Хуги прижался к ней, греясь ее теплом. За три месяца дикой жизни его тело привыкло к прохладе ночей, дождю и ветру, иногда резкому и пронзительному в ущельях, но сейчас в горах становилось все холоднее и холоднее. Сухая теплая осень заметно остывала. Розовая Медведица реже возвращалась в пещеру и чаще охотилась ночами. Ранее привычная смена дня и ночи теперь для Хуги все меньше имела значения. Зрение его обострялось. В темноте он мог уже точно различать предметы, а слухом ловить малейшие шорохи. И не столько медведица, под защитой которой он находился, учила выносливости, сколько сама природа. Она постепенно, но верно приспосабливала его к новому образу жизни.
      Не издавая ни малейшего звука, они пролежали у водопоя остаток ночи. Высокая альпийская трава скрывала их с головой. Предутреннее небо быстро очистилось от туманной дымки, и вскоре восток заполыхал багрянцем. Мелодично позванивал ручей, окутываясь паром. Вот-вот должны были появиться те, кого с таким терпением и упрямством поджидали Розовая Медведица и Хуги.
      Внезапно по телу медведицы пробежала волна легкой дрожи, а короткие круглые уши насторожились. Она заметно подобралась, съежилась и замерла. Ее волнение сразу же передалось и дремлющему Хуги. Он стряхнул с себя сон и тоже сжался в комочек, затаясь в напряженном ожидании.
      Спустя минуту по ту сторону ключа, в зарослях арчи, хрупнула веточка, и опять надолго установилась тишина, которую только где-то далеко-далеко пытался разбудить кеклик.
      Хуги смелее потянул в себя воздух и сразу почувствовал запах теплого свежего помета горной косули. Сомнения не осталось: животные шли к водопою.
      И вдруг сквозь стебли и листья трав Хуги заметил неожиданно выросшее будто из-под земли стройное, красивое животное. Оно было ржаво-рыжим, на тонких ногах, с двумя изящными ветвистыми рожками. Уши стояли торчком, длинные и чуткие, не знающие покоя.
      Рогатый зверь долго стоял, внюхиваясь и поводя ушами, но ни Розовая Медведица, ни Хуги не выдали себя ни малейшим движением, ни малейшим вздохом.
      Прошло еще некоторое время, и тогда застывший, как изваяние, рогатый зверь легонько ударил копытом и смело пошел к воде. Из арчовых зарослей мгновенно выскочили три безрогих косули с белыми зеркальцами и четыре пятнистых детеныша. Все они склонились к ручью, чуть-чуть расставив длинные худые ноги, и стали пить.
      Вот тут-то медведица, подобно вихрю, и взвилась в огромном прыжке. Бросок был настолько стремителен и точен, что самец успел только встать на дыбы, но уже в следующую секунду Розовая Медведица сидела на нем...
      Насытившись, они долго отдыхали, пригреваемые солнцем. А затем, припав к ручью, пили воду и даже купались. Вода была холодной, снеговой, но оба чувствовали себя прекрасно. Потом снова дремали, раскинувшись под жарким отвесным солнцем.
      Так прожили они в родных местах до легких заморозков. Розовая Медведица, то ли чувствуя необходимость уйти через перевалы на юг, где в прошлом году она встретила Полосатого Когтя и где круглый год нет снега и много пищи, то ли понимая своим звериным умом, что ее прожорливый приемыш, на котором не растет шерсть, не выдержит ни спячки, ни суровой зимы, решила снова податься на южные отроги Джунгарского Алатау, где бурно и широки течет голубая река Или.
      5
      Переход не был особенно утомительным для маленького Хуги. Они шли на юг медленно, постоянно останавливаясь и кормясь. Главный Джунгарский перевал одолели при тихой солнечной погоде и затем день за днем уходили все дальше и дальше на юг. Осень с ее дождями и ветром осталась позади, но путь их не прекращался.
      Всю зиму до весны они прожили в южных отрогах Тянь-Шаня, изобилующих горными озерами, доходили почти до Турфанской впадины, дно которой намного было ниже уровня моря. Здесь лакомились диким высохшим виноградом, добывали сусликов, а в реке Или на мелких разводьях ловили рыбу.
      Хуги заметно повзрослел, голова его обросла длинными волосами, он уже легко переносил длительные переходы и не боялся заморозков. В мае ему исполнилось три года, но ростом и телом он напоминал четырех- или даже пятилетнего. Руки вытянулись и окрепли. В них появилась сила. Он мог выворачивать из земли камни, когда случалось вместе с Розовой Медведицей разрывать сурчиные норы. Тело, шоколадно-темное, было сплошь покрыто ссадинами и рубцами. Кожа огрубела, стала плотнее и толще и не чувствовала боли. Если бы его увидели люди, они непременно сказали бы, что это детеныш дикого горного человека, обитающего в недоступных местах. Слухи о снежном человеке давно уже ходили меж кочевниками Памира и Тянь-Шаня.
      За зиму Хуги познакомился со многими обитателями южного Алатау. Он видел снежных барсов и понял, что такое запах страха, видел точно таких же зверей, как его Розовая Медведица, и испытал при виде их запах тревоги и беспокойства. Наблюдал из-за укрытия стадные переходы диких свиней под охраной злобных и опасных вепрей. Встречался с рысью, вспугнутой и обращенной в бегство медведицей, видел пятнистых и хищных кошек, обитающих у рек и ключей, поросших тугаем и тальником. Нос к носу сталкивался с серыми и красными волками и сам пугал их криком, похожим на рев медвежонка. Многие боялись и убегали, но чаще он сам, читая по слогам книгу звериной жизни, искал защиты у Розовой Медведицы.
      За это время она так сжилась с ним, так его полюбила, что готова была за его жизнь сцепиться с кем угодно. Не было для нее роднее существа, чем Хуги. Теперь они понимали друг друга не только при помощи жестов, но и звуков. А звуков было много, и все были разнообразны.
      Как-то наткнулись в верховьях Или на вырубку леса, и запахло человеком. Хуги, лежа за сваленным бурей деревом, долго нюхал наплывающий издали дымок костра. В нем зашевелились какие-то смутные чувства, взбудораженные этим дымком, и в памяти оживало нечто забытое. И медведица, словно опасаясь, что он уйдет на этот дымок, ревниво и угрожающе зарычала. Хуги послушно поднялся и пошел следом за нею.
      Стояла весна. С гор веяло теплым ветром, и Розовую Медведицу снова потянуло на север. Путь через хребты и перевалы всегда был тяжел и иногда сопровождался длительной вынужденной голодовкой. Но, преодолев его однажды с Хуги, медведица теперь не боялась. Если мальчик уставал, то цеплялся за ее мохнатый бок, или они просто отдыхали, довольствуясь неприхотливым подножным кормом.
      Но как-то раз, измученный, два дня уже ничего не евший, Хуги лег среди голых камней и не захотел вставать. Розовая Медведица знала, что эта полоса гольцов совершенно пустынна и на ней не найти ни растительной, ни животной пищи. И она торопилась преодолеть эту полосу. Хуги же обессилел настолько, что не мог идти. Он только молча смотрел на Розовую Медведицу, как бы говоря, что у него нет сил. Она попробовала поднять его носом, как делала не раз, но Хуги отмахивался от нее и утомленно ворчал. Она посидела возле, поскулила, а потом встала, тревожно понюхала влажный, сырой ветер, ничего не сулящий, кроме снега, и решительно пошла прочь. Хуги проводил ее безучастным взглядом. Вот она последний раз показалась среди черных мокрых камней, нагроможденных в хаотическом беспорядке, и скрылась.
      Звериная школа жизни сурова. Как только ты встал на ноги, как только научился самостоятельно добывать пищу и прятаться от врагов, ты уже не вправе рассчитывать на помощь близких тебе сородичей, ибо их долг перед тобой выполнен до конца и ты уже становишься в тягость тем, кто тебя породил и преподал тебе самые первые и необходимые для продления жизни уроки мудрости.
      Перед опасностью равны все. И Хуги, должно быть, понимал это. Он положил голову на вытянутые руки, плотнее вжался в холодные камни и, чувствуя себя обреченным, молча заплакал. Лицо было спокойным и ничего не выражающим, но из глаз катились крупные слезы. Втягивая ноздрями воздух, он тоже, как медведица, чуял опасность. Она кралась к нему из черной пасти каменного ущелья...
      Он был слабее и меньше, когда проходили они с Розовой Медведицей это голое каменное безмолвие. Но перед тем как одолеть его, медведица добыла в низине двух жирных сурков, и Хуги ел до отвала. Поэтому суточный переход по гольцам выдержал даже с некоторым запасом сил. К тому же шли медленно, без особого напряжения, и черные дикие утесы, покрытые белыми шапками снега, не грозили метелью. Теперь же она надвигалась неотвратимо.
      В камнях со свистом завыл ветер, метнув на голое тело Хуги первую пригоршню колючего снега. Снег сам по себе не страшен. Мальчику не раз доводилось на перевалах преодолевать снежные пространства. Но тогда было тихо, спокойно и солнечно, а сейчас надвигалась буря, от которой прячется и убегает все живое. Хуги не мог убежать.
      Еще ударил порыв ветра, пройдясь по спине мальчика словно наждаком. Потом вдруг повалил крупный снег. Ветер куда-то исчез, и только где-то далеко-далеко в отвесных каменных утесах он все еще выл и метался загнанным зверем.
      Хуги, собрав остаток сил, пополз, облепленный мокрым снегом, ища укрытия. В десяти шагах от него нависал небольшой козырек, под которым сиротливо торчало несколько кустиков прошлогодней ветреницы. Он подобрался к ним и снова лег, как можно плотнее вжимаясь в расселину.
      Но вот в каменных утесах снова забился и загудел ветер, а вскоре с сумасшедшей силой пронесся и над перевалом. Вокруг стало темно. Поднялась метель. Порывы ветра секли кожу забившегося в камни Хуги. Вот теперь он по-настоящему почувствовал холод. А ветер кружил, гудел, заметал мальчика снежными хлопьями все больше и больше, пока, наконец, он не почувствовал, что ему стало тепло, уютно, и пока он сам не растворился в этом тепле и блаженстве.
      Но Хуги очнулся. И очнулся действительно от тепла и тяжести. На нем, прикрывая его телом, лежала Розовая Медведица. Он высунул из-под ее лап голову и увидел, что кругом все бело и сама она белая-белая. С ее морды упал на его затылок ком мягкого снега. Он заворчал недовольно, а она заскулила, лизнула горячим языком щеку. И тут он учуял запах мяса и перьев. Перед ним лежала каменная куропатка - кеклик. Где и как довелось добыть осторожную верткую птицу, об этом знала только медведица и, добыв, принесла ее своему голому медвежонку. Она вернулась вовремя. Еще бы несколько минут, и теплый мех уже не отогрел бы Хуги.
      Малыш с изумлением смотрел на окостеневшего сизовато-розового кеклика с пестрыми крыльями и черным галстуком на груди, а затем схватил его и стал с остервенением есть холодное мясо. Розовая Медведица, склонив лобастую голову, искоса, молчаливо радуясь, наблюдала за ним. Она была тоже очень голодна, но даже маленького пера не посмела взять в рот, чтобы не обидеть обессилевшего питомца.
      Хуги был спасен, но на всю жизнь запомнил белую, воющую, как волчья стая, метель, от которой много раз потом приходилось бежать, потому что она была страшнее всякого лютого зверя.
      6
      На полпути к родным местам Розовая Медведица снова повстречала Полосатого Когтя.
      Она с Хуги паслась на поляне, поедая молодые побеги белокопытника. Хуги старательно обрывал со стеблей крупные треугольные листья с беловойлочным подбоем. В пищу годны были только хрустящие на зубах черенки. Иногда попадался дягиль или борщевик - их тоже можно было употреблять. Но лакомством считался трубчатый кумызлык. Для Хуги это было давно знакомое растение. Еще со своими сверстниками, которые помнились уже смутно-смутно, бегал он по горам, срывая хрупкие стебли кумызлыка.
      Полосатый Коготь появился на опушке леса бесшумно - большой, с неслинявшей шерстью и поджарыми боками. Зима, как видно, прихватила его в северном Алатау, и он вынужден был залечь в берлогу. Теперь одиноко бродил по альпийским лугам в поисках пищи и самки.
      Розовая Медведица узнала его, но испугалась за Хуги. Им и раньше доводилось встречать сородичей, но они спешили уйти от них, чтобы не попадаться на глаза. Но тут Полосатый Коготь застал их врасплох. Розовая Медведица предостерегающе заворчала, подошла к Хуги и встала над ним, готовая его защищать.
      Полосатый Коготь подходил медленно, внюхиваясь. Он видел какое-то голое существо, совсем не похожее на медвежонка, и это смущало. Он был кроткого нрава и без надобности никогда не вступал в борьбу с кем бы то ни было. Розовую Медведицу он тоже узнал и обрадовался, но вот детеныш озадачил.
      - Хр-р-ррр! - оскалила она зубы.
      Полосатый Коготь сел и благодушно зевнул. У него, видно, было хорошее настроение. Розовая Медведица заворчала еще раз, а потом лизнула Хуги в затылок. Маленькие желтые глаза Полосатого Когтя с любопытством посматривали на странного звереныша, а полураскрытая пасть ухмылялась.
      "Ну, если это голое существо, - говорила ухмылка, - так тебе дорого, я не против. Я тоже не причиню ему зла. Но это существо не нашего подобия, хотя и пахнет медвежьим духом. Оно очень похоже на человека. А что такое человек - я знаю. Однажды он так больно укусил меня громом, что я долго отлеживался и зализывал рану".
      - Ау! - рявкнула медведица и, оставив Хуги, подошла к Полосатому Когтю.
      Они обнюхались. В сердитых глазах Розовой Медведицы все еще было недоверие и недовольство. Но Полосатый Коготь неожиданно опрокинулся на спину и стал кататься по траве. Это был добрый знак, знак покорности, знак уважения к тем, кого он встретил.
      Осмелев, Хуги на четвереньках, с опаской приблизился к медведице и стал разглядывать валяющегося на траве зверя.
      "Чего ему здесь надо? - взглядом говорил Хуги. - Его следует прогнать. Пусть он похож на тебя, но он чужой и пахнет от него чужим зверем".
      Между тем Полосатый Коготь поднялся и, приблизясь к детенышу, напоминающему человека, вытянул морду, чтобы обнюхать. И в это время странный детеныш кошкой подскочил кверху.
      "Тац!" - щелкнули его зубы.
      Полосатый Коготь попятился - гляди ты, какой сердитый! - снова сел, урча и повизгивая, не зная, как же теперь быть.
      Розовая Медведица и Хуги снова занялись своим делом, отыскивая дягиль и белокопытник. Полосатый Коготь посидел, похрюкал и тоже начал пастись.
      К вечеру Хуги и Полосатый Коготь познакомились окончательно. А еще через день между ними началась дружба.
      Так втроем они и дошли до родных мест.
      * * *
      Хуги с любопытством наблюдал, как Полосатый Коготь, вдосталь повалявшись в собственной моче, подходил к деревьям и терся головой о кору, оставляя на ней грязные и пахучие метки. Таким образом он переметил многие деревья, постепенно обходя старые владения Розовой Медведицы. Попробовал и Хуги метить деревья, и у него получалось неплохо, хотя он не знал, что так медведи "огораживают" свои участки от бродячих, не помнящих родных мест сородичей. Чужие владения неприкосновенны, как и чужая добыча. И об этом надлежит знать каждому.
      За то время, что они не были здесь, ничего не изменилось. Все те же стояли снежные кряжи и пики: один был похож на верблюжьи горбы, другой на островерхую муравьиную кучу - и так без конца, насколько хватал глаз. И нижние волны гор, покрытые хвойным лесом, тоже были очень знакомы, особенно их склоны, которые кое-где бурели каменистыми россыпями; все так же красочно и заманчиво влекли к себе выходы темных скал, окруженных молодой альпийской зеленью. Хуги помнил, что под какой-то скалой в яблоневом поясе должна быть пещера, где он прожил с Розовой Медведицей остаток лета и большую часть осени. И сам, еще не понимая почему, он забеспокоился, перестал приглядываться к Полосатому Когтю и делать то, что делал медведь. Ему не терпелось найти пещеру, и он уже несколько раз порывался уйти от своих воспитателей и заняться поисками. Но Розовая Медведица по-прежнему была чутка и внимательна.
      Заметив его отсутствие, она прекращала искать пищу и, подняв морду, сердито звала:
      - Ху-ги!
      Он вынужден был покоряться. Однако проходило время, и мальчик снова бежал к какому-нибудь скальному выступу, показавшемуся знакомым. Но его или возвращал короткий рев, или он убеждался, что это не тот выступ, и понуро плелся обратно.
      На пещеру набрел Полосатый Коготь. Впрочем, если бы он знал, что Хуги разыскивает именно ее, то отыскал бы к ней путь без всякого труда: память зверей в таких случаях действует безотказно, но они никогда не думают о том, что в данный момент им не нужно. А в Хуги жил человек, который умел по-человечески тосковать о прошлом и помнить то, что не было необходимостью.
      Как он обрадовался, когда увидел и узнал свое логово! Он прыгал, что-то даже пытался выразить человеческим языком, вбегал в пещеру и вновь выскакивал из нее. Полосатый Коготь, сидя на задних лапах и склонив огромную голову, с интересом посматривал на Хуги, словно пытался понять, почему тот так радуется пещере, когда вокруг стоит теплая зеленая весна и залегать в спячку совсем нет нужды.
      А Хуги, вдосталь напрыгавшись, проворно побежал на четвереньках к расселине, где жил давний его знакомый - барсук Чуткие Уши.
      Чуткие Уши, верный своей оседлости, лежал на боку, подставив солнцу заметно отощавший за зиму рыжий живот... Хуги тихонько хрюкнул, барсук поднял черно-полосую голову и прислушался. Однако вокруг было тихо и спокойно. Тогда он сел и, почесав за круглым ухом, стал раскачиваться взад и вперед. Хуги высунул из травы черную голову и хрюкнул громче.
      Чуткие Уши вздрогнул и, не желая больше испытывать судьбу, полез в нору.
      Хуги был доволен. Полдня его не покидало хорошее настроение. Резвясь, он дергал Полосатого Когтя за уши, за хвост, а когда тот лениво поднимал лапу, чтобы наказать шалуна, резво отскакивал и начинал перед ним прыгать, урча и взвизгивая. Один раз он даже забрался на его широкую холку, сел верхом и заверещал от восторга. Полосатый Коготь миролюбиво замотал головой и, не обращая внимания на седока, пошел себе дальше, срывая по пути стебли белокопытника. А Хуги сидел на нем, как на лошади, и колотил пятками в лохматые бока.
      - Хр! Хр! - кричал он, и его звонкий голос совсем не походил на медвежий.
      А когда Полосатый Коготь и Розовая Медведица легли в тени, спрятавшись от полдневной жары, Хуги лег ей под бок и, положив голову на ее лапу, крепко уснул.
      И впервые приснился ему связный сон. Он видел своих настоящих отца и мать, видел двоюродных братьев и сестер, с которыми бегал по лугу взапуски, видел дядю Ибрая, двух его жен - старую и молодую - и всех трех престарелых тетушек. И во сне вспомнил, что мать он называл "ана", а отца - "ата" и что отец подсаживал его на лошадь, в кожаное седло, и давал ему черные ременные поводья, и он, колотя голыми пятками в бока лошади, заливисто смеялся и кричал: "Хр! Хр!"
      От собственного немого крика он и проснулся. Медведи, утомившись от жары и сытости, крепко спали, спокойно посапывая, а Хуги лежал с открытыми глазами, глядел в далекую синеву неба и вспоминал сон, чувствуя всем своим раздвоенным существом, что сон зовет его вниз, в долину, где цветут красные маки, где пасутся овцы и лошади и где обязательно должна стоять юрта, в которой ждут его отец с матерью.
      Хуги осторожно отполз, не потревожив сна медведей, потом поднялся во весь рост и бесшумно скользнул в зеленую чащу арчи.
      Солнце клонилось к закату. Темные тени были прохладны и приятны голому телу. Местами, продираясь сквозь заросли, он скользил по склону на коленях, которые не чувствовали ни острой щебенки, ни твердости камня, затем снова поднимался на ноги. Он уже не испытывал неудобства, передвигаясь и на четвереньках, но в основном, как и прежде, ходил по-человечьи, и это делало его еще более выносливым и подвижным.
      Шел он долго, и все меньше встречались на пути каменные глыбы и плиты. Здесь обильно росла трава и много было ореховых кустов. Раза три попались журчащие ключи, сбегающие с самых вершин гор, из-под шапок вечных снегов. Перед одним из них Хуги остановился, присел на четвереньки и стал пить, втягивая воду сквозь зубы. А когда поднял голову, встретился с пристальными круглыми глазами пятнистой кошки. Она распласталась на толстом, вымытом из земли корневище тальникового куста и напряженно ждала чего-то.
      Это была первая встреча, один на один, с уже известным зверем, и инстинкт подсказал Хуги, что надо не обороняться, а нападать И он пружиной взвился вверх.
      - Ах-р!
      Пятнистая кошка, пронзительно, коротко взмяукнув, метнулась в сторону и мгновенно исчезла в темных зарослях тугая.
      Маленькое, но смелое сердце Хуги все же билось сильнее, чем оно билось обычно. Он был один и чувствовал, что защитить его сейчас некому. Теперь он шел быстрее, почти бежал и часа через два спустился к подножию горы Кокташ.
      Перед ним открылась долина. Он остановился, оглядывая ее, незнакомую и большую. Ему помнились маки, сплошные, красные, целое поле маков, но их почему-то не было.
      Долго блуждал Хуги по бывшему отцовскому становищу, пока наконец не наткнулся на чугунный казан, перевернутый вверх дном и уже прочно покрытый коростами ржавчины. И тогда только его детская память озарилась вдруг яркой вспышкой пережитого. Он отчетливо на какой-то миг увидел лица отца и матери, увидел горящую юрту, лохматых собак и казан, в котором отец, перед тем как уйти, варил ему мясо. И Хуги, как бывает с детьми, потерявшими от испуга дар речи и вновь пережившими испуг, пронзительно закричал:
      - Ан-на-а-а!
      И звенящие горы мгновенно подхватили этот священный зов к матери, чтобы она могла услышать его: "А-на-на-на-а!. "
      * * *
      Розовая Медведица и Полосатый Коготь нашли своего приемыша в глубоком обмороке. Но они были звери и приняли обморок за сон, потому что им не дано было впадать в беспамятство от сильной боли или от сильного потрясения.
      Хуги очнулся поздно ночью, почувствовав прикосновение к телу шершавого языка Розовой Медведицы, и снова хотел крикнуть "мама", но слово это теперь уже навсегда исчезло из памяти. Вместо него раздался какой-то сиплый горловой звук, напоминающий повизгивание обиженного медвежонка.
      7
      За лето Хуги еще подрос, окреп. Розовая Медведица и Полосатый Коготь в достатке добывали сурков, иногда охотились на косуль, подстерегая их в завалах бурелома. В ягодах тоже не было недостатка. По ручьям много росло смородинных кустов. Любил Хуги и костянику. Что до клубники, то ее можно было грести хоть лопатой. Хуги набивал живот, почти не сходя с места
      Медвежья семья оказалась на редкость дружной. Полосатый Коготь настолько привязался к мальчику, что стал заботливей медведицы. Был он неистощим и в играх, которые, по обыкновению, затевал сам. Он мог взобраться на арчу и, опираясь передними лапами на узловатый перекрученный сук, мерно раскачиваться и лукаво поглядывать сверху на Хуги, как бы приглашая к себе. Тот ждать не заставлял. Карабкаясь с обезьяньей ловкостью по шероховатому мускулистому стволу, быстро взбирался к Полосатому Когтю, а затем так же проворно лез еще выше. Но медведь был умен, он не лез туда, откуда мог сорваться. Хуги и не подозревал, что Полосатый Коготь в этих забавах преследовал свою цель: он обучал мальчика ловкости и проворству. Были и другие игры, менее забавные, но зато более полезные. Полосатый Коготь находил свежую сурчиную нору, обнюхивал ее и ложился неподалеку, потом призывно поглядывал на Хуги, приглашая лечь рядом. Это не было охотой, потому что глаза Полосатого Когтя и полуразинутая пасть улыбались. Хугн подползал и тоже ложился. Так они могли лежать по нескольку часов, не сводя глаз с норы и не делая ни единого движения. Бессловесный договор был таков: кто дольше пролежит, не тронувшись с места. Поначалу у Хуги не хватало терпения, и он или поворачивал голову, или передвигал руку, и тогда Полосатый Коготь с тем же насмешливым выражением на морде вставал и уходил, а Хуги чувствовал себя виноватым и плелся за ним как побитый. Но постепенно усвоил эту игру, и она развила в нем охотничью выдержку.
      Однажды, той же забавы ради, но памятуя урок Розовой Медведицы, он решил сам подстеречь своего старого знакомого Чуткие Уши. Медведи паслись неподалеку, объедая дикие яблоки, а Хуги спустился в расселину, подобрался к норе барсука и залег с подветренной стороны. Он лежал час, два, но Чуткие Уши не показывался: очевидно, просто дремал в прохладной уютной норе, а возможно, по своей врожденной осторожности поглядывал на свет из запасного выхода. Хуги знал о существовании этих выходов, но не знал, что они принадлежат одному и тому же жильцу. Он полагал, что это самостоятельные норы, но необжитые, а может, даже пустующие.
      Прошел еще час, и мальчик уже хотел бросить охоту, как вдруг тонким, обостренным слухом поймал легкий шорох: Чуткие Уши вылезал погреться на солнце. Хуги напружинился, подобрался, готовый прыгнуть на барсука при первом его появлении. Но барсук был старым и хитрым. Он еще с полчаса просидел у края норы и только затем, осторожно, стал медленно выползать.
      Прыжок был абсолютно точным. Хуги схватил барсука руками за полосатую шею и, чувствуя ноздрями волглый запах земли и прохладного жирного тела, припал зубами чуть пониже круглых прижатых ушей. И тут понял, что жертва сильнее. Медлительный и неповоротливый, казалось, барсук, неистово хрюкнув, стремглав перевернулся и в мгновение ока снова оказался на ногах нос к носу с растерявшимся охотником. Затем, не давая Хуги опомниться, всем своим двадцатикилограммовым весом обрушился на него. Острые зубы зверя впились в плечо. Хуги громко заверещал от боли и страха, пытаясь вцепиться в горло барсука и оторвать его от себя. Катаясь по земле, еще раз почувствовал острую боль: задними лапами барсук разодрал ему кожу на животе. Хуги захлебнулся криком. Силы сразу оставили его. Он разжал пальцы, но почему-то и Чуткие Уши сразу же выпустил его из зубов. Искусанный, исцарапанный, весь залитый кровью, Хуги увидел, как барсук стремительно кинулся в нору и исчез в ней, а спустя миг у норы сидел уже Полосатый Коготь и с ожесточением разрывал ее могучими лапами. Но вскоре сообразив, что нора под каменными плитами ему не по силам, весь дрожа от возбуждения и гнева, стал зализывать мальчику раны.
      С большим трудом Хуги выбрался из расселины и, тихо постанывая, лег в траву. Жаркое солнце остановило кровь, но боль продолжала терзать до самого вечера. Ее успокоила только прохлада ночи.
      После этой охоты два дня он ничего не ел, его лишь мучила жажда, которую приходилось утолять из ближнего ручья, а когда поправился и снова спустился в расселину, то увидел, что вход в нору злополучного соседа накрепко завален глыбами камня. Полосатый Коготь отомстил за Хуги, лишив Чуткие Уши парадного входа и чудесного места на солнцепеке.
      * * *
      С приближением осени характер Розовой Медведицы стал заметно меняться. Она становилась спокойнее, апатичнее и не так остро, неусыпно, как раньше, следила за Хуги. Его судьба как бы перестала ее волновать.
      Хуги еще ни о чем не знал, но дальнейшая судьба его была уже предопределена. Розовая Медведица снова готовилась стать матерью. Будь Хуги действительно медвежонком, все было бы проще. Он залег бы с нею в берлогу, а затем в качестве пестуна продолжал бы составлять одну семью и на будущий год вместе с ее новым выводком. Но Хуги, сумевший постичь медвежий образ жизни, не в силах был постигнуть одного - зимней спячки. Он просто умер бы с голоду или замерз в бесплодных поисках пищи зимой. Только новое кочевье на юг могло спасти его. Но он привык во всем полагаться на Розовую Медведицу, а свой собственный кочевой инстинкт еще не развился в нем.
      Как-то (это было уже в сентябре) Розовая Медведица выкопала сурка. Сурок был большим и жирным - до пяти килограммов. Его хватило бы Хуги раза на два. Но она вдруг не захотела с ним поделиться. Когда он по привычке смело потянул у нее из зубов свою долю, она наградила его крепкой затрещиной, а затем, зажав сурка в пасти, повернулась и ушла на скалистый мыс.
      Хуги, жалобно поскуливая, заковылял к Полосатому Когтю, который все видел. Для него-то все было ясно. Медведица так должна была поступить, готовя себя к спячке. Однако сам он поступил иначе. В этой огромной косматой туше все-таки было доброе сердце. Полосатый Коготь понимал, что Хуги мал и неопытен и ему надо помогать. И когда он вскоре откопал сурка, то не стал его есть, а положил перед мальчиком и лег неподалеку, вытянув морду и поглядывая на него спокойными глазами.
      Хуги сперва набросился на зверька, но потом, помедлив, поднес его к вытянутой морде Полосатого Когтя. Какими же ласковыми огоньками заискрились умные, внимательные глаза медведя! Он дружески заурчал, лизнул Хуги в нос, и они оба, степенно и не торопясь, уступая друг другу, начали есть.
      Умудренный жизнью медведь всю свою привязанность к Розовой Медведице теперь перенес на мальчика.
      Она все чаще уходила от них, заставляя Хуги тосковать по ней и звать Полосатого Когтя идти по ее следу. Может быть, он тосковал бы по Розовой Медведице дольше, но тут произошло одно удивительное событие, которое наконец дало ему почувствовать самостоятельность. Памятуя уроки Полосатого Когтя, Хуги разыскал как-то на поляне сурчиную нору и терпеливо залег. Это было незадолго до вечера, когда сурки, повинуясь какому-то побуждению, вылезают из нор и до самого заката солнца тонко пересвистываются между собой.
      Полосатый Коготь в это время разрывал в отдалении дерн, ища под ним червей и личинок. Он был сыт, и раскапывать сурчиную нору ему не хотелось: это был все-таки нелегкий труд.
      Хуги повезло. Сурок высунул из норы голову и тут же был схвачен за пышный загривок. Зверек надулся, уперся лапами и ни за что не хотел вылезать, но Хуги одолел его и вытащил. Это была первая охота на живого зверя, которая увенчалась успехом. Более года понадобилось, чтобы постигнуть один из ее секретов, и постигнуть не в игре, не в забаве, а в истинном стремлении добыть пропитание и утолить голод. Как делают все дети, когда им что-нибудь удается, Хуги понес сурка Полосатому Когтю, чтобы показать свою первую добычу.
      Увидя в руках Хуги убитого зверька, Полосатый Коготь благодушно заурчал, замотал головой, помахивая ею сверху вниз, а затем признательно лизнул мальчика в щеку. Сурка они съели вдвоем, а потом, напившись из ключа, до ночи резвились на поляне, борясь друг с другом и катаясь по траве.
      Через два дня Полосатый Коготь повел Хуги на юг, беря направление на горы, покрытые вечным снегом.
      8
      По соседству с владениями Розовой Медведицы, в еловом урочище, высился каменный кряж. На самой его вершине, далеко видная отовсюду, стояла, побитая грозами, одинокая Старая Ель.