22

Тяжелый переход с утра до самого вечера и новое путешествие в середине ночи утомили их, городских жителей, и без Ивешки в роли лесного проводника им не удалось бы далеко уйти…

— Черт возьми, разве ты не мог бы провести нас через этот лес с помощью какого-нибудь волшебства? — воскликнул Петр, которого до сих пор не оставляло чувство преследовавшей их опасности: Саша шел прямо к кусту боярышника, и это направление резко отличалось от того, в котором следовала Ивешка. Петр был уверен, что она была достаточно реальной, чтобы он смог заметить ее.

— У меня на уме кое-что другое, — сказал Саша.

— Но ведь так мы можем потерять ее! — запротестовал Петр.

— Нет, не должны, — сказал Саша своим раздражавшим Петра недавно приобретенным загадочным тоном. Но, тем не менее, они часто плутали обходя густые заросли. Переплетенные ветки заставляли их часто отходить назад, били по боками и утыкались в лицо, и в результате они значительно отклонились от того направления, которое, как считал Петр, было правильным. Петр все время чувствовал боль в руке, его ноги были стерты до кровавых мозолей, на лбу горела царапина от большой ветки, а внутри он чувствовал тошноту.

Но хуже всего было то, что он неожиданно потерял чувство преследовавшей их опасности и не с полной уверенностью мог сказать, где именно в данный момент находится Ивешка. Видимо ее расстроенное сознание запутывало и его, заставляя всякий раз оступаться и задевать за ветки, в результате чего он только еще больше раздражался и становился более неуверенным в себе.

— Оно исчезло, — пробормотал он в сашину спину, когда они продолжали упорно продираться сквозь чащу, — оно перестало действовать… Саша, ты все еще чувствуешь что-нибудь сзади нас?

— Я потерял эти ощущения, — сказал Саша. — И мне это очень не нравится.

— Не нравится! Не нравится… Боже мой, но кто же поможет нам идти быстрее.

— Я делаю все, что в моих силах.

— Может быть, оно обманывало нас все время? А может быть, это делала она?

Сомненья пришли к нему неожиданно, но, как всегда, с опозданием. Он не имел представления, каков был, на самом деле, источник преследовавших их ощущений…

Но хотел знать.

— Ради Бога, в следующий раз пожелай, чтобы я смог узнать, что это именно ты заставляешь меня думать о чем-то. Как ты думаешь, удастся это тебе?

— Успокойся, я не делаю сейчас ничего подобного, — сказал Саша.

— А как я могу убедиться в этом?

— Просто поверь мне… И прекрати ругать меня!

Мальчик, которому он пытался выговорить свои обиды, казалось, никогда не имел собственных глубоких чувств, или их похитила у него Ивешка, если только Петр понял что-то в происходившем вокруг него. Он был смущен и признавал себя дураком в своих самых сокровенных мыслях, и ненавидел их обоих, кроме тех моментов, когда хотел близости с ней всем своим сердцем, или тех, когда он предполагал, что намерения, которые побуждали ее к действию на самом деле, принадлежали Саше, и, следовательно, все ее действия были абсолютно добропорядочными, такими же безопасными, как и у Саши, который был готов проклинать самого себя за чужие ошибки. А Ивешка, черт бы ее побрал, как никто, заслужила проклятья за сложившуюся ситуацию.

Может быть, думал он в промежутках, что она где-то черпала силы для всего, что делала, и если было нечто, преследовавшее их… то она вполне могла использовать эти силы, чтобы остановить это, прежде чем оно сможет уничтожить их. Если таким источником было сашино сердце, которое сейчас она носила в себе, оно должно быть уже на грани разрыва, учитывая всю вину, лежащую на ней, и если эта вина хоть как-то задевала Сашу, то он должен был бы непременно свернуть ей шею, или должно было расшевелить ее разум и чувства, потому что девушка с сашиным сердцем была способна на любой безрассудный поступок, который наверняка имел бы отношение к водяному, подвергая опасности весь тот окружающий мир, который был так дорог ему…

Его нога неожиданно поехала по скользкому, покрытому старой листвой склону. Он ухватился рукой за ствол молодого деревца, чьи ветки сильно ударили его по глазам.

— Вот проклятье! — задыхаясь воскликнул он, наталкиваясь на густой кустарник. Весь остальной спуск он проделал, держась за Сашу.

Когда они наконец спустились к самому подножью, Петр сел, еле переводя дыханье и придерживая рукой бок, а Саша тяжело опустился рядом с ним, будто его тело в один момент лишилось костей.

— Давай отдохнем минутку, — сказал Петр, стараясь глубоко дышать и прижимая руку к глазам. Временами ему казалось, что он знает где находится Ивешка, но это ощущение было призрачным как туман. — Она значительно слабее нас. — Он сделал еще вдох. — Я не знаю, как и что она думает о нашем положении: нормальный человек не может идти без остановки и день и ночь…

Он был так напуган, что у него тряслись руки. Он не мог понять, откуда пришел этот страх. Саша продолжал молчать. Он сидел, опустившись на колени, и тяжело дышал.

Но как далеко мог уйти старик? Петр несколько раз задавал самому себе этот вопрос, поглаживая раненую руку, которая еще сильнее разболелась с тех пор, как он едва не упал, спускаясь по склону.

— Боже мой, неужели мы не найдем его и на этот раз? Мне кажется, что мы бродим по кругу. Колдуны навязывают нам свою волю, и желают лишь только одного, черт возьми: чтобы мы заблудились здесь. Вот мы и заблудились!

— Пожалуй, сейчас, я не могу отрицать этого, — пробормотал Саша.

Отчего Петру явно не стало легче.

Эта проклятая боль!… Он вдруг вспомнил весь ужас той ночи, когда он попал в пещеру прямо под тем местом, где на берегу рос ивовый куст, и вновь ощутил ее темноту, пропитанную вонью и гнилью, и плеск воды…

— Нам лучше все-таки идти, — сказал он и встал, прислонившись к стволу дерева и поджидая, пока поднимется Саша. Боль понемногу стихала, может быть, потому, что начали действовать сашины добрые желания, а может быть, потому что СИЛА, вызвавшая ее, на время отступила, занятая другими делами — но он не знал наверняка.

Но неожиданно к нему вернулось, пока неясное, ощущение присутствия рядом Ивешки. Он почти с уверенностью мог сказать, что она была сейчас именно в том направлении, куда он глядел, но ничего не замечал там, как будто превратился в незрячий камень по отношению к ней.

— Боже мой! Она опять исчезла!

— Но не так далеко, — заметил Саша. — Мы все равно знаем, где она. Идем.

Он почти побежал вслед Сашей в том самом направлении, которое совпадало с его последними ощущениями, прямо вверх по лесистому склону, а затем опять вниз по очередному спуску. Он вырвался вперед и затормозил свой стремительный бег вниз, зацепившись плечом за ствол дерева, а затем, поднимая брызги, перешел через ручей, который мог быть тем самым, от которого они начинали свой путь, вот все что он знал. Небо над его головой было затянуто сплошным кружевом из густых веток и не могло служить сколь-нибудь пригодным ориентиром, и к тому же звезды были либо скрыты облаками, либо уже начинали гаснуть перед рассветом.

Он вновь почувствовал резкую боль в руке, а вместе с ней к нему вернулось и ощущение направления к источнику этой боли, которое было другим, чем прежде, и леденящим до костей.

Боже мой, взмолился он, и даже остановился на мгновенье, пока Саша не догнал его.

— Это водяной, — сказал он между приступами удушья, и показал рукой на оставшийся сзади них ручей. — Он где-то там… — Саша взглянул в ту сторону, будто в этом была какая-то польза, и спокойно сказал: — Нужна соль, — и так же спокойно начал развязывать свою поклажу. — Соль должна удержать его, а до рассвета осталось недолго.

Петр все еще вздрагивал, уговаривая себя, что пока водяной должен был бы побаиваться их, после того, как дважды испробовал на себе закаленную сталь.

— Но где же она? — спросил он. Его правая рука болела до самых костей. Пальцы едва чувствовали рукоятку, когда он попытался сжать ее. Но он все же вытащил меч, заставляя свои пальцы оставаться сжатыми и не спускал глаз с руки, чтобы быть уверенным в них, в то время как Саша начал насыпать вокруг них соляной круг прямо поверх сухих прошлогодних листьев.

Боль почти тут же прошла, рука успокоилась, и пальцы стали послушными, как и прежде.

— Саша, — произнес он, чувствуя, как волосы дыбом встают у него на затылке от необъяснимого ощущения, что кто-то смотрит ему в спину. Саша оторвался от своих занятий, поднял глаза и взглянул куда-то мимо него, без прежней уверенности.

Петр медленно повернулся, почти не ощущая меча, который по-прежнему продолжал держать в руке, в сторону зарослей из кустов и деревьев, где соляной круг был еще разомкнут. Что-то, показавшееся ему огромным, взмыло прямо над ним и, тяжело взмахнув крыльями, улетело прочь.

— Что это было? — едва выдохнул он, отшатнувшись назад, и буквально в то же мгновенье вновь почувствовал присутствие Ивешки, столь неуловимо, что мог спутать его с обычным волнением сердца, прежде чем догадался, что именно означали его ощущения, слабые, как дуновение ветра или ночной шорох…

— Братец Ворон, — пробормотал Саша, стоявший сзади него, в то время как только что испытанные Петром ощущения присутствия Ивешки продолжали расти, становясь все более и более уверенным. Петр взглянул вверх и отчетливо увидел птицу на фоне посветлевшего неба, где уже проступали отблески первых солнечных лучей.

Ворон взмахнул крыльями и исчез за гребнем холма, в направлении, противоположном тому, где, как считал Петр, находилась Ивешка.

— Следуем за ним! — сказал Саша. — Это летающее созданье тоже принадлежит Ууламетсу. Ивешка наверняка сбилась со следа, но теперь она уже знает это и уже идет туда как может быстрее, но то же делает и водяной! Ради Бога, пошевеливайся!

Как не хотелось Петру расставаться с соляным кругом, но Саша заставил его сделать это, и Петр, сразу ощутив его волю, глубоко вздохнул и начал подъем по склону, скользя и спотыкаясь на старых листьях, чувствуя сзади себя присутствие Саши. Ивешка приближалась к ним: она тоже видела ворона, которого каким-то образом ей удалось вызвать сюда от самой реки, о чем Петр совершенно точно и без тени сомнений знал благодаря сашиному, а отнюдь не Ивешки, влиянию на него, но сейчас он не обижался на него за это, потому что тогда никто из них не смог бы выжить. Он первым поднялся на гребень холма и заскользил вниз по усыпанному старыми листьями обратному склону, где вновь виднелись стволы огромных деревьев. Его рука вновь болела, и, вступая в сумрачную темноту под густо переплетенные ветки, он вновь почувствовал беспричинный страх.

Саша догнал его в тот момент, когда боль стала уже невыносимой. С одной стороны их подгоняло присутствие Ивешки, а с другой, со стороны леса, окружавшего их плотным кольцом, и особенно прямо навстречу им, давило ощущение холодной враждебности.

— Ты в состоянии чувствовать это? — спросил Саша.

Петр кивнул, стараясь сохранять дыхание и следя за тем, чтобы пальцы все время были на рукоятке меча. То, что по его ощущениям находилось прямо перед ними, теперь уже не походило на присутствие водяного: ведь ощущения при встрече с ним были уже известны.

— Похоже на дым, — сказал он, когда ветер подул их сторону, и подумал, что никакой леший не стал бы разводить огонь в лесу. Он мечом раздвинул кусты и внимательно посмотрел в этом вызывавшем опасения направлении. Он услышал хлопанье крыльев: что-то внезапно пролетело над ними, задевая его лицо. Недалеко от них на низкой ветке уселся ворон: темным пятном выделяясь в темном сумраке леса…

Среди деревьев, прямо перед ними, появилась движущаяся белая фигура, рядом с которой был виден едва различимый серый силуэт.

— Учитель Ууламетс? — окликнул Саша из-за спины Петра.

— Кто велел вам оставлять лодку? — проворчала серая тень, приближалась к ним и размахивая рукой. — Проклятые дураки!

— Слова и голос явно принадлежат ему, — пробормотал Петр.

— Папа, — проговорила белая фигура голосом Ивешки. Она на мгновенье приостановилась, хватая Ууламетса за рукав и стараясь удержать его. — Не верь ему! Не верь ничему, что услышишь от них…

— Она лжет, — сказал Саша. Если бы здесь прямо сейчас все окружающее наполнилось бы волей колдовских желаний, Петр все равно не чувствовал бы ничего, кроме Ивешки, которая появилась из пространства сзади него, словно рванувшийся вперед хищник, словно вопль, разорвавший воздух…

Она была там, рядом с ним, стояла пригнувшись под веткой, не глядя ни на одного из них, и прошла прямо к Ууламетсу и к той Ивешке, которая стояла рядом со стариком…

— Нет, — воскликнуло это существо, поднимая руку, как если бы собиралось отодвинуть ее. Ууламетс тоже поднял свою руку, но Ивешка подошла к своей сопернице и отвела ее руку. Пальцы обеих рук едва коснулись друг друга. Затем, с такой быстротой, что Петр не смог даже уловить глазами подмену, одинокий белый призрак переместился на то место, где только что стояли два силуэта.

С криком:

— Нет! Будь ты проклята… — Ууламетс отскочил в сторону.

— Разумеется, проклята, — повторил за ним призрак-Ивешка, указывая вниз на свои ноги. — Ведь это твоя дочь, папа, это та самая твоя дочь, которую ты вызвал…

Внизу, там куда указывала рука призрака, был лежал лишь почерневший череп и поблескивающая кучка речных водорослей.

— Боже мой, — пробормотал Петр, когда Ууламетс отступил назад.

Ивешка жалобно продолжала:

— Я не могу подойти к тебе, папа. Ты не хочешь слушать меня…

Ууламетс отвернулся и, склонив голову, оперся рукой о дерево.

Петр продолжал стоять на том же месте, по-прежнему сжимая в руке меч, чувствуя, как изнутри его охватывает леденящий холод. Он все еще надеялся, что это была именно его Ивешка, которая выдержала это столкновение.

Затем, собираясь с мыслями, позвал:

— Малыш?

Почти мгновенно он почувствовал, как что-то прижалось к его ногам. Оно скулило и повизгивало, Бог знает по каким причинам.

Но ведь черный шар вернулся вместе с этой Ивешкой. Он всегда возвращался с тем, кто был известен для Петра.

— Я здесь, — продолжала, тем временем, Ивешка, не отступаясь от Ууламетса. — Папа?

Но старик не подавал никаких признаков, что слышит хоть слово.

— Папа, разве ты не можешь видеть меня?

Но Ууламетс не ответил и на это раз.

— Здесь твоя дочь, — сказал наконец Петр, возвращаясь в состояние равновесия. — Старик, она, на самом деле, настоящая. Это та, которая смогла уцелеть, и Малыш вернулся вместе с ней. Разве это не доказательство?

Ууламетс оттолкнулся от дерева и пошел прочь от них.

Тогда Саша вышел вперед и неожиданно издал странный предостерегающий звук. Его рука была поднята вверх, словно он стремился отразить чью-то невидимую атаку, во всяком случае так показалось Петру, который с тревогой наблюдал за ним, и они оба застыли на мгновенье: Саша от чего-то неожиданно случившегося с ним, а Петр от переполнивших его сомнений, что делать и с кем сражаться, пока Саша не уронил свою руку на правую руку Петра.

— Она… — начал было Саша, но тут же свалился Петру на шею и повис на нем, будто в одночасье лишился всех своих сил. — Бог… знает что, Петр…

Петр бросил встревоженный взгляд на Ивешку, которая выглядела совершенно бесстрастной, совсем-совсем холодной, и предположил, что за метаморфоза могла произойти: покупка была слишком дешевой, или попросту говоря, дочь Ууламетса могла найти сердце слишком хрупким товаром для того, чтобы владеть им, в конце концов.

Слава Богу, подумал Петр, что Саша все еще остался в здравом уме. Но мальчик наконец хоть что-то почувствовал и должен просить прощенья за то, что завел Петра в это место. Он должен поклясться, что никогда не захочет стать колдуном…

— Ничего не поделаешь, если таким уродился, — проговорил Петр, продолжая поддерживать мальчика, и осознавая, что сам Петр Кочевиков не верит в это, потому что если бы поверил, то должен был бы умереть именно, так как умер его отец, вместо того, чтобы умереть так, как он представлял себе это именно сейчас, и что было достаточно вероятным: он мог сделать свой выбор между призраком, лишенным сердца, или водяным, который намеревался закусить им на ужин, но ни в один из этих исходов он, признаться, по настоящему не верил. В этом, казалось, и была удача игрока.