1. Однажды утром

На высоком взгорке в густом березняке, от которого, видимо, и произошло название, узкой длинной лентой в два ряда бревенчатых домов вытянулось старинное сибирское село Березовка. У нижнего конца его, сразу за околицей, – широкое и длинное-предлинное озеро с выпуклой полоской острова на середине. За островом, на противоположном берегу, – другое село, Ярское. По воде, напрямую через остров, между селами – рукой подать. Километра два, не больше. Если же добираться от Березовки до Ярского берегом, в объезд озера, то, пожалуй, и дня не хватит.

Называется озеро Потеряевым.

До постройки железной дороги на Кузбасс через Березовку и Ярское пролегал оживленный тракт, по которому круглый год шли почтовые и купеческие обозы. В летнюю пору они переправлялись через озеро на конно-водном пароме, а зимою дорогу торили по льду. Хозяином парома был пятидесятилетний березовский трактирщик Гайдамаков, бывший штабс-капитан царской армии. Неподалеку от паромного причала, на пригорке, высился его двухэтажный с резными наличниками особняк, низ которого занимали постоялые комнаты для заезжих и просторный трактирный зал. Осенью 1917 года, перед самой Октябрьской революцией, никогда не болевший Гайдамаков скоропостижно скончался, и все его имущество перешло по наследству к совсем еще молодой вдове Елизавете Казимировне. Недолго пришлось хозяйствовать новоиспеченной трактирщице. В начале двадцатых годов колчаковцы, отступая из Березовки на Ярское, сожгли дотла двухэтажный особняк, а паром утопили. С тех пор Потеряево озеро будто опустело.

Летом в тихую безоблачную погоду водная гладь, как громадное зеркало, отражает столько солнца, что в прибрежных селах кажется еще жарче и светлее. В ненастье, когда разгуляется северный ветер, вода в озере темнеет, покрывается мутными клочьями пены. Волны, сминая густые камыши, исступленно мчатся к крутому березовскому берегу и глухо бухают в него, разбиваясь, словно от взрыва, вскипающими брызгами. Только в одном месте, у самой околицы, пенящиеся гребни будто спотыкаются. Шипя, они длинными языками лижут плотный песок на отлогом скосе и закручиваются глубокими воронками возле покосившихся черных столбов бывшего паромного причала.

Каждый раз после непогоды на песке остаются длинные стебли кувшинок и лилий, груды перепревших березовых листьев, тяжелые, как из свинца, набухшие в воде сосновые шишки. Иногда среди выброшенного озером мусора попадаются желтые кости, осколки старинной фарфоровой посуды и даже стреляные винтовочные гильзы. Все это мигом растаскивает березовская ребятня, и через день-другой песок снова становится чистым.

Неподалеку от причальных столбов, за тальниковым кустарником, над озером склонилась кривая засохшая береза. Большущим амбарным замком на тяжелой цепи с незапамятных времен к ней примкнута плоскодонная смоленая лодка, принадлежащая бабке Гайдамачихе. Чуть ни каждую весну смолит и ремонтирует лодку колхозный плотник дед Иван Глухов. Говорят, что никакой платы за это он с Гайдамачихи не берет. Ради чего старуха держит лодку – никто из березовцев не знает, так как ни разу не видели, чтобы Гайдамачиха пользовалась своей посудиной. Правда, несколько раз по селу разносился слушок, будто в полночь бабка отмыкала амбарный замок и уплывала на лодке куда-то к острову. Но это был слух – и только.

В то утро шестиклассник Димка Терехин проснулся еще до первых петухов. Поежившись под стареньким полушубком, попробовал заснуть снова, но полушубок почти не согревал от сентябрьского холода, и Димка подумал, что пришла пора перебираться с сеновала, на котором ночевал все лето, в избу. Поджав чуть не до самого подбородка застывшие колени и крепко зажмурив глаза, полежал еще несколько минут. Холод, казалось, стал еще злее. И тогда Димка стал прикидывать в уме, чем бы заняться с утра пораньше, чтобы впустую не тратить время. Решение пришло неожиданно – проверить самодельные жерлицы на щук, которые смастерили вчера с Сережкой Бирюковым и поставили на Потеряевом озере возле причальных столбов, у камышей. Решительно откинув полушубок, Димка оделся, чуть не кубарем скатился по узенькой лестнице с сеновала и, перемахнув через плетень, очутился на улице.

Краешек солнца слабо просвечивал сквозь верхушки берез, загораживающих село. Димка огляделся и от удивления присвистнул. От дома Бирюковых к озеру на росной траве темнела полоска следов, а над озером и тальниками клубился такой плотный туман, как пена па парном молоке. Димка поправил старенькие сандалеты и припустил к тальникам. В тальниках было сумрачно и сыро, в белесой пелене с трудом просматривалась тропинка. Чтобы не заплутать в тумане, Димка решил прямиком выбежать к Гайдамачихиной лодке, а от нее повернуть влево по кромке песчаного берега к камышам. У воды туман оказался еще плотнее. Не разглядев сквозь него ни лодки, ни березы, Димка свернул на песок и с разбега чуть не налетел на Сергея, сидящего на корточках.

– Ты что, с печки сорвался?! – отшатнувшись от него и вскочив на ноги, спросил Сергей.

– Не… с сеновала… – запыхавшись, проговорил Димка. – А ты чего ни свет ни варя тут делаешь? Хотел без меня жерлицы проверить, да?

– Тоже на сеновале спал, колотун пробрал до костей.

– Проверил жерлицы?

– Ты, видать, встать встал, но еще не проснулся…

– Почему «то не проснулся?… – обидчиво насупился Димка и уставился взглядом на песок. У ног Сергея лежала здоровенная щука с белым распоротым животом. От удивления у Димки даже глаза на лоб полезли. – Поймалась?! Зачем выпотрошил раньше времени? Надо бы в деревне целиком показать!… – зачастил он.

Сергей неторопливо сунул в карман складной нож, достал оттуда тусклый металлический кругляш и протянул его Димке.

– Вот… Царский серебряный рубль.

– Откуда?! – еще больше удивился Димка.

– У щуки в брюхе нащупал, распластал…

– Как он туда попал?

– Проглотила, должно быть, – Сергей усмехнулся. – Не иначе…

Мальчишки сосредоточенно стали разглядывать находку. Неожиданно в тумане, там, где стояла Гайдамачихина лодка, раздался глухой стук. Через некоторое время стук повторился, но уже значительно ближе. Казалось, кто-то ударяет веслом по борту лодки. Мальчишки удивленно переглянулись.

В тумане, возле лодки, послышался приглушенный разговор. Вроде бы голос Гайдамачихи проговорил:

– Думала, уж не вернешься к рассвету. Туманище-то, посчитай, с самой полночи, будто нечистая сила нагнала.

Ответил мужчина. Хрипловатым, похоже, уставшим голосом:

– Мог и не вернуться. Ладно веревка с собой оказалась. Выбросил конец из лодки и, как по линейке, по ней определял, куда плыть.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросила старуха.

– Гниль одна… – грубо бросил мужчина и заговорил неразборчиво.

– Неужто я виновата? Столь годов прошло, и кости погниют, не только… – перебила мужское бормотание старуха.

– Ты бы еще подольше… как собака сено… берегла… – пробормотал мужчина.

– Хоть что-нибудь уцелело?

– Уцелело… От сушки дырка.

– В мешке-то чо?

– Чирей на плечо.

– Ну, ну!… – строго повысила голос старуха. – Я ведь могу и передумать…

Голоса почти затихли. Мальчишки, затаив дыхание, не сговариваясь, осторожно полезли через тальниковые заросли по направлению голосов. Кое-как различив в тумане засохшую березу, спрятались за ее толстым корявым стволом. У берега, в трех-четырех метрах от березы, возле лодки стояла сгорбленная бабка Гайдамачиха и рослый сутуловатый мужчина в плаще с накинутым на голову капюшоном, из-за которого нельзя было разглядеть лицо. В носу лодки, насторожившись, сидел лопоухий, похожий на пуделя, Гайдамачихин пес Ходя.

Мужчина подтянул нос лодки к берегу, достал из нее мешок, заполненный чем-то наполовину, легко закинул поклажу через плечо на спину и, сутулясь, направился по тропинке от озера к селу. Гайдамачиха звякнула замком по цепи и низко наклонилась. Мальчишкам показалось, будто она что-то ищет в лодке. Через некоторое время старуха выпрямилась, повернувшись к востоку, перекрестилась и, зажав под мышкой весло, торопливо засеменила, путаясь в длинной юбке, вслед за мужчиной. Ходя, выпрыгнув из лодки, сунулся было к затаившимся за березой мальчишкам, но Гайдамачиха окликнула его, и он послушно скрылся в тальниковых кустах.

– Узнал мужика? – шепотом спросил Димку Сергей.

– Кажется, дед Иван Глухов.

Сергей отрицательно покрутил головой.

– Нет. У деда Ивана голос скрипучий, а этот говорит как из пустой бочки: «Бу, бу, бу»…

– Не из бочки, а из капюшона, и туман приглушает голос. Заметил, Гайдамачиха тоже вроде не своим голосом говорила?

Сергей задумчиво потеребил взъерошенный белобрысый чуб.

– Может быть, – согласился он и прислушался к удаляющимся шагам.

Когда шаги затихли, мальчишки осторожно подошли к лодке. Все днище лодки покрывала мутно-желтая вода. Сергей долго глядел на эту воду и вдруг спросил:

– Где на озере глинистый берег?

– Около Березовки нигде нет, – ответил Димка.

– А дальше?

– Тоже вроде бы нет.

– А это что? – Сергей запустил руку в лодку и достал из мутной воды кусок глины. – Что это, я спрашиваю?

– Глина, – проговорил Димка.

Сергей сделал серьезное лицо. Подражая Димкиной старшей сестре Галине Васильевне, преподающей в Березовской школе историю, сказал:

– Умница, Дима Терехин. Садись, пять.

– А что, не глина разве?

– Глина. Но ты скажи мне, откуда мужик привез эту глину, если ее поблизости от Березовки на берегу нигде нет?

– Наверное, с острова.

– Правильно. А зачем он туда плавал?

Димка пожал плечами и тревожно огляделся. Молочная пелена тумана по-прежнему скрывала все вокруг. Совсем рядом мутно темнели тальниковые заросли. Тревожную, глухую тишину нарушал едва уловимый шелест жестких камышовых листьев да жалобно всхлипывала вода, мелкой рябью лижущая черные смоленые борта лодки. Кроме следов бабки Гайдамачихи, на песке виднелись отпечатки крупных сапог с рубчиками на подошве, расположенными елочкой.

– Гляди… – сказал Димка. – Такой размер сапогов только дед Иван Глухов в Березовке носит. Сорок пятый, не меньше.

– Может быть… – неопределенно проговорил Сергей. Димка потянул его за рукав.

– Пошли заберем щуку и айда домой.

Сергей не шелохнулся. В который уже раз он потеребил взъерошенный чуб, упрямо повторил:

– Зачем мужик на остров плавал? Что там погнило? – и вдруг предложил: – Махнем туда, а?

– Опупел?! – испугался Димка. – В таком тумане запросто не на остров, а вдоль озера уплывешь, да и лодка… на замке ведь. Весла, к тому же, нет…

– Струсил? – Сергей поморщился и, не дождавшись от Димки ответа, опять предложил: – Или пойдем вашей Галке… Галине Васильевне расскажем.

– Это еще зачем?

– Она же руководитель кружка следопытов.

– Ну, и что из этого?

Сергей с упреком посмотрел на Димку.

– Соображаешь туго, как паровоз. Посоветуемся в кружке, начнем следить за Гайдамачихой и дедом Иваном. Может, они преступление какое задумали.

– Если преступление, то надо советоваться с вашим Антоном, он все-таки в уголовном розыске работает.

Сергей уставился на Димку таким взглядом, как будто тот только что сделал необычайное открытие.

– А ты молоток, Дим… Ты гений… – шепотом проговорил Сергей. – Сегодня же напишу братану. Как я сам до этого не дошурупил? Нет, ты, правда, молодчина, Дим…

– Ну, хватит, понес… – смутился Димка. – Пошли зa щукой.

– Только давай договоримся, чтобы, кроме Антона, о сегодняшнем – никому ни звука. Лады?

– Лады.

В Березовке на разные голоса дружно перекликались петухи. В самом конце села над трубой приземистой избушки бабки Гайдамаковой тянулась жиденькая полоска дыма. Дед Иван Глухов, громко хакая, с остервенением колол дрова в своем дворе.

2. Лотерейный билет

Первым посетителем старшего инспектора уголовного розыска Антона Бирюкова в этот день был инспектор Слава Голубев. Войдя в кабинет, он по привычке присел на подоконник и. с упреком спросил:

– Это правда?

Бирюков поднял на него глаза.

– Что, Славочка?

Голубев помолчал.

– Решил все-таки покинуть нас?

Антон догадался, что о его переводе на работу в областной уголовный розыск стало известно сотрудникам райотдела, однако вместо ответа задал вопрос:

– Откуда такие сведения?

– Только что подполковник Гладышев приказал принять у тебя дела, – Голубев опять помолчал, словно присматривался, какое произвел впечатление на Антона. И вдруг ни с того ни с сего спросил: – Давно у родичей, в Березовке, был?

– С месяц назад. А что?…

– Сегодня пятница, следовательно, впереди два выходных дня. Предлагаю махнуть к твоим старикам, порыбачить на Потеряевом озере. Ты ведь давно обещал мне показать настоящую рыбалку.

Бирюков задумался, как будто вспомнил что-то неожиданное, открыл стол и достал из него распечатанный почтовый конверт.

– В принципе согласен, – сказал он и улыбнулся, доставая из конверта половинку тетрадного листка. – Тем более, что братишка неделю назад письмо прислал. Послушай, что пишет: «Антон, срочно приезжай в Березовку. У нас тут, кажется, заваривается уголовное дело. Надо распутать. Обязательно захвати с собой пистолет. Жму руку и дожидаюсь срочно. Сергей».

– Сколько лет братишке?

– Нынче в шестой класс пошел.

Голубев подмигнул:

– Ну, и что ты до сих пор не съездил на распутывание уголовного дела? Нехорошо с такой затяжкой реагировать на сигналы с мест. Может, там уже дело заварилось и без пистолета не разобраться.

– Каюсь, забыл об этом сигнале, – Антон засмеялся. – Придется и тебе пистолет брать.

– Значит, твердо едем?

– Твердо, Слава.

Увлекшись разговором, ни Бирюков, ни Голубев не расслышали короткого стука в дверь и не заметили, как в кабинет тихонько вошел невысокий, по-кавалерийски кривоногий мужичок в измятом костюме и заметно не по размеру больших кирзовых сапогах с голенищами почти до самых колен. Вошедший смущенно потер ладонью морщинистое, давно не бритое лицо, поправил языком вставную челюсть и неожиданно громко для своего маленького роста поздоровался:

– Здравия желаю, товарищи ахвицеры!

Бирюков и Голубев повернулись к вошедшему. Антон сразу узнал колхозного конюха Торчкова, прозванного в Березовке Кумбрыком за то, что никак не выговаривает слово «комбриг». Сейчас Торчков смотрел на Антона и безмятежно улыбался.

– Здравствуйте, Иван Васильевич, – приветливо ответил Антон. – Садитесь, рассказывайте, с чем пожаловали.

Торчков неторопливо снял с взлохмаченной головы старенькую клетчатую кепку, по-утиному переваливаясь с боку на бок, прошествовал от порога к стулу, осторожно сел и заговорил:

– Иду мимо милиции, вспомнил, что ты в ней работаешь. Думаю, дай зайду, культурно с земляком поздоровкаюсь.

– Только и всего?

– Как тебе сказать, Антон Игнатьич… – Торчков стеснительно замялся. – Беда со мной стряслась, вчерашним вечером в райцентровскую вытрезвиловку попал. Вот только что выпустили оттудова. Пришел у тебя помочи просить…

– Чем же теперь вам помочь?

Торчков тяжело вздохнул.

– Скажи вытрезвительному командованию, чтобы в колхоз не сообчали о моих похождениях. Ты ж знаешь, за такую забаву в колхозе по головке не погладят… Да и штраф за ночевку мне платить нечем. Пятьсот рублей, какие в кармане имелись, это самое… Накрылись вчерась.

– Неужели пятьсот рублей пропили? – удивился Антон.

– Куды там пропил! – жалобно поморщившись и почесав на бороде щетину, Торчков махнул рукой. – Утащил ктой-то деньжонки. Может, найдешь их, дакя тебе половину за труды отдам.

– За труды нам государство платит, – Антон посмотрел на Торчкова. Зная, что у выпивохи-конюха лишнего рубля за душой никогда не водилось, спросил: – Откуда, Иван Васильевич, у вас столько денег набралось?

– Мотоцикл по лотерее выиграл. А зачем мне мотоцикл, ежели документа, чтобы кататься на нем, у меня не имеется? Я ж, как известно, кубанцкий кавар… ка-ва-лерист. Вот ежели б добрую лошадь выиграть, тады… Лошадей больше собственной женки люблю, а мотоцикл… Одна забава для молодых. Деньгами за него получил.

– И сколько получили?

– Аккурат тысячу, копейка в копейку.

– А какой мотоцикл выиграли?

– «Урал» с люлькой.

– Такой «Урал», по-моему, тысячу пятьсот стоит.

– Дак с меня комиссивонные содрали.

– Это какие еще комиссионные?

– Шут их холеру знает. Сказали, пересылка шибко дорого стоит. Сотняги три, не меньше. Да еще какие-то расходы.,.

Антон переглянулся со Славой Голубевым, недоуменно пожал плечами и снова спросил Торчкова:

– Кто так сказал? Где вы деньги получали?

– Дак люди сказали, какие этого… того… А получал у вас тут, в райцентровской сберкассе, какая возле базара.

– Номер и серию билета помните?

– Точь-в-точь те, на какие «Урал» с люлькой выпал.

– Вы мне цифры, Иван Васильевич, назовите.

– Цифры?… – Торчков растерянно заморгал. – Дак, Игнатьич… если б моя голова цифры запоминала, разве ж я конюхом в колхозе работал? Я б тады булгахтером на производстве устроился.

– Когда вы деньги получали в сберкассе? – насупившись, чтобы не рассмеяться, спросил Антон.

– Пожалуй, больше месяца прошло, в августе. Аккурат в тот день, кады бабку Гайдамачиху в больницу привозил по приказанию председателя колхоза Игната Матвеевича, стало быть, папаши твоего.

– И за месяц половину тысячи истратили?

– Дак деньги, они ж, как вода…

– Пропили, наверное, – зная неравнодушие Торчкова к спиртному, высказал предположение Антон.

Торчков обиделся:

– Пошто, Игнатьич, непременно пропил?… Зубы новые вставил, – он ловко выронил изо рта на ладонь искусственную челюсть с нежно-розовой, как с настоящей, десной, так же быстро водворил ее на место и хлопнул рукой по голенищу сапога. – Еще кирзухи вот в сельмаге отхватил.

Антон с трудом сдержал улыбку:

– Это и все покупки за пятьсот рублей?

– Разве мало?… – смутился Торчков. – Ежели бы я сто тысяч, к примеру, получил, тады б для потехи ероплан мог купить. А полтысячи по теперешнему размаху жизни деньги… так себе, мигом уплыли. Остатки женка сговорила в сберкассу пристроить. Первый раз в жизни послушался бабу, дак оно видишь, какая оказия приключилась…

Бирюков подумал, что кто-то из работников сберкассы ловко обманул простоватого конюха и по дешевке купил у него выигравший лотерейный билет. Поэтому опять спросил Торчкова:

– Кто выдавал вам деньги в сберкассе?

– Деваха какая-то.

– Как она выглядит?

– Деваха как деваха…

– Молодая? Светлая… темная?

– Не молодая и не шибко старая. А по масти… Они ж, Игнатьич, свою масть могут, как хвокусники, изменить. Иная утром с вороной гривой ходит, а к вечеру, глядишь, уже буланой стала.

Бирюков с Голубевым засмеялись.

– Ну, а если мы сейчас сходим в сберкассу, – заговорил Антон, – узнать сможете?

– Не-е-е… – Торчков помотал головой. – Дак поможешь ли, Игнатьич, отыскать пропавшие деньги?

Антону показалось, что Торчков сознательно уклоняется от разговора о сберкассе и что-то скрывает. Вроде бы разговор о получении денег за выигранный мотоцикл для него не совсем приятен. Антон внимательно посмотрел на Торчкова и сказал:

– Трудно, Иван Васильевич, вот так вот сразу это сделать. С кем хоть пили-то вчера? Где пили?

Торчков пожал щуплыми плечами, виновато сморщил и без того морщинистое лицо.

– Не помню ни чёрта, Игнатьич. В вытрезвиловке только в сознание вошел.

– Вот видите, что получается… Даже сами не знаете, где и с кем выпивали, а хотите, чтобы я отыскал пропавшие деньги.

– А ты собаку-ищейку по моим следам пусти.

– В таком деле собака не поможет.

Торчков задумался. Как будто решал: говорить или не говорить. В конце концов желание найти деньги, видимо, пересилило, и он сказал:

– Первую поллитровку, помню, с заготовителем распили, какой меня попутно в райцентр подвез. А вечером, кажись, я в «Сосновом бору», в ресторанте куражился. Оттудова и залетел в вытрезвиловку.

– Как фамилия заготовителя? Откуда он?

– Дак я ж, Игнатьич, его хвамилию не спрашивал. Знаю, по деревням ездит на лошади. Шкуры, старье всякое да бумагу подержанную собирает. И в Березовку к нам иной раз наведывается.

– Яков Степаныч? – вспомнив бойкого на язык старика-заготовителя, спросил Антон.

– Не-е-е, – Торчков крутнул головой. – Степаныч в прошлом году на заслуженную пенсию подался. Теперь другой вместо него ездит, однорукий и как глухонемой. За придурковатость его Дундуком твой дед Матвей окрестил. Только скажу тебе, он совсем не придурок. Кады поллитровку распивали, соображает, по сколь наливать. Себе все побольше норовит плеснуть.

– Где вы с ним выпивали?

– Здесь, в райцентре.

– Прямо на улице, что ли?

– Не. К мужику какому-то на квартеру заезжали. Тот к моей поллитровке еще Чебурашку поставил.

– Чего? – не понял Антон.

– Ну, это самое… еще чекушку водки.

– Квартиру, где выпивали, запомнили?

– Что ты, Игнатьич!… – Торчков, словно испугавшись, махнул рукой. – Память у меня некудышная.

Антон хотел было упрекнуть своего земляка за то; что тот отвечает на вопросы неоткровенно и чего-то не договаривает, но в это время загудел зуммер телефона внутренней связи. Звонил дежурный по райотделу. Возле небольшого железнодорожного полустанка, в шести километрах от районного центра, обнаружен труп старика. Оперативная группа уже готова к выезду на место происшествия и ждет представителя уголовного розыска.

Плотнее прижав телефонную трубку к уху, Антон хотел было сказать дежурному, что по распоряжению начальника райотдела уже передает дела Голубеву, но, поколебавшись какую-то секунду, решил напоследок выехать на происшествие сам.

– Сейчас буду, – коротко сказал он.

– Что там? – настороженно поинтересовался Голубев.

– На полустанке, кажется, ЧП. Скоро вернусь, – ответил Антон и, попросив Славу подробнее расспросить Торчкова, заторопился к оперативной машине.

3. Личность без паспорта

Сентябрьское утро было на редкость тихим и прозрачным. И бесконечно голубое небо, и светящаяся янтарной желтизной березовая роща над железнодорожной выемкой, у проселочной дороги, походили прямо-таки на левитановскую «Золотую осень». Не хватало лишь речки, да несколько инородно вписывалась в пейзаж стоящая возле леса оперативная машина милиции.

Труп старика обнаружили на опушке рощи путевые рабочие железнодорожного полустанка. Черный, неестественно скрюченный, с обгоревшим лицом, сильно пахнущим ацетоном, он лежал, уткнувшись головою в небольшую кучу золы, оставшейся от недавнего костра.

Третий час оперативная группа обследовала буквально каждый сантиметр местности в районе обнаружения, но пожухлая трава и опавшие с березок желтые пятаки листьев не сохранили никаких следов. Единственными вещественными доказательствами являлись осколки стакана из тонкого стекла и пустая бутылка с водочной этикеткой, найденные в траве около трупа. От бутылки и осколков ощутимо несло ацетоном. Немногое дал и осмотр одежды на трупе. Карманы заплатанных брюк и поношенного бушлата оказались пустыми. Сомнительной зацепкой для установления личности погибшего могли стать лишь инициалы «Р. К.», написанные химическим карандашом на сером лоскутке, пришитом у вешалки бушлата. Обут погибший был в новые кирзовые сапоги, казавшиеся несколько маловатыми для его рослой фигуры.

Когда оперативная группа заканчивала осмотр места происшествия, на служебном мотоцикле подъехал Слава Голубев. Антон отозвал его в сторону и, чувствуя какую-то неловкость, сказал:

– Придется тебе, Славочка, заниматься…

– Потому и примчался сюда, как только с твоим земляком разговор закончил, – быстро ответил Голубев.

– Что он еще наговорил?

– А-а-а… – Слава махнул рукой. – Рассказ про козла и капусту. После расскажу, – посмотрел в сторону трупа, спросил: – Документы есть?

Антон отрицательно покрутил головой:

– Ничего нет. Как говорится, личность без паспорта. Судя по одежде и коротко стриженным волосам, недавно из заключения освободился.

Голубев поцарапал затылок.

– Убийство?

– Очевидных признаков насильственной смерти на трупе нет.

– Значит, раскрывать преступление нам?

– – Как всегда, – Бирюков сорвал с березки пожухлый листок, задумчиво пожевал его стебель. – Лицо погибшего настолько обгорело, что об идентификации не может быть и речи. Создается у меня впечатление, что умышленно это сделано, чтобы затянуть время с опознанием трупа.

Голубев промолчал.

Подошли остальные участники оперативной группы: следователь Петя Лимакин, врач Борис Медников и всегда мрачноватый эксперт-криминалист капитан милиции Семенов. Поздоровавшись с Голубевым, следователь достал пачку сигарет, молча стал закуривать. Медников «стрельнул» у него и тоже закурил. Капитан Семенов, бросив короткий взгляд на двух железнодорожников, привлеченных в качестве понятых и, видимо, не решившихся подойти к оперативникам, тихо проговорил:

– Надо поднимать труп. Всю рощу прочесали. Кроме следа телеги на опушке, ничего нет. Правая передняя нога лошади не подкована.

Бирюков тоже посмотрел на понятых. Они были в форменных фуражках и ярких оранжевых жилетах, какие обычно носят работающие на железнодорожных путях. Лицо одного из них – худощавого, чем-то похожего на подростка, показалось знакомым. Антон попытался вспомнить, где и когда видел это лицо, но опять заговоривший капитан Семенов отвлек его.

– На дороге есть несколько характерных отпечатков кирзовых сапог… – эксперт-криминалист помолчал. – На всякий случай сделаю с них слепки и поедем.

– Я заверну на полустанок, потолкую с народом, – сказал Слава Голубев.

– Там, кажется, продуктовый магазин есть. Поговори с продавцом, не наведывался ли в последнее время кто из чужих, – посоветовал Антон и повернулся к Медникову. – Судмедэксперт нас ничем на порадует?

– Могу порадовать… – Медников флегматично выпустил густое облако сигаретного дыма, – свежим анекдотом…

Антон невесело улыбнулся:

– Анекдоты, Боренька, после. Сейчас нас интересует причина смерти этого загадочного старика.

– Причину скажу после вскрытия трупа.

Голубев завел мотоцикл и, забрав с собою понятых, укатил на полустанок.

В райотдел Голубев вернулся только к концу рабочего дня. Войдя к Бирюкову в кабинет, он по привычке хотел было сесть на подоконник, но передумал. Придвинул к столу стул и устало откинулся на спинку.

– Впустую? – спросил Антон.

Слава вздохнул:

– Почти. Дело, оказывается, сложнее, чем я предполагал. На полустанке ежедневно останавливается около десяти пригородных поездов, и на посадочной платформе постоянно толчется народ. По выходным дням наваливается тьма отдыхающих из Новосибирска. Особенно сейчас, в грибной сезон.

– Надо было потолковать с жителями полустанка. Может, к кому гости приезжали.

– Толковал. За прошлую неделю лишь к путевому мастеру, который сегодня понятым у нас был, дядя из Березовки наведывался.

– Из Березовки?… Кто? – Антон удивленно уставился на Голубева и только теперь вспомнил, что, кажется, именно в Березовке встречал молоденького железнодорожника, лицо которого показалось таким знакомым.

– Глухов Иван Серапионович. Знаешь такого?

– Ну, как же! Лучший плотник колхоза был, сейчас на пенсию ушел. Значит, путевой мастер – племянник Глухова? Зачем Глухов к нему наведывался?

– Приезжал на лошади. Помог дров на зиму заготовить. Кстати, дрова заготовляли в той роще, где сегодня обнаружили труп, так что, вполне возможно, след телеги на опушке с той поры остался.

– С продавцом магазина беседовал?

– Как учили… Только там не магазин, а буфет от треста дорожных ресторанов. Буфетчицу перепугал. Ей запрещено спиртным торговать, а она иногда знакомых «выручает», – Голубев достал из кармана водочную этикетку и положил ее на стол перед Антоном. – Вот, полюбуйся… Официально на трестовской базе получает запрещенный продукт, со штампом «Дорбуфет».

– На той бутылке, что нашли возле трупа, тоже этот штампик имеется, – внимательно разглядывая этикетку, сказал Антон.

– Потому и прихватил картиночку в буфете. Надо будет передать эксперту, чтобы проверил идентичность.

– Буфетчица, конечно, не помнит, кому водку продавала…

– Говорит, из железнодорожников на прошлой неделе только путевой мастер две бутылки покупал. Наверное, дядю угощал.

– Дядя его кержак, не пьющий.

– Значит, для себя купил. Как мне удалось установить, рыбак он заядлый.

– Кто, кроме мастера, покупал?

– – Говорит, какому-то инвалиду продавала. Будто бы путевой мастер попросил продать бутылку. Толковал с ним, с мастером. Заявляет, какой-то проезжий пристал, как банный лист. Чтобы отвязаться, сказал буфетчице: «Продай, а то умрет от жажды». – Слава вопросительно посмотрел на Антона. – Слушай, давай отложим передачу дел, а? Распутаем это дело коллективно, а после уедешь.

Бирюков долго молчал, разглядывая этикетку.

– Посмотрим, Слава. Если понадобится… – наконец ответил он, опять помолчал и повернулся к Голубеву. – Ты обещал рассказать, чем разговор с Торчковым закончился.

– Никаких денег, по-моему, у Торчкова не терялось. Понимаешь, ни на один вопрос прямо не ответил. Околесицу всякую нес. Ни с того ни с сего соседку свою, Гайдамакову, начал костерить на чем свет стоит. Они что, действительно рядом живут?