- Братья, - согласился Валунский. - Но за какую цену? Могут вашу рыбу, кальмары, не говоря о крабах, купить пенсионеры, простые работяги, получающие по пятьсот рублей?
      - Цену устанавливаем не мы, а рынок, - парировал Фонарин.
      - В том-то и дело, что вы. И вы специально завышаете цены, чтобы меньше в своей стране оставлять морепродуктов, а сплавлять их за бугор, за доллары; соответственно и налогов меньше платить. Сколько вы за первое полугодие положили баксов в японский банк "Кусикаки"?
      Полное лицо президента ассоциации налилось кровью, большие серые глаза на выкате заблестели и, казалось, выскочат из орбит. Фонарин боднул головой, словно борец на ринге перед схваткой с опасным противником, и сказал со злостью:
      - Негоже тебе, Аркадий Борисович, считать баксы в чужом кармане. У тебя тоже там не пусто. И не забывай - мы свое положение завоевали сами, своим умом и трудом, а твоя должность выборная и слово Фонариных кое-что значит. Но я пришел не ругаться с тобой и не исповедоваться. Мы нужны друг другу, если хотим управлять нашим неуправляемым народом. Что же касается баксов, ты не там ищешь. У тебя под носом Тучинин такую камарилью развел, такими делами ворочает, что японские бизнесмены удивляются: кто у вас краем управляет, губернатор или директорат Тучинина? Вот он-то и устанавливает цены на наши морепродукты. Мы в три раза дешевле ему сдаем. Все промышленные предприятия и коммерческие структуры под себя подмял. А ты: "Фонарины".
      - Знаю. Доберемся и до директората. Но налог вы будете платить без утайки. Кстати, вот сколько с тебя причитается, - Валунский достал лист бумаги, на котором перед приходом президента ассоциации главный налоговый инспектор подсчитал по его заданию все доходы и расходы объединения "Дальморепродукт".
      Фонарин пробежал глазами по цифрам, присвистнул.
      - Это твои ищейки столько нащелкали? Переусердствовали они. У нас на все есть документы, мы действуем по закону.
      - По тому, который что дышло? - усмехнулся Валунский. - Не просчитайся, мои ищейки, как ты выразился, не ошибаются. Советую не тянуть с выплатой. Что же касается мэра, выдвигай кандидатуру Виталия, поддержу обеими руками.
      - Я же сказал - не дорос он еще, и я его вам не отдам, - зло сказал Фонарин.
      - Вольному воля, - пожал плечами Валунский, довольный своим диалогом с президентом ассоциации - он на это и рассчитывал, что Фонарин-старший не отдаст свой "мозговой центр" под эгиду губернатора. - А зря.
      - Ну, мне лучше знать, - поднялся Фонарин. - Ты тоже, между прочим, зря артачишься. Еще пожалеешь.
      Валунский развел руками.
      - Все мы когда-то о чем-то жалеем.
      На том и расстались. Но Валунский знал - он обрел ещё одного сильного и опасного противника. Но и пойти на согласие с Фонариным, значило окончательно попасть в зависимость коммерческих воротил, которые и без того достаточно нахально вмешиваются в управление краем.
      ... Пока Фонарин-старший дискутировал с губернатором, начальник службы безопасности объединения "Дальморепродукт" отставной капитан первого ранга Устьянец, сопровождавший своего шефа к Валунскому и сидевший теперь в "Мицубиси" с шофером, слушал переговоры двух хозяев края по радиоприемнику, настроенному на частоту радиопередатчика, встроенного в наручные часы и подсунутого председателю объединения месяц назад. Двадцатипятилетняя служба на флоте в органах КГБ приучила Устьянца никому не доверять и при возможности всех проверять, даже своих начальников. А Фонарин был из тех, за кем глаз да глаз нужен: в свои тайны, служебные и личные, он никого не посвящал, в том числе и начальника службы безопасности. И за этот месяц Устьянец узнал многое: братья Фонарины ворочают такими средствами, что Валунскому и во сне не снились. И связи у них не только с влиятельными людьми Приморья, но и Москвы, Японии.
      Поначалу, когда Фонарин-старший пригласил Устьянца к себе на работу, положив оклад в пятьдесят тысяч баксов и разрешив самому создать службу безопасности, включив в неё и экономическую разведку, Устьянец с одобрением отнесся к начинаниям энергичного предпринимателя. Но по мере того, как объединение "Дальморепродукт" разрасталось, беря в свои руки весь промысловый и торговый флот, характер председателя объединения круто начал меняться: с безмерной жадностью быстро стала расти самоуверенность, самомнение, хамское отношение не только к окружающим, но и к своим помощникам. Ему ничего не стоило ни за что ни про что обругать любого, выгнать из кабинета, лишить денежного содержания. Не считался он с самолюбием и начальника службы безопасности, человека не менее властного и привыкшего повелевать, а не преклоняться, тем более выслушивать обвинения в плохом осведомительстве о "ПАКТе", неумении помешать концерну захватывать ключевые позиции в экономике и финансах.
      Устьянец скрепя зубы выслушивал нарекания шефа. Конечно, он мог угрозами и силой заставить некоторых руководителей предприятий перейти из "ПАКТа" в "Дальморепродукт", но по опыту службы и по жизненному опыту знал, что именно из таких людей, как Фонарин, вырастают хамы, неуправляемые и непредсказуемо жестокие начальники. Пока у Фонарина были серьезные конкуренты-противники и пока Устьенец владел ситуацией и во многом помогал председателю объединения, он нужен был ему. Но если Фонарин-старший станет полновластным хозяином края, к чему он стремится всеми силами и средствами, Устьянец в лучшем случае превратится в обычного холуя, иначе он выгонит его...
      "... Все мы когда-то о чем-то жалеем", - заключил Валунский беседу, и в радиоприемнике заскрипело - Фонарин поднялся.
      - Не договорились, - констатировал с улыбкой шофер и телохранитель председателя объединения, работающий больше на начальника службы безопасности, чем на Хозяина.
      - И слава Богу, - Устьянец выключил радиоприемник. - Власть портила и более умных людей. Братья Фонарины умеют торговать, а чтобы управлять людьми, хитрости и разворотливости мало. Надо уважать людей, понимать.
      14
      Прошла неделя как Анатолий Русанов "работал" на фирму "ПАКТ", точнее на одного из членов её директората Балакшина, шофером и его личным телохранителем, хотя, по мнению Анатолия, никто на этого маленького и плюгавенького бизнесмена не собирался нападать. Чем он занимался, трудно было определить: разъезжал на "Тойете" от одного коммерсанта к другому, о чем-то договаривался, подписывал какие-то бумаги, и выходило, что он является обыкновенной шестеркой в большом и сложном механизме директората "ПАКТа".
      Но это меньше всего интересовало Анатолия, он ждал более серьезных представителей непонятной организации, занимающейся рэкетом, выколачиванием денег не только из коммерческих структур, но и из государственных учреждений. Организация была довольно мощная и хорошо законсперированная, имела своих информаторов во многих структурах, откуда можно было почерпнуть нужные сведения. Что это за организация, кто возглавляет её и, главное, какие операции намечаются на ближайшее время - все это предстояло выяснить Русанову. Но для этого надо было попасть в её логово.
      Севостьян уверял, что новоявленные русские гангстеры заинтересовались Анатолием и сами выйдут на него, но пока никаких признаков появления их не было, и Анатолий продолжил сбор компромата на мэра города. Правда, собирать особенно и не надо было, разоблачающий некомпетентность и нечистоплотность Гусарова материал сам тек в руки Русанова - не раз он был свидетелем как мэр города появлялся на строительных объектах пьяным и давал разгон инженерам, грозясь их уволить. Ремонт теплотрассы, куда Балакшин специально привозил Анатолия, вызвал у него удручающее настроение: улицы были изрыты и завалены старыми и новыми трубами, бетонными плитами; кое-где копошились по двое, по трое рабочих, немало среди них нетрезвых. А во многих местах и вообще никого не было...
      Несмотря на то, что неприязнь к мэру города росла, разоблачать его перед выборами Анатолию все больше не хотелось. Хотя Светлана и сказала, что она с матерью будет рада, если отца забалатируют, участие в его ниспровержении он делал помимо своей воли. Ему было жаль Светлану. Как бы она ни осуждала отца за беспутство, ей будет тяжело перенести крушение его карьеры. Да и отношение к ней изменится. Правда, и теперь приходится краснеть из-за поведения папаши, но все-таки положение хозяина города заставляет многих попридержать язычок. А что будет, когда его переизберут?
      Светлана... Хрупкая, милая девочка. Не думал Анатолий, не гадал, что эта скромная, неприметная учительница так тронет его душу и войдет в его безрадостную холостяцкую жизнь дорогим, желанным ему человеком - будто светлый лучик вспыхнул в темноте, разбудил его и указал путь к выходу из тупика, туда, где жизнь бьет ключом, где радость, любовь и счастье...
      Он подъехал тогда после её звонка к школе, где она уже поджидала его на улице, села к нему в машину и, махнув рукой вперед, чтобы он уехал от школы, спросила взволнованно:
      - Вы уже написали статью о моем отце?
      - Нет еще, - соврал он, зная, что статья теперь появится под другой подписью.
      - Вот и хорошо, - обрадовалась Светлана. - И не пишите. Отец не заслуживает того, чтобы хвалить его.
      - Значит, заслуживает, чтобы ругать? - пошутил Анатолий.
      - А это сколько угодно. Власть и подхалимы испортили его. Мне стыдно говорить вам это, но ещё стыднее будет, если вы припишите ему того, чего он не достоин.
      - Вы чем-то очень расстроены и, по-моему, слишком строго судите отца...
      - Нет, - перебила она его. - Я вас очень прошу.
      Он не знал, что сказать ей. Светлана сидела рядом, напряженная, взволнованная, - видимо, дома или в школе произошло что-то серьезное, - но приступить сразу к расспросу было бы бестактно, да и вряд ли в таком состоянии она объяснила бы все толково.
      Анатолий бесцельно вел машину, занятый мыслями, как успокоить девушку, она тоже молчала, сжавшись в комочек на сиденье, всецело положившись на него.
      Только увидев свой дом, Анатолий спохватился - куда же он едет? - и затормозил.
      - Вот здесь я живу, - сказал он первое, что пришло в голову. - Хотите зайти ко мне в гости?
      - Вам дали квартиру? - удивленно и вопросительно глянула она на него.
      - В какой-то степени, - уклонился он от прямого вопроса, вспомнив, что при знакомстве говорил о проживании в гостинице.
      - Так быстро? - в вопросе звучало осуждение. - Папа помог?
      - Не настолько я дружен с вашим папой, чтобы просить о чем-то. Пришлось на ходу сочинять правдоподобную историю, чтобы отвести от её отца новые обвинения. - Это квартира друга. Он уехал за границу и на время сдал её мне. Так желаете зайти?
      Поколебавшись немного, она решительно открыла дверцу.
      - Что ж, идемте. Посмотрю, как живут столичные холостяки.
      Анатолий закрыл машину и повел девушку по уже исписанной и исцарапанной лестнице, ещё пахнущей краской и цементом, на третий этаж, где была его квартира.
      - Прошу строго не судить, ни приятель, ни я ещё не успели привести квартиру в надлежащий порядок.
      Он открыл дверь и пропустил девушку в просторный коридор, ведущий в уютный холл. Помог снять ей плащ. Она сразу с женским любопытством начала осматривать квартиру.
      - Кем твой друг работает?
      - О-о! - поднял вверх палец Анатолий, придавая значительность своему восклицанию. - Большой человек, по коммерческой части.
      Светлана глянула на него недоверчиво, но промолчала. Он провел её в комнату, усадил на диван. И чтобы отвлечь девушку от грустных мыслей, спросил:
      - Так что же случилось у вас, почему вы просите не писать о вашем отце?
      - Я уже говорила вам. Если хотите более подробно, я могу рассказать, робко проговорила Светлана. - Только не для печати. - И помолчав, продолжила. - Вы слышали что-нибудь о нашем так называемом концерне "ПАКТ"?
      - Название слышал. Но чем этот концерн занимается, понятия не имею.
      - И не только вы. Отец, который является одним из его создателей - он подписывал все бумаги на разрешение концерна, - не знает. По идее концерн должен был объединить все акционерные компании товаропроизводителей, руководить ими, обеспечивать сырьем, заниматься реализацией товаров. На деле же получилось совсем иное. Концерн монополизировал почти все предприятия края и пропускает через себя всю их продукцию, загребая баснословные барыши. А такая продукция как металл, древесина, минеральные удобрения, морепродукты уплывает за рубеж. Вы видели, какая дороговизна в наших магазинах? Жизнь в нашем городе да и во всем крае становится все хуже и хуже. Отец полностью попал в зависимость от этого концерна, точнее от его президента Тучинина, человека хитрого и коварного, ворочающего миллиардами. А у кого деньги, у того и власть. Вот отец и вынужден танцевать под его дудку. Вам наверное не интересно это слушать? - виновато посмотрела она ему в глаза.
      - Очень даже интересно, - ответил Анатолий. - Продолжайте.
      - Тучинин прикидывается другом отца. Вместе пьянствуют, устраивают пикники с девицами, гулянки. Теперь вот задумали строить санаторий-профилакторий на Прибрежной. Но кому он нужен при нынешней экономической разрухе? Я пыталась разъяснить отцу, что Тучинину он нужен для своего нового офиса, для клуба, в котором он устроит круглосуточные бары-кафе, игорные комнаты, бардаки. И будет ещё больше обирать народ, развращать молодежь. А отец снова будет у него вымаливать рубли, чтобы как-то залатать дыры городского бюджета... Но он меня не слушает. Я бы очень хотела познакомить вас поближе, может, вы повлияли бы на него. Он говорил, что видел вас у губернатора и вы произвели на него хорошее впечатление. Если я приглашу вас к нам, вы не откажетесь?
      - Спасибо. Ваше приглашение - для меня большая честь. И я рад буду помочь вам. Но сомневаюсь, что отец останется доволен. С губернатором он не очень-то ладит, а я, по-существу, человек губернатора.
      - Это я беру на себя. Вы будете моим гостем. Устроит вас следующее воскресенье?
      - Думаю, что да. Во всяком случае, планов на выходной я пока не строил. А пока разрешите мне вас угостить. Правда, на базаре я давно не был, деликатесов дальневосточных не покупал, живу по-холостяцки, но кое-что найдется. - Он открыл сервант и извлек из него бутылку шампанского. - Вам в школу больше не идти?
      - Нет.
      - Тогда, может, и покрепче позволим? - Анатолий достал бутылку "Наполеона".
      Светлана виновато посмотрела ему в глаза.
      - А вы не осудите? Не посчитайте за алкоголичку? Вообще-то я не люблю крепкие напитки, но сегодня мне хочется напиться до пьяна.
      - Понимаю ваше состояние, со мной тоже такое бывает. Идемте на кухню и будьте хозяйкой. - Он поставил на стол бутылку, открыл холодильник. - Здесь кое-что найдете. А я займусь посудой, смолю кофе. Или вы любите растворимый?
      - Все равно. - Она осмотрела холодильник, удивленно воскликнула: О-о, да холостяк не так-то бедно живет, даже икорка имеется.
      - Для дорогих гостей держу. И вы мой первый и дорогой гость.
      У Светланы зардели щеки. Комплимент ей пришелся по душе, и она смелее стала орудовать в холодильнике. Достала ветчину, масло, икру, баночку крабов.
      - Не слишком ли я расхозяйничалась? - cпросила с улыбкой. - Сужу по своему голодному желудку - время обедать, а я, по существу, и не завтракала, чуть школу не проспала. Так не хотелось вставать. Как в детстве.
      Она и в самом деле ещё ребенок, подумал Анатолий, глядя на её худенькое совсем девчоночье личико с нежной чуть тронутой загаром кожей; в больших голубых глазах играли веселые, озорные огоньки, как у девочки, впервые севшей с взрослыми за стол, и ей разрешили выпить глоток вина. Отец её, судя по суровому характеру, не баловал дочь. В её лице, голосе, манере поведения не было ни одной отцовой черточки, - наверное в мать, - она была так мила и нежна, что Анатолий почувствовал себя неуверенно и робко, как было с ним ещё в школе, когда он впервые остался ночевать у сверстницы и, лежа с ней рядом, боялся прикоснуться к её телу, горячему и тоже возбужденному, замершему в ожидании чего-то страшного и желанного; он понимал, что она хочет того же, злится на него за нерешительность, но ему было стыдно, и он лежал недвижимый, пока она сама не повернулась к нему и не стала целовать...
      Сколько лет прошло с тех пор, сколько перебывало у него девушек и женщин, и он уже не церемонился с ними, не жеманничал, без малейшего угрызения совести укладывал их в свою постель или ложился в чужую.
      Светлана нравилась ему. Ее тоненькая талия, небольшие девчоночьи грудки, остро выпиравшие из под белого свитера, облегавшего узкие плечи, гибкие руки, которыми она касалась небольших округлых бедер, ещё не оформившихся, не женских, волновали его, вызывая страстное желание. Он видел и чувствовал, что тоже нравится ей и она не просто так согласилась выпить с ним коньяк, или как она сказала, напиться допьяна, а хочет и ждет от него более решительных действий, не откажется лечь в постель. Но он робел, как мальчишка, стыдился своего желания, думая о будущем этой девочки. Он не сомневался, что она отдастся ему. А что дальше? Рано или поздно выяснится, какую роль играет он в борьбе против мэра, и как он будет смотреть Светлане в глаза? Да и не только это. Светлана не из тех девиц, которые удовлетворяются мимолетной связью, она считает его серьезным человеком, и если он берет её, берет не на один раз, решается на серьезный шаг. А желает ли он связать свою судьбу с нею?.. Светлана нравится ему. Но мало ли девиц нравилось и раньше. А стоило переспать с ними и любовь его улетучивалась, он расставался с ними без сожаления. Без зазрения совести. Но то были другого сорта девицы. Для Светланы его отчуждение будет ударом. А он не хотел причинять ей боли.
      Светлана между тем нарезала хлеба, сыра и колбасы, попросила открыть банки с икрой и крабами.
      - А у тебя неплохо получается, - похвалил он, не заметив как перешел на "ты". Светлана то ли не обратила на это внимания, то ли тоже не заметила.
      - Дома приходится этим заниматься, - вздохнула она. - У отца частенько гости бывают, а мама болеет.
      Анатолий достал из серванта рюмки, фужеры для воды, открыл бутылку.
      - Садись, и извини меня, что без разрешения перешел на "ты". Прошу и тебя считать меня своим другом.
      - С удовольствием. Вы... виновата, ты первый из мужчин, кто предложил мне дружбу.
      Анатолий разлил коньяк.
      - В университете-то ты наверное дружишь с кем-то из ребят?
      - Представь себе, как-то не получается. Все больше с девчонками дружу. Были, конечно, ребята, которые нравились. Но как в той песне: "Кого любишь - того не достоин, а кто любит - тобой не любим".
      - У тебя все ещё впереди - ты молодая, симпатичная девушка. - Он поднял рюмку. - За тебя. За твое счастье.
      - А я за тебя, за твое счастье.
      Они чокнулись и выпили. У Светланы из глаз покатились слезы, она открыла рот и стала махать рукой, остужая обожженное горло.
      Анатолий налил в фужер воды, дал ей запить.
      - И как мужчины его пьют и нахваливают, что вкусный, - отдышавшись, с улыбкой проговорила Светлана. - Злой и горький.
      - Зато душу хорошо согревает, - сказал Анатолий. - Скоро ты забудешь о всех своих печалях.
      - А я уже забыла. Мне действительно легко и хорошо, так давно ничего подобного не было. - Помолчала и несмело спросила: - Скажи, Анатолий, у тебя была семья?
      - А как же. И отец, и мать, - ответил Анатолий шуткой. - Иначе как бы я появился на свет.
      - Я не о том. А жена, дети?
      - Вот чего нет, того нет. Я так старо выгляжу?
      - Ну почему... Но не мальчик же.
      - Не мальчик. А женой ещё не успел обзавестись. Все некогда. То по заграницам мотался, то вот по нашим городам и весям. Да и обстановка как-то не располагает к семейной жизни. Что будет завтра? Куда пошлет родина, как говорили при советской власти? А я, ко всему, непоседа, неуравновешенный человек. И порой бываю желчным.
      - Что-то не верится.
      - Поверь, я себя лучше знаю. Ты закусывай, не стесняйся. - Он налил еще, намазал хлеб маслом и икрой, протянул ей. - За нашу дружбу, за то, чтобы она была искренней и доверительной, чтобы никакие невзгоды не развеяли нашу симпатию друг к другу.
      - Ты так хорошо и красиво сказал, с удовольствием выпью за это. Светлана отхлебнула воды и, закрыв глаза, залпом осушила рюмку. - Снова помахала рукой у рта и сказала, смеясь: - Вот я и готова, пьяна как сапожник. Голова идет кругом, ты, ты такой добрый, милый, красивый... - Она откинулась в кресле, и её острые грудки, как два спелых персика, - ему казалось, что он видит их сквозь свитер обнаженными, - соблазнительно нацелились в него, дразнили и манили: "ну что ты робеешь, иди же, я жду тебя". Она закрыла глаза и будто подставила губы для поцелуя.
      И Анатолий не выдержал, встал, подошел к ней неслышно, тихо наклонился и чуть прикоснулся губами её пухленьких, возможно ещё не целованных губ. Он ожидал, что она отпрянет, удивленно, а возможно и возмущенно глянет на него, но Светлана не пошевелилась, затаила дыхание, ожидая наверное более крепкого, настоящего поцелуя. И тогда он обнял её за плечи и стал целовать в губы, щеки, шею. Свитер мешал ему опуститься ниже. Он перенес руку с плеча на груди. Светлана и на этот раз не отстранилась, не оттолкнула его.
      А почему я считаю её невинной? - подумал он. - Ей уже двадцать три, а в наше время немало девочек в четырнадцать, пятнадцать лет становятся женщинами. И такую красивую девушку не могли оставить без внимания университетские парни.
      Он опустил руку и скользнул ею под свитер. Светлана обняла его за шею, притянула к себе и вобрала его губы в свой маленький горячий рот. Ее поцелуй был затяжным и страстным, и Анатолию после этого ничего не оставалось, как взять её на руки и отнести в постель. Она была легкая, или он настолько был возбужден, что нес её, как пушинку, как нежное, хрупкое создание, которое можно повредить неосторожным прикосновением. И снова мелькнула мысль: "А что потом? Надолго ли на этот раз хватит моих чувств? И долг перед Валунским разоблачать её отца, не допустить переизбрания в мэры на второй срок. Разве сможет она равнодушно читать разгромные статьи об отце, догадываясь кто стоит за незнакомыми подписями, уважать меня после этого, не говоря уже о любви?".
      Ему стало жаль её, а она уже шептала:
      - Милый, я давно ждала тебя и была уверена, что встречу. И когда ты появился в школе, я подумала: "Вот это тот мужчина, которого я полюбила бы и пошла бы за ним хоть на край света".
      - Вот мы и пришли на край света, - пошутил он. - Ты не боишься?
      - Нет. - Поцеловала его и призналась: - Впервые не боюсь мужчину.
      - У тебя ещё никого не было? - все ещё сомневался он.
      Она отрицательно помотала головой.
      - Нет. Я люблю только тебя. И буду любить только тебя.
      - А если я разлюблю? - Ему не хотелось обманывать её, и он непроизвольно подстраховал себя.
      - Все равно, - сказала она. - Но я не дам тебе разлюбить меня. Ты не захочешь, не посмеешь.
      Ее настойчивость, уверенность умиляли его, и Светлана, милая Света, нравилась ему ещё больше, и он, забыв обо всех опасениях, о предвиденных осложнениях отношений, начал раздевать её. Она не сопротивлялась...
      Потом они встречались ещё дважды. В гости к Светлане Анатолий отказался идти и предупредил её, что возможно в скором времени ему придется написать острую критическую статью о мэре города. Светлана долго молчала, а потом спросила:
      - Обязательно это должен сделать ты?
      - Нет, конечно. Хотя это моя работа.
      - Делай как знаешь. Все равно я тебя люблю. И не разлюблю...
      Прошла неделя, как Анатолий возил гномика Балакшина по городу, от одного бизнесмена к другому, слушал болтовню члена директората "ПАКТа" о неплатежах предприятий друг другу, о задолжностях заработанной платы и назревающих в связи с этим серьезных событиях. Об этом днем и ночью вещали телевидение и радио. Анатолию не надо было искать компрометирующего материала против Гусарова, он сам помимо его воли тек к нему в руки. Можно было написать ещё не одну критическую статью, не один фельетон, но Анатолий не только перестал общаться с журналистом, мысли отгонял о задании Валунского, оправдывая себя тем, что выполняет другое, более важное поручение. И действительно, разве можно было сравнить разоблачение банды с написанием обличительных статей, на которые ныне мало кто обращает внимание.
      Но странное дело, "случайные" знакомые по путанам менты не только не искали с ним встреч, как предполагал начальник уголовного розыска Севостьян, даже на глаза ему не попадались. А ведь могли бы и позвонить - у секретарши Тучинина кто-то интересовался сотрудником из охраны Иванкиным.
      Анатолий строил разные предположения: могли узнать, что он никакой не Иванкин, а Русанов, и не охранник в системе "ПАКТа", а личный советник губернатора. Могли догадаться и о подстроенной ловушке. Как бы там ни было, но опростоволосившиеся муниципалы на связь с ним не выходили.
      В субботний день Балакшин отпустил Анатолия рано, не было ещё и одиннадцати.
      - Гуляй, - сказал как добрый, заботливый начальник. - Дело молодое, холостяцкое. Отгони машину в гараж и на все четыре стороны, сегодня ты мне не понадобишься.
      Анатолий так и сделал. Отогнал машину и задумался: позвонить Светлане? У неё до двух занятия. Да и не хотелось афишировать себя в школе. Пойти домой и завалиться спать? Мало удовольствия. А на душе отчего-то было тоскливо. Второй месяц он в Приморске, а друзьями не обзавелся. Одна Светлана да Тамара. С женой военного моряка он случайно встретился на улице недалеко от школы - поджидал Светлану, а первой увидел Тамару. Немного поговорили. Она рассказала, что мэр снова настойчиво приглашает работать к себе, но она отказывается. Анатолий хотел назначить с ней свидание, но Тамара категорически отказалась.
      - Хватит того раза, что я пережила.
      На том и расстались. А ему хотелось бы продолжить с ней знакомство. Нет, Светлану он не разлюбил, и как женщина она бесподобна - нежная, ласковая, застенчивая, - но в Тамаре есть своя, особая прелесть, и она тоже нравилась ему, волновала. Он согласен был встречаться с ней просто по-товарищески - она стала бы неплохим другом, - но она не пошла и на это.
      То ли воспоминания о ней, то ли другая причина, но у Анатолия вдруг появилось желание посетить "Золотой рог", где познакомился с Тамарой. И он отправился туда.
      Ресторан только открыли и зал был пуст. Но не успел Анатолий сесть за стол, как рядом с ним оказался Сидоров, тот самый охранник путан, с которым состоялось знакомство в ночь охоты на муниципалов. Похоже, он следил за Анатолием.
      - Привет, - сказал небрежно, как старому приятелю. - Какими судьбами? Девочки наши так рано сюда не ходят.
      - А мне девочки надоели, захотелось мальчика, и он тут как тут, - зло пошутил Анатолий.
      Сидоров проглотил пилюлю, но сделал вид, что не обиделся, улыбнулся.
      - Гора с горой, говорят, не сходится. Я рад тебя видеть. Как служится, можется?
      - Слава Богу, хреново. Наша служба - беги туда, куда пошлют, делай то, что прикажут.
      - У нас лучше, мы - вольные казаки, хотим служим, хотим гуляем, - с усмешкой сказал Сидоров. - С вашей легкой руки погнали нас из милиции.
      - А мы-то при чем? - сделал удивленное лицо Анатолий. - Мы разошлись с вами по-хорошему, и рэкетиры вернули вам оружие.
      - Верно, разошлись по-хорошему и все равно какая-то блядь заложила нас.
      - Только не мы, - заверил Анатолий. - Нам это было ни к чему.
      - Знаем. Это сучка Алка. Мы давно подозревали, что она и на ментов работает. Ничего, она свое получит. Да и все, что ни делается, все к лучшему. Теперь мы работаем в объединении "Дальморепродукт", слыхал о таком?
      - Слыхал. Ну и как платят?
      - Побольше, чем у этого подонка Потехина. А главное - свобода: сутки отдежурил, трое свободен. И помимо навар можно кое-какой иметь. Кстати, есть вакансия. Хочешь, составлю протекцию.
      - От добра, говорят, добра не ищут, - отклонил предложение Анатолий. У меня тоже место не пыльное: день отвозил начальство, ночь свободен, хоть с путанами, хоть с мальчиками. Друзей имею в виду, - пояснил Анатолий. Любой друг дороже трех подруг.
      - Эт точно, - согласился Сидоров. - И сколько платят?
      - Пятьсот баксов.
      - И ты считаешь это нормально? - удивился Сидоров. - Да у нас уборщицы вдвое больше получают.
      Подошел официант, протянул им меню.
      - Что будем пить, есть? - спросил Сидоров. - Разреши мне сегодня угостить тебя: у меня сегодня большой праздник - "Тойету" купил, обмыть полагается, чтобы не ржавела, не скрипела, бегала как лань молодая. - И не ожидая согласия, повернулся к официанту. - Бутылочку коньяка, армянского, два сациви, два салата, два шашлыка и водички минеральной пожалуйста.
      За обедом он вернулся к начатой теме - о работе в фирме братьев Фонариных. Анатолий поломался для видимости, поколебался и в конце концов согласился: в случае каких-либо непредвиденных обстоятельств, если потребуется его помощь, подставить дружеское плечо.
      15
      Осеннее солнце, нежаркое и потускневшее, казалось, спешило уйти за горизонт, заметно укорачивая дни, нагоняя в душу тоску и тревогу. Валунский целыми днями мотался по городам, по предприятиям, пытаясь то там, то здесь выбить хоть сколько-нибудь денег, не давал покоя помощникам, рассылая их в разные концы по тому же делу, но раздобыть денег на погашение хотя бы месячной задолжности по зарплате не удавалось. А на заводах, шахтах, рудниках уже начались волнения, рабочие голодали, объявляли забастовки, грозились массовым неповиновением. Начала быстро расти преступность. Даже в селах, где совсем ещё недавно было спокойно, появились банды, грабящие дома, забирающие скот, насилующие девушек и молодых женщин. У Валунского голова шла кругом - что делать? Милиция и даже военнослужащие, подключенные для поимки преступников, не справлялись с задачей.
      Cегодняшний доклад генерала Тюренкова на совещании представителей власти был ещё более удручающ: за неделю двенадцать убийств в крае, сорок семь крупных грабежей, восемь изнасилований. Это зафиксированных. А сколько ещё скрытых - люди боятся обращаться в милицию за помощью, - не выявленных из-за отдаленности, плохой связи.
      На совещании Валунский не сдержался, строго отчитал и начальника управления внутренних дел Тюренкова, и начальника службы безопасности Пшонкина.