Иноземец

      Брен тут же опомнился. В присутствии Табини не кричат. И в в вопросе о проволоках Табини поддержал мнение Банитчи. Брен напомнил себе о своем месте, оробел и спрятал дернувшиеся губы за чайной чашкой.
      Табини выпил ещё глоток чая, поставил чашку на стол; Банитчи свою отодвинул в сторону.
      - И все же, - сказал Табини. - Расследование продвигается успешно, и ваша помощь в нем не требуется. Положитесь на мое мнение. Делал ли я когда-либо что-то вам во вред?
      - Нет, айчжи-ма.
      Табини встал и протянул руку - у атеви такого обычая не было. Табини сделал это первый раз, когда они знакомились, а после того - крайне редко. Брен поднялся, взял протянутую руку и торжественно её пожал.
      - Я считаю вас одним из основных достояний моей администрации, проговорил Табини. - Пожалуйста, верьте: все, что я делаю, исходит именно из такой оценки, даже это изгнание.
      - Но что я сделал не так? - спросил Брен. Рука его все ещё оставалась в плену огромной ладони Табини. - Совершил ли я лично что-то такое, что следовало сделать иначе? Как смогу я в дальнейшем справляться лучше, если никто мне не подскажет?
      - Мы продолжаем расследование, - негромко сказал Табини. - Мой личный самолет сейчас заправляют топливом. И, пожалуйста, не сталкивайтесь с моей бабушкой.
      - Но как я смогу этого избежать? Я не знаю, чем вызвал всю эту историю, Табини-айчжи. Как же мне вести себя мудрее, чем прежде?
      Пальцы Табини чуть сжались, потом выпустили его руку.
      - А разве кто-то сказал, что тут есть ваша вина, Брен-пайдхи? Передайте бабушке мое почтение.
      - Да, айчжи-ма. - Табини оставил ему лишь одну возможность - сдаться. Он решился только на самый косвенный бунт. - Смогу ли я получать там свою почту?
      - Никаких трудностей не возникнет, - сказал Банитчи, - если пересылать её через управление безопасности.
      - Мы не хотим объявлять во всеуслышание, где вы находитесь, - объяснил Табини. - Но служба безопасности, конечно, должна знать. Будьте осмотрительны. Соблюдайте все меры предосторожности. Отсюда вы поедете прямо в аэропорт. Все обеспечено, Банитчи?
      - Никаких затруднений, - ответил Банитчи.
      Что значит "все", Брен не имел представления. Но ему оставалось лишь распрощаться по всем правилам церемониала.
      * * *
      "Прямо в аэропорт", очевидно, означало именно это: прямо вниз по лестницам, в Бу-чжавид, до самого нижнего внутреннего уровня, где находилась железнодорожная станция, соединенная веткой с железнодорожной системой всего континента.
      Эта станция в самом сердце Бу-чжавида очень хорошо охранялась станция, которой могли пользоваться только най'айчжиин, сам айчжи и его персонал; для обычных пассажиров был другой вокзал, чуть ниже по склону.
      Повсюду были охранники - ничего необычного, так всегда, сколько он тут ни бывал. Брен полагал, что они несут постоянную охрану путей и вагонов, которые дожидались здесь, - ответственные власти не могли знать, когда у кого-нибудь возникнет желание воспользоваться этими вагонами или когда у кого-нибудь другого возникнет желание причинить вред этим вагонам или их пассажирам.
      Их ожидал вагон - с виду товарный. Его прицепят к проходящему поезду, и он двинется в путь, как самый обыкновенный товарный вагон, один среди сотен таких же, не выделяясь накрашенными на борту и, легко догадаться, постоянно меняющимися номерами.
      Это был вагон Табини - роскошно обставленный зал заседаний на колесах. Вот сюда и привел его Банитчи.
      - Полагаю, кто-то его проверил, - сказал Брен.
      Он уже пользовался этим вагоном - но лишь раз в год ездил в нем по своим собственным делам, во время регулярных поездок в аэропорт, и уж, конечно, не тогда, когда речь шла о кровной мести. Вся процедура вызывала у него какое-то сюрреалистическое ощущение.
      - Направляется в аэропорт, - сказал Банитчи, просмотрев бумаги, никаких вопросов. Не нервничайте, нади Брен. Уверяю, мы не перепутаем вас с багажом.
      Банитчи шутил. А Брен боялся. Он нервничал, пока шел сюда, нервничал на платформе, но все же прошел в заднюю часть этого лишенного окон вагона и опустился в мягкое кресло, не имея возможности видеть ничего, кроме роскоши вокруг и единственного телевизионного экрана, показывающего станцию и торопливых рабочих. Он испытывал ошеломляющее чувство - словно его проглотили живьем и выплюнули туда, где ни один землянин никогда о нем не услышит. Он никому не сообщил, куда уезжает, он так и не позвонил Диане Хэнкс и не послал письма домой - теперь у него уже не было твердой уверенности, что Банитчи доставит это письмо, даже если написать его сию минуту и попросить передать на почту.
      - Вы едете со мной? - спросил Брен.
      - Конечно. - Банитчи стоял, глядя на экран монитора. - А! Вот она.
      Со стороны лифта появилась тележка, загруженная высоким штабелем белых пластмассовых ящиков. Тележка катилась к их вагону, сзади её толкала Чжейго. Вот тележка появилась в дверях вагона уже не изображением на экране, а вполне реальная, и застряла на неровном порожке. Чжейго дергала её и бранилась, Банитчи пошел помочь. Брен поднялся, чтобы предложить и свои силы, но тут колесики перекатились через порог и из-за ящиков показался Тано - он толкнул тележку с другой стороны и тоже вошел в вагон.
      На этой тележке, думал в смятении Брен, наверное, все, что было у меня в жилище, если, конечно, три четверти ящиков не содержат багаж Банитчи и Чжейго. Они не стали снимать груз с тележки - просто закрепили её у передней стенки целой паутиной ремней.
      И никакого толку возражать или протестовать. Любые вопросы в эту минуту только рассердят тех, кто старается отправить нас в дорогу со всем необходимым. Брен вернулся к своему кресло, сел и больше не трогался с места, а Банитчи и Чжейго подошли к выходу, хотя, впрочем, порога не переступили, только подписали какие-то бумаги и потолковали с охранниками.
      Через некоторое время они вернулись в вагон, сказали, что поезд уже на подходе и их прицепят через несколько минут. Тано тем временем предложил ему какой-то безалкогольный напиток, он взял, чисто машинально, а потом появился Алгини и принес Банитчи на подпись ещё одну, последнюю бумагу.
      "Что за бумага? - спросил себя Брен. - О чем в ней говорится? Может, о моей ссылке и аресте в Мальгури?"
      В тюрьме вдовствующей айчжи, где она умирает, - эта печально известная, разобиженная на весь мир женщина, дважды не получившая пост айчжи.
      Интересно, а она может выбирать себе место жительства, или слухи не врут?.. Слухи о том, что ей, обидевшей Табини, теперь очень мало что можно выбирать по своей воле.
      * * *
      Реактивный самолет быстро поднимался над беспорядочно расползшимся Шечиданом - среди скопища черепичных крыш глаз выделял три или четыре крупных центральных здания: общественный "Регистрационный центр", "Сельскохозяйственная ассоциация", длинный комплекс "Шечиданской стальной компании", шпиль "Западной горной и промышленной", административный корпус "Аэрокосмической корпорации Патанади". Заключительный разворот, уже с выходом на курс, под крылом самолета пронесся Бу-чжавид, проскользнул укрепленный холм, переплетенные квадраты террас и садов - Брену даже показалось, что он заметил тот самый дворик, где живет... и в мгновенном всплеске страха подумал, увидит ли когда-нибудь свою квартиру снова...
      Они достигли крейсерской высоты - выше предполагаемого потолка какого-нибудь случайного частного пилота. Появилась выпивка. Заботливый Тано. Умелый и опытный Тано. Брен надулся - он не хотел, чтобы ему начал нравиться Тано, заменивший слуг, которых он очень любил, которые работали с ним с самого его прибытия в Шечидан и которых теперь, наверное, перевели к какому-нибудь безликому бюрократу, не удосужившись даже объяснить причин. Это несправедливо по отношению к ним. Это несправедливо по отношению к нему. Они ему нравились, хотя они наверняка не поняли бы даже самой идеи понятия "нравиться". Он привык к ним - а они исчезли.
      Но нечего дуться на Тано и Алгини - новые слуги ничем не заслужили несправедливого отношения; он это понимал и, соблюдая положенную атевийскую вежливость, старался не проявлять своей обиды и недовольства, не показывать вообще никаких эмоций по отношению к этим двум чужакам. Он сидел, откинувшись на спинку, с ничего не выражающим лицом (насколько ему удавалось), и смотрел на проплывающую под крылом землю и облака, мечтая, чтобы вместо Мальгури самолет летел на Мосфейру, к покою и защищенности.
      И ещё он мечтал, чтобы Банитчи и Чжейго были культурно или биологически приспособлены понимать слова "друг" и "союзник". Да, об этом он тоже мечтал. С таким же успехом можно мечтать перейти Мосфейрский пролив босиком.
      Противно ныло в животе. Сию минуту Брен был почти убежден, что сделал очень серьезную ошибку, не позвонив Диане Хэнкс сразу после покушения, пока шла ещё погоня и поиски, пока можно было - до того, как Банитчи и Чжейго получили приказ не подпускать его к телефону.
      Но тогда он об этом даже не подумал - сейчас он и припомнить не мог, о чем вообще думал тогда, видимо, испытал умственный шок, сначала стараясь игнорировать всю эту историю и выглядеть смельчаком перед Банитчи; потом взялся самолично "улаживать", пусть даже из-за страха, что Хэнкс возьмет ситуацию под свой контроль, - понимал, что не может удержать дела в руках, понимал - а все равно отрицал, что события уже вышли из-под контроля.
      А теперь, насколько можно понять, уже выбирать не из чего и дальнейшее от тебя не зависит, раз не захотел открыто взбунтоваться после приглашения Табини уехать в поместье - тогда, несколько часов назад, - в самом деле, не устраивать же скандал в том далеком захолустном аэропорту, орать "убийство", "похищение" и просить у случайных встречных спасения от айчжи.
      Дурацкие мысли. Такие же дурацкие, как мысль отказаться от приглашения Табини при тех обстоятельствах, - и теперь дурацкие, когда начал думать о телефоне в поместье на озере, о том, чтобы позвонить на Мосфейру оттуда, куда его везут; заказ на переговоры с Мосфейрой попадет обратно в Бу-чжавид на разрешение, и снова замкнется тот же проклятый круг...
      Рано или поздно управление на Мосфейре начнет гадать, почему он не звонит... скажем, через недельку-другую молчания. В общем-то достаточно долгие перерывы между его звонками не представляют собой ничего необычного.
      И вот тогда, после этих двух недель молчания, его контора может обеспокоиться настолько, что подумает, мол, нужно бы обратиться в Министерство иностранных дел и связаться через них, а те ответят, что надо подождать, пока дело пройдет через установленные каналы.
      Еще через неделю Министерство иностранных дел на Мосфейре может исчерпать официальные каналы, которые имеет в своем распоряжении, и решит послать меморандум президенту, а тот может - может! - после консультаций с департаментами Совета, провести свое собственное личное расследование и в конце концов положить запрос на порог Табини.
      Можно считать, пройдет в лучшем случае почти месяц, прежде чем Мосфейра окончательно решит, что Шечидан куда-то девал пайдхи.
      Очень тревожно открыть вдруг, что отдельные атеви, которых ты, как тебе казалось, понимаешь, и атевийское общество в целом, которое ты, как тебе казалось, понимаешь хотя бы на интеллектуальном уровне, вдруг начинают вести себя непредсказуемо. Он воспринимал как оскорбление для своей гордости, что сейчас не нашел ничего умнее или остроумнее, чем притвориться, будто крайне наивен и будто на самом деле его вовсе не похитили и не отправили на другой конец страны, где, надо смотреть правде в глаза, можно исчезнуть навсегда. Никто на Мосфейре, даже Хэнкс, не захочет нарушать договор ради поисков пайдхи, который мог просто совершить какую-то непростительную ошибку.
      Черт подери, а ведь они не станут требовать моего возвращения! Они просто пришлют нового переводчика - наскоро введут в курс дела и дадут инструкции сдерживаться и не быть таким глупым.
      А ты-то так слепо верил... прекрасно понимал, что Табини на сто процентов отстаивает интересы атеви и свои собственные, и никак иначе, - но почему-то всегда верил, что знаешь, в чем состоят эти интересы. Табини не противился твоим советам: ни в вопросе железных дорог, ни в космической программе, ни в медицинских исследованиях, ни в компьютеризации системы снабжения. Табини не возражал ни против каких твоих предложений, а что ему стоило - ради Бога, Табини вполне мог сказать что-нибудь и вы бы вместе поговорили, обсудили - но нет, Табини всегда слушал с осмысленным интересом, оживленно задавал вопросы - все предшественники Табини прислушивались к разумным доводам и полностью приняли необходимость соотнесения технического прогресса с экологическими требованиями; эту концепцию атеви усвоили быстро.
      С другой стороны, никогда не было, чтобы айчжи из дома Табини попросил что-нибудь, а земляне не сделали, не дали или не попытались исполнить, начиная с самой Войны Высадки и вплоть до последнего доклада об обработанном для хранения мясе, в котором Брен пытался - пытался объяснить Мосфейре, что коммерциализация переработки мяса глубоко оскорбительна для раги, хотя нисеби в этом не видят ничего зазорного и готовы мясо продавать. Культурная адаптация идет с обеих сторон, и Мосфейре следует полагаться на морские продукты и рыбу, которые не знают сезонов, и тем самым показать хозяевам планеты, что люди стараются изменить себя, чтобы жить с учетом чувств и нравственных норм атеви, точно так же как атеви меняют свое поведение по отношению к людям...
      Временами его работа напоминала вкатывание на гору камня, как в притче. Очень трудно даже просто не отступить.
      Но атеви уже ступили на порог пилотируемых космических полетов. У них есть спутниковая связь. У них есть легкие и надежные стартовые системы. Еще немного - и они создадут материалы, нужные, чтобы с помощью людей перескочить через трудные ступени, которые преодолели люди, добираясь сюда, - и перейти прямо к мягкой посадке на двигателях, последовательному маневрированию - все эти термины ему самому пришлось выучить, все эти концепции усвоить во время своих так называемых осенних отпусков, набить до отказа голову деталями для следующего доклада, который можно будет передать им - который он жаждет передать - в подходящий момент на протяжении ближайших пяти лет... при условии, что промежуточные ступени большой грузоподъемности будут работать.
      И не то чтобы им было абсолютно необходимо самим совершить этот шаг; но управление на Мосфейре сказало: тяни время, пусть атеви создадут промежуточные средства вывода на орбиту. Нужное качество синтетических материалов ещё не достигнуто, но ракетные двигатели на химическом топливе и первые пилотируемые полеты дадут атеви опыт и оправдают политические и эмоциональные инвестиции в космос - атеви очень ценят героев.
      Это было решение не столько научное и техническое, сколько философское и культурологическое... решение, чертовски разочаровавшее Брена, потому что ему хотелось стать тем пайдхи, который на сто процентов введет атеви в космическое дело, и хотелось достичь этого пораньше, пока он сам достаточно молод, чтобы полететь в космос. Это была его тайная личная мечта: что если атеви доверят когда-нибудь какому-то человеку лететь с ними, то прежде всего доверятся пайдхи, и он хотел оказаться этим человеком и управлять если не космическим кораблем, то хотя бы отношениями...
      Вот такая у него была личная мечта. А его личный ночной кошмар был не так конкретен - всего лишь предчувствие, которое он старался передать Диане Хэнкс и всем остальным в своей конторе задолго до того, как убийца попытался проникнуть в его спальню: невозможно все давать и давать атеви крохи и кусочки техники без ускорения потока случайных событий в процессе; это означает, что у атеви мозги работают не так, как у людей, что культурные склонности и пристрастия атеви заставляют их видеть некоторые технические успехи иначе, чем видятся они людям, что изобретательность атеви будет все чаще и чаще складывать эти крохи и кусочки в их собственные изобретения, по поводу которых они не станут спрашивать совета у Мосфейрской технической комиссии.
      Слава Богу, что до сих пор среди этих независимых изобретений не оказалось ни межконтинентальных баллистических ракет, ни атомных бомб. Но Брен, как и каждый пайдхи до него, понимал, что если когда-нибудь Договор будет нарушен, то он узнает об этом первый...
      Он смотрел, как проплывает под крыльями земля - сельскохозяйственные угодья, свободные просторы, леса... В конце концов под самолетом прокатилась волна облаков, а черные, увенчанные снежными шапками вершины Бергида торчали сквозь них, будто острова с крутыми берегами, захватывающее зрелище, когда уплывает назад грань известного тебе мира, возбуждает и тревожит мысль, что ты видишь страну, которую никогда не видел ни один землянин. Все - новое, доселе запретное.
      Но через некоторое время облака сомкнулись над вершинами, и хотя небо осталось синим, внизу протянулась сморщенная белая простыня, скрывшая землю.
      Разочарование. Вот такая дрянь вечно собирается за проливом и не расходится. Даже сама планета прячет атевийские секреты.
      Но все это не означает, что раз тебя похитили, то уже нельзя сделать ничего полезного... Он вытащил из багажа свой компьютер. Установил на столе и вызвал свои заметки к заключительной речи на квартальной конференции по развитию, в которой собирался изложить аргументы за создание на берегу залива Костайн кибернетического научного центра, соединенного через модемы с атевийскими студентами в Уингине.
      "Если и есть, - писал он, - область серьезных технических трудностей, то, как ни иронично это звучит, лежит она в математике: различное использование математики нашими отдельными культурами со своими отдельными языками привело к различным методам выражения математических зависимостей на операционном уровне. Конечно, в будущем это различное восприятие математических наук составит поле плодотворных размышлений для математиков и разработчиков вычислительных устройств, но в настоящее время это фундаментальное различие в концепциях остается препятствием, особенно для начинающего изучение компьютеров студента-атева, пытающегося понять логическую машину, которая игнорирует некоторые из его ожиданий, которая игнорирует операционное удобство и сжатость выражений его языка и которая действует по логической архитектуре, за столетия приспособленной к человеческому мышлению.
      Развитие компьютерной архитектуры, соответствующей восприятию атеви, и неизбежно, и желательно для экономического прогресса атевийских ассоциаций, особенно в области новых материалов, но пайдхи почтительно напоминает, что развитие многих полезных и даже спасающих жизни устройств и технологий было приостановлено именно из-за указанной трудности.
      Хотя пайдхи признает весомые и истинные причины сохранения доктрины Разделения в Мосфейрском Договоре, представляется все же, что сама компьютерная техника станет средством для связи преподавателей на Мосфейре со студентами на материке, так что атевийские студенты смогут воспользоваться всеми выгодами прямого обучения конструированию и теории у человеческих наставников, а это поможет в дальнейшем ввести компьютеры со всеми их достоинствами в широкое пользование - одновременно поощряя атевийских студентов к разработке интерфейсного программного обеспечения, которое сделает возможным использование всех преимуществ атевийского математического искусства.
      Более того, такой учебный центр может послужить модельной программой для поиска других областей, где атеви сумеют, без ущерба для собственной культуры, работать в области эмпирических наук в прямом контакте с людьми и формулировать рабочие соглашения, которые окажутся приемлемы для обеих культур.
      Я припоминаю одну из статей Мосфейрского Договора, которая призывает к экспериментальным контактам в области науки, имеющим целью согласование определений и создание однозначной терминологии на предмет дальнейшего межкультурного сотрудничества под руководством соответствующих атевийских властей.
      На мой взгляд, это одна из тех областей, где сотрудничество может работать на благо атеви, расширяя межкультурное взаимопонимание и выполняя все пожелания Договора, в которых..."
      На сиденье напротив него опустился Банитчи.
      - Вы так много работаете, - сказал Банитчи.
      - Пишу доклад для квартальной конференции. Надеюсь, к тому сроку я сумею возвратиться.
      - Ваша безопасность важнее. Но если окажется, что вы не сможете там присутствовать, я конечно позабочусь, чтобы доклад попал на конференцию.
      - О таком я и слышать не хочу. До конференции ещё четыре недели.
      - Честно говоря, я не знаю.
      "Он не знает! - встревоженно подумал Брен. - Не знает..."
      Но тут появилась Чжейго, поставила перед Банитчи бокал и села сама на второе сиденье лицом к Брену.
      - Там очень приятное место, - сказала она. - Вы там никогда не были.
      - Нет. В Тайбене я был, но не в Мальгури.
      Вежливые разговоры он мог вести на автопилоте, а сам тем временем лихорадочно пытался подобрать более мягкий синоним для слова "похищение". Он нажал пару клавиш, занес в память все, что написал, и сложил компьютер.
      - Но четыре недели, нади! Я не могу выполнять свою работу с другого конца страны.
      - Вам представилась редкая возможность, - сказал Банитчи. - Никакой землянин до вас, нанд' пайдхи, не совершал такой поездки. Не будьте так мрачны.
      - А что вдовствующая айчжи? Мне придется разделять жилище с членом правящей семьи, с женщиной, которую я не знаю, - кто-нибудь сообщил ей о моем прибытии?
      Банитчи оскалился в свирепой улыбке, ему было очень забавно.
      - Вы изобретательны, пайдхи-чжи. Вы безусловно поладите с ней. Она могла стать айчжи, для вашего предшественника, во всяком случае...
      - Но не для хасдравада, - вставила Чжейго.
      Хасдравад выбрал её сына (как говорили сплетни, она во всеуслышание сожалела, что не сделала аборт, пока была такая возможность); а затем, когда её сын был убит, хасдравад забаллотировал её второй раз, добавив к горю оскорбление, игнорируя заявленные ею права на наследование власти, - и отдал предпочтение её внуку Табини.
      - Она благоволит к Табини, - сказал Банитчи. - Что бы кто ни говорил. Она всегда к нему благоволила.
      В семьдесят два года она свалилась с седла на охоте. Сломала плечевую кость, сломала руку и четыре ребра, поднялась и поскакала дальше, пока зверь не был загнан.
      А потом исколотила рукояткой хлыста распорядителя охоты за поврежденную шкуру своего бесценного чистокровного скакуна-матьявы - так гласила легенда.
      - Судя по её репутации, - осторожно заметил Брен, - она не отличается терпением.
      - О-о, терпения у неё хоть отбавляй, - сказала Чжейго. - Если ей хочется такого, для чего нужно терпение.
      - А правда ли то, что говорят о наследовании?
      - Что отец Табини-айчжи погиб от руки убийцы? Да, правда, - сказал Банитчи.
      - И виновных не нашли, - добавила Чжейго. - А искали очень умелые люди.
      - У них не было никакого ключика - кроме удовлетворения вдовы, продолжал Банитчи. - Что не является достаточным доказательством... В конце концов, не у неё одной были такие мотивы. Но её личная охрана - не пустяк.
      - С лицензиями? - спросил Брен.
      - О да, - ответил Банитчи.
      - Большинство её телохранителей старики, - заметила Чжейго. - Слегка отстали от времени.
      - Сейчас - да, - возразил Банитчи. - Но я не сказал бы, что они были отсталыми тогда.
      - И в такое вот место Табини-айчжи посылает меня для безопасности?
      - Вдовствующая айчжи действительно благоволит к нему, - сказала Чжейго.
      - Скажем так, во многих отношениях, - уточнил Банитчи.
      * * *
      Самолет ударился колесами о посадочную полосу под слепящим проливным дождем - другие рейсы переадресовывали на равнинный аэропорт. Так сказал Банитчи. Но экипаж личного самолета айчжи не отвернул с трассы. Двигатели переключили на обратную тягу, колеса с визгом протормозили по мокрому покрытию полосы, самолет четко повернул направо и, сверкнув, быстро покатился к маленькому аэровокзалу.
      Брен угрюмо смотрел через иллюминатор на дождь, на охрану и грузовики, торопливо устремившиеся к самолету айчжи, - на Мосфейре ему бы не устроили такого многолюдного приема. Но, с другой стороны, люди, встречающие его на Мосфейре, не носили бы оружия.
      Он отстегнул ремень, поднялся со своего места, не выпуская из рук компьютера, и, когда пилот открыл дверь, пошел вслед за Банитчи к выходу, а Чжейго шагала по пятам как сопровождающее лицо.
      В дверях остановились. Дождь сыпнул в лицо, мелкий и густой, как туман, - казалось, дышишь уже не воздухом. Дождь вымочил покрытие рулежной полосы, затянул окружающее серой вуалью, и озеро - оно было видно из аэропорта - сливалось с небом без четкой грани, а горы вокруг него вырастали тенями на фоне неба.
      Брен подумал, что Мальгури должен стоять где-то на этих высоких берегах, прямо над озером.
      - За нами отправляют автомобиль, - прокричала Чжейго ему в ухо - в руке она держала карманную рацию. Аэродромная команда тем временем катила передвижной трап, чтобы они могли сойти. На трапе не было навеса от дождя, как в шечиданском аэропорту. Придется, видно, скакать бегом по ступенькам и мчаться ко входу в аэровокзал.
      Надо полагать, если бы на борту был Табини, так они уж нашли бы навес. Или хоть автомобиль подогнали ближе.
      Раскатился гром, в мокром бетоне отразились молнии.
      - Благоприятное предзнаменование, - пробормотал Брен, который вовсе не горел желанием выходить на металлическую лесенку, когда молнии сыплются так часто. Но тут трап ударился в борт и качнул самолет; внутрь захлестнул дождь, холодный, как осенью.
      Встречающие (в дождевиках!) закричали и поманили их наружу. Банитчи вышел. "Черт", - ругнулся про себя Брен, нырнул в дверь и заторопился следом, цепляясь за холодный и скользкий металлический поручень, вздрагивая, когда молния освещала ступеньки и бетон внизу, а над головой раскатывался гром. "Сгорим тут все, как свечка". Он добрался до низу и с облегчением соскочил с металлического трапа, заметил Банитчи в открытой дверце фургончика и, стараясь не поскользнуться на гладкой бетонке, побежал туда - а Чжейго тем временем тарахтела по ступенькам у него за спиной.
      Наконец он добрался до укрытия. Тут же появилась Чжейго и шлепнулась на сиденье. На её черном лице блестели капли дождя. Водитель фургончика вышел наружу, чтобы закрыть за ними дверцы, и застыл, уставясь на Брена округлившимися глазами. Холодный туман, клубясь, заползал в салон. Видно, никто не сказал водителю, что среди прибывших есть землянин.
      - Закрывайте! - рявкнул Банитчи.
      Промокший водитель грохнул дверцей и кинулся бегом на свое место.
      - Там ещё Алгини и Тано, - напомнил Брен, когда водительская дверца захлопнулась, и наклонился, чтобы поглядеть на самолет через забрызганное каплями стекло.
      - Они привезут багаж, - успокоила его Чжейго. - На другой машине.
      "На случай бомб", - угрюмо предположил Брен.
      А водитель тем временем отпустил тормоз, включил передачу и оживленно пустился в явно стандартные словесные любезности, вроде "Добро пожаловать в Майдинги, Жемчужину Гор"; отрепетированный и обкатанный речитатив лился и лился, описывая самое благоприятное взаимное расположение гор, соответствующее счастливой космической гармонии, а также бесконечно полезное воздействие горных родников там, наверху, над озером, истинным Зеркалом Небес.
      В данный момент Зеркало Небес ничего не отражало. Дождь разбивал на мелкие кусочки утонувшие образы зданий и серую пустоту за стеклом, автомобиль мчался - Брен ожидал, что они остановятся у аэровокзала и сядут на поезд до Мальгури, но фургончик пронес их мимо входов в здание - одного, второго, третьего - направляясь к проволочному забору и озеру.
      - Куда мы едем? - спросил Брен, бросив встревоженный взгляд на Банитчи. "Конечно, - думал он, - Банитчи воспротивится этому странному отклонению, хотя, может быть, мы все в опасности и надо просто сидеть и держать язык за зубами..."
      - Все расписано, нади, - ответила Чжейго, положив ладонь ему на колено. - Все как положено.
      - Что расписано?!
      Он выходил из себя. Глаза нервно метались между надвигающимся забором и ничего не выражающим лицом Чжейго, потом застыли на заборе - столкновение казалось неизбежным.
      Но водитель резко повернул, как оказалось - к воротам, и те автоматически открылись перед машиной. А Чжейго ничего не ответила.
      - Куда мы едем?
      - Успокойтесь, - с полным хладнокровием сказал Банитчи. - Пожалуйста, примите мои заверения, нанд' пайдхи, все в полном порядке.
      - Мы едем к железнодорожной станции?
      - В Мальгури не проложена железная дорога. Туда ездят на автомобиле.
      Вот уж никак он не ожидал, что поедет на автомобиле. Нигде не предусматривалось автомобильное сообщение между аэропортом и каким-то пунктом назначения, независимо от того, как богат пассажир: предполагалось, что общее правило - это использование ближайшей железнодорожной линии... А между Мальгури и аэропортом, оказывается, вообще нет ветки?
      Фургончик, как было обозначено большими буквами прямо над водителем, принадлежал "Майдинги Аэро"... Так что, машина аэрокомпании регулярно обслуживает частных пассажиров? Но аэрокомпаниям не выдают лицензии на наземные перевозки.
      Может быть, служба безопасности имеет особое разрешение. Но неужели тут настолько чрезвычайные обстоятельства?
      - Мы боимся нанять автобус? - спросил он и указал на хорошо видную вывеску впереди "Майдинги Аэро".
      - До Мальгури не ходит автобус.
      - Но это закон. Полагается, чтобы были наемные автобусы...
      Фургончик сделал резкий поворот, Брена бросило на подставленную руку Чжейго.
      Чжейго похлопала его по колену, он сложил руки и снова устроился на своем месте, усевшись поглубже, стараясь собрать осколки своего достоинства и самообладания, а над головой раскатился гром.
      Были места, где уровень техники не соответствовал правилам. Были места, представляющие собой экономические исключения.
      Но, черт побери, только не собственные владения айчжи! Табини не в состоянии оплатить автобус? Или же автобус, идущий из аэропорта до городка Майдинги, не обслуживает поместье Мальгури, которое расположено совсем рядом? Айчжи должен показывать пример строгого следования правилам охраны окружающей среды. Кабиу. Хороший прецедент. Правильное поведение. Приличия.