- Наверное, домой уже настроились? - улыбнулся он.
      - Никак нет, - ответил Геннадий. - Еще два часа дежурить. Можно не раз подняться в воздух.
      - Это верно, - согласился полковник. - В наше время и минута - срок немалый. Ну-ка, дайте вашу карту.
      Геннадий отстегнул наколенный планшет, достал полетную карту. Щипков развернул ее.
      - Вот здесь, - он указал пальцем точку неподалеку от крупного города, - на большой высоте летит шар. Запущен он с одной из военных баз, вот с этого острова. Проследите путь его движения. - Щипков прочертил линию от нашей южной границы. - Как видите, маршрут получается довольно удачный. Шар ни в коем случае не должен вернуться к тем, кто его запустил. Понимаете, ни в коем случае... Ракетчики просят доверить это дело им: но командующий разрешил испытать наши "ласточки". Надо не подкачать. Вам первым выпала такая ответственная и, скажу прямо, трудная задача...
      Полковник проинструктировал, как действовать в воздухе, и мы побежали к своим самолетам.
      День стоял погожий. В сентябрьском небе плыли редкие перистые облака. Истребители наши глотали высоту сотнями метров. Я не ощущал ни меняющегося давления, ни перегрузки, все было сконцентрировано в едином желании отыскать и уничтожить шар-шпион. С командного пункта дали нам курс и смолкли. Скорость набора высоты стала падать, истребители приближались к практическому потолку. С каждой минутой самолеты становились все менее послушны. Приходилось работать рулями плавно и осторожно. Надо было выдержать место в строю (мы шли фронтом), не потерять друг друга из виду, чтобы не принять засветку от своего самолета за цель: ракета не разбирает, свой это или чужой, стоит только выпустить ее.
      - Эшелон занял, - доложил Геннадий.
      Наши истребители перешли в горизонтальный полет.
      - Цель впереди, дальность...
      Теперь нами командовал уже Пилипенко. В ответственные моменты он всегда на КП и наводит сам.
      - Начинайте поиск.
      Я склонился к тубусу. На экране радиолокационного прицела, вверху, вижу, как при развертке вспыхивает маленькое светло-зеленое пятнышко отметка от шара.
      - Цель вижу, - доложил Геннадий. - Двадцать первый, пристраивайтесь в правый пеленг. Атакую!
      Если бы Геннадий не увидел цель, ее атаковал бы я. А теперь моя задача следовать за ним и наблюдать. В случае неудачной стрельбы или каких-либо осложнений мы поменяемся местами.
      Геннадий снова перевел истребитель в набор высоты - шар был все еще намного выше нас. Но, несмотря на то что мы выжимали из двигателей все, стрелка вариометра{
      1} никак не хотела подниматься выше единицы, а через несколько секунд снова опустилась на ноль.
      - Захват, - передал Геннадий.
      Я глянул в прицел. "Птичка" - засветка цели - по-прежнему была вверху, в большом кольце. А чтобы произвести выстрел, надо "загнать" ее в малое. Невольно рука моя потянула ручку управления на себя, однако "птичка", вместо того чтобы переместиться к центру, скользнула вверх и исчезла за большим кольцом. Я сразу же перенес взгляд на ведущего. Нет, ничего с самолетом не случилось. Геннадий находился на своем месте, слева, чуть впереди.
      - Проскочили, - с досадой сказал он. - Заходим вторично.
      Пилипенко снова навел нас. Теперь я уже не смотрел в прицел, а следил за Геннадием и за небом. Спустя несколько секунд после его доклада о захвате цели я увидел шар. В вечерних лучах солнца он казался позолоченным. Стремительно приближаясь, он рос на глазах, будто его надували. И снова Геннадий не сумел выстрелить, да и немудрено: шар был выше нас. Мы стали ходить по "коробочке". Щипков был прав: задача оказалась чрезвычайно сложной. На разворотах, при всем нашем старании, истребители теряли высоту; на прямой, хотя мы ее и набирали, эффекта не получалось. Геннадию нужно было одно лишь мгновение: поднять в определенном месте нос самолета настолько, чтобы шар попал в луч радиолокационного прицела. Но как раз этот момент и невозможно было определить. Едва Геннадий начинал готовиться к пуску ракеты, как наши истребители проскакивали шар.
      - Двадцать первый, выходи вперед, - приказал Геннадий, - может быть, у тебя получится.
      Но и моя попытка не увенчалась успехом. Я так старался, что чуть не сорвался в штопор. Топливо у нас было на исходе, и Щипков приказал возвращаться.
      Он поджидал нас на стоянке. Геннадий подавленным голосом доложил о результатах полета. Нам стыдно было смотреть в глаза командиру. Я ожидал упреков или даже нотации, но Щипков сказал сочувственно:
      - Не отчаивайтесь. Жаль, конечно, что не мы, а ракетчики сбили, да что ж поделаешь.
      И все же на сердце было тяжело. Я чувствовал себя виноватым. Чего-то мы с Геннадием недодумали. Инна заметила мое мрачное настроение.
      - Ты очень устал? Сегодня в клубе хорошая картина - "Прощайте, голуби". Может, сходим? - Всегда, когда у меня неприятности, она уводит меня либо в кино, либо в библиотеку, либо побродить у реки или по лесу. И это хорошо помогает. Но сегодня мне никуда не хотелось идти, я действительно сильно устал.
      - Тогда почитай, - согласилась Инна.
      Я взял газету, лег в постель и стал читать, но в голове неотступно вертелась мысль, что где-то, в чем-то мы с Геннадием совершили ошибку.
      Инна управилась с делами, погасила свет и молча легла, не донимая меня вопросами. Она знала, что есть такие вещи, о которых нам, военным людям, нельзя говорить даже женам. Притом расспросы, когда человек не в духе, еще больше взвинчивают нервы.
      Я был благодарен Инне за ее чуткость.
      "При увеличении скорости наших истребителей, - продолжали бежать мои мысли, - труднее выбрать момент, когда поднимать нос истребителя. Мы проносились под шаром буквально в считанные секунды, по существу, он являлся неподвижной целью. Уменьшить же скорость мы не могли - истребители потеряли бы высоту. Итак, единственная возможность уничтожить шар - это либо достичь его потолка, либо создать такое положение истребителю, чтобы он устойчиво, хотя бы несколько секунд, двигался в сторону шара. Для этого нужен запас мощности двигателя, но где его взять? А если эту мощность взять не у двигателя, аза счет инерции? Достигнуть практического потолка, со снижением разогнать самолет до предельной скорости и перевести его в набор высоты в направлении цели. Нужно только рассчитать площадку разгона и момент перехода в набор высоты. Летчику сделать в полете это невозможно, а штурман наведения может легко".
      Я встал, включил настольную лампу и принялся за расчеты. Вот когда понадобились знания высшей математики, которая так трудно нам давалась в училище.
      Пришлось порыться в конспектах, чтобы вспомнить кое-какие формулы. Инна, увидев мое усердие, приподнялась на локтях.
      - Тебе помочь?
      - Помоги, - с радостью согласился я, поняв, что она переживает из-за моих неприятностей не меньше, чем я.
      Утром о своих расчетах я рассказал Геннадию.
      - Да, ты прав, - согласился он, - если бы у нас был запас скорости, мы бы сбили этот чертов шар.
      Надо доложить командиру полка.
      - Иди доложи один, - как-то нехотя сказал он. - А мне надо поговорить с летчиками...
      Щипков заставил меня повторить все расчеты, показать на чертежах и доказать свои доводы. Мы просидели с ним более часа, потом он вызвал Пилипенко, и мы занялись расчетами совместно.
      - Будем надеяться, что ваша теория подтвердится практикой, - тепло сказал на прощание полковник.
      Катастрофа
      Будильник разбудил меня в четыре утра. Сегодня полеты предстояли особенно интересные и сложные - воздушные бои в стратосфере. Большие высоты, скорости, перегрузки...
      Я снова лечу в паре с Дятловым. Давно мы не мерялись силами. Теперь я на его удочку не поддамся. Посмотрим кто кого.
      Я быстро собрался и в столовую пришел одним из первых. Следом Геннадий. Прошел мимо меня и не поздоровался. Видно, встал не с той ноги. А может быть, считает, что первыми должны здороваться подчиненные?
      Я посмотрел на него. Нет, в лице не было ни надменности, ни высокомерия; наоборот, оно было каким-то подавленным и изможденным. Перед Геннадием стояла тарелка со вторым, к которому он не притронулся, и стакан с какао.
      "Что с ним происходит?" - недоумевал я.
      Рассвет наступил незаметно. "Воробушки", наши прежние машины, стояли уже без чехлов. Воздушный бой мы будем проводить на них. На "ласточках" это почти невозможно: слишком велика скорость. Одним словом - перехватчики: настиг, увидел, атаковал. Если же первая атака почему-либо сорвется, второй может и не быть: небольшой отворот займет столько времени, что противник успеет уйти за пределы захвата радиолокационного прицела, надо снова будет наводить с земли.
      На предварительной подготовке к полетам некоторые летчики высказали мнение, что воздушный бой при современной технике - отжившее понятие, что нужны другие тактические приемы, незачем устраивать воздушную карусель. Дятлов дал этим летчикам отповедь. Действительно, что, как не воздушный бой, развивает у летчика дерзость, смекалку, мастерство, военную хитрость и быстроту реакции?..
      На утреннем построении мы снова встретились с Геннадием. И снова он не поздоровался. Но теперь вид его был не таким подавленным. Он проверил у нас карты, спросил, как подготовлены истребители, и дал последние напутствия. Говорил кратко, спокойно и деловито. И все же вид у него был необычный: глаза нервно поблескивали, под ними залегли темные круги.
      Поговорить с Геннадием мне так и не удалось. С построения он сразу отправился на самолет и забрался в кабину. Ему взлетать первому в паре с Пальчевским - молодым летчиком, самоуверенным и ершистым.
      Через несколько минут в воздух поднялись и мы с Дятловым. Бой у нас получился затяжным и безрезультатным, и мы, пробыв в зоне положенное время, взяли курс на аэродром. А когда сели, услышали потрясающее известие разбился Геннадий.
      К вечеру прилетела комиссия для расследования причины происшествия. Два дня она собирала остатки самолета, исследовала их, но толком ничего не могла установить. А на третий день к нам пришла опухшая от слез Дуся и заявила, что во всем виновата она.
      Мои подозрения подтвердились. Оказалось, Дуся действительно полюбила Винницкого, и они встречались. Об этом узнал Геннадий, накануне между супругами произошло объяснение. Дуся во всем призналась. Геннадий не спал всю ночь. И вот... То ли он потерял сознание на перегрузках, то ли умышленно не стал выводить истребитель из пикирования... Тайна осталась с ним.
      ...Геннадия мы похоронили у подножия Вулкана. Какой был сильный и напористый человек, но каким оказался слабым в минуты душевного потрясения!..
      Дуся после похорон уехала в Нижнереченск. Ей дали там квартиру. Оставаться в гарнизоне ей было бессмысленно - все здесь напоминало о Геннадии, а кое-кто из жителей смотрел на нее с презрением, догадываясь об истинной причине гибели Геннадия.
      Снова шар
      А жизнь течет своим чередом, несмотря ни на что.
      В субботу, перед самым уходом со службы, Дятлов объявил всем летчикам и техникам, входившим в состав дежурных расчетов, чтобы никто никуда из гарнизона не выезжал. Причина ясная: приехала инспекция, в любое время могут объявить тревогу.
      - Ждешь, ждешь этого воскресенья, - недовольно заворчал молодой летчик лейтенант Пальчевский, - месяц в городе не был.
      - Не умрешь, - ответил ему Дятлов. - Да и делать там нечего. В кино здесь сходишь.
      - В кино! - усмехнулся Пальчевский. - Тоже занятие...
      Домой я не пошел: Инна еще не вернулась с работы, а без нее я чувствую себя как неприкаянный. Направился в клуб, в бильярдную. Вечером там всегда, полно народу, не дождешься очереди сыграть. А сейчас, наверное, никого нет...
      Недалеко от клуба меня догнал лейтенант Пальчевский и вызвался в партнеры.
      Едва мы сыграли партию, как в бильярдную вошли полковник Щипков и Синицын. Он уже подполковник.
      - Вот кто тут гремит шарами, - улыбнулся Щипков. - Вы пообедать-то успели?
      - А как же, - ответил Пальчевский. - Какая игра на пустой желудок! Вы как раз вовремя пришли. Пожалуйста, кий. Самоклад.
      Щипков и Синицын играли молча и сосредоточенно. Оба спокойные, неторопливые, они обдумывали каждый удар, словно снайперы, следя за зеленым полем стола и выжидая, когда шар выйдет в ударное положение.
      Синицын чаще бил дуплетом... и неплохо. Щипков это преимущество компенсировал умением удерживать ударный шар у борта. Противники были равны. Мы с интересом наблюдали за их поединком. Но доиграть им не удалось. В бильярдную быстро вошел дежурный по части и доложил Щипкову, что в воздухе снова обнаружен шар и командующий приказал уничтожить его нашим дежурным истребителям.
      - ...Самолеты уже вылетели, - продолжал докладывать дежурный. - На командном пункте начальник штаба.
      Но Щипков уже шел к двери, на ходу надевая шинель. За ним направился Синицын.
      Я некоторое время стоял будто оглушенный. "Шар снова в воздухе", звучало у меня в ушах. Как я жалел в эту минуту, что не мне выпала доля дежурить! Ведь я так готовился к этому дню. С тех пор как мы с Геннадием пропустили шар, наверное, не было такого дня, чтобы я не думал о нем и не мучился мыслью, что не сумел выполнить такое ответственное задание. Но вот шар снова в воздухе. "Кто сегодня дежурит? - подумал я. - Кажется, капитаны Демченко и Сергеев из второй эскадрильи. Хорошие летчики..."
      Нашу ошибку с Геннадием разбирали со всеми, потом проводили занятия по моей теории уничтожения воздушных шаров. Но теория есть теория. Сумеют ли Демченко и Сергеев доказать ее на практике? Дело это довольно сложное и трудное, требующее точности, выдержки и большого искусства. Отражающая поверхность шара неэффективна, и ракета, оторвавшись от самолета, может не поразить цель. Надо что-то предпринять... По той же самой причине она может и не разорваться, даже если точно попадет в шар и прошьет его. Поэтому момент пуска ракеты с самолета надо рассчитать так, чтобы разорвалась она вблизи шара, только тогда будет достигнут эффект.
      Я схватил с вешалки фуражку и почти бегом направился на КП. Остановился перед дверью с табличкой "Посторонним вход воспрещен", чтобы перевести дыхание, и тут только подумал: а зачем я пришел? Не покажусь ли я командирам слишком назойливым, не подумают ли они, что я считаю себя умнее их? Мне стало стыдно, но уйти обратно я не мог.
      Я ходил по коридору взад-вперед, ожидая, когда кто-нибудь выйдет и расскажет, как обстоят дела в воздухе. Но никто не выходил, а из-за двойной двери, обшитой дерматином, не было слышно ни звука. Прошло не менее получаса, когда дверь открылась и в коридор вышли Щипков, начальник штаба и Синицын. По их довольным, улыбающимся лицам я понят, что полет закончился успешно. Я отступил к стене, давая им дорогу.
      - Ты тоже здесь? - остановился рядом Щипков, глядя на меня тепло и ласково. - Молодец, товарищ Вегин! - Он протянул мне руку. - Поздравляю вас со сбитым шаром. Это ваша победа. Вы верно рассчитали. Сбивать эти шары нашими самолетами можно и должно. - Он помолчал и повернулся к Синицыну: Завтра же представьте на него материал на снятие взыскания и на восстановление в звании.
      Воскресенье. Утро морозное, безветренное. Все покрылось белым инеем. Лето пролетело незаметно. Скоро опять подуют ветры и забушуют метели. Жаль расставаться с золотой порой. Я после километрового пробега и гимнастики стою около подъезда нашего дома и смотрю на восток, ожидая, когда из-за сопки покажется размытое легкой дымкой солнце. Небо у горизонта багрянится, и вершины сопок, отливая бронзой, похожи на шлемы сказочных великанов; к подножию сопок цвет переходит в темно-фиолетовый, сквозь него еле просматриваются контуры построек и деревьев; но небо с каждой минутой светлеет, багрянец поднимается выше и выше, тени редеют и уползают в низины. Занимается заря...
      Не зря, видно, поэты в своих стихах воспевают утренние зори. Сколько в них красоты и таинственной силы, вливающей в тело бодрость, а в душу волнующие чувства! Никто, наверное, не встречает столько зорь, сколько мы, летчики, и каждый раз я смотрю на занимающийся пожаром небосклон зачарованно, как будто вижу его впервые.
      Из-за угла вывернулся Дятлов - в шинели, побритый, начищенный.
      - Где это вы так рано успели побывать? - полюбопытствовал я.
      - В казарме, на подъем ходил. - Он постоял около меня молча, о чем-то задумавшись. - Да, - наконец продолжил он, - мало еще офицеры бывают в казарме, особенно летчики. Возложили воспитание солдат на старшину да на сержантов, а сами устранились. - Снова помолчал. - Вот тебе первое партийное поручение, - он пристально заглянул мне в глаза. - Прочитаешь в среду солдатам политинформацию о происках империалистов на Ближнем Востоке.
      Вчера я попросил у Дятлова рекомендацию для вступления в партию. Он обещал подумать, и вот первое поручение.
      - Рекомендацию я дам, - сказал он и вошел в подъезд. - Да, повернулся он уже около лестничной площадки, - чем вы сегодня думаете заняться?
      - Не знаю. Чем-нибудь займемся. Инна сегодня обещает быть дома.
      - Можете сходить на рыбалку. Только далеко не забирайтесь. Идите к утесу. В случае чего я пришлю за тобой посыльного...
      Я бегом поднялся по лестнице. Инна хлопотала на кухне, готовя завтрак. Она раскатывала тесто, справа под жерлом прикрученной к столу мясорубки в тарелке лежал фарш.
      - Эх, как некстати ты занялась этим делом, - с сожалением сказал я.
      - А что случилось? - Инна подняла на меня тревожные глаза.
      - Ничего особенного. Просто мы пойдем сейчас с тобой на рыбалку.
      - Правда? - обрадовалась Инна. - Вот хорошо. А как же с пельменями?
      - Оставим их на вечер. Найдется у тебя что перекусить?
      - Найдется. Есть колбаса и рыба.
      Через двадцать минут мы шагали к реке. Инна несла спиннинги, а у меня за плечами висел рюкзак с едой. Мы решили пробыть на реке весь день, если, конечно, меня не вызовут.
      И вот мы на берегу реки. Здесь трава была невысокая, сильно утоптанная, и мы пошли рядом. Лицо Инны от ходьбы разрумянилось и стало совсем юным, как у шестнадцатилетней девчушки.
      Неподалеку от утеса она остановилась, залюбовавшись красками противоположного берега; он весь зарос высоким ивняком с еще зелеными и неопавшими листьями. Чуть дальше начинались сопки. Ближние - тронутые дымкой, с пятнами осеннего багрянца, и дальние - синие, похожие на раскинутые палатки неведомых туристов. Река текла неторопливо и почти бесшумно, будто дремала. На небольших мелких заводях поблескивал серебром тонкий ледок.
      Мы подошли к утесу - громадному черному камню, за которым влево от основного русла уходила неширокая, но довольно стремительная протока. Течение возле утеса было слабое, и на ровной, почти без ряби поверхности то и дело всплескивала рыба.
      Я показал Инне, как действовать спиннингом. Инна замахнулась, свистнуло удилище, и катушка завертелась. Инна не успела затормозить ее пальцем, и леска свилась в клубок.
      - "Борода", - сказал я, указывая на спутанную леску. - Это так рыбаки называют.
      Инна склонилась над катушкой, но запутала леску еще больше. Я стал помогать ей. Мы возились минут пятнадцать. Наконец спиннинг был настроен.
      - Давай я буду забрасывать, - предложил я и направил блесну туда, где только что всплеснула рыба. - Крути!
      Инна взяла удилище и стала крутить катушку. А я сделал заброс своим спиннингом. Но рыба почему-то не брала. Я сменил белые блесны на желтые.
      - Давай я буду сама забрасывать, - попросила Инна. - Все равно не ловится, так хоть научусь бросать.
      - Учись, - согласился я. - Только не стремись бросать далеко. - И вот снова заброс. Я вел блесну у самой поверхности воды - верхогляд хватает рыбешек наверху, поэтому и зовут его верхоглядом.
      - Есть, Боря! - вдруг радостно крикнула Инна.
      Я увидел в ее руках изогнутое удилище и натянутую леску.
      - Помоги, я, наверное, не сумею вытащить.
      Я бросил свой спиннинг и кинулся к ней. Через несколько минут на берегу бился красавец верхогляд килограммов на пять. Инна вся сияла от счастья.
      А через час у нас в садке плавали девять красноперок и шесть верхоглядов.
      - Может быть, пойдем домой? - предложил я.
      - Что ты, - возразила Инна. - Такой день!
      День действительно был чудесный. Солнце давно расплавило льдинки и высушило изморозь. Стало тепло, как ранней осенью, хотя была середина октября. Инна сняла куртку и, бросив ее на траву, развязала рюкзак. Достала небольшую скатерку и выложила на нее бутерброды, консервы, яблоки. Я наблюдал за ней, любуясь ее плавными движениями.
      - Давай сварим уху, - глянула на меня Инна и удивленно приподняла брови. - Ты почему на меня так смотришь?
      - Давно не видел.
      Она потянулась ко мне губами. Но, едва коснувшись моих губ, отстранилась и лукаво погрозила пальцем.
      - Не отвлекайся от дела. Оставь поцелуи до восхода луны.
      Домой вернулись уже в сумерках.
      Конец "
      Дельфина"
      Ночью с моря подул теплый ветер, и аэродром наш окутало туманом. Вот уже двенадцатый час дня, но в дежурном домике полумрак, и мне кажется, что все еще утро. О вылете наперехват в такую погоду мы и не думали; поэтому я, не раздеваясь, прилег на кровать подремать, а мой напарник Сизов, высокий, тощий лейтенант, похожий на артиста Филиппова, играл с техником самолета в шахматы.
      Ночь прошла у меня неспокойно. Во втором часу Инну вызвали к больному, и я долго потом ворочался в постели, а когда уснул, вернулась Инна. Хотя она тихонько открывала дверь, чтобы не разбудить меня, я проснулся и снова около часа мучился от бессонницы. Встал утром с тяжелой головой. Не помогла и гимнастика. Вот я и решил отдохнуть, пока ничто не тревожило.
      Я задремал, когда в динамике раздалась команда:
      - Двадцать первый и двадцать второй, приготовиться к вылету!
      Сна будто не бывало. Через минуту я и Сизов уже бежали к самолетам. Техники помогли нам пристегнуть парашюты и подготовить оборудование к запуску. Мы доложили о готовности к взлету.
      - Ждите, - ответили нам с КП.
      Я не думал, что в такую погоду нас пошлют наперехват. Просто, по-видимому, прибыл кто-то из проверяющих: решил убедиться, как мы несем боевое дежурство. Конечно, при необходимости можно взлететь и при таком тумане, но садиться тогда придется на другом аэродроме.
      Прошло пять... десять... пятнадцать минут. Команды на взлет не поступало. Я совсем было уверился, что команда дана для проверки, когда сквозь туман увидел на рулежной дорожке командирский газик, мчавшийся к нам.
      Щипков остановился у моего самолета. Я открыл фонарь кабины и почувствовал, как напряглись нервы в ожидании чего-то важного.
      Щипков легко поднялся ко мне:
      - Вашу карту.
      Я отстегнул наколенный планшет.
      - Вот здесь, - Щипков пальцем указал точку на карте, - неизвестный самолет нарушил нашу границу. Видимо, наш старый знакомый "дельфин". Идет в этом направлении, - палец незначительно переместился к юго-западу, - на довольно малой высоте. Приказываю вам уничтожить его. - Голос полковника звучал глухо и сурово. - Близко не подходить. Огонь открывать с максимальной дистанции. Ясно?
      - Так точно!
      - Садиться будете на запасном аэродроме.
      Только я успел запустить двигатель, как раздалась команда:
      - Двадцать первому, воздух!..
      Гудело небо, вздрагивала приборная доска. Истребитель, распарывая серую непроглядную пелену, несся за нарушителем. Самолет-шпион постоянно менял курс, шел над сопками невдалеке от городов. Наверное, фотографировал их с помощью радиолокационного прицела. Видимо, пилоты неизвестного самолета рассчитывали, что в туман за ними не будет погони. Однако удаляться от границы на большое расстояние побаивались, держались ближе к побережью, надеясь в случае чего улизнуть в нейтральную зону. Что ж, посмотрим, как теперь это им удастся. Я сжимал ручку управления истребителя и щупал большим пальцем колпачок, под которым находилась кнопка пуска ракет. "Дельфин" это или другой самолет - все равно близко к нему подходить не потребуется, ракета достанет его за несколько километров. И радиолокационный прицел на нашем новом перехватчике такой, что помехи шпиону не помогут. Хотя не слишком ли я переоцениваю свои возможности? Ведь иностранная разведка тоже не сидела сложа руки. Полтора года назад нашу границу нарушил их самолет, чтобы испытать на деле систему защиты. Какую цель он преследует теперь? Может быть, на самолете-шпионе новое оружие или незнакомая нам система помех? Надо быть начеку, чтоб не застигла врасплох какая-нибудь неожиданность. Атаковывать стремительно, но до последнего момента не показывать, что я готовлюсь к атаке. Не спешить с включением радиолокационного прицела.
      - Двадцать первый, курс сто десять! - скомандовал Пилипенко.
      Я развернул истребитель влево и несколько минут летел этим курсом. По моим расчетам выходило, что я нахожусь над береговой чертой. Значит, шпион уже обнаружил меня и дал тягу.
      - Двадцать первый, дальность до цели...
      Я включил прицел, и на индикаторе вспыхнули бледно-зеленые блестки. Их было много, но новый прицел позволял легко отыскать среди них нужную.
      - Захват, - передал я на КП.
      Все тело сжалось в комок, напряглись нервы. Передо мной был враг, лишивший Юрку мечты и чуть не погубивший его. За мной он тоже следит, ждет удобного момента... Либо он меня, либо я его. "Птичка" - отметка цели появилась вверху прицела. Значит, разведчик идет выше меня. Набираю высоту, и "птичка" плывет к центру. Вдруг она, словно ударившись обо что-то, резко уходит вниз! Инстинктивно отдаю ручку управления от себя и тут же удерживаю ее: самолет не мог так резко пойти на снижение - высота незначительная, легко врезаться в воду. Что-то шпион мудрит, готовит сюрприз...
      А "птички" уже не было в сетке прицела. Достаточно было чуть изменить режим, как самолет вышел из радиолокационного луча. Шпионский экипаж превосходно знает свое дело. Если так будет продолжаться дальше, через несколько минут он будет над нейтральными водами. А на его борту ценные разведданные. Ну, нет!..
      Готовлюсь к пуску ракет и меняю резкость изображения на индикаторе. Пилипенко дает курс. И вот она, "птичка", снова в кольце! Нажимаю на гашетку. Истребитель вздрагивает, из-под крыльев, оставляя огненные хвосты, вырываются две ракеты. Они тут же исчезают в туманной дымке. Слежу за ними по индикатору. Но что это?! "Птичка" опять скользнула вниз.
      Так вот какой сюрприз приготовил шпионский экипаж! Он применяет какие-то новые помехи...
      Что же предпринять? Думай, Борис, думай! Ведь у "дельфина" была защищена только задняя полусфера. Узкий, направленный луч... Командиры учили нас атаковывать не только с задней полусферы. Трудное это дело поймать цель в кольцо при большом угловом перемещении на попутно-пересекающемся курсе, но возможное.
      - "Чайка", наведи с ракурсом в две четверти, - попросил я Пилипенко, отворачивая в сторону.
      - Понял, - ответил Пилипенко. - Пройди курсом восемьдесят. Так. Теперь сто семьдесят пять...
      Выравниваю перехватчик и начинаю поиски. Самолет-разведчик идет попутно-пересекающимся курсом, надо не прозевать, когда он попадет в луч истребителя, сразу же произвести пуск, иначе опять придется дело иметь с помехами. Надо быть готовым ко всему. Могут быть еще сюрпризы.
      И вот она, коварная! Теперь "птичка" яркая, чистая, без малейших посторонних засветок.
      Нажимаю гашетку. И молния распарывает облака. Мысленно отсчитываю секунды, не выпуская "птичку" из кольца. Даже если ракета пройдет недалеко от самолета, взрыватели сработают, и этого вполне будет достаточно, чтобы его уничтожить.
      Индикатор прицела вспыхивает одним сплошным бликом и тут же рассыпается искрами. Засветки так же быстро исчезают, как и появляются. Что это, новый сюрприз?..
      Включаю "захват". Индикатор чист. Делаю отвороты вправо, влево, вверх, вниз. Та же картина.
      - Молодец! - раздается в наушниках голос Пилипенко. - Идите на посадку на точку "восемь". Курс двести двадцать. Эшелон - восемь тысяч!
      Голос у Пилипенко торжествующий.
      На аэродроме, где я приземлился, меня встретил командир полка, невысокий круглолицый подполковник, посадил в свою машину и отвез в гостиницу. Он уже знал, что я сбил самолет-шпион, и разговаривал со мной уважительно.
      - Отдыхайте, а завтра, если погода улучшится, полетите домой.
      Но вылететь на свой аэродром мне удалось лишь через двое суток.
      Погода безоблачная и тихая. Выпавший снег серебром искрится в лучах солнца. Небо синее-синее, совсем не похожее на осеннее. Истребитель мой идет на небольшой высоте. Внизу проносятся похожие одна на другую сопки. И хотя скорость за тысячу, мне кажется, что лечу я медленно: не терпится попасть домой. Накануне я говорил с Инной по телефону. Она сообщила, что к нам заехал Юрка. Он снова летчик, только теперь гражданский, едет к месту своего назначения. Будет летать на Ан-2.
      Не выдержала его душа земного спокойствия. "Летать рожденный - не должен ползать", - вспомнил я перефразированный им стих.
      Звенел, раскалываясь за кабиной, воздух, веселую песню пел двигатель. На душе у меня было радостно. И от того, что светило солнце, и от того, что небо было чистым и доступным, и от того - я особенно остро чувствовал это теперь, - что жизнь так прекрасна. Впереди меня ожидали встречи с Инной, с Юркой и новые интересные дела.
      1969