Человеческая река текла мимо синей секции, по кромкам зеленой и белой — главных жилых. Группы напуганных, растерянных людей бродили по желтой и оранжевой, сбивались в толпы. Они сознавали необходимость эвакуации и безропотно подчинились приказу, ибо каждый из них всегда был готов перебраться в другое жилище, — секции нередко подвергались ремонту и переоборудованию. Но еще ни разу не случалось столь внезапного и грандиозного выселения, когда никто не знал, где он найдет новое пристанище.

Планы четырех тысяч человек рухнули, в их душах воцарилась смятение. Экипажи сорока купеческих звездолетов, на свою беду оказавшиеся в эту пору на Пелле, были грубо изгнаны из гостиниц станционной полицией и получили запрет появляться в доках.

Элен, жена Дэймона, находилась внизу, в толпе. Он видел ее стройную фигуру в светло-зеленом костюме. Офицер связи при купцах… Он тревожился за нее, но что поделаешь — работа есть работа. Расхаживая по ее офису и следя за разгневанными торговцами, он подумывал, не послать ли на помощь жене охранников. Впрочем, она, похоже, не давала себя в обиду, отвечая криком на крики, которые тонули в звуконепроницаемых перекрытиях и переборках. Внезапно купцы успокоились и протянули Элен руки для пожатия, как будто скандала не было и в помине, — вероятно, проблема решилась или была отложена на потом. Элен пошла прочь, а купцы вклинились в толпу выселенных. Судя по тому, как торговцы покачивали головами и переглядывались, предложение Элен не очень-то их устраивало.

Женщина в светло-зеленом исчезла под окнами — вошла в лифт, понадеялся Дэймон, чтобы подняться к нему. Его собственный офис, расположенный в зеленой секции, сейчас оборонялся от разъяренных купцов, а в центре управления скандалила делегация Компании, засыпая требованиями его отца.

— Не соизволит ли медслужба доложить обстановку на восьмом желтой? — бархатным голосом осведомился ком. Очевидно, в одной из эвакуируемых секций с кем-то случилось несчастье.

В офисе доков открылась кабина лифта, из нее вышла разгоряченная спором Элен.

— В центральной настоящий бедлам, — сообщила она. — Купцов вытолкали взашей из гостиниц, а теперь станционная полиция оцепила причалы. Они хотят улететь. Им не нравится, когда под предлогом какой-то там эвакуации их не пускают на родные лоханки. Надо понимать так, что они готовы рвануть хоть сию секунду. Понять их можно: Мэллори славится привычкой брить торговцам лбы.

— Что ты им предложила?

— Не пороть горячку и подумать о выгодных контрактах на поставки для этой оравы беженцев. Да и с полицией цапаться небезопасно. Это их удержит — во всяком случае, до поры.

Элен боялась — тревога явственно проглядывала сквозь ее деланное спокойствие и деловитость. Боялись все. Дэймон обнял ее за плечи. Руки жены обвили его талию, она молча прижалась к нему. Элен Квин с фрахтера «Эстель», ушедшего на Рассел и Маринер… Она не отправилась в этот рейс из-за него, Дэймона, решив навсегда связать свою жизнь со станцией. И вот теперь ей приходится увещевать разгневанных и, наверное, совершенно правых в ее глазах людей. Не только увещевать, но и пугать полицией. Сам Дэймон, как типичный станционер, смотрел на происходящее сквозь пелену тихой паники. Если на станции что-то не так, лучше пересидеть беду в своей секции, в своем квадранте. Каждый резидент в известной степени фаталист — это свойство характера выпестовано спецификой жизни. На станции возможен только такой героизм. Они не могут стрелять, бежать, прятаться и зализывать раны. У торговцев иная философия, иные рефлексы, а станция способна только нести урон и восполнять его, если останется цела.

— Все в порядке. — Он успокаивающе сжал руку жены и ощутил ответное пожатие. — Нам никто не угрожает. Просто военные отправляют гражданских подальше в тыл. Беженцы переждут здесь кризис и вернутся, а если и не вернутся, ничего страшного. Нам не привыкать. Помнишь, что было, когда эвакуировали Тыловые?

Элен промолчала. По каналам внутренней связи, по коридорам станции носились самые зловещие слухи о катастрофе на Маринере, а «Эстели» не было в составе подходящего конвоя. Узнав о его приближении, Элен ждала скорой встречи со своими — ждала со страхом, поскольку фрахтеры один за другим сообщали о понесенном ими уроне. Битком набитые пассажирами, для перевозки которых они не предназначались, купцы продвигались вперед предельно короткими прыжками. Прыжки и остановки занимали минуты, но эти минуты приплюсовывались ко многим дням, проведенным в реальном пространстве, ко многим дням сущего ада, царившего в трюмах. Поговаривали, будто у большинства экипажей не хватает наркотиков, чтобы безболезненно переносить прыжки, и многие астронавты вынуждены бодрствовать. Дэймон пытался представить, сколь велика тревога Элен. То, что в составе конвоя нет «Эстели» — и хорошо, и плохо. Вероятно, она сбилась с курса и, подхваченная ветром беды, уносится в неведомую даль… Да, беспокоиться есть о чем. Пожар войны угрожает поглотить всех. Подумать только: Маринера нет — взорван, с Рассела вывезен весь квалифицированный персонал… Черта подступила слишком близко. И слишком быстро.

— Похоже, — произнес он, жалея, что нельзя сказать об этом жене завтра или послезавтра, — нам надо перебираться в синюю, в квартиру потеснее. Туда переводят весь штат паспортной службы, ну и нас заодно.

Она пожала плечами.

— Ну что ж, разумно. Там все готово?

— Скоро будет готово.

Снова этот равнодушный тон… Они теряют дом, а Элен лишь пожимает плечами, глядя через окно в доки, на толпы, на торговые корабли.

— Нам никто не угрожает, — повторил Дэймон, надеясь убедить в этом не только ее, но и себя. Пелл — его дом… Константины своими руками строили эту станцию, они здесь со дня ее основания. — Компания может потерять все, кроме Пелла, — пробормотал он, а через секунду, побуждаемый скорее чувством долга, нежели отвагой, добавил: — Мне надо спуститься в карантинные доки.

«Норвегия» неторопливо продвигалась во главе конвоя. На экранах поблескивала ось с расходящимися от нее спицами — Пелл.

Рейдеры развернулись веером, преграждая путь купцам. К счастью, суда с беженцами соблюдали строй и не создавали Сигни лишних затруднений.

Вот он, бледный полумесяц планеты Пелл, или, на деловом жаргоне колонистов, — Нижней. Он висел сразу за станцией, овеваемый ураганными ветрами. На таком расстоянии от станции уже действовали наводящие сигналы, но рейдероносец еле плелся даже после того, как впереди показались огни отведенных конвою доков. Конус, ожидающий носовой щуп «Норвегии», засветился синим. ОРАНЖЕВАЯ СЕКЦИЯ — вспыхнули на экране искаженные пространством буквы возле хитросплетения панелей и растяжек солнечных батарей. Сигни включила скан, вгляделась в изображение участка, отданного ее подопечным. По каналам связи между диспетчерской службой Пелла, «Норвегией» и другими кораблями шел непрестанный поток информации, не позволяющий дюжине техов даже на секунду оторваться от кома. «Норвегия» заходила на стыковку, постепенно, по мере торможения полого ротора в раме, сбрасывая гравитационное поле. В конце концов цилиндр замер, корабль перешел в режим стоянки. Все служебные палубы станции оказались над и под рейдероносцем. Последовала серия рывков — «Норвегия» изменяла положение в пространстве. Конус надвигался, нос корабля плавно входил в док, и вот — захват. Слабое и недолгое ощущение тяжести — это бортовая гравитация хлопнула, так сказать, дверью на прощанье. Открылись проходы для докеров, а «Норвегия» застыла на месте — вернее, она двигалась, но уже вместе с Пеллом, словно одна из частей его конструкции.

— Насколько я понял, в доках все спокойно, — сообщил Графф. — Управляющий везде расставил охранников.

— Внимание, — подал голос ком. — Управляющий станцией Пелл вызывает «Норвегию». Просим военных оказать содействие паспортной службе, организовавшей пропускные пункты в полном соответствии с вашими инструкциями. Капитан, управляющий поздравляет вас с успешной стыковкой.

— Отвечай: первым в док входит «Хансфорд», у него неполадки с системой жизнеобеспечения, возможно, мятеж на борту. Не забивайте наши каналы. Конец связи. Графф, возьми на себя «Норвегию». Ди, срочно пошли в док десант — будем встречать «Хансфорд».

Переложив свои обязанности на плечи помощников, Сигни поднялась и по узким изогнутым коридорам прошла из рубки в тесную каюту, служившую ей кабинетом, а зачастую и спальней. Там она открыла встроенный шкаф, достала куртку, надела ее и сунула в карман пистолет. Куртка была не форменной — вероятно, на всем Флоте не нашлось бы человека, имевшего полный мундир. Снабжение давно дышало на ладан, и только капитанский позумент на воротнике отличал наряд Сигни от купеческого. Десантники были обмундированы не лучше, зато неплохо вооружены и экипированы. Их боеготовность приходилось поддерживать на высоте, чего бы это ни стоило.

Она спустилась на лифте в нижний коридор, пробралась сквозь колонну десантников, посланную Ди Янцем в док, и через герметичную трубу — «пуповину» — выбралась в простор и прохладу дока.

Весь док был отдан им — огромное пространство, ограниченное двумя вертикальными плоскостями межсекционных, двумя горизонтальными — пола и потолка — и плавно изгибающимися поверхностями стен. Во внутренней стене, ближе к правому краю, находились ворота, ведущие на ярусы. Здесь не осталось никого и ничего, кроме бригады докеров с лебедками и подъемными кранами, и полицейских с комп-терминалами, да еще военных. (В подобных ситуациях туземцев к работе не привлекали.) На широкой палубе валялись обломки перегородок, бумажки, тряпки — свидетельства поспешной эвакуации. Доковые магазины и офисы пустовали, сквозной коридор тоже был безлюден и захламлен. Эхо гортанного рева Ди Янца отлетало от металлических ферм над головами, и солдаты, выполняя его приказы, торопливо оцепляли будущую стоянку «Хансфорда».

Докеры Пелла взялись за работу. Следя за ними, Сигни нервно покусывала нижнюю губу. Посмотрев исподлобья направо, она увидела приближающегося штатского — молодого, смуглого, с орлиным профилем, в синем костюме безукоризненного покроя, с блокнотом в руке. Он выглядел очень озабоченным.

Микрофон в ухе Сигни постоянно докладывал обстановку на борту «Хансфорда». Хорошего было по-прежнему мало.

— Кто вы? — спросила она.

— Капитан, я — Дэймон Константин из юридической службы.

Она посмотрела на него повнимательнее. Константин. Конечно, кто же еще! Жена Анджело родила двух сыновей, прежде чем с ней случилось несчастье.

— Юридическая служба, — неприязненно произнесла Сигни.

— Я здесь на тот случай, если вам… или беженцам что-нибудь понадобится. У меня прямая связь с центральной.

Раздался треск: «Хансфорд» неуклюже входил в док. Проскрежетав щупом о подводящий конус и несколько раз ударившись корпусом, он замер у причала.

— Ставьте его на прикол и убирайтесь! — проревел Ди Янц докерам. Он не захватил с собой мегафона.

Тем временем Графф командовал из рубки «Норвегии». Экипажу «Хансфорда» надлежало оставаться взаперти и обеспечивать высадку с помощью дистанционного оборудования.

— Скажите им, чтобы выходили, — услышала Сигни по кому голос Граффа. — Любое агрессивное движение в сторону военных будет встречено огнем.

Вскоре докеры закончили стыковку и подвели «пуповину».

— Шевелись! — громыхнул Ди.

Докеры поспешили укрыться за шеренгами десантников. Дула винтовок наклонились, открылся шлюз, и в него с громким лязгом въехала труба. В прохладу дока ринулось зловоние. Распахнулся внутренний люк воздушного шлюза, и хлынула живая волна. Люди бежали с безумными воплями, толкали друг друга, падали…

Десантники выстрелили поверх голов. Казалось, волна налетела на крутой берег.

— Стоять! — закричал Ди. — Садись! Руки на голову!

Одни опустились на пол от слабости, другие — подчиняясь приказу. Некоторые выкрикивали жалобы, многие, похоже, ничего не соображали, но никто уже не рвался вперед. Дэймон Константин, стоявший рядом с Сигни, выругался и схватился за голову. На его лбу выступили капли пота, но с уст не сорвалось ни слова из тех, какие можно было ожидать в такой ситуации от слуги закона. Его станции угрожал захват мятежниками, поломка систем жизнеобеспечения — беды в десять тысяч раз страшнее, чем трагедия «Хансфорда». В доке Пелла, возле «пуповины», скорчилось сто — может, полтораста выживших. Зловоние растекалось. Заработал компрессор, прогоняя по отсекам «Хансфорда» воздух под давлением.

— Придется войти, — пробормотала Сигни, испытывая тошноту от одной этой мысли.

Под дулами винтовок Ди построил беженцев в очередь к наспех отгороженному участку дока, где их должны были раздеть, обыскать, отмыть и передать паспортному контролю и врачам. Багажа у этой группы не оказалось, а их документам была грош цена.

— Надо вызвать на загрязненный участок спецподразделение полиции, — сказала Сигни молодому Константину. — С носилками. Покажите место нашего расположения. Необходимо избавиться от трупов, и это мы берем на себя, а больше ничем помочь не сможем. Постарайтесь их идентифицировать — отпечатки пальцев, фотографии, ну и все такое. Учтите: каждый неопознанный труп — угроза вашей безопасности.

Константина, очевидно, мутило — ничего удивительного, некоторые десантники тоже готовы были упасть в обморок. Сигни старалась не обращать внимания на бунт собственного желудка.

Еще несколько уцелевших подползли к отверстию проходной трубы. Горстка, жалкая горстка.

Подходила «Лайла». Предстоящая стыковка вызвала панику среди ее экипажа, инструкциям с борта «Норвегии» и угрозам с рейдеров никто уже не внимал. Выслушав доклад Граффа, Сигни включила микрофон.

— Задержи их. Отруби плоскость, если понадобится. Мы еще с «Хансфордом» не разобрались. И пришли мне сюда костюм.

Они отыскали еще семьдесят восемь живых среди разлагающихся трупов. Остальные спасенные уже прошли дезинфекцию. Сигни тоже вытерпела процедуру обеззараживания, после чего переоделась, села и дала наконец волю желудку. Шпак из медслужбы выбрал не самое удачное время, чтобы предложить ей сэндвич. Отодвинув его, Сигни взяла чашку эрзац-кофе из какой-то туземной травы и передохнула, пока паспортисты и медслужба занимались последними уцелевшими с «Хансфорда». Зловоние к этому времени сменилось запахом антисептика.

В коридорах ковер трупов. Кровь, смерть… Кое-кто из мертвецов разрезан выстрелом надвое, кое-кому из живых в давке сломали кости. Моча, рвота, гной. На «Норвегии» действовали системы замкнутого цикла, у Сигни и ее людей был свежий воздух… У беженцев на «Хансфорде» не было ничего, кроме аварийного резерва кислорода. Из-за него-то и убивали, наверное… Большинство спасшихся путешествовали в отсеках, где воздух был не столь загрязнен, как в почти не вентилируемом трюме, куда набились сотни людей.

— На связи управляющий, — произнес динамик в ухо Сигни, — просит капитана при первой возможности прибыть в центральную секцию.

— Нет, — буркнула Сигни. Она привезла груз мертвецов, их нельзя было шлюзовать вот так сразу, без идентификации, религиозных обрядов и отдания последних почестей. Подхваченные притяжением Нижней, они рано или поздно выйдут на ее орбиту. «А может, сгорят в падении? — вяло шевельнулось в мозгу Сигни. — Скорее всего». Она не сильна была по части планетологии и весьма сомневалась, что судьба выброшенных со станции покойников могла кого-нибудь заинтересовать.

Высадка с «Лайлы» прошла куда спокойнее. Ее пассажиры тоже бросились к трапу, но замерли при виде шеренги солдат. И тут вмешался Константин. Через портативный мегафон он рассказал напуганным шпакам о положении дел на Пелле, весьма озабоченном угрозой хрупкому равновесию его жизни. Это возымело действие — подобные жуткие назидания беженцы, должно быть, выслушивали с младых ногтей.

Сигни заставила себя подняться на ноги и с чашкой в руке следила за возобновлением процедур, на которых она настояла. Желудок ее почти успокоился. Беженцы с документами направлялись на один участок, а без документов — на другой; там их фотографировали и регистрировали. Красивый парень из юрслужбы усердно доказывал, что не даром ест свой хлеб; его звонкий, решительный голос Сигни слышала всякий раз, когда возникала заминка у паспортного стола или требовались указания станционному персоналу.

— «Гриффин» заходит на стыковку, — раздался в динамике голос Граффа. — Станция заявляет, что хотела бы получить обратно пятьсот жилых мест, приготовленных для «Хансфорда».

— Отказать, — равнодушно отрезала Сигни. — При всем моем уважении к администрации Пелла, тут и разговора быть не может. Какова ситуация на «Гриффине»?

— Паникуют. Мы их предупредили.

— Много купцов разбрелось?

— Пока держат строй, но доверять им нельзя. Любой может рвануть. На «Маурине» один пассажир умер от тромбоза, другой тяжело болен. Я назначил им стыковку после «Гриффина». Управляющий станцией спрашивает, не могли бы вы в течение этого часа прийти на заседание совета. Парни из Компании требуют, чтобы их пропустили в доки.

— Не пускать. — Сигни допила кофе и прошла вдоль шеренги десантников, застывшей перед «Гриффином». Все переместились сюда, поскольку около «Хансфорда» в них уже не было нужды. Беженцы, проходившие идентификацию, вели себя мирно. У них хватало проблем: надо было усыпить подозрительность станционной полиции и получить новое жилище.

Оснащенная всем необходимым бригада уже выводила пустой «Хансфорд». В этом доке было всего четыре причала. Сигни измерила взглядом пространство, пожертвованное конвою: по пять ярусов в двух секциях и два дока. Тесновато, но, в общем, терпимо. Изрядно помогут бараки… Первое время — никакой роскоши, это уж точно. Ничего, бывает и хуже.

Приток беженцев на этом не завершится. Ее конвой привез только первую партию, но об этом Сигни предпочитала помалкивать.

Относительное спокойствие было нарушено «Динахом». Охранник с помощью скана обнаружил оружие у одного из пассажиров. Итог: два трупа и истерика в толпе. Посмотрев на новых покойников, Сигни устало и сокрушенно покачала головой и велела выбросить их вместе с остальными. «Военное положение!» — буркнула она, когда к ней с подскочил разгневанный Константин. И отошла.

«Сита», «Жемчужина», «Медвежонок», «Уинифред»… Они мучительно долго швартовались, высаживали пассажиров, выгружали их имущество и дюйм за дюймом выбирались из дока.

Сигни вернулась на «Норвегию» и забралась в ванну. Ей пришлось три раза вымыться с мылом, чтобы избавиться от тошнотворного запаха и столь же тошнотворных воспоминаний.

Для Сигни наступило несколько часов отдыха от жалоб и требований. Отдых для Сигни, но не для новой вахты «Норвегии».

Ночью у Сигни были покой, забвение, мужчина… один из спасенных с Маринера и Рассела, но привезенный «Норвегией». На любом другом корабле его разорвали бы в клочья. Он это понимал и ценил снисхождение Сигни. Экипаж «Норвегии» тоже не питал к нему симпатий. Он сознавал и это.

— Останешься здесь, — сказала Сигни, глядя на лежащего рядом человека. Его имя не играло никакой роли, в памяти Сигни оно мешалось с остальными. Иногда — обычно в полусне — она называла его чужим именем. Он не проявлял никаких чувств, только моргал — это означало, что он услышал. Ее интриговало это лицо. Выражение невинности… Ее всегда привлекали контрасты. И красота.

— Тебе повезло, — сказала она, и он отреагировал, как почти на любые ее слова: томным, безучастным взглядом. На Расселе с его рассудком сыграли злую шутку… Иногда в душе Сигни просыпалось что-то жестокое, грязное, возникало острое желание причинить боль — чтобы вытеснить из памяти настоящее убийство и ужас. Она порою проводила ночи с Граффом, или с Ди, или с любым, на кого падал ее выбор, но никогда не открывала этой части своей натуры тем, кого любила и ценила — экипажу, друзьям. Но нечасто доставались на ее долю такие рейсы, когда на душе было черным-черно. Нечасто поддавалась она этой болезни, самой распространенной болезни на Флоте, в замкнутых мирках, особенно среди тех, кто обладал абсолютной властью.

— Ты не против? — спросила она.

Он не был против, и в этом, возможно, было его спасение.

«Норвегия» стояла на приколе. Из рубки Сигни видела своих десантников на постах. У карантинного причала стоял последний фрахтер, в доках над головами сотен людей, медленно продвигающихся друг за другом под дулами ружей, ярко горели лампы…