Резкий пронзительный звонок прервал его монотонное хождение из угла
      в угол, и Виктор Сергеевич проворно схватил трубку стоящего на столике
      телефона.
      - Аленушка, ну почему же так долго? - нетерпеливо спросил он.
      - Здравствуй, Вися, - ответил ему высокий, тонкий голос. - Как же это ты меня со своей красавицей перепутал? - В трубке отчетливо захихикали.
      - Ли Сяо! - обрадовался академик, узнав голос своего старинного приятеля, китайского профессора-геоминеролога. - Что же это ты старых друзей забываешь? Почти год с тобой не виделись.
      - Я всех друзей помню и звоню всегда первый, - пропел Ли Сяо.
      - Где ты сейчас?
      - В Пекине, но, думаю, на следующей неделе буду в Москве. Если никуда не сбежишь, можем увидеться. Нам есть о чем поговорить и что вспомнить.
      - Хорошо, буду ждать.
      - Как ты себя чувствуешь, Вися? - неожиданно спросил Ли Сяо. - У тебя усталый голос.
      - Спасибо, неплохо, немного нервничаю из-за Аленки, она улетела к матери и до сих пор не позвонила.
      - Ах, дети, дети! - посочувствовал профессор.
      Виктор Сергеевич, казалось, увидел, как профессор печально
      кивает головой, и ему стало немного веселее. Он ждал коронного вопроса Ли, без которого не обходился ни один их разговор, с тех пор как от него ушла жена.
      - Ну, не буду занимать линию. - Ли собирался прощаться. - Значит, до встречи в Москве. Ты, надеюсь, еще не женился, а то у меня есть замечательная китайская девушка-художница. Так фарфор расписывает, загляденье просто!
      - А как же та, которая плетет из соломки, в последний
      раз ты обещал познакомить меня с ней, утверждал, что она настоящая красавица? - решил похулиганить Виктор Сергеевич.
      - Хочешь ту, что из соломки плетет? -забеспокоился Ли. - Так я могу тебе сразу...
      - Да нет, спасибо, - засмеялся Виктор Сергеевич,
      не надо мне ни той, ни другой, я с соотечественницами все никак разобраться не могу. И потом возраст, знаешь ли. Как говорит один наш с тобой общий знакомый, мы - в таком возрасте, когда девушки уже нас не замечают, а до пенсии еще далеко.
      - Я себя стариком не считаю. - Ли, как обычно,
      решил сделать вид, что он обиделся. - Да и ты, Вися, еще
      можешь себе позволить взять в жены честную китайскую девушку, но если ты категорически против, мы можем поговорить на более приятную тему. Чем ты сейчас занимаешься?
      - Работаю над очередным проектом.
      - А после работы?
      - А после работы я еще немножко работаю дома.
      - Это невозможно! Ты совершенно не изменился, но я тоже изменился очень мало, поэтому, как только я приеду в Москву, надеюсь, ты составишь мне компанию для похода в какой-нибудь приличный ресторан? - нетерпеливо заговорил Ли Сяо, предвкушая радость встречи. - Вспомним юность, Вися!
      - Вспомним, но надеюсь, ты не будешь ни с кем знакомиться и не станешь потом никого просить станцевать на нашем столике, - испугался Виктор Сергеевич.
      Они посмеялись, и обоим показалось, что к ним вернулась частичка их бесшабашной молодости, когда вся жизнь казалась чем-то вроде прыжка с трамплина - страшно, но очень захватывающе...
      Неожиданно в трубке стали прорываться настойчивые гудки еще одного междугородного звонка. Виктор Сергеевич мгновенно встревожился и торопливо вскричал:
      - Извини, кажется, Аленка не может дозвониться. Я слышу, как
      ко мне кто-то прорывается.
      - Передавай ей от меня привет. Счастливо, Вися, я позвоню тебе
      теперь уже из Москвы! - И он отключился.
      Виктор Сергеевич едва успел положить трубку, как раздалась новая трель.
      - Привет, пап! - услышал он родной Аленин голос.
      - Как у тебя дела, котенок, как ты долетела? - спросил
      он, зная, что дочь плохо переносит длительные перелеты.
      - Все о'кей, па, долетела отлично. Джонни встретил меня, и сейчас
      мы едем к матери. Я решила позвонить прямо сейчас, чтобы ты не волновался.
      - Алена, почему ты называешь его Джонни, это не совсем прилично.
      Виктора Сергеевича коробило то, что дочь обращается с отчимом, как
      с ровесником.
      - Да будет тебе, папа, лучше догадайся, что я сейчас делаю?
      Не дожидаясь ответа, она радостно сообщила: - Па, я веду машину,
      Джонни дал мне свой "Мустанг". Это так классно! Жалко, что ты меня не видишь сейчас! Здорово!
      - Верю, - стараясь, чтобы его голос не звучал встревоженно, сказал Виктор Сергеевич, - только ты или веди машину, или разговаривай по телефону, ладно?
      - Ладно, хоть это и разрушает мой романтический образ,
      охотно согласилась Алена. - Ой, сейчас будет мост, я тебе
      потом перезвоню, хорошо, па? Не скучай, я уже скоро приеду.
      - Постараюсь не скучать.
      - Пап, клади ты первый трубку, - попросила она.
      Слушая пронзительные гудки, Виктор Сергеевич посмотрел на большую фотографию дочери, висящую над столом, и тихо произнес:
      - Девочка моя, я очень люблю тебя!
      * * *
      Алене было 12 лет, когда Лиза оставила его. Виктор Сергеевич не позволил ей забрать с собой дочку, и все заботы о ее воспитании легли на него. Сначала он пытался брать Алену с собой в экспедиции, но жизнь геолога, несмотря на внешний романтизм, мало подходила для девочки-подростка, которой нужно было ходить в школу.
      Он старался правильно воспитывать дочь и не баловать ее, но под взглядом светлых ореховых глаз, точно такого же оттенка, как и его собственные, он не мог устоять и таял, как шоколадная конфета в детской ладошке.
      Теща Виктора Сергеевича всегда говорила ему: "Она, Витенька, поздний ребенок, поэтому ты так ее и любишь, так и мой покойный муж Лизоньку любил, потому и избаловал". А его собственная мать придерживалась другой точки зрения: "Аленка - девочка из приличной семьи, поэтому у нее должно быть все самое лучшее". Под таким неусыпным патронажем Алена находилась с самого детства: элитный детский сад, собственная няня, уроки музыки, рисования, английский и французский язык с четырех лет.
      Столько любви, тепла, внимания, и вдруг все исчезло. Сначала умерли любимые бабушки, потом их бросила мать, и, кроме отца, у Алены никого не осталось. Виктор Сергеевич хорошо понимал это и старался ни в чем ей не отказывать. Неудивительно, что Алена выросла взбалмошная и своенравная. Но он видел, как сильно дочь его любит, как боится оставлять его надолго одного, как следит за его здоровьем, которое в последнее время пошатнулось. Они были очень близки и привязаны друг к другу. Тем не менее он замечал, что иногда Алена бывает мрачна без причины. Временами она часами лежала на диване, уставившись в одну точку, и не произносила ни слова. Или, напротив, становилась излишне оживленной, даже экзальтированной, хохотала, без умолку болтала, перескакивая с одной темы на другую. Близких друзей у нее не было: она отпугивала сверстников своей непредсказуемостью, эгоистичностью и непонятной сменой настроений. Голубев был обеспокоен этим, но списывал это на переходный возраст и отсутствие материнской ласки.
      Первое время Алена была довольно холодна с матерью, но затем отношения как-то наладились, время стерло острые углы, приглушило ревность и обиду. Муж Лизы, перспективный израильский ученый, был не против приездов Алены и даже привязался к ней. Несколько раз в году девушка ездила в Израиль или в Америку. Нельзя сказать, чтобы эти поездки радовали Голубева, но он им и не препятствовал.
      * * *
      Академик Голубев работал. Уже несколько часов подряд он сидел за компьютером и, не реагируя на окружающее, увлеченно следил за непонятным постороннему наблюдателю переплетением линий на мониторе.
      Сегодня у него все получалось слишком хорошо. Загрузив программу шифровки рабочего файла, Виктор Сергеевич, потирая руки, стал негромко разговаривать сам с собой:
      - Ай да я! Обязательно надо отметить окончание столь плодотворной
      работы. Если бы со мной сейчас была Аленка, мы обязательно
      сходили бы в ресторан, и я, возможно, разрешил бы ей выпить немного
      хорошего вина.
      Основная и самая трудная часть работы по разработке уранового шельфа, идущего через Среднюю Азию в Китай, была сделана. Выход месторождений был тщательно исследован и помечен специальным образом. Это был его давний, крайне интересный проект, и теперь, когда он приблизился к финалу, Виктор Сергеевич пребывал в состоянии радости и грусти одновременно. Необыкновенное чувство, похожее на то, которое он сам много раз испытывал, видя, как быстро взрослеет и делает успехи его маленькая дочурка. Радость от этого всегда омрачала мысль о том, что девочка уже никогда не будет маленькой и когда-нибудь совсем перестанет нуждаться
      в отцовской любви и поддержке. Сейчас он думал и об Алене,
      и о своей почти завершенной работе, к которой относился как к своему ребенку.
      Он выключил компьютер и откинулся в кресле. Неожиданно раздался звонок в дверь, и Виктор Сергеевич пошел открывать. С порога к нему в объятия бросился маленький человечек в слишком легком для поздней московской осени пальто.
      - Вися, как славно, что я застал тебя дома! Принимай старого друга! прощебетал он тонким голосом.
      - Ли, когда ты успел? Я думал, ты приедешь не раньше
      чем через месяц. Мы ведь с тобой всего два дня назад разговаривали
      по телефону, и вот ты уже в моем доме, - немного торжественно
      произнес Виктор Сергеевич.
      Китаец удивленно приподнял тонкие брови:
      - Зачем так помпезно, Виктор Сергеевич? Двое старых друзей могут
      обойтись и без приветственных речей.
      - Извини, Ли, - рассмеялся Виктор Сергеевич. - Я
      ужасно рад тебя видеть.
      - Значит, теперь я снова могу называть тебя Висей, как в старые
      добрые времена, - голос Ли прозвучал ехидно.
      - Ты можешь называть меня как угодно, но только в моем доме, предусмотрительно предостерег Виктор Сергеевич. - Проходи в гостиную.
      Не умолкая ни на минуту, Ли Сяо, живой, веселый и очень довольный встречей, суетился в коридоре, заливаясь звонким смехом на реплики приятеля. Затем он прошел в гостиную и, достав из портфеля блестящий сверток, спросил:
      - А где моя любимая принцесса?
      - Она еще в Штатах.
      - Ах, да! Я почему-то был совершенно уверен, что она вернется
      к моему приезду. Но если ее еще нет, то давай просто повесим это в
      шкаф на видное место. - Сморщенное личико Ли просто лучилось
      от удовольствия.
      - А цензуру это будет проходить? - тоном строгого родителя спросил Голубев.
      - Конечно, смотри. - Ли развернул сверток, и в руках у
      Виктора Сергеевича оказался женский костюм из тончайшего нежно-песочного шелка, расписанный вручную восхитительным узором. От этой красоты нельзя было оторвать взгляд, и изумленный Виктор Сергеевич только выдохнул:
      - Ли, ты ее совсем избалуешь! Куда же она сможет это надеть?
      - Наденет куда захочет, а избаловал ты ее сам и уже очень давно.
      - Ты, Ли, давно ее не видел. Девочка все меньше становится
      похожа на принцессу. В последний раз она приехала из Штатов,
      покрасив волосы цветными прядями белого, каштанового, рыжего, сиреневого и еще черт знает какого цвета, а потом радостно рассказывала мне, как долго над ней работал стилист, чтобы достичь эффекта блеска драгоценных камней. Я чуть дара речи не лишился! Думал, может, она парик себе купила или хочет меня разыграть? Ан нет, они с мамой, оказывается, "меняли имидж", - говорил Виктор Сергеевич, все больше распаляясь. - Она хочет сделать из Аленки свое подобие, невнятную мамочкину тень.
      - Успокойся, Виктор, - резко сказал Ли,
      сегодня мы будем говорить и вспоминать только приятные вещи.
      Расскажи мне о своей работе, - перевел он разговор на другую тему.
      Виктор Сергеевич понимал, что нужно прекратить этот разговор, иначе
      неизвестно куда это может его завести. Ли был одним из его близких
      друзей, но даже перед ним академик Голубев не хотел выглядеть несчастным
      одиноким пожилым мужчиной, по-прежнему любящим свою бывшую жену и
      страдающим даже от короткой разлуки с дочерью и от страха ее потерять.
      Виктор Сергеевич вытер вспотевший лоб, отметив, что руки слегка дрожат.
      - Да, что-то нервы пошаливают, - тихо сказал он.
      - У тебя, наверное, стресс, - утвердительно сказал Ли Сяо.
      - С чего ты взял, ну понервничал немножко, с кем не бывает,
      попытался оправдаться Виктор Сергеевич. - Я сегодня закончил
      разработку шельфа.
      - Нет, определенно у тебя стресс, - продолжал настаивать
      китаец.
      Виктор Сергеевич даже немного разозлился на него, но Ли, не заметив этого, продолжал рассуждать о стрессе, возможных провоцирующих его факторах и о подверженности стрессам большей половины человечества. Виктор Сергеевич в какой-то момент не выдержал этих излияний и недоуменно уставился на приятеля, а тот, в свою очередь, перехватив его удивленный взгляд, рассмеялся своим заразительным звонким смехом.
      - Что с тобой? - спросил Голубев.
      - Вися, ты все забыл, и я просто хотел напомнить тебе, как мы
      в молодые годы боролись со всякими вредными факторами. - Ли
      вскочил и бодро произнес: - Хватит обливать слезами стены этого жалкого склепа! Мы отправляемся туда, где звучит веселый смех, льется вино и длится вечный праздник жизни!
      - О чем ты говоришь? - все еще сопротивлялся Виктор Сергеевич, однако в его интонации звучали удовлетворенные нотки.
      - Мой друг, я хочу пригласить тебя отметить нашу встречу, а заодно
      и окончание твоей работы в один маленький, но очень уютный ресторанчик.
      И, возможно, он будет не единственным на нашем сегодняшнем пути.
      Его задорное настроение передалось Виктору Сергеевичу, и он, почувствовав
      себя помолодевшим и лихим, предложил:
      - Ли, я думаю, что автомобиль с персональным водителем
      это для стариков, а мы сегодня с тобой катаемся на такси, как в молодости.
      - Ну наконец-то ты ожил! Эх, разгуляемся! - издал радостный боевой клич выдающийся китайский ученый-геоминеролог, отмеченный множеством международных премий и наград, примерный муж, отец и уже дважды дедушка, имеющий, правда, любовницу в свои 65 лет, верный друг голубевской молодости, профессор Ли Сяо.
      Поход по ресторанам продолжался до глубокой ночи. Два симпатичных пожилых джентльмена, слегка приволакивая ноги, плавно переходили из одного уютного местечка в другое. Китайская кухня сменилась японской, японская французской, которая, в свою очередь, уступила место грузинской. Приятели пришли к выводу, что, учитывая интересы и вкусы профессора Ли Сяо, он, возможно, является подпольным грузинским агентом, засланным в Китай еще в раннем детстве.
      Виктор Сергеевич уже прочитал несколько стихов на японском языке,
      чем вызвал бурный восторг Ли Сяо, который, решив не отставать от друга, исполнил на китайском языке грузинскую народную песню "Сулико".
      В самый разгар веселья Ли заявил, что наконец-то увидел оживший образ
      со своей старинной гравюры, отчего Виктор Сергеевич, несколько протрезвев,
      даже немного забеспокоился о здоровье старого друга. Но, когда этот
      образ материализовался за их столиком в миловидную крохотную китаянку,
      он подумал, что беспокоиться ему не о чем.
      Неожиданно китаянок стало две. Виктор Сергеевич встал и направился
      в туалет, провожаемый настойчивыми просьбами Ли Сяо не оставлять надолго
      милых дам в его обществе.
      Когда Виктор Сергеевич, умытый и несколько посвежевший, вернулся,
      он увидел, что Ли восседает за столиком в одиночестве. Девушки пропали
      так же неожиданно, как и появились. Попытавшись продолжить разговор
      с другом, он долго рассуждал о прелестях холостяцкой жизни, пока не
      обратил внимание, что Ли его не слушает, а завороженно смотрит
      за его спину.
      - Ты только взгляни, - выдавил он наконец.
      Виктор Сергеевич обернулся и увидел, что за соседним столиком сидит одинокая девушка в точно таком же платье, как то, которое сегодня привез его дочери Ли Сяо.
      Приторная голубоглазая блондинка с довольно ярким макияжем, она и в подметки не годилась его дочери. У нее была неестественно прямая осанка, длинными пальцами она неторопливо вращала ножку стоящего на столе бокала с вином, и все ее движения были слишком явны, слишком вызывающи и слишком нескромны. Тонкий шелк легко струился по ее телу, обрисовывая очертания высокой груди. На взгляд Голубева, в ней не было ничего привлекательного. Она выглядела слишком дерзко в этом платье для принцесс.
      - Ничего особенного, - пробормотал Виктор
      Сергеевич, отворачиваясь и слушая, как Ли Сяо шумно вздыхает. - Так о чем мы говорили?
      - Именно об этом, - мечтательно протянул китаец
      и поднялся с места.
      Тотчас же Виктор Сергеевич услышал его звенящий смех вперемешку
      с вычурными фразами с грузино-китайским акцентом. Китаец взял девушку
      под руку и подвел к их столику:
      - Позвольте познакомить вас с моим другом, талантливым
      ученым Виктором.
      Голубев облегченно вздохнул оттого, что Ли Сяо благоразумно
      не стал перечислять все его регалии, то-то бы девушка обрадовалась!
      Он поднялся и увидел перед собой блондинку, которая очаровательно (действительно очаровательно!) ему улыбалась.
      - Очень приятно познакомиться! Инна, - проворковала
      она, усаживаясь за их столик.
      - Праздник продолжается! - провозгласил Ли,
      разливая шампанское.
      Виктор Сергеевич поднял бокал, и в этот момент ему показалось,
      что его, словно неумелого пловца, затягивает головокружительный омут,
      из которого невозможно выбраться.
      Больше он ничего не помнил из этого вечера - только
      эти огромные небесно-голубые глаза, которые смотрели одновременно насмешливо и нежно.
      Утром его самочувствие было отвратительным. Подскочило давление, перед глазами расплывались какие-то цветные круги, дыхание было прерывистым.
      Отметив, что он еще не утратил способности самостоятельно передвигаться,
      Виктор Сергеевич побрел в кухню, откуда доносились сдавленные стоны его китайского друга.
      Маленькими глотками Ли Сяо пил рассол из пиалы, поминутно прикладывая руку к голове.
      - Доброе утро, - просипел Виктор Сергеевич. - Завтракать будем?
      - Я уже завтракаю.
      - Ты помнишь, чем кончился наш вчерашний вечер? - поинтересовался Голубев.
      - Смутно и только частями.
      - Что именно, если не секрет?
      - Ну, например, что ты увел у меня блондиночку прямо из-под носа.
      - Я?!
      - Именно ты, хотя она, по-моему, положила на тебя глаз с самого
      начала. Как она с тобой танцевала, можно было с ума сойти!
      мечтательно и одновременно завистливо протянул Ли.
      - А разве мы танцевали?
      - Конечно, пару танцев в ресторане. Да и здесь, по-моему, я точно
      не помню. - Ли хитро прищурился.
      - Как это здесь?
      - Элементарно, мы же вернулись сюда все вместе.
      - И где же она сейчас? - заволновался Виктор Сергеевич.
      - Не знаю, ты в спальне посмотри! - предложил
      Ли.
      Виктор Сергеевич с некоторым сомнением повернулся и уже собрался отправиться на поиски блондинки в свою спальню, как был предусмотрительно остановлен возгласом Ли Сяо:
      - Я пошутил, никого там нет! - Он вздохнул и добавил: - Но осталось просто неизгладимое впечатление! Прости, но я даже посетил твою спальню в надежде найти ее.
      Нельзя сказать, что Виктор Сергеевич был сильно расстроен этим известием.
      А Ли Сяо, чередуя прикладывание рук ко лбу с питьем рассола, периодически вздыхал: "Какие у нее были глаза!" Дальше следовало перечисление всех достоинств девушки с использованием поэтических эпитетов. Затем, закончив это приятное занятие, он сказал, обращаясь непосредственно к Виктору Сергеевичу:
      - Ты знаешь, что, когда мы с тобой кутили в ресторане, у нас украли оба бумажника?
      - Как же мы расплачивались?
      - Неужели ты вообще ничего не помнишь? - изумился китаец.
      - Нет, я помню, что бумажник украли. Кажется, - стараясь не выглядеть глупым в глазах друга, пробормотал страдающий похмельем академик, - но вот как оплачивали счет, не помню.
      - Инночка выручила нас. Какой позор! Прекрасная девушка заплатила за двух старых ловеласов! - театрально воскликнул Ли.
      В памяти Виктора Сергеевича возникла картина, как Инна, усмехаясь, протягивает официанту кредитную карту. Он потряс головой, и картинка исчезла.
      - Кошмар, - тихо сказал Голубев, опустившись на стул.
      - Не переживай, мы же ей все вернули, - Ли Сяо оторвался
      от пиалы, - поэтому и приехали сюда. Ты так рвался возместить убытки! Это ты здорово придумал, старый хитрец. - Ли Сяо довольно улыбался.
      - Кошмар, - повторил Виктор Сергеевич, делая большой глоток
      из пиалы, которую ему заботливо протянул приятель.
      Голубев лихорадочно рылся в ящиках рабочего стола, но все
      было бесполезно. Он уже несколько раз перевернул все содержимое вверх дном - никакого результата. Его новая кожаная папка с результатами работы исчезла. Это было невероятно! Он хорошо помнил, как несколько недель назад собственноручно убирал ее в стол.
      "Успокойся! - мысленно приказывал себе Виктор Сергеевич. - Ничего страшного не случилось. Просто засунул куда-нибудь. Найдется". По телу побежал неприятный холодок. В сущности там не было никакой секретной информации, но почему-то пропажа этих материалов взволновала его. Он почувствовал: что-то должно случиться.
      ГЛАВА 3
      Москва, 1998 год
      Медленно поднимаясь по лестнице, Инна мечтала только об одном - как можно скорее добраться до квартиры, бросить эти пудовые сумки и упасть в теплую ванну, наполненную ароматной пеной, которая, как написано на этикетке, "придаст бодрости, освежит и тонизирует уставшее тело". На седьмом этаже она остановилась, чтобы немного отдохнуть. С отвращением глядя на тяжелые сумки, брошенные посреди облицованного кафелем светлого квадрата лестничного пролета, она достала сигарету и закурила, вспоминая сегодняшний визит к Фатиме.
      - Из-за тебя ведь мучаюсь, Плюшкин ты наш, - вслух сказала Инна, глядя на высокий, в грязных потеках потолок, как бы призывая его в свидетели своих мук, которым подвергла ее Фатима.
      Однако мысль о том, что мучиться приходится не ей одной, на какое-то время немного успокоила ее. В памяти сразу возникла яркая картинка происшедших всего несколько часов назад событий. Вот Фатима - маленькая, полноватая женщина суетится в уютной белоснежной кухоньке, ловко загружая в большие хозяйственные сумки банки, пакеты, коробочки. При этом уговаривает ее, как уговаривают маленького непослушного ребенка, который не хочет есть:
      - Это, Инночка, очень хороший мед. Ты пробовала настоящий мед?
      Нет, не пробовала, а этот мне с Алтая привезли. Вот тут в маленьких баночках фейхоа, протертая с сахаром, очень полезно, тут шиповник, тут облепиха, здесь настой лимонника, он без сахара, будешь разводить и пить. Это очень хорошо тонизирует. Выпьешь полстакана и хоть всю ночь не спи.
      - Фатима, я и так могу ночь не спать! Ну зачем мне все эти банки! Сумки же от пола не оторвешь.
      - От пола мы их вместе оторвем. Ну, деточка моя, тебе их только
      до машины донести, а потом до лифта. Меня же потом благодарить будешь!
      - Я тебя и так благодарю. А это что?
      Лицо Фатимы расплылось в счастливой улыбке.
      - Это перегородки!
      - Что? - изумилась Инна.
      - Перегородки от грецких орехов. Их надо заваривать и пить. На
      один стакан кипятка положишь одну чайную ложку... А орехи в отдельном мешочке.
      - Фатима, милая, я же безоговорочно беру и варенье, и мед, и облепиху - на случай простуды, беру овсяное печенье твоего собственного производства, орехи, пахлаву, чтобы было чем перекусить на случай тотального голода и безденежья, даже лимонник беру, чтобы не спать по ночам, и еще кучу всякой всячины. Но заваривать перегородки
      от орехов - это уже слишком. За каким чертом мне это надо,
      когда мне лень кофе себе с утра сварить? Может, объяснишь?
      - Это очень хорошее средство для профилактики гинекологических
      заболеваний, - продолжая радостно улыбаться, сообщила Фатима.
      После некоторой паузы Инна, а вместе с ней и Наталья, до этого момента безмолвно сидевшая на табурете, с тупой обреченностью уставившись на два огромных пакета, в которых, помимо продуктов, лежала еще теплая душегреечка на козьем пуху, чтобы не замерзнуть и не простудиться, затряслись в приступе смеха. При этом Наталья постоянно повторяла:
      - Ой, не могу, мама ты наша дорогая! - Она продолжала заразительно смеяться, временами вздрагивая всем телом.
      Инна вспомнила этот случай и сама невольно улыбнулась. Любому незнакомому человеку, наблюдавшему эту сцену со стороны, могло показаться, что добрая мамочка наставляет своих неразумных дочек, заботится о них и учит уму-разуму. Ему бы и в голову не могло прийти, что эта благообразная женщина с маленькими черными глазками, добродушной улыбкой, не сходящей с ее круглого, морщинистого лица, еще хранящего следы былой красоты, на самом деле является хозяйкой небольшого публичного дома, который в официальных бумагах носил название "F-Club". А
      Наташечка и Инночка действительно были ее любимыми "девочками", только в другом смысле. Хотя, положа руку на сердце, Фатима на самом деле была очень привязана к ним. Несмотря на кипучую молодость, бурные зрелые годы, прошедшие в стенах НИИ, и имея степень доктора философских наук, она под конец жизни осталась одна, похоронив трех любимых мужей. А поскольку собственных детей у нее не было, всю свою нерастраченную нежность она обратила на этих двух девочек, очень похожих друг на друга. Для всех остальных людей на свете она была совершенно другой: кому-то она казалась скрягой, кому-то добродушной и забывчивой мадам, но те, кто видел разгневанную Фатиму, понимал, что она очень жесткая и властная женщина. Даже со своими девочками она не всегда была доброй наседкой, иногда поступая с ними так, как требовали ее собственные интересы.
      Вспоминать об этом было неприятно, и Инна подумала, что нужно перестать изводить себя всякими глупостями и попытаться как-нибудь себя развлечь. Волноваться было практически не о чем, потому что она выполнила свою часть работы и теперь ей нужно было только немного подождать.
      Инна докурила сигарету и, старательно прицелившись, метко швырнула окурок в вялого таракана, который выполз из мусоропровода. Наблюдая, как он упал, перевернувшись на спину, и начал крутиться в предсмертной агонии в умопомрачительном танце, она воскликнула:
      - Ишь ты, чего откаблучивает!
      Фразочки подобного рода были ее хобби. К месту и не к месту, в разговоре с Фатимой, с клиентами, подругами, приятными незнакомцами и инспекторами ГАИ она всегда умудрялась ввернуть пришедшую ей в голову одну из крылатых фраз из отечественного кинематографа или мультипликации, что всегда доставляло ей немалое удовольствие. При этом она не забывала скорчить рожу посмешнее, вызывая веселое изумление у работников милиции, с которыми она была близко знакома в силу специфики своей профессии. Иногда это невинное увлечение, если хотя бы что-то имеющее к ней отношение можно было назвать невинным, служило ей хорошую службу. Способность ментов посмеяться порой спасала ее от очередного "субботника", что было не лишним в те времена, когда она только начинала работать на Фатиму.
      Легко подняв себе настроение таким несложным образом, она, согнувшись, половчее схватила сумки и в этот момент услышала за спиной громкое сопение, доносившееся из соседней квартиры. В этой квартире проживал отличавшийся вздорным характером дедушка божий одуванчик, терроризирующий местных тинейджеров тем, что стучал их родителям об их маленьких детских шалостях. За это ему неоднократно писали краской на дверях всевозможные пожелания и клички, самой приличной из которых была "настоящий Пердолан".
      Инна медленно расплылась в улыбке, представив себе, как старый
      хрыч пыхтит от удовольствия, наблюдая через глазок пикантную картинку
      в виде стройных ножек и едва прикрытой короткой юбкой крепкой
      круглой попки. Она даже немного подвигала ею из стороны
      в стороны, чтобы доставить ему удовольствие. Чувствуя, что это
      ей удалось, и пробормотав про себя: "Есть еще порох в пороховницах
      и ягоды в ягодицах", она стала медленно подниматься, продолжая
      плавно покачивать бедрами. Сопение за дверью грозило перейти в астматический приступ. Приготовившись повернуться лицом к старому извращенцу, чтобы скорчить самую отвратительную из всех имеющихся в ее арсенале рож, она почувствовала, что в этот момент у одной из сумок предательски оторвалась ручка. Пытаясь спасти труды Фатимы, она перехватила сумку другой рукой, при этом автоматически отпустив вторую сумку. В разгар этих немыслимых манипуляций она услышала за дверью старческий булькающий смех и от неожиданности остолбенела.
      Она смотрела, как из сумок медленно вытекает тягучая розово-красная смесь, заполняя лестничный пролет смесью невообразимых запахов: меда с лимонником и облепихи с желе из красной смородины. Однако смотреть на все это было противно. Немного придя в себя и продолжая слышать за дверью ненавистное бульканье, Инна начала ругать себя последними словами:
      - Дура чертова, задницей помахать решила. Перед кем?! Ну что
      я теперь Фатиме скажу, она мне три часа эти сумки собирала! Прекрати смеяться, старый пень! - Последние слова были обращены к деду, который, выставив свой лысый череп в дверную щель, прятал свое тщедушное тело за дверью, возможно, опасаясь нападения со стороны рассвирепевшей Инки.
      - Вот ведь неприятность-то какая... Ах ты, мать честная! - наконец выдавил он из себя.
      - Знамо дело! - в тон ему ответила Инна.