Подвалы Винегр-хауза

День 5 ноября и поныне проходит очень беспокойно для английских пожарных. Им приходится то и дело спешить на помощь слишком рьяным любителям фейерверков, чтобы спасти от огня соседние здания. Более трех с половиной веков ежегодно в «день Гая Фокса» повсеместно сжигают его чучело в память о спасении короля и парламента от опасного покушения. А между тем Гай Фокс вовсе не был ни вдохновителем, ни руководителем знаменитого «порохового заговора».

…В начале XVII в. в Энфилд-Чезе, расположенном на границе графств Эссекс и Хертфорд, стоял одинокий дом. Энфилд-Чез был в те времена далекой окраиной Лондона, а вернее — пригородным селением. 14 миль отделяли его от центра столицы — немалое расстояние, хотя город широко раскинулся в стороны за счет садов, парков, рощ и полян, окружавших дома.

Одиноко стоявший дом в Энфилд-Чезе мало чем выделялся среди сотен похожих на него строений. Быть может, только хозяева проявили особую склонность к уюту, который создается уединением от городской суеты. Поэтому, вероятно, и был огражден со всех сторон этот дом большим садом, а густая листва деревьев вместе с высоким забором прочно заслоняла его от нескромных взоров.

По обычаю, сохранившемуся в Англии вплоть до наших дней, многие дома имеют собственные имена, подобно тому как дают названия улицам или кораблям. Здание в Энфилд-Чезе именовалось Уайт-Уэбс. Оно лишь внешне походило на соседние постройки. В этом приземистом, наполовину каменном, наполовину деревянном здании было много укромных углов, многочисленных входов и выходов, скрытых дверей в стенах, раздвигавшихся полов, потайных комнат, подвалов, от которых вели подземные пути к протекавшей рядом небольшой речке…

Впрочем, немногие соседи и еще более редкие прохожие вряд ли задумывались над странностями планировки Уайт-Уэбса. Немало тайников было в лондонских зданиях, воздвигнутых в бурные годы войны Алой и Белой розы, когда власть много раз переходила из рук в руки, или в не менее опасное время (которое было если не на памяти многих еще здравствовавших тогда людей, то, во всяком случае, при жизни их отцов), когда по несколько раз менялась официальная религия Англии и при каждой перемене виселицы и отрубленные головы еретиков составляли постоянное «украшение» лондонских мостов и Тауэр-хилла. Словом, своя голова никому не бывает лишней, а лишний потайной ход не раз помогал ей оставаться на плечах.

У Уайт-Уэбса была достаточно солидная репутация, чтобы он не привлекал внимания шпионов Роберта Сесила. Как и весь Энфилд-Чез, дом лет за 30 до времени, о котором идет речь в нашем рассказе, принадлежал короне. Елизавета подарила его Роберту Гевику, придворному медику, а тот через некоторое время сдал здание внаем Роланду Уотсону, королевскому клерку. Вскоре появился новый претендент на аренду дома. Незадолго до раскрытия в 1601 г. «заговора Эссекса», когда этот всемогущий вельможа стремился завязать связи с католическими эмигрантами и недовольными католиками-дворянами в Англии, к Роберту Гевику явился посетитель. Это был довольно полный человек средних лет; по костюму его можно было принять за зажиточного деревенского арендатора. Посетитель с готовностью сообщил, что его зовут Миз и что он родом из графства Беркшир. У него есть сестра по фамилии Перкинс, женщина довольно состоятельная. Ей хотелось бы снять дом в спокойном месте, где она имела бы возможность жить вдали от городского шума и где ее могли легко навещать друзья из Лондона. Вероятно, условия, предложенные Мизом, были достаточно выгодными, так как королевский медик без колебаний сдал Уайт-Уэбс новой арендаторше. Она, правда, не спешила перебраться в снятое для нее здание. Вначале, видимо, было нужно переоборудовать дом, учитывая вкусы хозяйки. Этим и занялся ее дворецкий Роберт Скинер. Закончив работы, он отправился в Лондон, оставив в доме только что нанятого им слугу по фамилии Джонсон.

Судя по всему, миссис Перкинс была не просто религиозной женщиной, а исключительно усердной богомолкой. Одна из комнат в ее доме была превращена в часовню, да и в остальных повсюду можно было заметить книги религиозного содержания и все необходимое для отправления католической службы. Миссис Перкинс была католичкой, как, впрочем, и еще значительная часть англичан того времени. Ничего удивительного не было и в том, что все ее довольно многочисленные слуги, включая Скинера и его жену, также оказались католиками. Было естественно стремиться окружить себя единоверцами, тем более что отношение протестантов к людям, сохранявшим приверженность католицизму, было далеким от терпимости.

Миссис Перкинс оказалась молодой женщиной, любившей собирать в своем доме друзей и знакомых. Некоторые из них гостили у нее подолгу, другие часто приезжали и уезжали. Иногда происходил настоящий съезд гостей, которые жили по два-три дня. О том, что общество отнюдь не занималось коллективным постом, свидетельствовало внушительное количество дичи и красного вина, которое каждый раз перед таким приездом завозилось в Уайт-Уэбс. Пожалуй, Перкинс вела себя слишком вольно для незамужней женщины. Впрочем, имелись основания и думать, не была ли она замужем. В числе ее гостей был некий мистер Перкинс, который часто приезжал в Уайт-Уэбс как в собственный дом и оставался там порой на долгое время. К тому же вскоре в доме поселилась еще сестра госпожи Перкинс и, следовательно, мистера Миза, назвавшаяся женой лондонского купца Томаса Дженгинса. Ее муж — низкий, плотный человек с рыжей бородой — изредка навещал свою жену. Несколько неожиданным для слуг было то, что мистер Миз, вернувшийся после очередного, довольно длительного отсутствия, приказал теперь именовать себя мистером Фармером, а в разговоре один из гостей неосторожно назвал его отцом Валеем. Слуга Джеймс Джонсон — тот самый, которого нанял Скинер, — с изумлением узнал, что брат хозяйки — католический священник, да и сама она, как выяснилось вскоре, никакая не миссис Перкинс, а дочь католика лорда Уильяма Уокса, а «миссис Дженгинс» — его вторая дочь Елена, бывшая замужем за рыжебородым Варфоломеем Бруксби. Этот богатый сквайр уплачивал из своего кармана большую часть арендной платы за Уайт-Уэбс, следуемой королевскому медику.

Однако никто, кроме немногих посвященных в тайну, не мог предполагать, что Уайт-Уэбс стал центром очередного международного заговора контрреформации против ее противников, удар по которым она снова пыталась нанести на английской земле.

Благообразный мистер Миз (он же Фармер) был не кто иной, как сам глава английской провинции ордена иезуитов Гарнет. Иезуитами были и его слуга Джон — опытный заговорщик Ник Оуэн, и слуга «мистера Перкинса» священник Олдкорн. Гостили в доме также иезуиты, приезжавшие туда под различными личинами: Фишер, принимавший фамилии Перси и Ферфакс, Джерард, называвший себя то Стандишем, то Бруком, и, наконец, Гринвей, известный под именами Гринвелла и Тесмонда.

Заезжали в Уайт-Уэбс и другие лица, не носившие сутану. Это были большей частью католики — участники восстания, впавшие в немилость елизаветинского фаворита Эссекса. Они советовались с иезуитами о дальнейших планах действий. Подобные посетители вообще не называли своих имен — просто опытный дворецкий Скинер сразу провожал их к действительному хозяину дома мистеру Мизу.

Почему же это заговорщическое гнездо приобрело впоследствии кличку гарема, или сераля? Конечно, пребывание в уединенном доме отца Гарнета с двумя своими «духовными дочерьми» наводило потом на многие фривольные мысли. Их было особенно трудно избежать, так как Елена Бруксби даже родила сына, а Гарнет должен был сознаться, что сам крестил ребенка. Малыш родился лысым, и верховный судья Кок позднее бесцеремонно спрашивал, не было ли у мальчика тонзуры — выбритой макушки, свойственной католическим патерам.

Именно в Уайт-Уэбсе, вернее — среди частых гостей этого дома, и зародился «пороховой заговор». Его организаторами являлись несколько молодых католических дворян, раздраженных отказом Якова I отменить репрессивные законы против католиков. Душой заговора стал энергичный Роберт Кетсби, участник мятежа Эссекса. Этот бывший кутила и прожигатель жизни неожиданно (что было нередко в ту эпоху) превратился в фанатика, считавшего даже иезуитов недостаточно ревностными слугами господними. Впрочем, с главой английской провинции иезуитского ордена отцом Гарнетом у заговорщиков установились тесные связи. Один из участников заговора, Томас Винтер, вошел в контакт с правительством Испаиии и властями испанских Нидерландов (Фландрии). Видный заговорщик, значительно более старший, чем его друзья, — ему минуло 45 лет, — Томас Перси был двоюродным братом графа Нортумберлендского и вращался в придворной среде. Перси мог узнавать новости, которые имели первостепенное значение для его сообщников. И наконец, в заговоре участвовал Гай Фокс, который был, по существу, лишь простым исполнителем чужих планов. Этот английский католик, много лет проведший на испанской службе, для которого преданность вере заменила верность родине, был характерной фигурой для той эпохи.

Большинство своих тайн заговорщики унесли с собой в могилу. Не известно, кто первым предложил план, который решили осуществить Кетсби и его друзья, — взорвать здание Вестминстера, когда король будет открывать сессию парламента. Возможно, что идея была навеяна памятью о взрыве дома Кирк о'Филда в шотландской столице, во время которого погиб Дарнлей — отец Якова I. Впрочем, этот случай не был единственным — делались попытки взорвать государственные здания в Гааге, в Антверпене. Подобный же проект собирался осуществить Майкл Муди в царствование Елизаветы.

Заговорщики пытались извлечь уроки из прошлого. Они вскоре убедились, что им нельзя рассчитывать на поддержку Испании, которая теперь явно делала ставку на примирение с Яковом. К тому же над католической партией долгие годы тяготело подозрение, что она готова отдать английский престол Филиппу II или испанской инфанте. Теперь представлялась возможность сыграть на непопулярности короля-шотландца и привезенных им с собой фаворитов. После гибели Якова и наследника престола заговорщики предполагали захватить кого-либо из младших детей короля и, подняв восстание католиков, провозгласить регентство. В апреле 1604 г. пятеро заговорщиков, собравшись в доме Кетсби на Стренде, поклялись хранить тайну, не выдавать товарищей и не отступаться от своего намерения. После этого в соседней комнате они прослушали мессу, которую отслужил иезуит отец Джерард, специально приехавший для этого из Уайт-Уэбса. Патер утверждал впоследствии, что ничего не знал о том, что происходило за несколько минут до начала мессы. Подобную же позицию заняли сам отец Гарнет и все его коллеги. Позднее Гарнет уверял, что не мог ничего поделать, так как был связан тайной исповеди, во время которой ему только и стало известно о планах Кетсби и его друзей. Приступив к исполнению этих планов, Томас Перси снял в аренду Винегр-хауз — дом, примыкавший к той части Вестминстера, где размещалась палата лордов и где должно было состояться открытие парламентской сессии. Заговорщики начали рыть подкоп. Они предполагали, что попадут из Винегр-хауза в необитаемый подвал Вестминстера. Оказалось, что подвал сдали под торговый склад. С немалыми хлопотами Перси удалось договориться, чтобы ему уступили аренду этого помещения. Затем в подвал были перенесены доставленные ранее в Винегр-хауз мешки с порохом. Сверху сделали настил из угля, камней и битого стекла. Все было готово, но правительство неожиданно перенесло дату открытия парламентской сессии с 7 февраля на 3 октября 1605 г. В июле было объявлено, что сессия откроется еще позже — 5 ноября.

Заговорщики использовали это время для подготовки других своих действий — восстания в средних графствах и переброски из Фландрии эмигрантского полка, состоявшего из английских католиков. Кетсби и Перси получали право принимать в число заговорщиков новых людей. Это было необходимо и для пополнения финансовых ресурсов, так как приготовления потребовали много средств. Одним из последних уже 14 октября примкнул к заговору Френсис Трешам, кузен Кетсби и Томаса Винтера.

Через две недели после этого, 26 октября, когда до открытия парламента оставалось 10 дней, лорд Монтигл неожиданно отправился ужинать в свой замок Хокстон (полученный как приданое его женой Элизабет Трешам). Монтигл был участником мятежа Эссекса против Елизаветы в 1601 г., его заставили уплатить за это разорительный штраф в 5 тыс. ф. ст. Но через некоторое время он тайно сообщил правительству о намерении принять англиканство, после чего ему были возвращены имения и он стал членом палаты лордов. Монтигл пользовался доверием Роберта Сесила, о чем, конечно, Кетсби и его единомышленники не имели понятия. Это стало известным лишь через три с половиной века, после опубликования семейного архива Сесилей.

Во время ужина в Хокстоне, на котором присутствовал один из заговорщиков, Томас Уорд, паж принес хозяину замка только что полученное письмо. Тот сломал печать и передал Уорду бумагу с просьбой прочесть ее вслух.

В этом знаменитом письме, составленном очень туманно, Монтиглу советовали, если ему дорога жизнь, не присутствовать на заседании парламента, так как бог и люди решили покарать нечестивого «страшным ударом». Двусмысленное, но полное тревожных намеков письмо было прочитано Уордом в присутствии пажей и слуг. Монтигл немедля встал из-за стола и приказал седлать лошадей. В 10 часов вечера после бешеной скачки он на взмыленном скакуне подлетел к правительственному зданию — Уайтхоллу. Несмотря на поздний час, в нем находились сам Сесил и четыре лорда-католика — Нотингем, Нортгемптон, Вустер и Сеффолк, которые были введены в состав королевского Тайного совета. Лорды пришли на ужин к Сесилу, но, несмотря на довольно поздний час, еще не сели за стол. Поспешно вошедший в зал Монтигл передал Сесилу полученное загадочное послание. Присутствующие прочитали письмо и приняли решение сохранить все дело в глубокой тайне, ничего не предпринимая до возвращения короля, который охотился в Ройстоне и вскоре ожидался в столице. Монтигл не скрыл этого решения от Уорда, который был знаком с письмом. Уорд немедленно сообщил о случившемся Кетсби, но упрямый сквайр не считал еще дело проигранным. Фокс, спешно направленный в подвал, вернулся в Уайт-Уэбс, где его ждали руководители заговорщиков, и сообщил, что мина остается нетронутой.

1 ноября Кетсби встретился с Трешамом, которого подозревали, что он написал Монтиглу. Кетсби решил заколоть кинжалом предателя, но Трешам с негодованием отверг обвинение. Он уговаривал Кетсби отказаться от попытки осуществить план заговорщиков, тайна которых, вероятно, известна правительству. Кетсби не соглашался бежать и потребовал от Трешама дополнительных средств. Трешам дал сначала 100, потом через день еще 90 ф. ст. — все, что он мог собрать за такой короткий срок.

3 ноября Уорд через Винтера сообщил своим друзьям, что король, вернувшийся в Лондон, прочел письмо к Монтиглу и приказал лордам — членам Тайного совета хранить все в строгой тайне. Был отдан приказ немедля и незаметно обыскать подвалы под зданием палаты лордов. Выполняя этот приказ, лорд-камергер Сеффолк и Монтигл спустились в подвал, где встретили Фокса. Сеффолк спросил Фокса, кто он такой. Тот ответил, что он слуга мистера Перси, арендовавшего этот подвал. Лорд-камергер пошутил по поводу больших запасов угля к предстоящим рождественским праздникам и удалился вместе с сопровождавшими его лицами. Заговорщики, которым Фокс сообщил о посещении Сеффолка, вздохнули с облегчением — видимо, Яков и Сесил ничего не заподозрили.

Приближался решающий час. Фокс отправился в подвал, подготовил фитиль, который вел к мешкам с порохом, и поднялся наружу… Не успел он выйти, как к нему кинулись поджидавшие его в засаде люди во главе с мировым судьей Ниветом, посланным для нового осмотра подвала. Минуты было достаточно, чтобы пленник, которому связали руки, понял, что все пропало. На вопрос Нивета, что он здесь делает, Фокс не счел нужным скрывать. «Если бы вы меня схватили внутри, — ответил он, — я взорвал бы вас, себя и все здание». По приказанию Нивета подвал был подвергнут тщательному обыску. Бочки с порохом были открыты и обезврежены.

Заговорщики начали спешно покидать столицу еще до того, как узнали об аресте Фокса. Это делалось в соответствии с их планом, который предусматривал одновременное начало восстания в ряде графств на северо-востоке Англии. Однако известие о неудаче заговора лишило мужества католических помещиков, возглавляемых Э. Дигби, которые ранее дали обещание участвовать в вооруженном выступлении. Кетсби и его друзья решили бежать в горы Уэлса и поднять там восстание среди довольно многочисленного католического населения.

В доме одного из заговорщиков, Литлтона, в графстве Стаффордшир сделали короткий привал, Кетсби и несколько его спутников попытались просушить порох, который они подмочили, переплывая реку. При этом искра упала на блюдо, на котором лежал порох. Кетсби и другие стоявшие поблизости были отброшены в сторону с обожженными черными лицами. Мешок пороха силой взрыва был выброшен через пробоину в крыше. Большинство оставшихся невредимыми заговорщиков бежали, остальные вскоре были окружены отрядом, собранным шерифом графства. Кетсби и Перси были убиты в перестрелке вместе с другими заговорщиками. Раненный в руку Томас Винтер и еще несколько человек были взяты в плен. В течение последующих недель были схвачены в разных местах другие участники «порохового заговора».

…В средней Англии на высоком холме, с которого просматривались на много миль окрестные места, стоял замок Хиндлип-хауз. Он был создан со специальной целью служить убежищем для отца Гарнета и его христова воинства.

Весь замок представлял сплошную загадку. Каждая комната имела скрытые ниши, стены были полны тайников, потолки маскировали невидимые чердачные помещения. Даже печи были если не с двойным дном, то с двойным выходом: один — для дыма, другой — для иезуитов, когда им почему-либо требовалось исчезнуть, не оставляя следов. Камин в спальне хозяйки был соединен узкой трубой с одной из ниш, куда таким образом можно было, не вызывая подозрений, доставлять пищу и вино, которое обитатели тайников явно предпочитали воде. Иезуитский архитектор работал не по шаблону: каждый тайник имел свой секрет, и раскрытие одного из них мало облегчало поиски других. Тем не менее спрятать концы в воду не удалось. Из Лондона было предписано судье Генри Бромли произвести тщательный обыск в Хиндлип-хаузе. Бромли и его команда неожиданно нагрянули в замок. Находившиеся там Гарнет и трое его подчиненных едва успели скрыться в двух тайниках. Однако укрытия не были подготовлены к длительной осаде замка. Изголодавшиеся Гарнет и другие иезуиты вышли из убежища и сдались на милость победителя.

21 января 1605 г. собрался парламент. По предложению нижней палаты были приняты дополнительные ограничения для католиков, а 5 ноября — день раскрытия «порохового заговора» — объявлен навечно днем вознесения благодарственной молитвы. Захваченные живыми заговорщики сложили головы на эшафоте. В предсмертной речи Гарнет предостерег католиков против участия «в мятежных и изменнических предприятиях против короля». Таково было окончание «порохового заговора».

Но такой ли была его история, какой ее традиционно представляют, следуя официальной версии английского правительства? Впервые сомнение стали высказывать в прошлом веке католические историки, исходя, разумеется, из своих собственных мотивов. В литературе возник спор, не закончившийся и поныне. Он выявил, насколько всесильный Сесил был заинтересован в «пороховом заговоре», который дал желанный повод усилить репрессии против католиков. Вряд ли можно сомневаться, что Сесил заранее что-то знал о планах Кетсби и что его агенты-провокаторы действовали в рядах заговорщиков. Но это еще не доказывает, что весь «пороховой заговор» был сфабрикован министром (на чем особенно настаивают авторы-иезуиты, защищающие честь ордена). В истории заговора многое остается невыясненным. Куда девали заговорщики огромное количество земли, вырытой во время подкопа? Малоправдоподобно, чтобы они могли незаметно разбросать ее в крохотном садике около дома или (как считал известный английский историк С. Гардинер) выбросить в Темзу. Где заговорщики добыли такую массу пороха, производство которого было государственной монополией? Интересно, что, когда в связи с какими-то финансовыми расчетами решили проверить данные о расходе пороха, хранившегося в Тауэре, это было разрешено сделать лишь за период с 1578 по 1604 г. Расследование было прекращено как раз в год «порохового заговора», а впоследствии сведения за этот год и вовсе затерялись. В правительственной версии изложение обстоятельств ареста Фокса полно противоречий. Исследования архивных материалов показали, что судья Кок производил какие-то сложные подчистки и исправления в протоколах допросов, снятых под пыткой с арестованных заговорщиков.

Большая часть того, что мы знаем о заговоре, известна из исповеди Томаса Винтера.