По такому случаю загрузил в Томске фарфоровой посудой две подводы – вроде как. торговать собрался – а промеж делом и брыльянты туда всунул. С обозом назначил самых преданных приказчиков, для охраны урядников нанял и отправил их с наказом держать быстрый путь прямиком на Шанхай-город китайский. Дело как раз в феврале было, люто в том году буранило по Сибири. Худо-бедно ли, добрались подводы до Березовки. Сопровождающие люди перекусили в трактире Гайдамакова и, не глядя на буран, тронулись в ночь через Потеряево озеро на Ярское. Больше их и не видели…

– И что дальше? – поторопил Антон.

– Ты человек ученый, соображай, – дед Матвей опять помолчал. – Для облегчения могу подсказать, что на озере шибко много таких мест, где даже в лютый мороз толстый лед не настывает…

– В ночном буране ямщики сбились с дороги и угодили в такое место, – быстро сказал Антон.

Дед Матвей хитро прищурился:

– Как говаривал Яшка-антиллерист: «Бух – и мимо!» С лошадиными повадками ты, Антоша, не знаком. Даже дурная лошадь сама с дороги не собьется. Она нутром дорогу чует, особливо тонкий лед. Стало быть, ежели подводы с пути свернули, кто-то лошадям такого страху нагнал, что они и чутье потеряли.

– Говорят, Гайдамаков это сделал? – чтобы ускорить рассказ, спросил Антон.

– Говорят, в Москве кур доят… – дед Матвей пошамкал губами. – Гайдамаков держал при трактире двух работников: Скорпиона, Ивана Глухова отца, и молодого парня по прозвищу Цыган. Парень тот был русским, а прозвище получил за свою наружность – шибко лицом был черен. Вот этого Цыгана и словили вскорости в Новониколаевске – так в ту пору Новосибирск обзывался, – на базаре, дорогую фарфоровую посуду продавал. А ваза та, как опознал купец, оказалась из пропавшего обоза. Сразу следствие заварилось. Цыган заявил, что вазу послал его продавать хозяин. Стали пытать Гайдамакова. Тот заявляет, что вазу продали ему приказчики, когда ужинали в трактире перед отправкой на Ярское. Оно и правда, приказчики для отводу глаз кое-где по селам и поторговывали посудой, но только, как я уже упоминал, купец был ушлый. Оказывается, отправляя обоз, он наказал строго-настрого приказчикам торговать только дешевой посудой – тарелками да чашками разными, а дорогую, – чтоб в целости-сохранности доставить в Шанхай. Вот тут и влип Гайдамаков!… От испуга приключилась с ним, как заключили доктора, холера. От такой болезни люди животом и другими внутренностями маются. Здоровый был мужик Гайдамаков, но и он против холеры не устоял, окочурился…

Дед Матвей закрыл глаза, как будто задремал.

– Что же дальше? – опять поторопил Антон.

– Только его соборовали и в гроб положили – нагрянул купец с полицейскими для учинения обыска. Весь особняк вверх тормашками перевернули – ничего не нашли. Сродственники понесли Гайдамакова на кладбище зарывать, а полицейские – по всей Березовке, в каждый дом, с обыском. Ни у кого ни шиша, а у Скорпиона Глухова ровно десяток чашек из пропавшего обоза обнаружили. Перепугался Скорпион до смерти, заикаться стал, грит: «Два дни назад хозяйка приказала утопить в озере ящик с посудой. Каюсь, пожадничал – десяток чашек домой уволок». Следователь берет его за шкирку и ведет к озеру, узнать место, где ящик утоплен. По пути заходит ко мне в дом.

– К тебе-то зачем? Тоже с обыском?

– К той поре я уже полный Егориевский бант имел, и царские власти передо мной шибко хвост не поднимали, наоборот, уважительно относились. Заявляется, значит, следователь… Молодой, дворянского покрою. Как теперь помню, называет себя Яковом Иванычем и жмет вот эту. руку, – дед Матвей показал широкую с узловатыми пальцами ладонь, – грит: – «Приглашаю вас, Матвей Василич, господин Бирюков, стать понятым». Хоть у меня, как у господина, кроме Егориевских крестов, ни шиша и не было, но возражать я не стал. Пошел. Приводит Скорпион нас на причал паромный, тычет вниз – там ящик. «Ныряй, вытаскивай!» – приказывает ему следователь. Скорпион перед следователем на колени повалился – плавать, мол, не умею. Ежели нырну, не вынырну. Следователь выхватывает из кармана пистолет, я его – за руку: «Не пужай, господин хороший, Скорпиона. Не врет мужик. По правде, как топор, плавает. Лучше пужни с берега любопытствующих баб. Я тебе мигом этот ящик, ежели он там есть, на свет божий выволоку».

– Ну, и выволок?

Дед Матвей нахмурился:

– Не перебивай, едри-е-корень, слушай. Полицейские, какие кругом нас табунились, в один секунд турнули поразинувших рты бабенок. Я одежку с себя долой и, в чем мать родила, сиганул с причала. Ящик и вправду тут как тут был. Вытащил его на песок. Следователь все до единой чашечки и, которые побитые, пересчитал – в аккурат тех не хватает, какие у Скорпиона нашли. Спрашивает меня: «Еще что там, в озере, есть?» Отвечаю: «Чистый песок». Не поверил, разделся до коротеньких трусиков и самолично сиганул. Долго нырял и плавал, а на берег вылез с пустыми руками…

– Ну, а Гайдамачиха что? – не сдержав любопытства, спросил Антон.

– А Гайдамачиха в ту пору совсем малой была, лет семнадцати, не боле. Когда следователь стал ее допрашивать, прижала пацаненка, задрожала вся. «Муж, – грит, – купил у приказчиков ящик посуды вместе с той вазой, какую Цыган продавал. С перепугу приказала Скорпиону утопить, потому как боялась, что хуже станет». Больше, сколь следователь ни старался, ни слова из нее вытянуть не смог. А старался он шибко здорово, потому как доводился купцу Кухтерину зятем и от брыльянтов тех ему солидный куш наклевывался. Все лето с полицейскими на лодках по озеру плавал.

– И ничего не нашел?

– Нашел возля острова… лошадиные да человеческие шкелеты. Там же и подводы оказались с побитой посудой, а брыльянты… будто как корова языком слизнула. – Дед Матвей неторопливо налил в блюдце из чашки уже остывший чай, отхлебнул несколько глотков и поставил блюдце на стол. – 'Подразумевали и следователь, и полицмейстер-генерал, будто дело это рук Гайдамакова и Цыгана. На Скорпиона Глухова, опять же, частично грешили, только вот загвоздка: Скорпион плавать не умел. А чтоб, значит, вытащить брыльянты из саней, надо было зимой в прорубь нырять. На такое, скажу тебе, не каждый решится.

– Как звали Цыгана? Фамилия его как?

– В те времена фамилии не больно в почете были. Цыган да и Цыган… Былон в Березовке человеком пришлым, никто его роду-племени не знал.

– А куда он делся из Березовки? – спросил Слава Голубев.

– Сказывали, будто с колчаками умотался.

– Следователь после семнадцатого года еще здесь бывал?

– Этого уже я не видел, потому как сразу после революции хлестался с белогвардейской контрой на разных фронтах и в Березовку заявился только посля полной победы Советской власти. Из разговоров слыхал, будто появлялся кухтеринский зятек, порушил все хозяйство Гайдамачихи и утек, спасая свою шкуру от Красной Армии.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.