Вейни уже схватил было его за руку, когда неожиданно подбежавшая к ним девочка ткнула его в руку шилом. От неожиданности он выпустил мальчишку, и пара маленьких хищников убежала с добычей, затерявшись среди деревьев. Он вернулся к Моргейн, высасывая по дороге кровь из раны, которую ему нанесла дерзкая девчонка и которая оказалась достаточно глубокой.

— Воры — они еще опаснее разбойников, — бормотал он. Ему было неудобно за то, что он так оплошал перед своей хозяйкой-госпожой, перед своей лио. Он закрепил седло и запрыгнул в него, мрачный и молчаливый. Ему было не по себе от того, что он не справился со своими обязанностями, и он чувствовал двойную досаду: перед самим собой и перед своей лио.

Неожиданно он очень странно почувствовал себя, так, будто в него влили огромный сосуд вина: в голове стоял сильный шум, а тело теряло координацию.

Он с тревогой взглянул на Моргейн, намереваясь с неохотой, но все же попросить ее помощи, как вдруг неожиданно почувствовал, что действительно нуждается в ней. Он не мог понять, что происходит с его чувствами. Казалось, у него начинается лихорадка и его раскачивает в седле.

В этот момент гибкая и сильная рука удержала Вейни от падения. Моргейн подогнала Сиптаха почти вплотную, стараясь удерживать своего спутника в седле. До него еще доходил ее голос, когда она резко приказывала ему держаться.

Он выровнялся, но затем опустился вперед и почти упал на спину лошади.

Моргейн уже спрыгнула с коня и рассматривала его поврежденную руку. Вейни чувствовал боль, чувствовал, как ее губы прикасаются к ране. Она поступала с его раной так, как делают при укусе змеи: высасывала яд, посылая кому-то, возможно, ему же, длинные проклятья на языке, которого он не мог понять и который пугал его.

Он пытался помочь ей, но на некоторое время почти совсем потерял сознание и с большим удивлением обнаружил, что она вновь едет на Сиптахе, придерживая рукой повод его лошади, и что они едут по заснеженной дороге. На ней был его тонкий плащ, а ее меховая накидка укрывала его спину.

Он цеплялся за седло из последних сил, пока не понял, что Моргейн привязала его, чтобы он не упал. Тогда он расслабился и стал покачиваться в такт движению лошади. Это было его первое наказание. Он не мог найти в себе силы, чтобы попросить о чем-нибудь, и с трудом осознавал эпизоды всего путешествия, рассыпанные на огромном темном пространстве.

И эта темнота опускалась с неба.

Он чувствовал, что умирает, и был уверен в этом. И тогда его охватило беспокойство. Он подумал, что Моргейн забудет его просьбу и похоронит его по обычаю чужестранцев. Он был напуган, и этот страх вызывал в нем внутренний протест: он не хотел умирать. Время от времени он пытался заговорить с ней, но слова терялись где-то на полпути, а с губ срывались только лишь искаженные звуки, на которые она перестала обращать внимание, полагая, что он просто бредит.

Потом он почувствовал, что они едут не одни, а в сопровождении всадников. Он видел над собой гребень шлема, с изображением волка, хватающего зубами оленя. Он узнал эту эмблему и безнадежно пытался предупредить об этом свою госпожу.

Окружающие тоже приняли его слова за бред.

Моргейн теперь была рядом с ними, в одном строю.

Двигаясь таким образом, они въехали в долину Корис, направляясь в Ра-Лиф.

4

Комната, где лежал Вейни, выглядела весьма убогой. Ее углы были сплошь затянуты паутиной, а со всех сторон раздавались ужасные звуки, как будто в проемах стен что-то крошилось и постоянно двигалось. Пустоты между камнями скорее всего служили убежищем для многочисленных пауков. Дверь косо входила в деревянную раму, которая, в свою очередь, плохо прилегала к каменному дверному проему. Кронштейн для факела едва держался, болтаясь на одном из четырех гвоздей.

Кровать была неудобной уже потому, что сильно провисла, и Вейни, силясь повернуться, сначала с помощью левой руки пытался определить ее размеры. Его правая рука под действием яда сильно распухла. Он до сих пор не мог отчетливо вспомнить, что собственно произошло до того, как он попал сюда. Он чувствовал, что рядом с ним находится некто, постоянно следящий за тем, чтобы посторонние не задерживались возле него подолгу. Но он надеялся, что ясность придет к нему позже.

Наконец он догадался, что это была Моргейн. Сейчас, без обычного белого плаща, одетая в темную мужскую одежду, она казалась еще более высокой и стройной. Поверх всего на ней была наброшена тайхо, широкая черная накидка, отделанная серебром. Эта женщина имела странную склонность следовать моде и вкусам прежних времен. На стуле рядом с ней висел Подменыш.

Вейни внимательно смотрел на нее, по-прежнему пытаясь обрести полную ясность, вспомнить, как они добирались сюда, и не мог. Моргейн же смотрела на него и напряженно улыбалась.

— Все кончилось хорошо, — сказала она, — ты не потерял руку.

Он подвигал опухшей рукой и попытался согнуть пальцы, но они пока не слушались его. Ее слова все еще пугали его, потому что он чувствовал, как рука с трудом сгибается в локте, вызывая боль.

— Флис! — позвала кого-то Моргейн.

В комнате появилась девушка, держа в руках куски холста и таз с горячей водой. Она почтительно поклонилась Моргейн, и та, хмуро взглянув на нее, указала головой в сторону Вейни.

Горячая вода вызвала боль. Он сжал зубы и терпел, пока ему меняли компресс, стараясь сосредоточить внимание на девушке, которая делала перевязку. Флис была темноволосой, с глазами, напоминавшими ягоды терна, сильная и женственная. Она улыбалась, задевая его лицо низким вырезом платья, когда ей приходилось наклоняться. Ее поведение и манеры напоминали Вейни большинство девушек из бедных кланов или вообще из крестьян, которые надеялись попасть в дом, принадлежавший богатому роду. Трудно было ожидать, что человек в его положении мог иметь знатный титул, но она вела себя так просто потому, что он был не опасен для нее, и кроме того, он все-таки был чужаком.

Она как смогла уменьшила мучившую его лихорадку, дала ему выпить сильно разбавленного белого вина и произносила при этом какие-то слова, смысл которых не доходил до него. Когда руки Флис коснулись его лба, он понял, что она не обращает никакого внимания на его короткие и неровно подрезанные волосы, которые должны были бы насторожить любую благоразумную женщину относительно его личности и заставили бы бежать прочь.

Затем он вспомнил, что действительно находился среди людей из рода Лиф, где изгнанники и нарушители закона могли находиться до тех пор, пока не надоедали прихотям их предводителя, Кесидри. Ничего особенного не было в том, что очень часто эти приказы, если их так можно назвать, просто не выполнялись. Среди этих людей такой человек как он, не был в диковинку. Возможно, что они просто считали его более бесчестным, чем были сами.

Но вот он увидел, что Моргейн стоит сзади девушки, и в ее взгляде проступает едва ли не явное отвращение, которым она выражает недовольство нерасторопностью и своеволием служанки. Затем она отвернулась и подошла к окну, чтобы избежать ответного взгляда.

Он закрыл глаза, удовлетворенный тем, что боль в руке стала ослабевать и можно было немного отдохнуть. Он потерял остатки мужского достоинства, будучи спасен своей лио, женщиной, а теперь допустил, чтобы другая к тому же ухаживала за ним.

Правитель земли Лиф не только терпел присутствие Моргейн, но даже с некоторой, может быть, излишней пышностью оказывал ей почет и уважение. Он даже подарил ей парчовую накидку и позволял на равных с ним пользоваться правами в отношении его собственных слуг.

Девушка неожиданно замешкалась, и ее рука, явно заблудившись, попала не туда. Он поправил ее, возмущенный таким обращением в присутствии его лио и ее временной хозяйки. Флис захихикала.

Послышался шорох парчи: это Моргейн вернулась от окна, сердито взглянула на девушку и коротко кивнула ей. Флис сразу стала серьезной и рассудительной и начала с несколько вызывающим видом убирать таз и полотенца.

— Оставь все это, — приказала Моргейн.

Флис перенесла все на стол около двери и, поклонившись, вышла из комнаты.

Моргейн подошла к кровати, подняла компресс на его руке и покачала головой, а затем быстро направилась к двери и приперла ее стулом. Теперь никто снаружи не мог так просто открыть ее.

— Мы в опасности? — спросил Вейни, увидев такие приготовления.

Моргейн в этот момент была занята мешком — доставала оттуда свои собственные лекарства.

— Я предполагаю, что так оно и есть, — сказала она. — Но я прикрыла дверь не по этой причине. Там нет замка, а я подозреваю, что эта дрянная девчонка шпионит за мной.

Вейни напряженно наблюдал, как она раскладывает все необходимое для леченья на столике рядом с ним.

— Я не хочу…

— Возражения бесполезны. — Она открыла баночку и намазала рану ее содержимым. От лекарства в руке появилась пульсирующая боль, но через мгновенье ей на смену пришло успокоение. Затем Моргейн что-то смешала с водой и дала ему выпить, настаивая, чтобы он проглотил все без остатка.

После этого его вновь стало клонить в сон, и, засыпая, он начал осознавать, что Моргейн сейчас основное действующее лицо во всем непонятном и загадочном, что сейчас происходило вокруг них.

Когда он проснулся, то увидел, что она по-прежнему сидит около него, чистит его шлем и затачивает оружие. Он решил, что она занимается этим исключительно от скуки. Моргейн слегка повернулась в его сторону и спросила:

— Как ты себя чувствуешь сейчас?

— Лучше, — ответил он. Теперь, казалось, лихорадка наконец отступила.

— Ты можешь подняться?

Он попробовал. Оказалось, что это не так легко сделать, но он решил, что, поскольку он не одет, то ему следует вставать самому, без посторонней помощи, и едва не упал. Моргейн оценивала его изучающим взглядом, который приводил его в смущение. Но, видимо, он не мог угадать ее мысли.

— Ты не сможешь скакать на лошади с большим напряжением, — сказала она, — что само по себе беспокоит меня. А я не расположена оставаться здесь, потому что не доверяю нашему хозяину. У меня может появиться желание в любой момент покинуть этот дом.

Он вновь присел, подбирая свою одежду, и начал одеваться, помогая себе лишь одной рукой.

— Наш хозяин, — заметил он, — предводитель Лиф Кесидри. И ты, безусловно, права. Он настоящий сумасшедший.

Он опустил бытовавшее мнение о том, что Кесидри имел в своих жилах еще и примесь крови кваджлинов и что именно это обстоятельство, как считалось, и было причиной его сумасбродств. Моргейн, по крайней мере если отбросить ее эксцентричность, выглядела вполне нормальной.