Как было не поверить такому чистосердечному покаянию? И на лице Скородумова ни тени обиды или фальши; голубые глаза, как утреннее майское небо, без облачка, без пятнышка. Мой пристальный, а может, и недоверчивый взгляд смутил старшего лейтенанта, он даже покраснел и опустил голову.
      - Я бы с таким решением не смирился, - подзадорил я офицера, чтобы толкнуть его на более откровенное признание. - Все, кто летают за кордон, не на шоколадки тратят марки. А наказали только одного. Это, по-моему, несправедливо. Почему? Может, кому-то более угодливому потребовалось место?
      Я продолжал пристально смотреть на Скородумова, ожидая, что он раскроется, но опальный офицер молчал, глядя в землю. Лишь лицо из покаянного стало озабоченным, напряженным.
      Я усилил нажим:
      - Мне вообще непонятно поведение ваших летчиков: с ними хамят, а они посапывают в две дырочки... Запугали вас, что ли?
      Скородумов поднял голову.
      - Мы привыкли. - И с виноватой улыбкой дополнил: - Нормальный командирский язык...
      Нет, подозревать далее Скородумова в авторстве письма после таких откровений мог только человек, потерявший веру во всем и во всех.
      Я ещё пару часов послонялся по аэродрому, поговорил с рядовыми и офицерами и, не услышав ничего нового по письму, побрел в гостиницу: до возвращения экипажей можно было "добрать" недоспанные часы.
      Настроение мое резко пошло на убыль: вместо интересного материала, похоже, я привезу в редакцию пустышку. Писать репортаж о том, как экипажи возят гуманитарную помощь, спасающую наш народ от голода и от возможных эпидемий, душа не лежала.
      После обеда, отдохнувший и принявший решение завтра же возвращаться в Москву если не удастся раздобыть ничего нового, я снова отправился на аэродром встречать экипажи. Посмотрю, что они привезли "для народа" и для себя лично. Может, что-то и прояснит ситуацию.
      Первым произвел посадку самолет майора Золотухина, лидера группы. Я направился к нему с таможенниками - капитаном и тремя солдатами-пограничниками.
      Едва заглохли двигатели и открылся грузовой люк, как к самолету подъехала автомашина. Авиаспециалисты во главе с бортовым техником начали выгружать из чрева корабля в кузов машины картонные коробки с красивыми этикетками.
      Двое солдат-пограничников полезли в самолет, капитан и третий солдат следили за разгрузкой и за членами экипажей.
      Вот по трапу спустился Болтунов с небольшим чемоданчиком, какие принято брать с собой по тревоге. Увидел меня и поприветствовал помахиванием руки. Я подошел к нему.
      - С возвращением. Что ценного привезли для нашего народа на этот раз?
      - Все то же: макароны, печенье, медикаменты и... - Болтунов многозначительно поднял указательный палец, - конечно же, жевательные резинки, без которых наш народ давно бы протянул ноги... Туда драгметаллы: алюминий, молибден, золото, а оттуда - резиновые изделия, чтобы русские не очень-то размножались. Хочешь, подарю пакетик? С усиками.
      - Спасибо. Прибереги для себя, на случай, когда силенок не хватит.
      - Тогда возьми вот это, - Андрей достал из внутреннего кармана паркеровскую авторучку. - Чтоб хорошую статью о нас написал.
      - А если расценю это как взятку? Или вон таможня так подумает, кивнул я на капитана. - Не боишься последствий?
      - Боюсь. Боюсь, что вместе с гуманитарной помощью мы везем из Германии их скопидомство, и скоро, как они, будем в гости ходить со своей выпивкой и закуской.
      Я взял авторучку и стал рассматривать её. Ярко-зеленая, будто из малахита, с золотистым наконечником и колпачком, она сверкала в руках, как красивая игрушка.
      - Такой ручкой только фельетоны писать, - пошутил я.
      - Пиши фельетон, - согласился Андрей. - А лучше напиши роман обо мне и Альбине, о нашей любви. Кстати, я завтра еду к её родителям делать официальное предложение. Приглашаю тебя сватом...
      Ответить я не успел: к самолету подъехал на черной "Волге" Вайкулевич, и Золотухин, выскочив из кабины, подал команду экипажу строиться.
      6
      Воскресенье. Утро как по заказу: ночью отгремела последняя майская гроза, начался июнь; ливневой дождь омыл небосвод и землю; листва на деревьях и трава по обочинам шоссе сияют первозданными красками; солнце на лазурном небе слепит глаза. Хорошо, что у Андрея нашлись запасные темные очки, и мы, чисто выбритые и наглаженные, мчимся на такси в Кишинев навстречу Андреевой судьбе - мне не удалось отказаться от роли свата.
      Из-за несостоявшейся статьи о мздоимцах я решил написать очерк об экипаже Золотухина, придется прожить здесь ещё несколько дней, чтобы собрать нужный материал.
      Шофер открыл боковые форточки, и нас приятно обдает свежим, насыщенным озоном ветерком, бодрящим тело и радующим душу. Андрей сияет и улыбка не сходит с его лица. Он счастлив - знакомое мне чувство, - невольно вспоминается Дина... Давно ли это было, и каким коротким оказалось наше счастье. У Андрея совсем не так: невеста - учительница; судя по его рассказам, умная и серьезная девушка. Ее отец - известный и уважаемый в городе человек. Что ж, и среди красивых девушек (а что Альбина красавица Андрей мне уши прожужжал) встречаются умные и серьезные. Жаль, судьба меня пока не свела с такой... Возможно и к лучшему: вот я уехал в командировку и ничто меня не тревожит, ни по ком душа не болит. Вспоминаю иногда Дину все-таки она подарила мне несколько прекрасных мгновений, - но и те переживания, которые довелось претерпеть из-за её легкомыслия, забыть нельзя...
      Вдали показывается столица Молдавии. Красивый, чистый город с цветущими акациями и каштанами вдоль улиц; малолюдный, спокойный (не то, что Москва!), располагающий к умиротворению и благодушию.
      Шофер, почти не сбавляя скорости, доставил на центральный рынок - надо купить цветы, - и Андрей, расплатившись, отпустил его.
      - Тут недалеко, пешком дотопаем, - пояснил он.
      Я впервые попал на молдавский рынок. Прямо-таки цыганский табор: смуглолицые женщины в цветастых платках и широченных юбках со сборками, черноусые мужчины в сапогах и косоворотках. Шум, галдеж, выкрики на непонятном мне языке. И чем тут только не торговали! И японскими транзисторами, и итальянскими кожаными куртками, и финскими костюмами, и всевозможной обувью от модных туфель до самодельных постолов из сыромятной кожи. А от цветочных рядов в глазах рябило: пурпурные тюльпаны, белоснежные калы, темно-алые гвоздики.
      Андрей выбрал букет роз, я - тюльпанов, и мы пошагали по улице Котовского к Ленинскому проспекту, где за частными домишками, крытыми черепицей, виднелись многоэтажки.
      Замечаю: на лице Андрея веселости поубавилось, оно сосредоточено, озабочено. И понятно: женитьба, как утверждал чеховский герой, шаг серьезный. Спрашиваю у Андрея:
      - Не передумал?
      Он отрицательно мотает головой. И уточняет:
      - Понимаешь, отец у неё какой-то непонятный: не пойму как он ко мне относится. Вроде бы уважает, а не уверен, даст ли он добро.
      - Встречаться-то он не запрещал?
      - Вроде бы нет... Но мы больше у подруги время проводили... И тянуть больше нельзя. Мачеха узнает - живьем съест. Не очень-то они дружат, хотя раньше, рассказывала Альбина, по танцулькам вместе бегали.
      - Тогда можешь быть спокоен: мачеха уговорит отца побыстрее сбагрить падчерицу...
      Вот и нужный нам дом, многоэтажный, из красного кирпича, с тремя подъездами, большими стеклянными дверями с кодовым замком. Андрей поочередно нажал на кнопки и дверь, пискнув, распахнулась. В просторном холле за небольшим столиком с телефоном сидел молодой мужчина спортивного телосложения, окинул нас пристальным взглядом и спросил на сносном русском:
      - К кому пожаловали пане-офицеры?
      - К Ионе Георгиевичу, - ответил Андрей.
      - Он вас ждет? - Мужчина глянул на телефон.
      - Да, можете не докладывать...
      - Ничего себе порядочек, - восхитился я, когда захлопнулась дверь лифта. - Похлещи, чем в армии.
      - А как ты думал - городские шишки проживают... Зря мы в форму вырядились, - запоздало посетовал Андрей. - Хотя я специально хотел подчеркнуть кто я и какая перспектива ожидает их дочь.
      Мы поднялись на третий этаж. На звонок дверь открыла сама Альбина - по описанию Андрея я такой и представлял её себе: смуглолицая, с густыми черными, как смоль, волосами, спадающими на загорелые плечи и оттеняющими красивую длинную шею. Стройная, как южный тополек, с тонкой, прямо-таки "осиной" талией. Не случайно именно эти детали бросились мне в глаза - лицо её не вызывало такого восторга, как фигура. Оно, несомненно, было симпатичным: овальное и чистое, как яичко; брови тонкие, черные, почти сросшиеся у переносицы; прямой нос, сочные, чувствительные губы. А вот подбородок для женского лица был явно тяжеловат. В нем было что-то мужское, выдававшее сильную, волевую натуру, неприемлемое мною в женщинах. Твердый характер подтверждали и большие темно-карие глаза с огненными, будто лазерными крапинками, которыми она обожгла меня, проведя с ног до головы оценивающим взглядом, и улыбнулась Андрею.
      - Привет. Проходите ко мне в комнату - у папы гости.
      Мы прошмыгнули через просторный холл с большими зеркалами и картинами на стенах, и очутились в роскошно обставленной дорогой мебелю комнате. Ноги утонули в мягком ворсе ковра, наверное персидском, о которых я читал в книгах...
      - Это мой друг Игорь, - представил меня Андрей.
      Она протянула холеную с длинными пальцами руку.
      - Альбина.
      - Я так и понял, - начал я с веселой ноты, памятуя одну из заповедей: ничто так не сближает людей как непринужденность и теплое слово. - Андрей так описал вас, что я узнал бы и на улице.
      Альбина с наигранной строгость погрозила ему пальцем.
      - Никогда не хвались, что изумруд твой самый, самый, - гласит восточная мудрость, - украдут.
      Мы вручили ей цветы. Андрей извлек из "дипломата" привезенные из Германии туфельки и поставил к ногам Альбины.
      - Примерь. Канцлер ФРГ для своей любовницы заказал, а я для тебя перехватил.
      Альбина взяла подарок, повертела в руках, рассматривая со всех сторон, лишь после этого надела на загорелую точеную ножку.
      - В самый раз, - поблагодарила так буднично, словно Андрей каждый день преподносил ей такие подарки. - Спасибо, Андрюша.
      - Не... понравились? - Андрей виновато хлопал глазами.
      - Да нет, все в порядке. Прехорошенькие туфельки. Только ты ставишь меня в неловкое положение перед своим другом.
      - Почему? - горячо запротестовал Андрей. И это не просто друг. Я говорил тебе, что нагряну со сватом. Вот и приехали. Так что пусть отец твой выпроваживает гостей, разговор с ним будем вести.
      Альбина кокетливо повела плечиками, покусала задумчиво губу.
      - Вообще-то он очень занят... Но я сейчас узнаю, надолго ли.
      И ушла, чуть покачивая обтянутыми легким платьем бедрами. Стройная, грациозная, как прима-балерина. Андрей не сводил с неё восхищенных глаз.
      - Ну как? - спросил у меня, едва закрылась дверь.
      Я повторил услышанную от Альбины восточную присказку:
      - Никогда не хвались, что изумруд твой самый, самый - украдут.
      Мы оба рассмеялись. Но я чуточку слукавил: что-то в Альбине было такое, что настораживало. Может, мне просто показалось: очень уж равнодушно она приняла подарок; а возможно потому, что я с предубеждением относился к цыганкам - Альбина выглядела типичной цыганкой.
      Она тут же вернулась и безнадежно махнула рукой.
      Мужчины хуже баб, теперь их до вечера не разгонишь. Но я предупредила, что ты хочешь поговорить с ним по очень серьезному делу, и часам к пяти мы вернемся. А сейчас я переоденусь, и мы махнем на пляж. Ты на машине?
      - Мы же свататься ехали. А какое сватовство без выпивки.
      - Тогда поедем на моей.
      - Но мы плавки не взяли.
      Альбина покусала губу.
      - Перебьетесь. Такое место найдем, где никто за вами подсматривать не будет.
      Через полчаса мы мчались на новеньких рубиновых "Жигулях", сверкающих полировкой, утопая в мягких, обтянутых плюшевыми чехлами креслах. На Альбине под цвет машины - легкая ветровка со множеством карманов и блестящих пуговиц; такие же брюки, о стрелках которых можно обрезаться. Ведет машину уверенно, лихо обгоняя троллейбусы и автобусы, не сбавляет скорость у светофоров, когда загорается желтый свет. Я глянул на спидометр и присвистнул - 90! И это по городу!
      - У нас за такое сотней не отделаешься, - пошутил я.
      - В ваших-то Варкулештах? - смеется Альбина. - Да у вас днем с огнем гаишника не сыщешь.
      Я не стал объяснять, что имел в виду Москву. Пусть считает, что мы с Андреем однополчане.
      - У нас ВАИ, а не ГАИ, - приходит мне на помощь Андрей. - Военная автоинспекция. От неё не всегда штрафом можно отделаться. И зря ты так гонишь.
      Альбина замечания жениха пропускает мимо ушей, и едва выезжаем за город, прибавляет скорость. Я не ошибся в её характере - волевая, настойчивая натура. Туго придется Андрею: такие жены под каблучком держат своих мужей и помыкают ими, как прапорщики солдатами-первогодками. Видел я такие семьи, и мне становилось жаль мужчин, в общем-то добрых, умных, превращающихся под гнетом своих "цариц" в послушных, безропотных рабов. Мне такая семейная жизнь не по душе... Но любовь, говорят, зла...
      Берег реки, куда свернула Альбина, пестрел разноцветными купальниками и плавками; отдыхающие загорали, купались, играли кто в мяч, кто в карты. Тут и там стояли легковушки разных марок, от наших, советских, до американских.
      Альбина выбрала место помалолюднее и припарковала машину под тень разросшегося боярышника. Он ещё не отцвел и издавал довольно неприятный запах. Чуть далее росла белая акация, и временами дуновение ветерка приносило к нам медовый аромат.
      Альбина достала из багажника большую кожаную сумку, в которой, кроме пледа и полотенец, оказалось двое плавок. Протянула нам с улыбкой.
      - Если велики, подвяжите веревочкой.
      И ушла переодеваться в кусты.
      Андрей прикинул плавки.
      - Ну и попа у её батяни - на двоих одних хватит! А ещё безмерные... Лучше остаться в трусах.
      Мы разделись и уложили обмундирование в машине на заднем сиденьи.
      Альбина вышла из кустов, как богиня из морской пены: телесного цвета купальник с едва заметным тиснением непонятных орнаментов, создавал впечатление обнаженного тела. Я без стеснения залюбовался её великолепной фигурой. Андрей толкнул меня кулаком в бок.
      - Не очень-то заглядывайся, а то ночью спать не будешь.
      - Рад бы не заглядываться, да ты ж о друге не позаботился, - упрекнул я его.
      - Что ж ты раньше не сказал. У неё есть подруга. Симпатичная, между прочим.
      - Просто симпатичная рядом с Альбиной смотреться не будет. Ты мне ровню или ещё краше подавай.
      - Ишь ты, чего захотел, - счастливо засмеялся Андрей. - Краше не бывает. - Он толкнул меня к реке, куда уже спустилась Альбина.
      Вода была обжигающе холодная, и я, окунувшись с головой, высочил на берег, как ошпаренный. А влюбленные один перед другим делали вид, что им все нипочем, плавали рядком, о чем-то говорили и весело хохотали. Им было весело - нет, наверное, ничего прекраснее любви, делающей людей самыми счастливыми, - а мне вдруг стало грустно; вспомнилась мать, Дина, друзья из редакции, и захотелось быстрее вернуться в Москву. Журналистское расследование, можно сказать, закончено, завтра побеседую с Золотухиным (о Болтунове у меня уже достаточно материала, одной любовной истории хватит для очерка), возьму ещё несколько данных об остальных членах экипажа, и дело останется за написанием. Завтра же поеду за билетом на самолет.
      Я и предположить не мог, что моя командировка только начинается и меня затянет в такой водоворот, какой и во сне не снился...
      Накупавшись, Андрей с Альбиной улеглись на пледе, шептались и целовались, не обращая на меня внимания. Я, раскинувшись на траве, делал вид, что дремлю, и обдумывал сюжет будущего очерка.
      Солнце пекло нещадно, и как я ни вертелся, почувствовал, что поджариваюсь - кожу начало пощипывать. Если не убраться в тень или не одеться, можно получить сильный ожег.
      Я пошел к машине.
      - Посмотри, сколько времени, - попросил Андрей.
      Я заглянул в кабину.
      - Без пяти тринадцать.
      - Ого! - удивился Андрей и поднялся. - А я думаю, чего это нам не хватает, какая-то мысль назойливо мешает объяснению в любви. Оказывается, желудок не желает считаться с нашими возвышенными чувствами. Тогда по коням! - Он подал руку Альбине. - Где будем обедать?
      - Как всегда, в нашем "Лотосе".
      "Лотос" - небольшое уютное кафе, чистенькое и почти пустое: Только за двумя столиками сидели посетители, молодая пара и три любительницы мороженого.
      Мы облюбовали столик в углу: прием пищи, как и занятие любовью, требует интимной обстановки, и нам не хотелось, чтобы кто-то мешал, подслушивал наши разговоры. Я намеревался теперь перехватить инициативу в свои руки и, когда Андрей выпьет немного и станет словоохотливее, выспросить у него подробнее о полетах за кордон - дыма без огня не бывает и за анонимкой должны быть какие-то факты, снова мою голову стала буравить мысль о мздоимцах.
      К нам подошла немолодая, раздобревшая на казенных харчах официантка, протянула меню. Предупредила:
      - Шашлыки и фирменные блюда только после семнадцати.
      Альбина мельком заглянула в отпечатанный листок.
      - Овощи, только натуральные, без салата: помидоры, огурцы, редис. Глянула на меня, на Андрея. - Вам какое ассорти, мальчики: мясное или рыбное?
      - Мясное, - сказал Андрей.
      - И мне, - согласился я.
      - А мне рыбное, - повернулась Альбина к официантке. - Три кофе и бутылочку "Аиста". Или вы предпочитаете водку? - снова глянула на меня.
      - Я предпочитаю, как и вы, ограничиться кофе.
      Альбина усмехнулась.
      - Я-то как раз коньячку выпью.
      Андрей перехватил мой недоуменный взгляд и пояснил с улыбкой:
      - Не беспокойся за нее. Выпить я разрешу ей самую малость. - И подумав, дополнил: - Она здесь хозяйка. Без неё нас здесь вряд бы так быстро обслужили.
      - Обижайтесь на своих политиков, - возразила Альбина. - Им власть нужна, а жар хотят загребать чужими руками. Все народы перессорили. Давайте лучше покурим. - Она достала из сумочки сигареты, протянула пачку Андрею, потом мне.
      Я помотал головой.
      - Не курю.
      Она удивленно вскинула брови, усмехнулась:
      - Вундеркинд? И много вас таких среди летчиков?
      - Все, кроме Андрея.
      - Ах, какую я ошибку допустила! - засмеялась Альбина.
      Официантка принесла коньяк и закуску, налила, как в перворазрядных ресторанах в рюмки, и Альбина провозгласила тост:
      - За знакомство. - И выпила до дна.
      - Ничего, - успокоил меня Андрей. - Альбина утверждает, что коньяк обостряет у неё реакцию.
      - Разве ты не убедился? - лукаво глянула на него невеста. - Я хуже вожу?
      Андрей пожал плечами.
      - Не хуже. Но... раз на раз не приходится. Может всякое случиться.
      - А ещё летчик! Потому тебя и в истребители не взяли. Вы тоже меня осуждаете? Повернулась ко мне Альбина, и я не мог понять, чего больше в её глазах - насмешки или кокетства.
      - Как раз наоборот, - решил я подыграть ей, чтобы поглубже заглянуть в душу будущей жены моего друга: что-то по-прежнему настораживало меня в ней и беспокоило. - Риск, как утверждал один наш великий летчик, - благородное дело. А если рискует девушка - это верный признак, что она крепко будет держать семейные бразды правления. - Я выпил свой коньяк и налил себе и Андрею.
      Альбина с усмешкой посмотрела на Андрея - как от отреагирует на мою реплику, - но он то ли сделал вид, что это его мало волнует, то ли на самом деле не придавал значения, кто будет верховодить в семье, молча осушил рюмку и принялся за закуску, не обратив внимания и на то, что Альбина тоже налила коньяка себе.
      - Андрюша - золотце, - похвалила его Альбина. - У нас с ним не будет никаких проблем. Правда, милый? - Она чмокнула его в щеку и подняла рюмку.
      - За вас, мальчики.
      Я не на шутку обеспокоился - как она поведет машину? И оставить новый "жигуленок" здесь без присмотра - стопроцентная гарантия найти его раскуроченным или вообще не найти. Следовало приостановить моих друзей, решивших видимо произвести на меня впечатление своей бесшабашностью; да и пора было переходить к главному: к разговору о полетах за кордон. Правда, место не совсем подходящее, зато повод имелся вполне оправданный.
      - Любовь, как сказал мудрец, великая штука; во имя неё люди идут на подвиг и на преступление, - сказал я. - Первое Андрею ещё предстоит, а второе он уже совершил.
      Черные брови Альбины круто изогнулись. Она испытующе глянула на Андрея, делая вид, что приняла мои слова всерьез.
      - Это правда, Андрюша? Что ты натворил?
      Андрей глубоко вздохнул, подыгрывая мне.
      - Из-за вас он занялся контрабандой, - пояснил я.
      Андрей, ожидавший чего угодно, только не этого, широко распахнутыми глазами уставился на меня: что за чушь я мелю?
      - Туфельки-то он привез вам из-за границы без таможенного досмотра, продолжал я. - А это грозит тюремным заключением от двух до пяти лет.
      - Серьезно? - испуганно округлила глаза Альбина. - Милый, ты так рисковал, а я даже не поцеловала тебя. - И она прильнула к его губам. Страшно было? Расскажи.
      Андрей смущенно пожал плечами, соображая, как выйти с достоинством из этой игры.
      - Ну, парень, я, как ты знаешь, не трус. Пока шла разгрузка наших товаров, погрузка гуманитарной помощи, смотался в резиденцию президента. О туфельках ещё накануне из газет вычитал. Хотел добром у президента выпросить. Захожу в приемную, а там никого. Слышу в кабинете бормотанье невнятное, стоны, будто кто-то с жизнью расстается. Ну, думаю, попал в переплет: на президента покушение совершено, он тяжело ранен. Рванул на себя дверь и... застыл от изумления. - Андрей сделал паузу. - Президент с секретаршей любовью занимались. В таком экстазе находились, что на меня внимания не обратили. А туфельки рядом с диваном стояли. Я их под мышку и ходу.
      - Слышали, Альбина? А вы: "В истребители его не взяли". Из него и разведчик неплохой получился бы... Правда, что касается туфелек, можно было и без риска обойтись, как поступили командир и борттехник: они прямо на аэродроме у немецких коллег купили.
      - А ты откуда знаешь? - удивился Андрей.
      - Ну, я многое и другое знаю, - продолжал интриговать я друга. И пошел на пролом: - Золотухин подарок и Вайкулевичу купил, подороже твоих туфелек.
      - Ну уж подороже, - не согласился Андрей. - Знаешь, сколько такая ручка стоит? Всего десять марок. Вайкулевич попросил для дочки купить, она десятилетку заканчивает. И марки свои отдал - от прошлой командировки остались... И когда ты успел все усечь? Может, ты вовсе не журналист?
      - Как, вы не летчик? - удивилась теперь Альбина.
      - Летчик, только бывший, - уточнил я. - Вот уступил место более молодому, перспективному, а сам сменил штурвал на перо.
      - Вы намного старше Андрюши?
      - На целых пять, - я сделал паузу, - месяцев.
      - Так почему же? Журналистское дело, наверное, интереснее?
      Ответить я не успел: за соседним столиком с шумом и хамской лихостью разместилась четверка одетых в спортивные адидасовские костюмы шалопаев, с вызовом поглядывающих на нас и о чем-то лопочущих на своем языке. Троим было лет по семнадцать, четвертому, с плечами "косая сажень" и играющими под короткими рукавами футболки бугристыми бицепсами, не более тридцати.
      Мне соседи сразу не понравились, и без знания молдавского языка не трудно было понять их агрессивное намерение.
      Открытого вызова долго ждать не пришлось: самый молодой из компании с длинными давно не мытыми волосами, свисающими сосульками, и золотой цепочкой на шее, повернулся к нам и угрожающе произнес на плохом русском:
      - Эй, господа-оккупанты! А ну бистро допивайте, доедывайте и бистро уебивайте из нашего кафе.
      Я заметил как негодующе сверкнули глаза Альбины, и она что-то резкое ответила парню. Тот огрызнулся, и все четверо громко захохотали.
      - Подонки! - Альбина налила себе коньяку и выпила. - В школе, наверное, последними тупицами были, а тут героев из себя строят.
      - Не обращайте внимания, - посоветовал я. - Закусывайте. Я позову официантку и рассчитаюсь. Все равно надо уходить. Сидеть рядом с такой компанией приятного мало.
      - Ну, нет, - Андрей рукояткой ножа стукнул по столу. - Пусть не думают, что мы их испугались.
      Парни, разумеется, слышали вызов, заговорили между собой шепотом. К ним подошла официантка, и они на время оставили нас в покое.
      Мы уже завершали трапезу, допивали кофе, когда официантка поставила перед Альбиной бутылку шампанского.
      - Мы не заказывали, - возразил я.
      - Это соседи ей передали, - пояснила официантка.
      - В знак примирения, - подтвердил волосатик. - Иди к нам. Зачем красивой молдавской девушке эти паршивый русский офицер? Ми скоро будем их мало-мало пинком под зад давать.
      Альбина встала и взяла в руки бутылку с таким видом, что собирается размозжить голову обидчику. Тот вскочил, испуганно вытаращив глаза. Альбина спокойно поставила бутылку на их стол и сказала что-то на своем языке. Лица парней перекосились, словно проглотили горькие пилюли. Молча посмотрели друг на друга и ничего не ответили.
      Мы допили кофе, собрались уходить, но официантка будто нарочно долго не появлялась. Я пошел её искать. А когда, рассчитавшись, вернулся, парней за столом уже не было.
      Они поджидали нас на улице, встав у двери полукольцом, сосредоточенные, собранные, с налитыми злостью глазами. Ввязываться в драку нам, военным, на этой советской, но все-таки чужой земле очень не хотелось. Но и избежать её не представлялось возможным.
      - Послушайте, - обратился я к старшему. - Неужели никто из вас никогда не бывал в России?
      - Зачем нам твоя сраная Россия? - выскочил снова малолетка.
      - Помолчи, - осадил его старший. И ко мне: - И что из того?
      - У нас, в России, так гостей не встречают.
      - Вы гости? - усмехнулся старший и обратился к Альбине: - Можно вас на минутку?
      Андрей взял было её за руку, чтобы не пустить, но она отстранилась.
      - Не беспокойся. - И шагнула к старшему.
      Едва она сделала шаг, как длинногривый, издав устрашающий вопль, какими блистают ныне каратисты в американских кинобоевиках, рванулся ко мне, намереваясь ребром ладони ударить по лицу или шее.
      Видимо, он обучался в школе каратистов - клич, выпад для атаки у него получились эффектно, - но он не знал, что я прошел школу десантников, побывал в Афганистане и такой зверь, как хиппи, мне не только не страшен, но даже смешон. Я среагировал мгновенно: отбил его руку, а когда он, не удержав равновесия, стал падать, рубанул ребром ладони по его давно немытой шее - завершил тот прием, который он намеревался осуществить. От негодования я вложил в удар всю свою силу, и мой противник отлетел в сторону, как мешок с трухой. Видя, что он долго не очухается, я бросился на помощь Андрею. Парни прижали его к стене, сбили фуражку и мутузили кулаками. Старший пока безучастно стоял в стороне и наблюдал за действиями своих подопечных - он был их тренером, догадался я.
      Я выбрал парня повыше ростом и, судя по ударам, посильнее; схватил его за волосы, благо они тоже были длинными, и, дернув голову на себя так, что она откинулась назад, обнажив шею с острым кадыком, рубанул по ней. Кадык хрустнул, и парень, захрипев, опустился на землю. И тут же увидел как ко мне ринулся старший, детина с плечами Апплона и с мускулами Шварцнегера, выставив кулак левой вперед и отведя правый для удара.
      Выйдя из одной атаки, я ещё не был готов ко второй и еле уклонился от удара - кулак вскользь прошелся по голове. Сенсей (теперь я убедился в этом окончательно) пролетел по инерции мимо. А когда мы очутились лицом к лицу, я заметил в его руке кастет. Не столь грозное оружие, однако по сравнению с голым кулаком довольно предпочтительное.
      Альбина что-то крикнула и очутилась между нами. Я только успел разобрать слово "Барон". И оно, словно заклинание, остановило предводителей каратистов. Сенсей невнятно проворчал ругательство и убрал кастет в карман.
      Прекратили драку и Андрей со своим противником. У обоих были разбиты носы, лица и руки испачканы кровью. Альбина взяла нас под руки и повела к машине.
      7
      Раскаленным полуденным солнцем воздух обжигал лицо, одуряюще вонял асфальт и валявшиеся у кафе отходы продуктов, несмотря на то, что на клумбе пурпурным огнем горели тюльпаны. Выращенные чьими-то заботливыми руками и обложенные красным кирпичом. А в машине и вовсе была нестерпимая духота. Мы открыли боковые стекла, Альбина включила вентилятор, но это мало что изменило.
      Заурчал мотор, и машина рванула с места, обиженно взвизгнув тормозами - Альбина вымещала свое зло на технике.
      Прежде чем ехать домой, она остановилась у телефон-автомата и позвонила подруге. К счастью, та оказалась дома, и мы поехали к ней, чтобы привести себя в порядок: у Андрея рубашка была в крови, нос заметно распух; у меня - оторван погон и ныла скула с оставленной непонятно кем и когда ссадиной.
      Подруга, как я и предполагал ( не случайно Альбина не взяла её с нами на пляж), оказалась довольно непривлекательной толстушкой лет тридцати, малоразговорчивой, но с умными и добрыми глазами, ненавязчивая, знающая себе цену.
      Пока Андрей застирывал рубашку, я пришил погон, подгримировал кремом и пудрой Марины - так звали подругу - ссадину на скуле и выгладил рубашку.
      Над Андреем хлопотала Альбина. Мы провозились часа два, "зализывая раны", попили кофе и, наконец, отправились на сватовство.
      На этот раз нас встретил сам хозяин: крупный, хорошо упитанный мужчина килограммов под сто, с приятным симпатичным лицом, тяжелым подбородком (унаследованном не совсем удачно на мой взгляд Альбиной), с могучими волосатыми руками и короткой боксерской шеей. Он окинул нас пытливым взглядом, чуть дольше задержавшись на мне, приветливо улыбнулся; Андрею по-родственному потряс руку, потом протянул мне, и мои пальцы утонули в его лапище, как в пасти крокодила: кожа была жесткая, твердая, с мертвой хваткой.