Горбачев немножко капризничал по поводу текста заявления. Зло шутил: мол, Черняев недоправил мидовский вариант в смысле заискивания перед американцами. А потом сам усилил текст именно в этом плане, добавив, что мы подтверждаем нашу поддержку резолюции Совета Безопасности ООН. Сегодня текст заявления пойдет в эфир. Тут же Горбачев решил послать Примакова в Багдад. Мол, сильный шаг, это тебе не предложение Крючкова — опять пригласить сюда Азиза.

Порассуждали насчет перспектив событий. Я поделился анализом экспертов, которых собирал на днях у себя. Обобщенно это выглядело так: войне приходит конец. Хусейн сдастся, как только начнется сухопутное наступление в обход Кувейта. Будет выглядеть «почетно» — перед лицом превосходящих сил, а не капитуляция! Рассчитывает выглядеть героем в арабском мире. Мол, осмелился поднять руку на самого (?) Голиафа и даже долбанул ракетами по Израилю. Безответно! А самолеты он получит обратно из Ирана. Пленных гвардейцев отпустят из Кувейта домой, хотя и без оружия. И опять у него — армия, чтобы править дальше. Поскольку всему миру придется заниматься арабско-израильским конфликтом — от этого не уйдешь, — Хусейн может хвастать: сколько лет «манежили» проблему, а он сразу сдвинул ее с места, пойдя на жертвы ради «великого арабского дела» и «во славу ислама». Посмотрим, оправдается ли эта «концепция».

Решили заодно и о Варшавском Договоре. Утром, еще по телефону, я начал «отбивать» мнение Дзасохова и Политбюро, которые настаивали на проведении ПКК на высшем уровне — на том же уровне, «на каком создавали» (подспудная идея — уговорить участников « что-то» сохранить на будущее). Я яростно доказывал, что это иллюзия. ПКК с участием Горбачева — это похороны Варшавского Договора по первому разряду. Значит — срам, значит — подставлять себя лишний раз под всяких петрушенко и алкснисов — в прессе и Верховном Совете.

Бессмертных меня поддержал на совещании «группы». В результате быстро соорудили телеграмму главам стран Варшавского Договора. Язов, поворчав, согласился. Так что хоронить будем на уровне Минобороны и МИДа.

Ельцин создал Президентский совет. «Интеллектуальная мощь России», — с восторгом писала одна газета. Он сам во главе в качестве ярчайшего экспонента интеллектуальной мощи. Туда сбежались все замеченные в парламентских схватках. «Шуты гороховые», — как заметил академик Рыжов — член горбачевского Президентского совета, добавив, что такие «советы» при царях — это чтобы резать правду матку.

Политическое значение этой очередной инициативы — убрать Горбачева. Ну а потом уберут и эту жалкую трусливую публику, может быть, даже прикладами. И никто не пикнет. Это тебе не на Горбачева лаять! Разве что Старовойтова своими большими грудями встанет на защиту!!!

10 февраля

Вчера, когда сидели в Ореховой комнате по поводу Персидской войны и Варшавского Договора, Горбачев, как всегда, отвлекался на посторонние темы (многие из этого я уже дюжину раз слышал). Но одну вещь он сказал, которую стоит здесь пометить, — о вмешательстве армии в гражданские конфликты. Обращаясь к Язову, говорит: «Помнишь, когда в Риге ночная стрельба была между омоновцами и латышскими дружинниками? Тебе и мне из Риги, из их правительства телефоны оборвали: мол, смертоубийство, пошлите воинскую часть, остановите! Ни ты, ни я на это не пошли. А ведь это была провокация — втянуть солдат, потом все свалить на Центр, на Горбачева».

11 февраля

Был у меня Мэтлок. Принес тревожное письмо Горбачеву от Буша о нарушении нами договора по обычным вооружениям (после подписания его в Париже мы «перекрасили» три сухопутные дивизии в морскую пехоту с тысячью танков). Проблема возникла в декабре, еще в бытность Шеварднадзе министром. Он нервничал. Кстати, тут была одна из причин его ухода. Бессмертных привез из Вашингтона от Бейкера протест и при мне уверял Горбачева, что надо решать, никуда не деться. Явно, мол, объе…ловка с нашей стороны.

Также в декабре я писал Горбачеву записку на эту тему. Он послал ее на экспертизу Ахромееву и Моисееву. Они продолжают твердить: американцы отказались от переговоров по морским вооружениям и теперь какое им дело, сколько у нас чего там. От вопросов, зачем, например, тысяча танков у нас в Мурманске, уходили со свойственной генералам «элегантностью». И вот теперь вступил в дело сам Буш, квалифицируя это как удар по доверию и по надежности нашей подписи под договорами вообще.

Заодно, когда ко мне явился Мэтлок, я устроил ему бурную дискуссию по Прибалтике. Поднял проблему на уровень судеб европейского процесса и новой мировой политики. Он отбивался избитыми аргументами. Брей-твейт недавно мне прислал цитату из Тургенева, свидетельствующую о масштабности понимания им происходящего у нас1.

Письмо Буша я тут же переправил Горбачеву со своими аргументами. И поехал обедать. А он в это время собрал «заинтересованных лиц». Меня не нашли. С участием Бессмертных, Крючкова, Язова, Моисеева обсудили и удовлетворили американские требования. Обычная история: попробовать — может, «проскочит» с хамством. А потом обижаемся, что нам не верят и все время требуют проверок.

12 февраля

Сегодня я сочинял очень «сильное» (на «ты») письмо Горбачева Г. Колю. Подписал он его без единой поправки.

Была у Горбачева встреча с Дюма (французским мининдел). М. С. очень откровенно распространялся о нашей ситуации. Остро — против подозрений его в отступничестве от идеалов перестройки. Изложил свою версию событий в Литве и Латвии, из которой следует, что «все это» было спровоцировано Ландсбергисом и латышскими деятелями, чтобы вызвать кровь, замазать ею Центр и спасти себя от свержения — вслед за Прунскене. Почти не давал Дюма открыть рот. Тот подкидывал ехидные вопросики, но Горбачев их игнорировал.

Я переслал ее Горбачеву с пометкой: «Михаил Сергеевич! Посмотрите, какими категориями оценивает перестройку британский посол Брейтвейт».

Уважаемый Анатолий Сергеевич!

Недавно читал речь И. С. Тургенева от 1880 года в честь Пушкина. Напомнила она мне о том, что Вы сказали в ходе нашей последней встречи.

Прилагаю копию.

«Живое изменяется органически ростом. А Россия растет, не падает. Что подобное развитие как всякий рост — неизбежно сопряжено с болезнями, мучительными кризисами, с самыми злыми, на первый взгляд безвыходными противоречиями — доказывать, кажется, нечего; нас этому учит не только всеобщая история, но даже история каждой отдельной личности. Сама наука нам говорит о необходимых болезнях. Но смущаться этим, оплакивать прежнее, все-таки относительное спокойствие, стараться возвратиться к нему — и возвращать к нему других, хотя бы насильно могут только отжившие или близорукие люди. В эпохи народной жизни, носящие названия переходных, дело мыслящего человека, истинного гражданина своей родины — идти вперед, несмотря на трудность и часто грязь пути, но идти, не теряя ни на миг из виду тех основных идеалов, на которых построен весь быт общества, которого он состоит живым членом».

Дюма ушел, а мы с Бессмертных остались. И он вдруг объявил нам, что назначает послом в Соединенные Штаты Комплектова. Я нагло задал Александру Александровичу вопрос: «Это ваше предложение?» Он отрицательно мотнул головой. А М. С. перебил: «Мое предложение». Я пояснил, что это одномерный человек, чиновник без масштаба. Не такой нужен сейчас в США. Но Горбачева, если что он решил, не переиначишь. Интересно, кто ему эту идею подкинул?

Кстати, цитату из Тургенева, которую мне прислал посол Великобритании, Горбачев прочитал «в своем кругу» и задал вопрос: чье это? Бессмертных, Зайков, Язов, Моисеев долго гадали и все сочли, что это кто-то из нынешних перестроечных авторов. А цитате 110 лет.

15 февраля

Вчера у Горбачева был мининдел Кувейта. В его имени очень много «Сабах». Хитрейший араб. М. С. умеет простецки сделать важный международный ход, например, фразой: «Надеюсь, что в ближайшее время Кувейт опять станет процветающим государством…»

Сегодня был у него мининдел Ирана Велаяти — интеллигентный, замкнутый перс. Почти всю дорогу молчал. Только под конец задал два «уточняющих» вопроса. Записывал каждое слово. Горбачев и тут покорил доверием, поделившись опасением, что американцы по-своему распорядятся в регионе, если военной силой сокрушат Хусейна и если вовремя не включить политический фактор. И, конечно, нашел в собеседнике «антиамериканское взаимопонимание». А вчера с арабом убежденно и безальтернативно говорил о нерушимости единства с США против агрессии, о верности СССР резолюциям Совета Безопасности ООН и т. п.

В «Нью-Йорк тайме» — статья в худшей манере прошлых лет о Горбачеве: диктатор, лжец, ведет двойную игру в Персидском заливе, провел американцев с разоружением и т. п.

Скандал с заявлением Павлова в «Труде» о том, что западный финансовый капитал готовил заговор, чтобы сокрушить Горбачева наплывом в нашу страну 50-100-руб-левых купюр. Ляп?! А может быть, специальный ход?

Разговаривая с Мэтлоком, я отмежевался от Павлова: у меня, мол, как помощника президента, нет данных, подтверждающих то, что сказал премьер.

Вместе с Шахназаровым мы сделали Горбачеву представление на этот счет, потребовали, чтобы он дал оценку этому заявлению. М. С. отмалчивается. А Бессмертных в таких делах, увы, не Шеварднадзе.

18 февраля

Запутался я в тенетах службы. В субботу в Москве появилась тройка из Европейского Сообщества — министры Демикелис (итальянец), Поос (голландец), Ван ден Брук (люксембуржец). Приехали читать нотации Горбачеву о демократии и о Парижской хартии. Но «напоролись» на контратаку: как вам не стыдно было поверить, что Горбачев изменил перестройке?! Министры смешались, мямлили банальности. Однако в Европе продолжается кампания разоблачения Горбачева. Слышать не хотят ни о каких его аргументах, для них бесспорно, что была попытка «привести в порядок» литовцев и латышей силой.

Сегодня был Азиз (мининдел Ирака). Горбачев провел операцию мастерски. Изложил свой план ухода Ирака из Кувейта. Азиз на этот раз уже «не пищал». Горбачев давал понять, что Бушу очень не хочется умиротворять Хусейна, он хочет его «шмякнуть» намертво (тут и мораль, и интерес).

Горбачев пытается обыграть Буша на гуманизме, который ему, по американским меркам, ничего не стоит. Посмотрим, согласится ли Хусейн на его план?

Но как бы американцы не ударили именно в эти дни, чтобы сорвать этот план. Примаков свое вроде сделал, но и Шеварднадзе в свое время поступил правильно, присоединившись к резолюции СБ ООН и подтвердив фактически наше согласие на военную акцию, если другие меры не сработают.

Послал сегодня информацию Бушу, Колю, Миттерану, Андреотти и др. по итогам встречи с Азизом. Писать ее М. С. поручил Бессмертных и Примакову, а пришлось мне.

А между тем интеллигентская пресса продолжает твердить, что после ухода Яковлева, Шеварднадзе, Бака-тина, Петракова, Шаталина вокруг Горбачева «никого не осталось». Все, увы, построено на мифологии, на пошлой журналистской символике. А я хочу и уйду как «серая тень». Впрочем, душа так постарела, что все это уже не волнует, все — тщета, кроме женской красоты и великих книг. У Розанова прочитал на днях: «Красота телесная есть страшная и могущественная и не только физическая, но и духовная вещь».

В субботу получил сразу целую стопку книг по философии: Франк, Лосев, Флоренский, Юркевич, Ткачев, Розанов. Глотаю из каждой по нескольку страниц без всякой системы. И поражаюсь: с одной стороны, вроде никогда не был чужд этих мыслей (со школы еще, с детства), а с другой — какого богатства была лишена наша интеллигенция! А сейчас она, не вникнув в суть этого наследия, цитатки выбирает из этих великих книг для дешевой публицистики. Всерьез-то их изучают единицы. Вот пример: несколько лет общественность вопила и требовала издать полностью Ключевского, Соловьева, Карамзина, других наших знаменитых историков. Издали, некоторых даже неоднократно, но покажите мне хоть одного человека (разумеется, не специалиста-историка), который прочел бы хоть пару томов из этих собраний сочинений!

19 февраля

Сегодня Ельцин 40 минут говорил в открытом эфире. До этого целый месяц создавался ажиотаж, будто ему, главе России, не предоставляют канал центрального телевидения. Таким образом страна была поставлена в стойку: он, спаситель России, скажет о ценах, о референдуме, об армии, обо всем самом-самом. В своем косноязычном стиле, грубо и неловко он это и проделал. Но по референдуму обещал сказать позже, в самый канун. А потом зачитал, видимо, самое главное, ради чего рвался на телеэкран, — текст, заготовленный, очевидно, представителями «интеллектуальной мощи России»: Горбачев обманывает всех, его политика антинародная, на нем кровь межнациональных конфликтов, он развалил страну, виноват в обнищании народа, ничего не выполнил, что обещал. И поэтому он, Ельцин, требует отставки Горбачева.

Итак, перчатка брошена с самой большой вышки. Он и раньше нечто подобное говорил не раз — в интервью иностранным газетам, даже по радио и сообщал всяким листкам, где печатаются «поденщики» левой прессы. Теперь это сказано «на государственном уровне» — от имени России.

Вчера перед встречей с Азизом М. С. разговорился со мной и Игнатенко о Ельцине. Смысл таков: песенка Ельцина спета — у него ничего не получается, от него уже ждут дел. Он мечется. Но даже люди из его ближайшего окружения «вытирают об него ноги», кроют его матом, а в парламенте заявили, что не станут при нем стадом баранов и т. п. Кто-то принес ему все это. Должно быть, Крючков.

Словом, М. С., получается, списал Ельцина как опасность.

Но сначала его подкосит не Ельцин, а Павлов. Только что слышал его ответы и полемику в Верховном Совете по ценам. Он умен и профессионален. Перед ним всякие парламентарии — щенки, он их презирает и с ходу бьет любой их аргумент. Он циник и в отличие от Рыжкова не держится за место. Ему наплевать, что они — и вообще вся «эта общественность» — о нем думают: он будет делать так, как считает правильным.

Из ответов на информацию об Азизе, направленную Бушу, Миттерану, Колю и т. д., следует, что план Горбачева Буша не устраивает — он мешает «шмякнуть» Хусейна.

20 февраля

Сегодня дважды Горбачев собирал свой «тайный совет» (Яковлев, Бакатин, Медведев, Ревенко, Примаков, Шахназаров, Игнатенко, Болдин и я). Обсуждали Ельцина, советовали самому Горбачеву не впутываться. Судя по всему, он и сам не хотел этого. Оценки? В общем сходились на том, что Ельцин выбрал момент, когда народ на пределе из-за цен, чтобы свалить Горбачева.

Верховный Совет Союза весь день обсуждал речь Ельцина (более важного дела у него нет). Вынесли осуждающую резолюцию. На «тайном совете» рядили на тему о том, что Верховный Совет России должен спросить с Ельцина — от чьего имени он говорил, и потребовать созыва съезда. Тут был намек на возможный импичмент. Словом, опять возня из-за того, что наша демократия выплеснула на поверхность всякое дерьмо… И посредственность опять правит бал.

Интеллигенция, «демонстрируя» против Горбачева, потихоньку выходит из партии. Слышал, будто и писатель Бакланов уже ушел.

22 февраля

Горбачев звонил в Вашингтон сегодня в 19.30. У телефона Бейкер. Приветствуют друг друга. Бейкер что-то долго говорит. Минут через 5-7, судя по всему, появляется Буш, подключается к разговору. Горбачев сообщает ему, что он был на мероприятии по случаю годовщины Советской Армии. 6 тысяч человек присутствовало. Поэтому раньше не мог соединиться. Говорит, что Джим (т. е. Бейкер) изложил ему позицию, которую в данный момент администрация США занимает: что делать с Хусейном. У меня, мол, возникает вопрос: мы вот тут целые сутки обсуждали с представителями Ирака возможные выходы из ситуации, но они, эти наши идеи, неприемлемы для Соединенных Штатов? Правильно ли он понял Джима? Перечисляет пункты того плана, которые он навязывал Азизу еще ранее и о чем было сообщено в Вашингтон. Бейкер именно на этот план Горбачева и реагировал.

1. Немедленное заявление Хусейна о полном безусловном выводе войск из Кувейта.

2. Вывод начинается на следующий день после прекращения огня.

3. Вывод происходит в строго фиксированные сроки.

4. После вывода 2/3 войск снимаются экономические санкции с Ирака.

5. После окончательного вывода практически исчезают причины применения резолюций СБ ООН, и они утрачивают силу.

6. Вывод войск контролируют наблюдатели, назначенные СБ ООН.

Самый трудный вопрос — срок вывода. Вы помните, говорит Горбачев, что названные Азизом шесть недель я категорически отверг.

И вот теперь, продолжает Горбачев, я услышал от Бейкера, что все это неприемлемо. Возникает основной вопрос: чему мы отдаем предпочтение — политическому методу или военной акции, т. е. наступлению на суше? Я видел свою роль в том, чтобы, сотрудничая с вами, уберечь население и солдат от страшных жертв и при этом достичь стратегических целей — ликвидации конфликта. Если у вас такое же понимание, то мы должны найти решение, которое было бы жестким, но выполнимым. Ставить здесь ультиматум — значит открывать дорогу для военного решения. Если же для вас вообще неприемлем политический путь, тогда другой разговор.

Я же думаю, что на базе того, что нам тут в Москве удалось добиться с Азизом, и с учетом ваших предложений можно было бы созвать Совет Безопасности, каким-то образом интегрировать оба проекта (ваш и мой) и найти все-таки выход политический. Сделать это срочно, буквально на днях.

Самое главное — хочу сейчас особо подчеркнуть, — что с самого начала этого конфликта до последнего момента мы были вместе. И использовали все мыслимое и немыслимое, включая первую фазу военных действий, чтобы заставить Хусейна пойти на попятную, подчиниться резолюции Совета Безопасности. И мы этого добились. Это уже урок для всех. Это новая реальность, с которой вынуждены будут считаться все потенциальные агрессоры.

Таким образом мы получили возможность спасти ситуацию на рубеже перехода ее в самую тяжелую фазу, связанную с сухопутной войной. Мне кажется — это уже большая победа. И мир, и народ Соединенных Штатов, думаю, по достоинству оценят действия своего президента. А учитывая, что мы сотрудничали во время кризиса не только между собой, но и с другими главными партнерами, это означает еще и общее достижение. Все увидят: оба президента, оставаясь непоколебимыми в достижении цели, не забывали, что самая высшая ценность — это человеческая жизнь, судьба людей. Думаю, можно рассчитывать, что нас на 80-90 % одобрит все мировое сообщество.

Сейчас, повторяю, есть все основания, чтобы не утратить шанс политического решения: давайте не поддаваться нажиму, не будем нервничать. Давление имеет место и у нас здесь, и у вас, и во всем мире. Ответственность наша с вами очень высока, Джордж. И если мы сейчас повернем так, чтобы избежать продолжения бойни в самом худшем ее варианте, это будет крупнейшее достижение на многие годы вперед. Вот мои аргументы. Прошу прощения за эмоции и за «высокий штиль».

С той стороны провода пошли уточнения насчет Ази-за и его возможностей убедить Хусейна окончательно отступить. Буш, судя по всему, бурно доказывал Горбачеву, что этого не произойдет. Попытки М. С. его прерывать не имели успеха. М. С., послушав 2-3 минуты, то и дело произносил: «Джордж! Джордж! Джордж!» Но тот не унимался.

— Я все понял, — сказал Горбачев, когда тот наконец умолк. — Мы с вами не расходимся в характеристике Хусейна, его судьба предрешена. И я вовсе не стараюсь его как-то обелить или оправдать, сохранить ему имидж и т. п. Но мы и вы вынуждены иметь дело именно с ним, поскольку это реально действующее лицо, противостоящее нам. Речь сейчас идет вовсе не о личности Хусейна и не о методах его действий. Речь идет о том, чтобы воспользоваться достигнутым в обуздании его агрессии — тем огромным вкладом, который в это дело внесли именно Соединенные Штаты, американский президент, — и перевести решение проблем в сугубо политическое русло, избежать еще большей беды, трагедии для огромной массы населения. Это центральный вопрос. На это замыкаются наши заботы о престиже наших государств и нас самих, Джордж.

Я передам через Азиза ваше требование к Хусейну. Но повторяю мое итоговое предложение, давайте, может, предрешим его сейчас, а именно: мы выступаем с совместной инициативой по созыву Совета Безопасности и начинаем безотлагательно рассматривать весь пакет требований к Хусейну. Надо выжать из Хусейна все, что только можно, чтобы заставить его выполнить наши требования.

Помните, Джордж: для нас приоритетом является сотрудничество с Соединенными Штатами в рамках нашей собственной ответственности и перед своим народом, и перед мировым сообществом, которая сейчас состоит в том, чтобы выйти из этого конфликта, достичь цели, избежав большой беды.

Буш опять возражает. Горбачев ему говорит, что ждем нового ответа из Багдада (после ночного разговора с Азизом), поэтому принципиально важно сейчас сказать себе: берем ли мы курс на политическое или на военное решение.

Не думаю, чтобы Буш «не переживал» по поводу того, что морочит голову «своему другу Майклу», ведь он с некоторых пор вел с ним «честную игру». Но инстинкты «старого мышления», хорошо «натасканные» в годы «холодной войны», были еще слишком сильны. А после «ухода Горбачева» они опять стали определяющими и господствующими.

25 февраля

23 февраля , в субботу, Горбачев (и мы с ним) в течение целого дня обзванивали Буша, Мейджора, Андреот-ти, Мубарака, Асада, Миттерана, Коля, Кайфу, Рафсанд-жани… Он пытался их убедить, что Хусейн уйдет из Кувейта, деваться, мол, ему некуда.

И никто Горбачеву, включая тех, с кем он на «ты», не сказал прямо: не суетись, Миша! Давно, еще две недели тому назад, все решено. Никто не хочет, вернее, Буш не хочет, чтобы Хусейн ушел, а мы, мол, не можем противиться. Надо, чтобы он остался, чтобы устроить ему современный «Сталинград». Морочили Горбачеву голову. Он временами это чувствовал, но продолжал верить, будто сработают критерии нового мышления, что доверие что-то значит. Не тут-то было! Срабатывала логика традиционной политики: где сила, богатство, где интерес, там и «право». А моральное прикрытие легко найти, против Хусейна особенно.

В его телефонных разговорах — лебединая песня новой политики, устремленная к «новому мировому порядку». Он оказался, как и следовало ожидать, идеалистом-мечтателем. Поверил в то, что человеческое станет основой мировой политики. И мы — при нем — тоже верили, хотя временами и сомневались.

Словом, Горбачев выдержал испытание Хусейном. Запад не выдержал. Нам Аллах и христианский Господь Бог запишет это. Но и только.

Обречены дружить с Америкой, что бы она ни делала: иначе опять изоляция и все кувырком. Погорят и остатки перестройки. Впрочем, он мне сказал сегодня, когда я ему не посоветовал отвечать на последнее послание Хусейна: «Ты прав. Что уж теперь! Новая эпоха. Она и у нас внутри уже постперестроечная. Все революции кончаются неудачей, хотя и изменяют страну, а некоторые — целый мир».

Уже ближе к ночи затащили М. С. в кабинет к Яковлеву. Были там еще Примаков, Бакатин и Игнатенко. Разговор шел высокий, но в стилистике: «ты меня уважаешь — я тебя уважаю». Много Горбачев сказал умного, но я не запомнил, ибо был пьян, хотя держался. Он впервые обнял меня «как фронтовика» (а не только Яковлева, как всегда и везде до этого). Был предлог: День Советской Армии.

Утром я уже писал опять «персидские мотивы». Правда, на работу не поехал, вызывал фельдов на дом.

В субботу (еще до звонков по разным столицам) сидели мы у Горбачева с Яковлевым. Он вдруг стал прямо при нас подписывать распоряжение о назначении советников президента. Яковлев ему говорит: «Хоть бы старшим назвали меня». Я подсуетился, предложил назвать Яковлева «представителем президента по особым поручениям».

— Что это за должность? При ком представитель? — возразил Горбачев.

— Но нельзя же Александра Николаевича опускать до уровня…

— Да брось ты, Толя, важно, что мы остаемся вместе. Вот главное.

— Да, но это главное знаете вы, я, может, еще кое-кто, а в обществе судят по должности…

Моя настойчивость не сработала. Он не хочет отождествлять себя с Яковлевым официально, знает, что Политбюро будет нудить, а Верховный Совет — Горбачев в этом уверен — не пропустит.

Потом стали подбирать других, «просто советников». Горбачев назвал, помимо Загладина и Ахромеева, Медведева, Осипьяна, Абалкина, Аганбегяна. Стали искать среди писателей. Горбачев говорит: «Я бы Бакланова взял, но он, говорят, на днях из партии вышел». Я предложил Шатрова. Поговорили о нем. Горбачев его вписал. Предложил я еще Игоря Дедкова из «Коммуниста», тоже вписал. Прошли еще в советники Мартынов, Ядов, Журкин — директора академических институтов. И еще, кажется, Беликов. А Брутенца, которого он мне давно обещал взять, не включил: оказывается, Медведев еще неделю назад подставил Карену ножку.

26 февраля

Горбачев уехал в Белоруссию, а я решил сделать себе отгул. Правда, утром съездил на работу. Оказалось, Хусейн прислал Горбачеву «SOS!». Клянется, что уйдет из Кувейта. Уже не называет Кувейт девятнадцатой провинцией Ирака, просит потребовать в Совете Безопасности ООН, чтобы остановили наступление. Сообщает, что город Эль-Кувейт он сегодня к вечеру оставит: объявил об этом уже по радио.

Бессмертных звонил Бейкеру. Но что уж теперь. А ведь Азиз требовал от Горбачева три месяца на вывод войск, потом шесть недель, потом еще сколько-то. М. С. соглашался на 21 день, а Буш давал одну неделю, а спустя три дня ударил сухопутными войсками. Сейчас американцы делают вид, что «ничего не происходит», и, что бы там Хусейн ни заявлял, продолжают наступать. Вот так! Сила доказала, что именно она еще делает реальную политику.

Немного походил по грязным улицам. Москва являет собой ужасающее зрелище: помойки, сугробы, огромные лужи, очереди у каждого магазина. Скоро, наверное, и молоко исчезнет совсем: молокозаводы не имеют сырья — импортного порошка (за валюту), а у наших коров нет кормов.

Звонил Бурлацкий. По нему долбанула «Правда» за «круглый стол» с Алексеевым и Шаталиным: они хотят создать социал-демократическую партию внутри КПСС… Подумал я: чего людям неймется? Неужели не видят при фантастической поляризации небывалую ато-мизацию общества?.. Люди думают о том, как выжить. И никакая партия уже теперь ничего не сможет ни предложить, ни сделать, разве что возбудить склоки на поверхности.

Между прочим, Примаков быстренько пишет брошюру «Война, которой могло не быть». «Правда» ее начинает главами печатать.

Вчера звонит он мне по телефону:

— Можно зачитать тебе одну страницу?

— Можно.

— …Сначала тут о том, что был создан кризисный комитет во главе с Горбачевым и в качестве заместителя — Бессмертных. Вошли в него такие-то (перечисляет), в том числе помощник президента Черняев… Далее зачитывает: «Этот человек постоянно в тени. Видимо, считает, что к этому обязывает его должность. Но в действительности он играет огромную роль в международной политике. И очень важная фигура в ее разработке и проведении».

— Женя, прошу тебя, вычеркни это место: Горбачеву это очень не понравится. Он с Шеварднадзе-то разошелся на том же, ибо увидел с его стороны такие же претензии, как со стороны Яковлева, который почти в открытую заявил, что Горбачев лишь озвучивает подготовленные им тексты или исполняет советы, которые он ему дает. Это не так, Женя! По существу не так. Не говоря уже о том, что, конечно, обидно Горбачеву слышать подобное.

Примаков шумел, что не вычеркнет. Я стал его умолять: «Во имя нашей дружбы!» Он выругался: «И зачем я только тебе позвонил!» Обещал все-таки учесть.

2 марта 1991 года , 60-летие Горбачева

Накануне женщины — две Тамары и Ольга — потребовали: пишите адрес от нас, от тех, кто здесь, помимо всяких официальных… Я все откладывал, некогда. Вдруг позвонил Шахназаров: «Я тут накатал, посмотри». Посмотрел: казенщина. И продиктовал с ходу Тамаре свой текст. А она случайно напала в книге Карнеги на цитату из Линкольна. Включил. Отпечатала.

Яковлев позвонил, пригласил подписать их адрес. В основном там — бывшие члены Президентского совета. Мы с Шахназаровым поколебались, но подписали и их бумагу. А наутро, 2-го, надо было улучить момент, чтобы «предстать» перед именинником в промежутке между официальными поздравлениями. Это удалось, когда он забежал к себе в ЦК после приветствий в Политбюро. И получилось очень мило. Его растрогало наше послание. Всех девиц он расцеловал, что-то каждой сказал и ринулся в Кремль на продолжение.

Там в «телевизионной комнате» сосредоточились высшие чины: министры и прочие. Лукьянов держал речь. Помощники и бывшие члены Президентского совета — Яковлев, Бакатин, Примаков, Медведев, Ревенко — и еще кто-то сочли неудобным туда лезть. Потом он в веселом раположении духа пришел к нам. Говорит: «Кто будет произносить первую речь?» Выдвинулся Александр Николаевич, открыл папку и начал читать тот текст, под которым и мы с Шахназаровым «через силу» подписались. После первого абзаца М. С. отобрал папку, захлопнул, положил ее на стол и, обращаясь к оратору, сказал: «Говори так». Яковлев стал говорить «от себя». Устно у него всегда хуже получается, чем в его витиеватых текстовочках.

М. С. всех пообнимал, повел туда же, где до этого встречался с высшими чинами. Там — стол с бокалами и бутербродами. Выпили. Пошел разговор. Он много и хорошо говорил. Ясно, складно, глубоко, как это бывает, когда он в ударе и когда перед ним понимающие и принимающие его (так часто с иностранцами бывает) люди. Жаль, невозможно было делать пометки.

Вдруг он мне: «Анатолий, а где это твое приветствие?»

— Да там, у вас осталось.

— Давай его сюда.

Я вышел, сказал, чтобы «фельды» молнией привезли из его цековского кабинета текст. Через десять минут он был вручен Горбачеву.

Он сам стал его читать с явным удовольствием. У него не оказалось в кармане очков, я предложил свои. Смеется: даже через одни очки с Черняевым Горбачев на проблему смотрит.