Альбина представила меня:
      - Ваш новый коллега, Дмитрий Джабира-Казаров. Прошу любить и жаловать. Вот твоя кровать, - указала она на одну их трех, стоявших в комнате, аккуратно заправленных, с тумбочками у изголовья - как в солдатской казарме.
      Я подошел к крутоплечим "коллегам" и протянул старшему, с недобрым взглядом, руку, давая понять, что явился к ним не на положении бедного родственника.
      Телохранители Петрунеску переглянулись, и старший, переборов внутреннюю неприязнь, сквозившую в глазах, неохотно пожал мою руку.
      - Руссу.
      Младший, ему было лет восемнадцать, представился повеселее:
      - Саракуца.
      - Меня можете называть просто Дмитрием, - закончил я знакомство с новыми сожителями, и чтобы окончательно дать им понять, с кем они имеют дело, повернулся к Альбине.
      - Мы обедаем вместе?
      У неё дрогнули губы от моей бестактности. Но нашлась быстро:
      - Нет, я ухожу в школу. И вернусь поздно.
      - Хорошо, я всегда к твоим услугам, - сделал я ей одолжение.
      Она повернулась и ушла. Меня нисколько не огорчила её отставка. Я даже обрадовался, что избавился от этой ненасытной, звереющей в экстазе нимфоманкой. Но обеспокоило другое: если мне нашлась замена, нужен ли я Петрунеску? В том, что он доверяет мне безоглядно, рассчитывать не приходится, и держит возле себя, скорее всего, благодаря моей профессии: не случайно все возлюбленные Альбины - летчики: Скородумов, Болтунов, я... Первенство я отдавал отставному пилоту. За его прокол с коммерцией она, видимо, и отшила его - чтобы не поставить под удар более серьезный бизнес папаши с оружием. Если это все так, не трудно догадаться и о причине гибели Андрея: он узнал, чем занимается тесть, по своей наивной доверчивости хотел вразумить его, за что и поплатился жизнью. А я знаю намного больше, чем Андрей... Не потому ли поселили меня к этим костоломам?...
      Возможно и другие цели преследует Петрунеску. Разгадать его хитроумные планы не сможет самая изощренная гадалка...
      - Не плохо бы ради знакомства по рюмочке пропустить, - предложил я напарникам. - Найдется у вас?
      Они опять переглянулись, и Руссу уставился на меня изучающим взглядом: ты сам дурак или нас дураками считаешь?
      - А ты разрешения у шефа не спросил? - наконец прервал он затянувшуюся паузу.
      - Вы и за разрешением сходить в туалет бегаете к шефу? - подколол я, давая понять, что я из тех боевиков, которым и Хозяин нипочем.
      Молодой Саракуца, смотревший на меня вначале с удивлением и страхом, Руссу шею мне свернет за наглость, восторженно улыбнулся: Руссу сменил гнев на милость, подмигнул напарнику:
      - Доставай, Коста. За знакомство и шеф не будет против.
      Шефа они боялись, видно, пуще огня. А я, как никак, то ли его приближенный, то ли любовник его дочери...
      Через десять минут мы сидели за столом и потягивали холодную "Фетяску", слабенькое вино, хорошо утоляющее жажду в жару: Руссу знал службу и, по его признанию, употреблял крепкие напитки только во время отпуска да по праздникам, а на дежурстве даже сухим не злоупотреблял и разрешил нам выпить лишь по стакану.
      Мы поболтали о всяких пустяках: о знойном лете, о видах на урожай, и я, сославшись на усталость, лег спать.
      Но такая у меня беспокойная натура: когда над жизнью нависает угроза, как бы я ни устал, заставить себя уснуть не могу. Вот и теперь. Зачем Петрунеску сунул меня к этим двум костоломам? Чтобы придушили и отвезли ночью куда-нибудь в лес, закопали там?.. Не спокойнее и безопасней было ухлопать меня в школе?.. Пожалуй... Нет, для чего-то я ещё нужен Петрунеску. А вот для чего?.. На душе было неспокойно...
      Два последующих дня прошли без каких-либо изменений в моей жизни, если не считать того, что президент ассоциации сделал меня своим личным шофером: прежний убит, а нового пока не подобрал, пояснил он свое решение.
      Шеф, босс, он же будущий тесть со мной по-прежнему корректен, снисходителен и делает вид, что полностью мне доверяет, хотя рядом с ним на заднем сиденье и впереди всегда находятся два телохранителя. Я тоже при оружии: при нападении и мне придется отстреливаться, если успею...
      Иона Георгиевич снял с головы повязку. Царапина, след от пули, и ссадина на подбородке подсохли, он смазывает их какой-то мазью и припудривает так, что почти незаметно. Покушение словно подстегнуло его, придало энергии: он стал более целеустремленным, решительным, целыми днями мотается по городу из одного учреждения в другое, по спортивным клубам, встречается с разными людьми от представителей власти до бродяг, по его утверждению, бывших спортсменов, которых он поддерживает материально и морально. Возможно и так. А вот какие поручения выполняют они?..
      Связь моя с Доничем, к сожалению, пока не восстановлена. Я жду его, надеюсь, что он придумает повод повстречаться. Но пока тщетно...
      Авиационная прогулка на другой день, как обещал Иона Георгиевич, по каким-то причинам не состоялась, а я ждал её с нетерпением, словно в небе открывалась мне дорога возвращения домой...
      Отношения мои с Альбиной стали непонятными и неопределенными: то она одаривала меня улыбками и ласками, приглашала в свою комнату и читала стихи, кокетничая со мной и соблазняя сексуальными позами, то будто не замечала меня, разговаривала холодно и сдержанно. Я стараюсь подлаживаться под нее, не подать виду, что все знаю и что она опостылела мне до чертиков, не хочется не только переспать с нею, но и видеть её. Мы играем в кошки-мышки, только трудно понять, кто из нас кошка, а кто мышка. Ясно одно: мы пока оба во власти страшного хищника, её папаши...
      Суббота. Иона Георгиевич после очередного собрания в клубе футболистов, которое длилось более двух часов и прошло, по его словам, бурно, чувствовал себя усталым. Вернувшись домой, выпил рюмку коньяка и пошел отдыхать, велев мне никуда не отлучаться.
      Было около часа, Альбина крутилась в гостиной около зеркала, наводя макияж.
      Я знал, что она продолжает встречаться с капитаном Скородумовым: сама как-то проговорилась мне, что видела его в городе, поболтали, де, немного; он восстановлен на летную работу, летает теперь вторым пилотом на "Пчелке". И мое подозрение, что они с папой ищут знакомства только с летчиками, укрепилось...
      - Тебя не интересует, куда я собралась? - спросила она, лукаво глядя на мое отражение в зеркале.
      - Нисколько. Но я знаю, - уверенно ответил я.
      - Куда же? - насторожилась она, поворачиваясь.
      - К подруге, - солгал я преднамеренно.
      - А если на свидание?
      - Желаю удачи.
      - И тебя нисколько не задевает? Значит, тебе все равно?
      - Одна подружка уверяла меня, что если мне хорошо, то и ей приятно. Вот и я придерживаюсь такого принципа.
      Альбина недоверчиво глянула мне в глаза. Я взял газету и чуть не крикнул, прочитав заголовок: "Гибель депутатов Приднестровья". Быстро пробежал текст: "В ночь на 14 августа в г. Бендерах совершено злодейское убийство двух народных депутатов, П.С.Рыжова и Г.Н.Матуша, ярых сторонников отделения Приднестровья от Молдовы, ведущих активную пропагандистскую работу среди населения. На недавней встрече депутатов со своими избирателями произошло серьезное столкновение сторонников отделения с представителями "Неделимой Молдовы". Лишь вмешательство полиции предотвратило кровопролитие. Но видимо такой исход не удовлетворил конфликтующих. И вот результат - двое убитых. Прокуратура Молдовы ведет поиск преступников".
      Я вспомнил, что накануне Иона Георгиевич, разговаривая с кем-то по телефону, называл эти фамилии. У меня теперь не вызывало сомнения, чьих рук это дело...
      - Значит, если мне хорошо, то и тебе приятно, так я тебя поняла? оторвала меня от газеты Альбина. - Спасибо. У цивилизованных людей так и должно быть: никакой ревности. И все-таки мне обидно, что ты не ревнуешь. И вообще, за последнее время ты заметно охладел ко мне.
      - Ты же знаешь обстановку.
      - Знаю. Папа найдет их всех до одного... Может, хочешь прогуляться? Махнем на Днестр, искупаемся.
      - Отец не разрешил отлучаться.
      - Папа! - позвала Альбина.
      - Чего тебе?
      - Отпусти Игоря на пару часиков.
      - Нет, - категорично отрезал отец. - Мы сейчас на аэродром поедем.
      - Жаль, - Альбина поджала губы, потом решительно взяла меня за руку и увлекла в свою комнату. - Я тут кое-что сочинила, хочу чтоб ты послушал и оценил. - Взяла со стола тетрадь и стала читать с выражением:
      Два дня тянулись без тебя.
      Ждала, кляня, боясь, любя...
      И снова вечер.
      Сдавило сердце не шутя
      Несовременное дитя!
      Дышать мне нечем.
      Вошел - знаком и незнаком,
      Пригладил волосы рывком,
      Подсел несмело.
      И валидол под языком
      Я запивала коньяком
      И что-то пела.
      И тихо плакала потом,
      Скрипел нелепо старый дом,
      Качалась ива,
      Махала пестрой бахромой.
      И ты решил, хороший мой,
      Что я слезлива.
      А дело просто было в том,
      Что это был случайный дом,
      Как оказалось.
      И виноват был не коньяк,
      А счастье, что никак, никак
      Нам не давалось.
      Я был удивлен. Эта жестокая нимфоманка способна на высокие чувства?! На возвышенную любовь?! Интересно, кому она посвятила эти стихи? О каком "случайном доме" идет речь, с кем она пила там коньяк, даже запивала им валидол?..
      - Ну и как? - Альбина напряженно ждала приговора.
      - Я не большой знаток и ценитель поэзии, но мне кажется, хорошо. Во всяком случае, искренне, с чувством. Впервые встречаю поэтессу-молдаванку. И давно ты пишешь?
      - Со школьной скамьи. Так, для себя. И тебе первому прочла...
      - Джабира, по коням, - крикнул мне из холла Иона Георгиевич, и я, поблагодарив новоиспеченную поэтессу за оказанную честь, поспешил к Хозяину.
      - В аэропорт, - сказал Иона Георгиевич, садясь в комфортабельный "Мерседес", сверкающий серебристой эмалью и никелированными молдингами.
      Следом за нами на заднее сиденье сел Руссу, рядом со мной - Саракуца. Оба настороженные, серьезные, зыркают по сторонам, пронзая подозрительным взглядом каждого прохожего. "Пуганая ворона куста боится". Покушения, как учили нас в школе, удобнее всего совершать при выходе из квартиры или из рабочего кабинета. Правда, итальянцы чаще практикуют убийства на ходу из засад или с мотоциклов - легче скрыться на узких улочках и в подворотнях. В Кишиневе, к счастью, улицы не такие тесные.
      Новенький лимузин, как застоявшаяся лошадь, стал споро набирать скорость. При выезде на проспект Ленина, не давно переименованный и получивший чисто молдавское название, которое и выговорить-то трудно, я заметил маячившую черную "Волгу", а позади - не отстававшую от нас "Тойету". Случайные попутчики? Нажимаю на газ. "Волга тоже увеличивает скорость, не давая себя обогнать. Не отстает и "Тойета".
      Ловлю в зеркале заднего обзора лицо Хозяина. Оно ничем не выдает беспокойства, хотя такой профессионал, как он, не мог не заметить "конвоя". Значит, свои. На троих телохранителей не надеется. Серьезные, видно, у него враги. Из его разговоров по телефону с неизвестным абонентом я уловил, что Иона Георгиевич подозревает в покушении коммунистов-депутатов Приднестровья: на другой день после убийства в Бендерах Рыжова и Матуша в Кишиневе были застрелены два сотрудника управления полиции и помощник президента спортивной ассоциации, тренер по легкой атлетике. А вчера, как сообщило радио, Приднестровцы не досчитались ещё семи руководителей движения за отделения от Молдовы.
      Разборки идут не на шутку...
      У аэропорта "Волга" и "Тойета" исчезли из виду. Мы остановились недалеко от административного здания, где Иону Георгиевича поджидал мужчина лет сорока пяти в форменной фуражке и белой безрукавке служащего гражданской авиации. Они отошли от машины, о чем-то поговорили минут пять и, вернувшись, оба сели в салон, потеснив Руссу.
      - Поехали, - сказал встретивший на и казал направление.
      Мы обогнули здание. У ворот, ведущих на аэродромное поле, мужчина вышел из машины, сказал что-то охраннику и тот пропустил нас на самолетную стоянку.
      - Вон к той "Пчелке", - указал взглядом Иона Георгиевич на приютившийся около Ту-154-го маленький двухкилевой самолет со звездами на хвостовом оперении.
      Было непонятным и странным, как и почему военный самолет приземлился на гражданском аэродроме, но, находясь рядом с Хозяином, так называемым президентом спортивной ассоциации, я перестал удивляться чему бы то ни было. Не зря он говорил, что государством управляют не те, кто стоит у власти, а кто имеет деньги и силу. Мужчина в форменной фуражке - не иначе сам начальник аэропорта или один из его заместителей. Меня не удивит, если и сам Министр Обороны Косташ будет так встречать Перунеску.
      Хозяин вышел из машины и, приказав отогнать её к забору, подозвал меня и Руссу.
      Экипаж был уже в кабине. Мы поднялись по трапу за Ионой Георгиевичем. Он прошел к летчикам, а мы остались недалеко от двери в ожидании указаний. Вернулся он довольно быстро и уселся впереди у столика. Заработали двигатели.
      Бортмеханик поднял трап, закрыл дверь, и "Пчелка" покатила на взлетно-посадочную полосу.
      Все происходило так быстро и отлажено, что я не успевал анализировать обстановку и предугадывать дальнейшее поведение Хозяина. Куда мы летим? И зачем я, его шофер, потребовался в этом полете? Какую новую каверзу он приготовил мне?..
      "Пчелка" оторвалась от земли и споро начала набирать высоту. Я посмотрел в иллюминатор. Позади осталась взлетно-посадочная полоса, аэродромные постройки, а впереди виднелись ровные поля виноградников.
      - Красота! - восторженно воскликнул Иона Георгиевич. - Люблю авиацию: все перед тобой как на ладони, и все земные проблемы на земле остались.
      "Если бы!" - с грустью подумал я.
      - Так ты тоже был летчиком? - обратился ко мне Хозяин.
      - Был, - кивнул я.
      - А хочешь попилотировать? - И не ожидая ответа, поднялся и пошел к пилотам, что-то сунул одному, другому (наверное, деньги) и, вернувшись, кивнул на кресло второго пилота. - Иди, покажи, на что ты способен.
      Второй пилот уже освобождал место. Его лицо показалось мне знакомым не в Воркулештах ли я его видел? - но полной уверенности не было, за свою летную и журналистскую работу довелось со многими встречаться. Да и какая разница, где я его видел: коль он куплен Петрунеской, но помощь его рассчитывать не приходится.
      Я занял место второго пилота, пристегнулся ремнями, поставил ноги на педали и взялся за штурвал. Командир, усатый капитан (в отличии от второго пилота, парившегося в кожанке, он был в легкой форменной рубашке с капитанскими погонами), с любопытством наблюдал за мной. Когда я кончил приготовление - осмотрел приборную доску и легким покачиванием штурвала дал понять, что взял управление на себя, - он убрал с управления руки и ноги.
      - Курс двести тридцать два, - сказал командир.
      "Значит, летим на запад", - отметил я.
      Шустрая "Пчелка", словно почувствовав чужие руки, начала выкидывать кренделя, гулять влево и вправо, вверх и вниз. Сказывался двухлетний перерыв. Лишь минуты через три мне удалось подчинить себе своенравную легкокрылую "птичку", загнать стрелки пилотажных приборов на место, и самолет пошел ровно, по заданному курсу.
      Командир экипажа одобрительно кивнул. Его лицо тоже знакомо, запоминающееся: крупный нос с горбинкой, тонкие колючие усики. Но в полетах за гуманитарной помощью он не участвовал, это я хорошо помнил...
      - Курс триста сорок, - прервал мои разгадки капитан.
      Я подворачиваю вправо. Теперь мы летим на север. Я мысленно восстанавливаю полетную карту, города, какие должны встретиться на пути: Страшены, Калараш, Лазовск, Флешты... Параллельно границы с Румынией. Не туда ли нацелился босс? Но там гористая местность и нет аэродромов... Хотя на этой "Пчелке" можно сесть на любом пятачке. Но зачем? Здесь Петрунеску президент, Хозяин... Многие начальнику гнут перед ним спину, военный самолет предоставили в его распоряжение. Тут что-то не то...
      - Хорошая машина, - говорю я командиру, чтобы завязать разговор. Давно на ней летаете?
      - Года ещё нет, - ответил капитан. - Мне по душе тяжелые. А это стрекоза - ради баловства.
      - Полетаете ещё и на тяжелых, какие ваши годы.
      Капитан отрицательно помотал головой.
      - И на этой долго не продержимся, - и пояснил: - Разве это военная авиация, если коммерцией занялась. Времена - сами себе должны деньги зарабатывать!
      - И кому вы теперь служите? - преднамеренно заострил я вопрос, заметив, что Хозяин разговаривает с Руссу. Да и слышать наши переговоры из-за шума двигателей он не мог.
      Но капитан счел за благоразумие промолчать. Возможно, тут не только коммерцией пахло.
      Летели мы минут сорок и приземлились по моим грубым расчетам недалеко от Калараша то ли на полевом аэродроме, то ли на непонятно для чего незасеянном кусочке виноградного поля. Возможно здесь садятся Ан-2 и вертолеты, совершающие полеты по местным линиям, связывающим с отдаленными населенными пунктами, где не проложены ни железняе дороги, ни шоссе.
      В углу площадки стоял белый "Москвич" и около него пятеро крепких молодых парней, одетых в легкие футболки и джинсы с широкими ремнями, украшенные медными бляхами, надраенными до блеска. Четверо сразу же отделились от машины и направились к нам. Петрунеску пошел им навстречу. Поздоровался с каждым за руку, о чем-то посовещался. Вместе с ними вернулся к самолету и дал команду летчикам готовиться к взлету.
      Я обратил внимание на руки наших новых пассажиров: у всех четверых были наколки. Такие "украшения" - предмет гордости бывших заключенных... Этим было лет по восемнадцать. Когда же они успели отсидеть?
      Мы забрались в салон. Я устроился было на прежнем месте, у стола, но босс кивнул на кабину пилотов.
      - Туда. Учись, сынок, пока есть возможность. Может, ещё пригодится, сказал он весело.
      Может, и пригодится, мысленно согласился я, занимая кресло второго пилота. Невольно вспомнилась мальчишеская мечта: как я хотел летать! Хотя и не верил в Бога, но молил его ночью, чтобы меня приняли в летное училище. А какое испытал счастье, когда впервые поднялся в небо! И когда меня выпустили в самостоятельный полет! Я тогда запел во все горло: "Небо, небо, небо!".. Какое это было чудесное время!.. А теперь? Ни малейшей радости, кроме грустных воспоминаний и огорчений. А ведь мог я летать, не подневольно, а водить самолеты по заданию, во имя безопасности родины...
      Капитан уловил мое скисшее настроение, похоже, и он не обрадовался пассажирам с наколками; помог мне на взлете, и вот мы летим обратно. Несмотря на вентиляцию в самолете, на двухтысячную высоту, в кабине душно. Облегченно вздохнули лишь когда приземлились в Кишиневском аэропорту.
      - Ну как он? - поинтересовался Петрунеску у капитана, кивнув на меня. - Может летать?
      - Вполне. Беру его в свое звено, если отдадите.
      Петрунеску погрозил пальцем.
      - Я кадрами не разбрасываюсь. Он мне самому нужен. - И начальнически протянул руку.
      - Спасибо, Иона Георгиевич, - поблагодарил командир экипажа. Приезжайте еще. Всегда рады вам помочь.
      - Приеду, - пообещал Петрунеску.
      Летчики подняли трап, закрыли дверь и, запустив дивгатели, порулили на взлетную полосу. Интересно, откуда они?
      Петрунеску объяснил парням с наколками, куда им идти и где их будет ждать машина, а мы сели в "Мерседес" и покатили от аэродрома не в сторону Кишинева, как я ожидал, а в обратную, туда, куда однажды возила меня Альбина: на виллу с бассейном и сауной, где собираются важные гости президента ассоциации, где проводятся секретные консилиумы и где, как в лучших публичных домах, самые красивые и самые услужливые путаны.
      Хотя я привык ничему не удивляться в "хозяйстве" Петрунеску, встреча на вилле с Мирчей Хадырко поразила меня: что делает здесь гиббоноподобный верзила, хладнокровно убивший жену и друга, ничем не показавший себя, кроме обжорства, в школе террористов?
      Мы встретились с ним в холле первого этажа, где он помогал нести чемодан другому моему знакомому, земляку, генералу КГБ из Москвы, Михаилу Михайловичу.
      А этот зачем сюда прикатил? За убийцами, которых обещал подбросить ему Иона Георгиевич? Интересно, кто в правительстве уже зачислен в смертники? Что идет грызня между нашими самозванными вождями, не трудно понять из газетных публикаций и радиосообщений. А вот кто собирается прибегнуть к силовым методам устранения своих конкурентов?..
      Мирча, увидев меня, тоже удивился и не обрадовался. Но поприветствовал, подняв руку.
      - Вот и снова я под вашим началом, - бросил на ходу, поднимаясь на второй этаж за генералом. Я пошел следом за ними в свой прежний номер. Жаль, что нет Альбины - нет повода снова забраться на балкон, если "электробритва" по каким-то причинам не сработает - кейс с туалетными принадлежностями я предусмотрительно прихватил с собой.
      Ключ номера шефа, вылезшего у проходной, чтобы дать указание караулу, торчал в двери. Я открыл замок и вошел в дорогие апартаменты, словно в рай: кондиционер нагнетал приятный прохладный воздух; затененные гардинами окна создавали уют и успокоение. Но иллюзия исчезла мгновенно, стоило мне ступить на мягкий ворсистый ковер, в котором нога утонула, как в пуховике. Взгляд упал на картину в дорогой раме, где безвестный художник изобразил сцену нападения стаи волков на стадо овец, вызвавшую у меня воспоминания о семье капитана Савина, растерзанную в собственной квартире. Сколько же ещё эти бандиты будут ходить по земле, вершить свои черные дела под руководством таких нелюдей, как Иона Георгиевич, Михаил Михайлович? Не ради прогулки прилетел генерал КГБ из Москвы, не за тем, чтобы поплавать в бассейне, попариться в сауне, поразвлечься с годившимися ему в дочери девицами. Не для него ли привезли мальчиков с наколками?
      Загланул на всякий случай в спальню. Широченная кровать впору для четверых, два бра у изголовья, тумбочки из красного дерева с одеколонами, лосьонами, кремами. Прямо-таки косметический салон... Никого. Служебный разговор здесь вести вряд ли будут...
      Возвращаюсь в зал, где сквозь стекло серванта видны рюмки, графины, бутылки. В центре зала - круглый стол. За ним в прошлый раз шла игра в преферанс и велся разговор и киллерах...
      Открываю кейс, и из коробки с электробритвой достаю запасной портативный радиопередатчик, похожий на обыкновенную анодированную булавку. Втыкаю её в гардину с обратной стороны. За складками её и при желании найти непросто.
      Из окна видна проходная. Хозяин все ещё там, жестикулирует руками, выражая чем-то недовольство. Надо осмотреть его хозяйство: возможно и у него припрятаны какие-то штучки для прослушивания наших номеров. Заглядываю в тумбочку, в шифоньер, под кровать. Найти чужую захоронку а чужом доме, в который в любую секунду могут войти, не так-то просто. Да и Хозяин уже шагает по дорожке к вилле.
      Свой номер тоже следует внимательно осмотреть, здесь временем я не ограничен, и я шарю по всем углам и закоулкам, проверяю все предметы, где можно спрятать микрофон. И не напрасно: под кроватью у изголовья обнаруживаю прикрепленную липучкой небольшую коробочку, похожую на обыкновенный деревянный брусочек, в который вмонтировано подслушивающее устройство. Не сомневаюсь, что и номере Мирчи установлена такая штуковина. А скорее всего, во всех номерах...
      Иона Георгиевич и Михаил Михайлович обнялись, расцеловались. Родные братья да и только! Я, оставив дверь своего номера приоткрытой, слышал как они ворковали, приветствуя друг друга, будто век не виделись и вернулись с жестокой войны...
      - ...Как долетел? Очень устал? - участливо спрашивал Иона Георгиевич, похлопывая гостя по широкой спине. - Приводи себя в порядок и пойдем расслабляться. Я тоже только что прилетел. В самолете жарче, чем в сауне, вспотел, как мышонок...
      Генерал разместился в номере Альбины, рядом со мной. Это хорошо: открытая балконная дверь позволяет слышать его густой баритон, напевающий веселую мелодию: "Пан поручик, вашу дочку капитан обидел..."
      Вышел он в коридор минут через пятнадцать в легких спортивных брюках, в белоснежной футболке, довольный и улыбающийся, всем своим видом показывая готовность на любовь и подвиг.
      Я стоял в коридоре, поджидая Хозяина, чтобы выяснить его планы на дальнейшее. Генерал подошел ко мне игривой походкой двадцатилетнего удальца и изрек многозначительно:
      - Вот теперь можно отдохнуть и покуражиться. Как наша прекрасная сауна ещё функционирует? - Его плутовато поблескивающие глаза будто уже видели обнаженные девичьи тела, красивые руки, ласкающие нежными пальцами его начинающие дрябнуть члены.
      - У нас все функционирует, - опередил меня появившийся из своего номера Иона Георгиевич. - Если не проголодался, можно начать и с сауны.
      - Для аппетита и для стимула, - захохотал генерал, довольный своей остротой.
      У входа в "стимулятор" нас поджидал Мирча, подобострастно вытянувшийся, как солдат-первогодок перед грозным начальником.
      Как и в прошлый раз сауна была с девицами, выполнявшими вначале массаж веником и пальцами. "Врачевания" перемежались с купаньем в бассейне, поцелуи запивались шампанским.
      После омовения все отправились в ресторан. Михаил Михайлович, не очень-то воздерживавшийся от коньяка и шампанского в сауне, изрядно захмелел и раскис совсем. Его пассия длинноногая крашеная блондинка подтрунивала над ним и настойчиво напрашивалась в номер, желая остаться ночевать. Я серьезно обеспокоился, что она сорвет мои планы и не даст поговорить президенту с кагэбешником о деле. А завтра у них могут быть другие планы, и они обсудят все проблемы не в номере, а где-нибудь на природе, и я ничего не узнаю.
      Но на то Петрунеску и был президентом, чтобы держать ситуацию под контролем и вовремя сказать: "Стоп!". Около двенадцати ночи он скомандовал по военному: "Отбой!", и Мирча повел девиц к машине, ожидавшей их у подъезда.
      Иона Георгиевич пригласил гостя к себе в номер. Я проводил их и, пожелав спокойной ночи, спустился в холл, чтобы перекинуться парой слов с Мирчей и выяснить, кто его прислал сюда и зачем. Не за мной ли его снова приставили следить?..
      Он прощально помахал визжавшим в машине девицам и стал торопливо подниматься по ступенькам на второй этаж.
      - Надо было оставить хоть одну на двоих, - пошутил я. - Все равно нам с тобой до утра здесь бодрствовать.
      - Я и так еле отвязался от этих кобылиц. - Мирча открыл дверь своего номера.
      Я хотел пойти за ним.
      - Давай чайку хлебнем вместе.
      - Какой там чай! - не согласился Мирча. - Босс в любую минуту может вызвать.
      - При чем здесь ты? Тебя прислали следить за порядком на вилле, а у босса свои помощники, - намеренно я зацепил самолюбие нового верноподданного.
      - Ничего подобного. Конрад приказал мне охранять босса, а не виллу. Мирча захлопнул за собой дверь.
      То, что мне нужно было, я выяснил. А вот почему Мирча торопился?.. Правда, мне это очень кстати: каждая фраза босса и генерала могут иметь неоценимое значение.
      Быстро захожу в свой номер, закрываюсь и достаю элктробритву. Вставляю вилку в розетку, нажимаю на рычажок и перевожу его в крайнее положение. Ножи взвизгнули и затихли, а изнутри послышалось слабое бульканье, словно кто-то наливал в корпус бритвы воду.
      - ... За хорошую весть, - узнал я несколько измененный то ли акустикой, то ли прибором голос Ионы Георгиевича, - и за тебя, друга нашей Молдовы.
      Звон стекла, сопенье и чавканье. Отличную подслушивающую технику придумали наши конструкторы. Обыкновенная электробритва, а в ней и телефон, и записывающее устройство. Только как передать пленку? Донич так и не вышел на связь со мной, мне тоже отлучится никак нельзя.
      - Только зря вы торопитесь с Приднестровьем и Гагаузией. Пуго может опередить нас.
      - А ты уверен, что Горбачев не рискнет без них на введение чрезвычайного положения?
      - У Горбуна не хватит ни смелости, ни решительности пойти на это. Военных министров он боится больше демократов и без них станет сговорчивым.
      Снова забулькало. Сколько они уже выпили? И генерал, казалось, лыка не вяжет, а рассуждает яснее иного трезвого...
      - Если надо, могу ещё пяток, десяток подкинуть ребят. Для надежности, - предложил Иона Георгиевич. - Оторви да брось хлопцы. Лучшие самбисты и каратисты, не говоря уже о владении оружием. Когда им надо убыть?
      - В понедельник. Следующим за мной рейсом. Там их встретят и разместят где надо. А о количестве завтра после встречи с Косташем решим... Хватит, давай лучше чайку сообрази.
      - Можно и чайку. - Из крана зажурчала вода. - Не нравится мне эта мышиная возня. И Горбачев ваш не нравится. Какой из него политик, если он в своем доме порядок не может навести... А не получится так, что устранение Крючкова и Пуго явится поводом для прихода к власти нового Сталина?
      - Не получится. Все продумано и предусмотрено. Только дай надежных ребят...
      - Когда ваши генералы планируют ввести чрезвычайное положение?
      - Думаю, не раньше сентября. Во всяком случае, до подписания договора с союзными республиками, которое, конечно же не состоится, повода для этого нет.
      - Вот и чаек закипел. Тебе с жасмином или мятой?
      - Сделай чистый индийский.
      - Зря. Жасмин и мята способствуют быстрейшему очищению крови от спиртного.
      - Зачем же тогда пить? - рассмеялся генерал. - Кстати, налей ещё по капле. К чаю...
      Они пили и повели разговор на чисто семейные темы. У генерала, узнал я, двое детей: сын - старший лейтенант, дочь заканчивает университет и уже успела выскочить за сокурсника замуж; приходится обоим помогать. Иона Георгиевич сожалел, что Альбина никак не может сделать выбор, и он беспокоится за её будущее.
      Закончив чаепитие, они тепло распрощались, и Михаил Михайлович ушел в свой номер. В комнате Ионы Георгиевича погас свет. Я выключил радиоприемник. Новости, привезенные генералом из Москвы, взбудоражили меня и призывали к немедленному действию: надо предупредить о готовящемся покушении, которое может привести к непредвиденным последствиям. Но что я мог предпринять в моем положении? Даже если удастся благополучно выбраться с виллы, на что мало надежды, до населенных пунктов отсюда не менее двадцати километров. На попутный транспорт в такое время рассчитывать не приходится, а пешком, даже марафонским бегом, я доберусь только к утру. И удастся ли связаться с Токаревым, тоже гарантии нет. Придется ждать утра утро вечера мудренее.