Кузьмин так взбудоражил меня, что я никак не мог успокоиться и собраться с мыслями. А надо было все здраво взвесить, найти контраргументы и контрмеры, чтобы и себя защитить, и пристройку отстоять.
      Говорят, что стрессы, шоковые состояния хорошо снимает водка. Во всяком случае, мне так захотелось напиться, что я чуть было не поехал в Дом журналиста.
      Погода по-прежнему не радовала - сыпала морось вперемежку со снежной крупой, и я отправился домой, не позвонив, как обещал. Дине - на душе было так скверно, что показывать ей свою кислую физиономию не хотелось.
      Шестнадцатиметровая холостяцкая комната, несмотря на то что прожил я в ней не один день и имел временную прописку, показалась мне тесной и неуютной с каким-то застоялым чужим запахом. Настроение продолжало оставаться прескверным. Я чувствовал голод - обедать снова не пришлось, но готовить не хотелось. Да и в магазин надо было зайти, купить свежего хлеба, молока, сыра. Налил в чайник воды, поставил на электроплиту. Открыл холодильник В верхних ячейках лежало три яйца - это же целое состояние! - а в морозильнике нашел и кусок колбасы Аппетит разыгрался не на шутку, и я, нарезав колбасы, положил на сковородку масла, стал готовить "жаркое" с яичницей. За делом и мысли стали выстраиваться более логично, яснее и четче.
      Итак, что же произошло?
      Погиб, а точнее, убили Сарафанкина. Как учил Шерлок Холмс, надо посмотреть, кому это выгодно, кто был заинтересован в его смерти. Всех недовольных Анчуткин, что называется, перетряхнул и вывернул наизнанку. У всех алиби. Мог не поладить Сарафанкин и с кооператорами Но судя по тому, как держится Граф Инкель, надо искать в другом месте. Хотя накануне Сарафанкин все-таки приезжал к нему. Зачем?
      Это первый вопрос, который надо было выяснить
      С Лопаревичем все более-менее ясно: он был за строительство пристройки, и с Максимом Петровичем у него, похоже, конфликтов не возникало. А вот с Кузьминым... Почему он так орал на меня? Аргументы его вполне убедительные - жители близлежащего дома написали жалобу и временно пришлось приостановить строительство - общественность ныне имеет большую силу. И если бы он объяснил спокойно, без разноса и обвинений, без угроз, во всяком случае, я ушел бы убежденный, что так и должно быть Но теперь . "Судить вас надо, товарищ председатель .."
      Нет, не зря орал на меня товарищ Кузьмин. Ему надо было запугать меня, чтобы я не совал куда не следует носа.
      Да, несомненно, у председателя исполкома были основания нервничать.
      Телефонный звонок прервал мои мысли. "Дина", - обрадовался я и схватил телефонную трубку.
      - Слушаю
      - Ну что, председатель, себе гаражи построили, с нас денежки содрали и почиваем преспокойно? - загремел пьяный мужской голос.
      - Кто говорит?
      - Все говорят, - сострил неизвестный абонент. - Почему прекратили строительство?
      Накаленный разговором с предисполкома и новым грубым выпадом, я сорвался:
      - А твое какое собачье дело и кто ты такой, чтобы учинять мне допрос?
      - Я деньги платил и имею право потребовать за них отчет.
      - Приходи на стоянку, там и получишь отчет, а с хамом, который назвать себя боится, мне нечего разговаривать.
      - Ну, ладно, сука, мы поговорим с тобой в другом месте.
      Я положил трубку.
      Гнев клокотал во мне, как магма в вулкане. Очень хотелось встретиться сейчас с этим смельчаком, посмотрел бы я, чьи кулаки крепче.
      Яичница уже дымила на сковородке, я выключил плиту, переложил "жаркое" на тарелку, но аппетита уже не было. Поковырялся вилкой и вывалил все в мусорное ведро. Даже чай не лез в горло. Разгневанный, взбешенный и беспомощный, я ходил из угла в угол, не зная, что предпринять.
      Снова зазвонил телефон. Видимо, пьяница не наговорился - пьяные всегда любят поспорить, поскандалить, пофилософствовать, сорвать на ком-то зло, кто под руку подвернется. "А может. Дина? - шевельнулась в глубине души надежда - Не дождалась моего звонка, решила позвонить сама?" Но надежда настолько призрачная, малореальная, что я не снял трубку. Дождался, когда телефон замолкнет, и набрал номер, который дала Дина. Ответил не совсем учтивый женский голос - видимо, тоже из-за испорченного кем-то настроения:
      - Нету её дома, и не знаю, когда будет... Надо бы продолжить анализ сегодняшних перипетий, к которым добавился звонок пьяницы (а пьяницы ли?), но в голове все перемешалось, бурлило, как в кипящем котле. Надо было успокоиться, сосредоточиться, я хорошо понимал это, но рассудок не мог побороть эмоций. А ещё я ждал - мучитель мой не успокоится, пока не утолит жажду мести или, на худой конец, уязвленное самолюбие. И когда снова зазвонил телефон, я снял трубку, собираясь сказать такие словечки, которые он не слышал и от своих собутыльников.
      - Добрый вечер, Игорь Васильевич. - Голос был совсем другой, учтивый, мягкий и, показалось мне, знакомый. Но чей, вспомнить не мог. - Простите, что беспокою дома, но на стоянке вас не дождался.
      - Я слушаю.
      - Вы, дошли слухи, сегодня у районного начальства были?
      - Был, - не стал я лукавить.
      - И что выходили?
      - А с кем я разговариваю? - решил все-таки уточнить.
      - Алексеев, - ответил голос. Фамилия претендента на гараж в списке значилась, но я, к сожалению, не помнил этого человека.
      - Похвалиться пока нечем, - ответил на вопрос. - Но, как утверждал Максим Петрович, капля камни долбит.
      - Максим Петрович был ушлый мужик, но не кажется ли вам, что он перегнул палку?
      "В чем?" - чуть не сорвалось у меня. Остановило мелькнувшее подозрение: "А Алексеев ли разговаривает со мной? С чего он взял, что Максим Петрович "перегнул палку"? Что ему известно еще?"
      - Видите ли, с какой стороны посмотреть, - дипломатично продолжил я, чтобы выведать ещё кое-что. - Максима Петровича нет, но дело его осталось.
      - Вот и я о том же и хотел дать вам по этому поводу совет.
      - Добрый совет от доброго человека - великая помощь, говорят в народе.
      - Ну это не телефонный разговор.
      - Давайте встретимся на стоянке. Хоть сейчас.
      - Сейчас не получится, я звоню не из дома... "Когда же он ждал меня на стоянке?" Подозрение, что это не Алексеев, крепло ещё сильнее.
      - Давайте завтра утром.
      - Утром тоже не получится, мне рано надо быть на работе. А вот вечером, часов в семь - пожалуйста. Только давайте не на стоянке, а посидим где-нибудь по-человечески за рюмкой чая, - весело закончил он.
      - Можно и за рюмкой чая, - согласился я. - В Доме журналиста.
      - Так там, говорят, каждый столик прослушивается. Давайте лучше в "Бегах". Тет-а-тет - разговор сугубо конфиденциальный.
      - Хорошо.
      Пожелали друг другу спокойной ночи.
      Теперь я был убежден, что звонил не Алексеев. Неужели настолько он наивен, что не предполагает о моей догадке, о том, что я могу перепроверить или просто случайно встретиться с Алексеевым?
      Нет, он не наивен, знает, что в любом случае я пойду на встречу - он мне очень нужен. Но я ему, видимо, ещё больше. И наверняка на встречу он не придет, будет со стороны наблюдать за мной, высматривать, кто меня прикрывает... Если строит расчеты не по другим соображениям...
      Я выждал немного и позвонил Алексееву. Телефон был занят. А может, у него были какие-нибудь дела с Максимом Петровичем? Хуже того - конфликт? Но настолько это была неприметная личность, что ничего вспомнить о нем я не мог. И Максим Петрович никаких разговоров о нем не заводил. Хотя неприметные личности, по утверждению криминалистов, самые хитрые и самые загадочные преступники. "Максим Петрович был ушлый мужик, но не кажется ли вам, что он перегнул палку?" Что он имел в виду? Уж не решил ли припугнуть Максим Петрович работников исполкома разоблачением за взятки, когда они потребовали (или попросили) приостановить работы по пристройке? Мужик он действительно ушлый и горячий, в пылу мог и не такое сказать... Но строительство было приостановлено лишь на третий день после его смерти, и, главное, он даже опасений, что могут приостановить работу, не высказывал.
      Телефон Алексеева освободился минут через пятнадцать. Ответил совсем другой мужской голос.
      - Василий Сергеевич?
      - Он самый.
      - Это Семиречин. Вы только что звонили мне?
      - Я? - удивился Алексеев. - Это вы звонили. Только голос вроде я ваш не узнал.
      - И что я вам говорил?
      - Так вы расспрашивали, о чем беседовал со мной следователь, просили не очень-то откровенничать, не проболтаться, сколько кому на лапу давали. А я, откровенно говоря, и не знаю... Так, похоже, не вы звонили?
      - Не я. А мне звонили от вашего имени. Кто-то решил разыграть нас.
      - Ничего себе - розыгрыш. За такие шутки морду бьют.
      Если бы, вздохнул я, кладя трубку. За такие "шутки" Максим Петрович жизнью поплатился... Что же он сделал и что хотят теперь от меня? Видимо, считают, что и мне кое-что известно. А если так, то... Сообщить завтра же следователю? А если он с ними заодно?.. Темные дела в одиночку не делают. Пока мы пробивали место под автостоянку, я имел возможность лично убедиться, как тесно переплелись служебные и личные интересы многих начальников; на каждом шагу нам ставили барьеры, и, пока Максим Петрович не клал в конверт определенную сумму, преодолеть их было невозможно. И все-таки не верилось, что должностные, ответственные работники пошли на последнее средство. Одно дело взятка и совсем другое - убийство.
      Обратиться в милицию?
      Да, надо там искать помощь. Правда, в МВД у меня знакомых никого нет, разве что Александр Горелый, но он не профессионал, всего-навсего сотрудник журнала "Советская милиция", хотя знакомые оперативники у него наверняка есть. Как вот только все это подать, чтобы они поняли, что дело серьезное, и взялись за него?..
      Раздумья мои прервал новый звонок. "Лжеалексеев", - была первая же мысль, потому я не спешил снимать трубку. Надо было сосредоточиться, собраться с мыслями, чтобы ещё больше заинтриговать убийц. теперь я был уверен, что ищут они со мной контакт из-за какой-то важной информация, надеясь, видимо, договориться или...
      В воображении всплыло лицо Максима Петровича, серовато-безжизненное с приоткрытым ртом - в предсмертных судорогах он хватал воздух, насыщенный смертоносным газом.
      Нет, умирать мне не хотелось. А если они решили бы и меня убрать, давно бы сделали это. Значит, я им нужен..
      - Слушаю. - Я не узнал своего голоса, он осип и срывался, как у тонущего.
      - Ну, к тебе, как к министру иностранных дел, не дозвониться, - узнал я насмешливо-ироничный голос Дины - И сам не позвонил. Что, снова интервью брал? Только теперь у какой-нибудь стюардессы?
      Ах, её бы проблемы да веселое настроение мне!
      - Хуже, - ответил я - Теперь интервью брали у меня, да чуть ли не с клятвой.
      - Это интересно Надеюсь, при встрече ты мне расскажешь поподробнее А встретиться я хочу сейчас.
      Я взглянул на часы. Ничего себе заявочка, без пяти десять.
      - И что мы будем делать? Время позднее, нас никуда не пустят.
      - Придумай что-нибудь. Я очень хочу тебя видеть. Ее настойчивость придала мне смелости, и я ляпнул:
      - Приезжай ко мне.
      Дина помолчала. Раздумывает, или ошарашил я её своей наглостью?
      - А ты один?
      - К сожалению.
      - Ехать к тебе неудобно и долго.
      - Поймай такси, я встречу у подъезда...
      - Хорошо
      Она приехала раньше, чем я ожидал, минут через двадцать. Я за это время сходил к знакомому майору - он жил на одной площадке - и взял у него кусок колбасы, пяток яиц, лимон; бутылка коньяка всегда стояла в серванте на случай неожиданных гостей
      Дина сбросила легкое демисезонное пальто и прижала холодные ладони к моему лицу.
      - Видишь, как я замерзла, пока ловила такси Я подул на них и потер своими руками, как делала это мама, когда я пацаном прибегал с улицы, вывалянный в снегу и в сосульках - мы сооружали снежные крепости и играли в войну, улица на улицу.
      - Разувайся.
      Дал ей свои тапочки и помог снять меховые сапожки. От прикосновения к стройным красивым ногам сразу забылись недавние невзгоды, подстерегающая опасность.
      Дина осмотрела комнату, заглянула в кухню.
      - Ничего гнездышко А не скучно одному? Я, к примеру, вот так одна не выдержала бы просидеть целый вечер.
      - Меня дела загнали в квартиру. Да и настроение было такое, не для свидания.
      - Представь себе, и у меня. Вот шучу с тобой, а у самой кошки скребут на душе.
      - В театре проблемы?
      Она махнула рукой.
      - А где их нынче нет? А может, просто весна действует.
      - Если весна, то это к счастью. И мы сейчас попытаемся с помощью потусторонних сил разогнать тоску-печаль Ты готовить умеешь?
      - Готовить? Все, кроме варить и жарить. Даже яичница у меня не получается - то подгорит, то развалится Потому и замуж никто не берет ничего не умею. А мужей надо кормить и обстирывать, - она брезгливо передернула плечами.
      Я не знал, шутит она или говорит правду - нынче и таких девушек немало.
      - Ты одна у матери дочка?
      - В том-то и дело. Избаловали они меня с бабушкой с детства, а потом... в руки некому было взять.
      - А отец?
      - Отец! - иронично повторила Дина и глубоко вздохнула - Отец у меня мужик был серьезный. Настоящий Отелло. К каждому столбу мать ревновал. Вот и посчитали, что лучше разойтись, чем любовь до трагического конца доводить.
      - У тебя мать красивая?
      - Ничего. И теперь ещё пользуется у мужчин успехом.
      Ее откровенная вольность зародила у меня подозрение, что она под хмельком, и, приблизившись к ней, я уловил запах вина - вот почему она такая разговорчивая.
      - Ты сегодня не играла? Она усмехнулась.
      - Смотря в каком смысле. По Грину, мы все комедианты, и каждый выбирает себе роль по таланту и обстоятельствам.
      - Какую же роль ты играешь сейчас? - Откровенность её переходила в цинизм, и мне это начинало не нравиться.
      - Ты же сам определил мне роль домохозяйки, - усмехнулась она, глядя на меня чуть прищуренными серовато-синими глазищами. - Только напоминаю варить и жарить я не умею.
      - Тогда доставай из серванта посуду, а я пойду на кухню. Правда, тоже не мастак по поварской части, но яичницу приготовлю.
      Минут через десять на столе стояла шипящая сковородка с поджаренной колбасой и яичницей, сыр, яблоки, посыпанные сахаром лимонные дольки. Дина, как заправская стюардесса, с отработанными волнующими движениями, ходила вокруг стола, раскладывая ножи и вилки, протирая тарелки и рюмки.
      - А правда, неплохо получается? Прямо как в ресторане высшего разряда.
      - Тебе часто приходится в них бывать? Она пожала плечами.
      - Не часто, но приходится. А куда ещё пойдешь вечером? Дискотека возраст не тот, и терпеть не могу сексуально озабоченных сосунков с пятеркой в кармане, корчащих из себя неотразимых донжуанов.
      - Так ты же вечерами в театре? - все больше удивлялся я тому, что узнавал.
      - Не каждый же день, - возразила Дина, несколько смутившись. - Да и что театр. - Она приподняла рюмку с только что налитым коньяком, посмотрела на свет и грустно вздохнула, - Так за что мы выпьем?
      Ее вздох грустью отозвался в моем сердце, почему-то стадо жаль эту необыкновенно красивую, но несчастную девушку (я был уверен в этом, судя по её рассказу, по настроению). А мне очень хотелось ей счастья - она заслуживала не только внешностью, но и добрым открытым характером: приехала ко мне, не строит из себя Царевну Несмеяну, хотя вряд ли уступила бы ей в чем-то.
      - За тебя, - сказал я как можно проникновеннее. - За то, что ты на расстоянии почувствовала, что мне плохо, и приехала.
      Она благодарно кивнула.
      - А я - за тебя. За то, что пригласил. Мы выпили.
      - А тебе действительно было плохо? - спросила Дина, участливо посмотрев мне в глаза.
      - Действительно.
      - Расскажи мне отчего. О себе я все рассказала и хочу все знать о тебе: что у тебя за работа, что за друзья, где родители, какие волнуют радости и тревожат печали?
      Ее искреннее сочувствие разлилось в душе бальзамом. Мне захотелось обнять её, погладить по отливающим золотым волосам.
      Я взял её за руку. Пальцы все ещё были холодные, но такие нежные, изящные, доверчиво прижавшиеся к моей ладони, - так птенец устраивается в гнездышке, чтобы согреться. Грудь мою переполняло счастье, и слова благодарности и восторга рвались наружу, но они застряли в горле.
      - Как-нибудь ты узнаешь все, хотя в моей биографии нет пока ничего примечательного, достойного сценического воплощения, - пошутил я и налил еще.
      - И все-таки, - сделав глоток, продолжила Дина, - журналистика, мне кажется, довольно интересное занятие. Расскажи, о чем ты пишешь?
      - В следующий раз я принесу тебе из библиотеки учебник по журналистике, - пообещал я. - А сегодня давай уйдем от повседневных мирских дел и, как говорит мой друг-поэт, вознесемся на Парнас, где царит благоденствие, блаженство, любовь.
      Мне и в самом деле не хотелось говорить о работе, невольно возвращавшей мысли к сегодняшним телефонным загадкам, не сулившим ничего хорошего И мы пили, болтая о всякой чепухе. Дина не жеманничала, не заставляла себя уговаривать, а, хмелея, становилась веселее и интереснее так, во всяком случае, мне казалось. Несмотря на мое нежелание говорить о делах профессиональных, мы, как заплутавшие в бурю путники, снова и снова возвращались на заезженную колею. Не знаю, какие выводы сделала Дина из моего "послужного списка" - рассказал я ей многое, за исключением причастности к чрезвычайному происшествию с убийством, чтобы не омрачать чудесный вечер, - биография же Дины открыла мне такое, что само собой разрушило между нами барьер осторожности и недоступности. Дина без стеснения рассказала о своей "беспутной" молодости.
      Первый раз она влюбилась, когда ей было пятнадцать лет. В материного сожителя, преподавателя русского языка и литературы пединститута, доцента, обаятельного мужчину, которому было под сорок. Сблизила их литература: Дина любила стихи и мечтала стать актрисой, пробовала себя в поэзии, прозе. Вечерами читала свои "творения" матери и Валериану Михайловичу. Мать пожимала плечами, а Валериан либо хвалил, либо с пафосом поучал, как надо "выдерживать" размер, строить рифму.
      Однажды, когда матери не было дома. Дина стала его наложницей.
      Потом Валериан Михайлович забрал её к себе на квартиру, любил и лелеял, не давая "замарать руки": сам готовил завтраки, обеды, ужины, сам убирал в комнате, мыл посуду, а иногда и стирал.
      Мать даже не рассердилась за отбитого любовника, только сказала с сожалением: "Зря ты. Человек он хороший, а как мужчина... Когда поймешь, сама сбежишь".
      Так через два года и случилось.
      Несмотря на педагогический талант Валериана Михайловича и на хорошее знание литературы, уроки его не помогли Дине стать поэтессой или актрисой. После ухода от него она поступила в торговый техникум, окончила его, год работала товароведом и два года .. сидела, точнее, отрабатывала принудиловку. За то, что машину дефицитного товара пустила налево, а деньги поделили не поровну: директриса за идею и за большую ответственность взяла себе вдвое больше, что и послужило причиной раздора и доноса.
      Вот такую потрясающую биографию этой потрясающе красивой девушки узнал я
      Будь я трезв, наверное, растерялся бы. А тут... мне даже импонировала её откровенность. С кем не бывает! "От сумы и от тюрьмы не зарекайся" гласит русская пословица.
      И мне стало с ней легче, свободнее. Я предложил ей остаться ночевать. Она согласилась.
      6
      Утром я напоил Дину кофе и проводил на работу, а сам погрузился в размышления. Зачем она выкладывала все о себе, обнажала то, что не вызывало восторга, выставляла напоказ свое нечистое белье? Она не так глупа, чтобы не понять - уличную девку и дурак не возьмет в жены, даже если он обалдел от красоты. Почему не воспользовалась моей доверчивостью и влюбленностью? Боялась, что журналисты - дотошный народ, все равно разузнаю о её прошлом? Забыла, что любовь слепа и прощает более тяжкие грехи?.. Простил бы я? Наверное. Если бы она не повела себя так сразу, не легла, можно сказать, с первого знакомства со мной в постель. А возможно, ничего другого ей и не хотелось? Да и все ли, что она плела мне спьяна, правда? Не проверяла ли, не испытывала ли меня?.. Такое наговаривать на себя умный человек не станет.. Так что же? А может, накатило раскаяние в минуты просветления бывает такое, - потому и разоткровенничалась? Не будь я в шоковом состоянии от телефонных звонков, вряд ли бы рискнул пригласить её к себе И вел бы себя более разумно.
      Я искал повод, чтобы оправдать её. И не находил. На душе было гадко впервые встретил человека, с которым готов был делить радости и печали, шагать по нелегкому жизненному пути сквозь цветы и тернии, а человек этот оказался с серьезной червоточиной.
      Или она, как и многие современные девицы, считает, что семья нынче ни к чему, находят счастье в мимолетной любви, в независимости друг от друга? Уходя, Дина спросила:
      - Вечером встречаемся?
      - У меня сегодня деловое свидание.
      - Возьми меня с собой. Значит, я для неё не безразличен.
      - Не могу, разговор серьезный.
      Она пожала плечами: как, мол, угодно.
      - И где вы встречаетесь?
      - В "Бегах".
      Она усмехнулась чему-то и ушла.
      Теперь надо было подумать о встрече.
      Итак, Максим Петрович "перегнул палку". Перегнуть он мог только в одном: пригрозил работникам исполкома разоблачением за взятки. А поскольку и я в курсе дела, надо отрегулировать вопрос и со мной.
      Но ведь я мог уже все выложить следователю...
      Значит, либо они знают, что не выложил, либо у них более прочный тыл, на который они могут рассчитывать в любом случае.
      Да, положение не из завидных.
      А что я, собственно, знаю? Что Максим Петрович давал взятки Лопаревичу, Кузьмину, Графу Инкелю, каким-то секретаршам, через чьи первые руки шли на утверждение списки претендентов на гаражи? Но я при этом не присутствовал, это со слов Максима Петровича, а слова к делу не подошьешь. Так что опасаться им меня нечего.
      И все-таки они хотят со мной встретиться. Зачем? Подействовала ответная угроза: "Ну, это прокуратура решит, кого из нас надо судить".
      На встречу надо пойти. В ресторане они меня трогать не станут, а если решили убрать, найдут другое, более подходящее место и время. Не пойти значит показать, что я их боюсь, что действительно располагаю компрометирующими данными, и значит подписать себе приговор. А встреча может дать новые козыри, прояснить подробности убийства Сарафанкина; только надо держаться поувереннее, понахальнее, больше спрашивать, чем отвечать. И если удастся все разузнать... Ох, какой можно закатить разоблачительный, проблемный очерк! Да что там очерк, можно целую повесть!
      Вдохновленный такой идеей, я отправился в редакцию И все-таки временами страх сжимал сердце. Хоть какой-нибудь пистолетик иметь, но где его возьмешь. Пригласить бы кого-нибудь из друзей, лучше Федю Костолома, детину почти двухметрового роста, гнущего пальцами пятикопеечные монеты. Он произвел бы впечатление. Но тот телефонный хмырь, конечно же, не подойдет. Придется выполнять условие:
      "Тет-а-тет - разговор сугубо конфиденциальный". Вот если попросить кого-то подстраховать меня...
      Без пятнадцати семь я был в "Бегах". Ресторан ещё пустовал, я выбрал столик в углу, попросил официанта никого не подсаживать и заказал ужин да двоих.
      В семь мой инкогнито не пришел. Не явился он и в половине восьмого, и в восемь. Зал наполнялся. Я встречал взглядом каждого входящего, обшаривал столики - он мог прийти и с черного хода. Тщетно. А в начале девятого в зал вошли... Дина с Тамарой. Они, весело разговаривая, профланировали в другой конец за свободный столик. Дина увидела меня и отвела взгляд - сделала вид, что не заметила. Я понял, что деловое свидание не состоится, пошел за ними...
      Дина снова ночевала у меня. Правда, долго пришлось налаживать с ней дипломатические отношения - она никак не хотела верить, что я пришел на свидание с мужчиной, - и мне с трудом удалось её убедить.
      А утром следующего дня, подъезжая к редакции, я увидел Василия Васильевича, соседа по столу на поминках Максима Петровича Он, видимо, кого-то поджидал и очень обрадовался, что я затормозил возле него.
      - Здорово, здорово, Игорь Васильевич, - протянул он руку в приоткрытую дверцу - Вот не ожидал здесь встретить. - И протиснулся на сиденье. Выручи, друг Подбрось до магазина мебели, что на Жукова. Договорился в девять там быть, да вот ни одного такси поймать не смог.
      Я развернул машину и выехал на Хорошевку. Минуты через три Василий Васильевич попросил притормозить у бордюра С хитрой улыбкой посмотрел он на меня и сказал с такой многозначительностью, что у меня холодок пробежал между лопаток:
      - Не узнал, Игорь Васильевич? Это я, Алексеев, вчера вечером звонил тебе.
      Мои глаза, наверное, стали квадратными, что развеселило Василия Васильевича ещё больше. Он раскатисто захохотал.
      - Не удивляйся Мне давно хотелось с тобой поговорить да получше узнать, что ты за парень.
      - Почему же вы вчера не пришли? Он склонил на плечо голову и пронзающе посмотрел на меня исподлобья.
      - За кого ты меня принимаешь? Думаешь, мы не вычислили твоих ментов?
      - Ерунду вы говорите. Никаких ментов не было! - горячо запротестовал я.
      - Заткнись. Не в них суть дела, - оборвал он меня. - Ты уяснил, что я сказал тебе вчера насчет Максима Петровича?
      - Что он палку перегнул?
      - Вот именно. А чего ты хочешь?
      Ничего себе вопросик. Он "пасет" меня, искал встречи, а спрашивает, чего я хочу. Но вопросик не иначе имеет большое значение Как бы повернуть его в обратную сторону?..
      - По-моему, мы не настолько знакомы, чтобы задавать друг другу такие вопросы. И вы нуждались во мне, а не я в вас Поэтому я вправе спросить, чего вы хотите?
      - Вот и Максим Петрович так думал, что у него больше прав, - снова усмехнулся Василий Васильевич. - И ты нужен нам постольку поскольку... предупредить тебя, чтобы не повторил ошибку своего друга А мы предупреждали его Нет, жадность фрайера сгубила: "Дайте еще". А документики не все отдал, про запас оставил Теперь ты хочешь ими воспользоваться. Напрасно мылишься. Больше за них ни копейки не получишь. И если через два дня не вернешь, пеняй на себя А теперь поехали к мебельному магазину, - приказал он таким тоном, в котором нетрудно было уловить угрозу.
      Я включил скорость.
      Вот, оказывается, что им нужно. Какие-то документы. Откуда их раздобыл Максим Петрович, что за документы? Сказать, что я о них не ведаю, не поверит. Ай да Максим Петрович. Во многом со мной откровенничал - и в семейных неурядицах, и в любовных похождениях, и в хозяйственных проблемах, - а вот деловые отношения, наверное, и от родного сына держал в секрете. И документики не в сейфе прятал, а так глубоко, что ни следователь, ни Василий Васильевич, специально прокравшийся в квартиру, воспользовавшись поминками, не докопались.
      - А вы уверены, что документы не в руках следователя? - спросил я.
      - Уверен, - кивнул Василий Васильевич - И уверен, что они у тебя.
      Я не стал возражать: пусть охотятся за мной, так легче разобраться, что к чему, и найти убийцу. Хотя мнимый Василий Васильевич кое-что прояснил: "...жадность фрайера сгубила", "..дайте еще", "...а документики не все отдал". Но сразу же закралось сомнение: мог ли Максим Петрович отважиться на шантаж, на вымогательство? Припугнуть он мог - столько дельцы водили нас за нос и столько выкачали денег и подарков, и снова стали тянуть с пристройкой, вот он и отважился. Но откуда у него "документики" и какие? Если имелись, то наверняка очень ценные, коль вынудили преступников пойти на убийство...
      Вот и мебельный магазин. Я припарковал машину невдалеке от автобусной стоянки: если Василий Васильевич понял. Что у меня нет документов, он может решиться на всякое; надо было лишить его этой возможности - на виду у людей он не рискнет на "мокрое" дело.
      Василий Васильевич не торопился выходить Окинул меня ещё раз насмешливым взглядом, спросил:
      - Ну ты все понял? Два дня, и носи документики с собой. Не вздумай шутковать, я не один, и руки у нас длинные. В случае чего, у тебя земля будет гореть под ногами.
      Он запугивал - верный признак боязни, неуверенности, - и это придало мне решительности.
      - Выметайся! - сказал я как можно грубее. - И запомни, я тоже не один.
      Василий Васильевич кисло осклабился, открыл дверцу.
      - Грозился теляти волка споймати. Посмотрим, чей козырь старше, - и вылез из машины...
      Нет, он не запугивал. Убийство Максима Петровича, безрезультатное следствие подтверждали, что банда, которую я хотел разоблачить, хорошо организована, действует продуманно и дерзко, имеет надежное прикрытие; возможно, целая мафиозная группа. Сумеют ли быстро обезвредить её те, к кому я намеревался обратиться за помощью?
      Вернувшись в редакцию, я пошел в другой кабинет, где никого не было дружки Василия Васильевича могли пристроить к моему телефону подслушивающее устройство, - и набрал номер майора Горелого, которого ещё вчера посвятил в свои перипетии и который заверил, что подключает к этому делу сотрудников милиции.
      - Слушаю, Горелый, - отозвался он сразу.
      - Привет, Саша. Как дела?
      - А, это ты .. Дела как сажа бела А у тебя голова не болит?
      - Пока нет, но идет кругом
      - Может, тебе к врачу сходить? Начитался детективов... Кому интересно на твоих красоток смотреть?.. Надо мной, как над дураком, смеются.
      - Смеяться, конечно, легче, чем дело делать, - разозлился я. - А я только что со встречи с Василием Васильевичем. Помнишь, рассказывал о хмыре, подсевшем ко мне на поминках? Так вот, это один из них. - И я подробно изложил ему все, о чем мы говорили.