В этот момент послышались шаги, и Эвелина увидела спускающуюся по лестнице стройную черноволосую девушку, внешне очень похожую на Мохаммеда. Она была одета в демократичные джинсы и рубашку мужского покроя.
      Мохаммед обнял ее, и было заметно, что эти двое привязаны друг к другу.
      - Суад, это Эвелина, я рассказывал тебе о ней. Эвелина, это и
      есть моя сестренка Суад, которая доставляет столько хлопот нашим родителям.
      - Не слушайте его, Эвелина, - рассмеялась Суад.
      Я вообще никому не причиняю хлопот, только хочу, чтобы меня оставили
      в покое. Но в нашей немаленькой семье меня понимает только Мохаммед.
      Суад нежно прижалась к плечу брата.
      Пожилой слуга провел Эвелину наверх и показал приготовленную для нее комнату. Эвелина поняла, что в этом доме ее встречают как гостью и Мохаммед не хочет, чтобы сестра знала об их отношениях. Хотя, по мнению Эвелины, молодую европеизированную арабку шокировать чем-либо было невозможно. Она заметила дверь, ведущую из спальни в комнату Мохаммеда, и это несколько успокоило ее.
      Эвелина открыла чемодан, развесила в шкафу одежду и разложила на туалетном столике свою косметику. С момента ее прибытия в Париж она совсем не была наедине с Мохаммедом, и сложившаяся ситуация не давала ей особой надежды на то, что они проведут это время только вдвоем. Эвелина вздохнула, сбросив деловой костюм, и, с облегчением сняв туфли на высоких каблуках, направилась в ванную. Эвелина очень гордилась ванной в своем собственном доме, но эта просто поразила ее. Ванна, вмонтированная в пол, скорее напоминала бассейн; стены были отделаны прекрасным розовым мрамором. Всюду стояли живые цветы. Эвелина открыла дверцу в стене, выбрала нужный ей температурный режим и, когда ванна наполнилась, спустилась по ступенькам и вошла в теплую воду. Лежа с закрытыми глазами, она так расслабилась, что не увидела, как вошел Мохаммед. Услышав шорох, она открыла глаза и увидела его, развязывающего пояс халата.
      - К тебе можно присоединиться? - Не дожидаясь
      ответа, он сбросил халат и скользнул в воду. - Разреши мне помыть тебя.
      Эвелина с наслаждением закрыла глаза и отдала свое тело
      в руки Мохаммеда. Все это напоминало игру: он легкими движениями покрыл
      ее тело пеной, затем, не прикасаясь, смыл ее, выжимая губку на ее
      кожу. Он намеренно избегал ласк, заставляя Эвелину почти терять сознание
      от возбуждения. Оба с трудом сдерживали желание. Она видела, что Мохаммед возбужден едва ли не больше ее. Наконец она взмолилась:
      - Я не могу больше.
      Оттолкнувшись от края бассейна, Эвелина крепко прижалась
      к нему и принялась жадно ласкать его сильное смуглое тело, уже не
      сдерживая стоны...
      Затем они долго лежали в теплой воде, расслабленно и легко касаясь друг друга.
      - Любовь моя, я и забыл, что такое возможно. - Мохаммед привлек ее к себе, и Эвелина благодарно поцеловала его мокрое плечо.
      Они выбрались из бассейна, и Эвелина огромным полотенцем стала вытирать его кожу.
      - Ты так заботлива, - улыбнулся Мохаммед.
      - Я твоя рабыня.
      - Ты моя госпожа, - серьезно ответил он.
      Вечером они собрались в ресторан. Суад еще днем уехала в город, пообещав присоединиться к ним позже. Эвелина знала, как ей нужно сегодня выглядеть, чтобы ему понравиться. Она всегда тонко чувствовала его вкусы и желания. Поэтому она выбрала закрытое темно-синее платье, подол которого был вручную расшит стразами, не забыв надеть колье, подаренное Мохаммедом. Белое золото и бриллианты прекрасно гармонировали с цветом платья. Она была уверена, что ее наряд понравится Мохаммеду. Как истинный мусульманин, он не любил слишком открытые и короткие платья, считая, что его женщина не должна обнажаться для окружающих. К тому же ему будет наверняка приятно увидеть свой подарок.
      Эвелина не ошиблась. Когда они вошли в ресторан в сопровождении услужливого метрдотеля, взгляды всех присутствующих были обращены на них. Они выглядели красивой, экзотичной и богатой парой.
      Мохаммед часто бывал в этом ресторане, поэтому он даже не заглянул в меню.
      - Дорогой, я хочу, чтобы ты сам сделал заказ для меня, - попросила Эвелина. Она знала, что никто лучше него не справился бы с этим.
      - С удовольствием. - Перейдя на французский, Мохаммед сделал официанту заказ и попросил принести вино.
      Спустя несколько минут появилась Суад. В простом шелковом платье персикового цвета, которое оттеняло ее смуглое лицо, она выглядела превосходно. Суад держала под руку смущающегося долговязого парня, который определенно не привык носить костюм.
      - Сюрприз, - громко и наигранно оживленно сказала Суад. - Это Поль, мой друг, мы учились вместе. Поль, это мой брат Мохаммед, а это его подруга Эвелина.
      Поль неуклюже поклонился Эвелине и пожал руку Мохаммеду.
      Мужчины держались несколько напряженно. Дамы пытались
      разрядить обстановку, стараясь выглядеть беззаботными. После ужина
      Суад грустно попрощалась с Полем и на глазах у брата поцеловала его. Женщины сели в белый "Мерседес" Мохаммеда. Первое время ехали молча, затем Мохаммед, извинившись перед Эвелиной, перешел на какой-то диалект арабского, которого она почти не понимала, и, обращаясь к
      Суад, раздраженно и быстро заговорил. Эвелина различала только отдельные слова: королевская семья, жених, позор. Сначала Суад как будто оправдывалась, но потом замолчала, стараясь сдержать слезы. Эвелина решила не вмешиваться в семейную сцену.
      Наконец-то показался особняк. Мохаммед вышел из машины
      и, бросив на ходу, что ему нужно сделать некоторые распоряжения на
      завтра, удалился. Эвелина и Суад прошли в гостиную.
      - Давай выпьем кофе, - предложила Эвелина.
      Ей было жаль девушку.
      Пока они варили на кухне кофе, Суад расплакалась.
      - Понимаешь, я не хочу сидеть дома и каждый год рожать
      по ребенку, не хочу закрывать лицо и быть такой, как эти глупые куры,
      его жены. Я получила образование. Я хочу быть самостоятельной. Хочу
      выйти замуж за того, кого люблю. О, Эвелина, ты не представляешь,
      что значит жить в моей стране. Тот мир создан только для мужчин.
      Она всхлипывала, по-детски утирая слезы тыльной стороной ладони.
      Эвелина не прерывала ее, потому что понимала, что
      девушке нужно выговориться. Внезапно дверь распахнулась, и вошел
      Мохаммед.
      - Что вы тут делаете? - нахмурился он.
      Суад выскочила из кухни, а Эвелина спокойно ответила:
      - Варим кофе. Хочешь?
      Утром Эвелина проснулась в объятиях Мохаммеда. Когда они спустились к завтраку, оказалось, что стол сервирован только на две персоны.
      - А где же Суад? - спросила Эвелина.
      - Сегодня утром она улетела в Риад, - ответил Мохаммед
      тоном, не допускающим дальнейших расспросов. - Я уезжаю сегодня вечером, мне нужно закончить свои дела. Если хочешь, можешь остаться и пожить здесь. Я дам все распоряжения прислуге. К сожалению, бизнес требует моего присутствия дома. Я рассчитывал остаться с тобой подольше, но у меня есть и другие обязательства.
      Мохаммед говорил спокойно, и только усиливающийся акцент
      выдавал его волнение. Однако его слова ни в коем случае нельзя было воспринять как извинение. Он вообще никогда не извинялся, кроме, конечно, тех случаев, когда это было формальное соблюдение этикета.
      Эвелина понимала, что спрашивать о чем-либо бессмысленно. Поэтому она молчала, внимательно глядя на Мохаммеда и стараясь не выдавать своего разочарования. Она никогда не могла привыкнуть к его манере внезапно принимать решения и также внезапно их менять, совершенно не считаясь с желаниями окружающих. Он поступал только так, как считал нужным, не считая необходимым посвящать кого-либо в свои планы. Эвелина допила кофе, приготовленный пожилым слугой-арабом по ее вкусу, и осторожно поставила чашку:
      - Как я поняла, это уже не обсуждается. Пожалуй, тогда я перееду в отель поближе к центру, а дня через два, возможно, уеду.
      - Нет-нет, - запротестовал Мохаммед, - я бы
      предпочел, чтобы ты осталась здесь. Здесь более безопасно, чем
      в Париже. У тебя будет водитель, прислуга и все необходимое.
      - Нет, все-таки я перееду. - Иногда Эвелина становилась упрямой, особенно когда обижалась. Она ни за что не хотела оставаться в его доме.
      Эвелина достала сигареты и демонстративно закурила, хотя знала, что Мохаммед терпеть этого не может.
      - Ты опять куришь? - недовольно спросил он.
      - Да я, собственно, и не бросала, просто старалась не курить
      при тебе.
      - А теперь не стараешься?
      Эвелина подумала, что, наверное, именно таким тоном он разговаривает со своими женами, когда те делают что-то не так.
      - Старалась, пока ты не собрался уезжать, а сейчас мне хочется курить.
      Эвелина уже не могла сдержать раздражения. Она бы еще добавила, что она не его жена, чтобы он ею командовал, что она взрослый человек и может делать все, что сочтет нужным, но это было бы уже слишком. Поэтому она погасила сигарету и примирительно сказала:
      - Прости, просто огорчилась, что нам надо расставаться.
      - Хорошо. - Мохаммед, казалось, был удовлетворен. - Давай сейчас поедем в Париж, походим по магазинам, где-нибудь пообедаем, а потом я оставлю тебя в отеле и поеду в аэропорт.
      День они провели в Париже, посещая дорогие магазины. У Эвелины не было особого настроения что-либо выбирать, а Мохаммед явно не хотел покупать подарки семье в ее присутствии, поэтому оба чувствовали себя скованно. Он ощущал ее плохое настроение, понимая его причину, но вел себя как истинный араб, покупая Эвелине прекрасные гарнитуры от Ван Клифа и Арпеля. Ему было легче подарить ей весь ювелирный магазин, чем извиниться и попытаться объяснить свое внезапное решение. При этом ему даже в голову не приходило, что, в отличие от арабских женщин, даже саудовских принцесс, Эвелина равнодушна к украшениям.
      Они обедали в маленьком изысканном ресторанчике, стараясь разговаривать на нейтральные темы. Мохаммед стал расспрашивать Эвелину о ее друзьях и знакомых. Она не хотела вспоминать трагические события последних месяцев, поэтому стала рассказывать ему о своей новой подруге, которая работала психиатром, о своих клиентах. Она старалась говорить преимущественно о женщинах, хотя по работе ей часто приходилось общаться с мужчинами. Она знала, что Мохаммед был болезненно ревнив, хотя и пытался это скрывать. Он не понимал, что можно иметь с мужчиной какие-то другие отношения кроме любовных. Его чувство собственника распространялось и на Эвелину, и с этим уже ничего нельзя было поделать. Когда-то в самом начале их романа Мохаммед сказал, что она принадлежит только ему и, если он узнает об измене, то убьет ее. Зная его нрав, Эвелина понимала, что это не просто слова, и старалась быть с ним осторожной. К тому же она очень боялась его потерять. Он был совершенно непохож на тех мужчин, которых она знала раньше. Рядом с ним все остальные мужчины казались пресными и скучными.
      Мохаммед уже расплачивался по счету, когда в сумочке у Эвелины зазвонил телефон. Его номер знали только самые близкие. Взяв трубку, она услышала взволнованный голос матери:
      - Эвелина, возвращайся скорей! Тут такое случилось!
      - Мама, не причитай, скажи, в чем дело, - спокойно ответила
      Эвелина.
      - Мальчик, который у тебя работал, Станислав - убийца.
      Говорят, что он покушался на твою племянницу. Эвелина, какую племянницу, ты же моя единственная дочь. Меня вызывали на допрос, говорили какую-то ерунду про то, что у тебя другой отец. Но кому как не мне знать, кто твой настоящий отец? - негодовала мать.
      - Не волнуйся, мама, все будет в порядке, - спокойно сказала Эвелина, хотя ее сердце бешено забилось. - Я перезвоню тебе.
      Эвелина отключила телефон. Возвращаться в Москву теперь было никак нельзя.
      - Что-то случилось, дорогая? - По ее виду Мохаммед понял, что разговор был неприятным.
      - Нет-нет, все в порядке. Мама волнуется, что я долго не звонила. Эвелина мягко улыбнулась и накрыла ладонью смуглую руку Мохаммеда.
      Они расстались в холле отеля. Мохаммед был сосредоточен и молчалив.
      Глядя на него, Эвелина пыталась понять, что же привлекает ее в этом человеке.
      Как только он уехал, Эвелина взяла такси и поехала в парижское отделение одного из швейцарских банков. Она абонировала депозитный сейф и положила в него небольшой кожаный кейс. Это был тот самый кейс, который она получила от Джонни. Только теперь в нем недоставало несколько банковских упаковок. В тот же вечер она вылетела рейсом "Эр Франс" до Папаэте.
      ГЛАВА 17
      Москва, 1999 год
      Жадно вдыхая крепкий табак материных сигарет, Симка задумчиво оглядывала особняк Эвелины. Несколько минут назад она вместе со Снегиревым приехала сюда для того, чтобы произвести обыск на квартире подозреваемого.
      Было еще слишком рано, но ждать она не могла, поэтому вытащила коллегу ни свет ни заря. Снегирев никак не мог проснуться, постоянно щурился, становясь похожим на вредного сонного кота. Решив немного взбодрить его, Серафима отправила вялого и, судя по внешнему виду, страдающего похмельем коллегу искать понятых в 6 часов утра, а сама осталась ждать его около особняка, наслаждаясь свежим воздухом.
      Наконец старший товарищ нарисовался вместе с молодой парочкой, которая, судя по их помятому, но счастливому виду, целовалась всю ночь напролет, в чем, впрочем, не было ничего противозаконного.
      - Ну что, молодые люди, - официальным тоном произнесла Симка, - вы готовы оказать посильную помощь правосудию?
      - Конечно, - Симке ответил за обоих юноша.
      Симка перевела взгляд на крохотную миниатюрную фигуру девушки, которая под пристальным следовательским взглядом опустила глазки и, кивнув кудрявой головой, еле слышно пискнула:
      - Да!
      Девушка выглядела настолько юной, что Симка решила подстраховаться и спросила:
      - Ребята, я надеюсь, вы совершеннолетние?
      - Да, - снова пропищала девушка.
      Быстро записав данные понятых в протокол, Симка достала из сумочки
      ключи, пошла к двери. Володька, который к этому времени уже пришел
      в себя, поплелся вслед за ней.
      Комната Станислава скорее была похожа на монашескую келью: кровать, небольшой письменный стол, огромный платяной шкаф, книжные полки, заставленные томами Канта и Ницше вперемешку с Соловьевым, Кропоткиным и справочником по психиатрии Снежневского. Точно такой же был у Симки дома. Все аккуратно и чисто убрано. Из средств коммуникации только домофон на стене позволял предположить, что Станислав имел какую-то связь с внешним миром. Ни телевизора, ни радио, даже обыкновенного телефона здесь не было.
      - Да, Серафима Григорьевна, - подчеркнуто вежливо обратился к ней Снегирев, - похоже, работы у нас будет не слишком много.
      Сима согласно кивнула и открыла дверцу шкафа.
      - Сергей и Ольга, - обратилась она к понятым, - пожалуйста, подойдите сюда.
      - Что-нибудь интересненькое? - живо откликнулся Снегирев.
      - Да, Владимир Леонидович, относительно длительности нашей работы
      вы очень сильно ошиблись, - сказала она, указывая на
      внутренности шкафа.
      - Вот это да! - восхищенно пропищала Ольга, а Сергей даже
      присвистнул.
      Действительно, удивиться было чему: внутри шкафа на вешалках висело несколько вещей, сдвинутых в сторону, а большую часть пустого пространства занимал импровизированный кабинет. Тумбочка, по-видимому, служила письменным столом, на ней стояла настольная лампа, а перед тумбочкой маленький мягкий пуфик. Симка включила лампу - вспыхнул приглушенный свет. На тумбочке были разбросаны смятые листы бумаги, огрызки карандашей и какие-то монетки. Вся стена напротив была увешана тибетскими колокольчиками, которые, как принято считать, отгоняют злых духов.
      - Хороший мальчик, - пробормотала Симка, одну за другой разворачивая скомканные листы.
      "Одержать победу! Он не может меня больше оскорблять. Убить его, чтобы одержать победу" - гласила первая же попавшаяся ей в руки записка. Дальше тексты становились все более странными, иногда в них ничего невозможно было разобрать, но на одном из последних листов четким почерком, с сильным нажимом карандаша были написаны стихи:
      @STIH = В океане любви - волны страсти вскипают,       Я забудусь во тьме - где мечты оживают.       Жизнь расколотым сном - твое тело там жарко,       Ни меча, ни огня - для тебя мне не жалко.
      @STIH = Отпусти, не гневи - не давай ему силы,       Страшен в плотской любви - дикий зверь из могилы.       Не могу поделить - без тебя я страдаю,       И следы его лап - вместе с кожей срываю.
      @STIH = Хороша ты, МОЯ, я - соленое лето,       Не вода, не земля - ты ведь знаешь, кто это?
      - Я, конечно, не доктор, - прошептал Симке на ухо Снегирев,
      но, судя по стишкам, по мальчику Кащенко плачет.
      - Стихи - это еще цветочки, - огрызнулась Симка,
      аккуратно откладывая листок в сторону.
      - Да ладно, не сердись. - Володька примирительно улыбнулся.
      Вылезай отсюда, там за спинкой кровати тоже кое-что интересненькое есть. Пойдем, заодно сразу опишем.
      Симка двинулась за Снегиревым.
      За спинкой кровати расположился магазин порнографической литературы. Аккуратной стопкой лежали открытки, журналы, большие и маленькие фотографии. Некоторые были совсем новые, а на некоторых, измятых и истрепанных, отчетливо виднелись следы, оставленные мокрыми пальцами. Симку охватило не полагающееся следователю прокуратуры ощущение брезгливости и нежелание трогать что-либо здесь руками.
      Быстро все описав, она поспешно ретировалась к своему шкафу, чтобы продолжить работу. Кроме странных записок, она обнаружила в тумбочке две пары перчаток, нож с длинным тонким лезвием и целую коллекцию женского нижнего белья.
      Почти пять часов понадобилась следователям, чтобы провести обыск.
      Уже собираясь уходить, Симка решила опять заглянуть за тот самый злополучный платяной шкаф, где ее ожидало еще одно маленькое потрясение, так сказать, на закуску. На большом листе фотобумаги, на который она раньше не обратила внимания, тушью был нарисовал Храм Христа Спасителя, над куполами которого в воздухе висели огромные черные миндалевидные глаза. Даже одного беглого взгляда Симке хватило, чтобы узнать
      эти глаза. Это были глаза Эвелины. Рисунок был чудовищно обезображен следами от ножа, иголок и даже ножниц, казалось, что единственное, что с ним не делали, так это не метали отравленные дротики, все остальные признаки глумления были налицо.
      - Славно он ее отделал, - прокомментировал рисунок Снегирев. Одаренный юноша, Храм очень натурально изображен, только вот глазки слегка подпортились, но в целом неплохо. Смотри, здесь еще что-то есть.
      Снегирев перевернул рисунок другой стороной. Грустными прозрачными глазами на Симку печально смотрела Алена. Она была снята обнаженной. Скорее всего снимок был сделан, когда девушка выходила из ванной.
      Ее тело, усеянное маленькими капельками воды, блестело на глянцевой фотобумаге. На снимке была нарисована схематичная мишень, центром которой служила маленькая родинка под грудью. Оказалось, что все надрезы, уколы и вмятины предназначались именно этой мишени. Теперь было ясно видно, что совпадение с глазами Эвелины на рисунке с обратной стороны совершенно случайное. Было немного странно и даже жутковато, что на изображении Храма не было ни одного даже самого маленького повреждения.
      - Похоже, девочка ему не нравилась, - сказал Снегирев,
      глядя, как Сима задумчиво рассматривает рисунок. - Что скажешь?
      - Можно отпускать понятых, - произнесла она, - пусть
      только распишутся в протоколе.
      Сев в приехавший за ними "уазик", Симка привычно поздоровалась
      с Семенычем - заслуженным бравым водителем, и, несмотря на протесты Снегирева, сразу же сунула в рот "Яву" и жадно затянулась.
      - Володь, ты забрось все на работу, а я попозже подъеду, - как будто очнулась она, когда до прокуратуры оставалось не больше пяти минут.
      - Чего это тебе вдруг приспичило? - всерьез разозлился Володька. Куда ты опять намылилась?
      Поскольку Семеныч был человеком "своим в доску", Снегирев не стеснялся в выражениях.
      - В Бутырку, - скривилась Симка.
      - А что у тебя там, свидание? - съехидничал Володька, которому совершенно не хотелось одному возиться с бумагами.
      - Ладно, не злись, я потом все сама сделаю, а сейчас не могу.
      Чувствую, что мне пора побеседовать с этим доморощенным художником
      и поэтом, - натянуто улыбнулась Сима.
      - Тогда все о'кей, жду тебя с нетерпением за чашкой горячего
      кофе, - сразу подобрел Снегирев и, наклонившись к Симкиному
      уху, прошептал: - Если будешь его бить, все время помни, что
      у мальчика самое сильное и больное место - голова, а самое слабое гениталии!
      Он довольно захохотал.
      "О, Снегирев, Снегирев, - подумала Симка, - у тебя,
      конечно, все наверняка наоборот!" Но вслух выражать свои мысли
      не рискнула...
      Семеныч, как и обещал, оказался на высоте. Почти за полчаса они долетели до "Новослободской".
      Входя внутрь старой московской тюрьмы, в которой еще сидел Дзержинский, Сима инстинктивно поежилась от промозглой сырости, царившей здесь. Проходя по освещенным коридорам, она замечала, что со времени ее последнего визита сюда ничего не изменилось, впрочем, как и за последние десятилетия. Страшные, обшарпанные стены, выкрашенные грязно-зеленой краской, затхлый запах, крошащиеся потолки, словно сумасшедшим абстракционистом, расписанные причудливым узором плесневого грибка.
      Наконец она вошла в маленькую комнату для допросов. Щурясь от сигаретного дыма, она смотрела в большое, многие годы не мытое окно, и свет с улицы казался ей привлекательным и манящим.
      Прикинув, сколько у нее осталось сигарет, Сима решила пока больше не курить, однако сидеть в пропитанном потом, мочой и запахом давно не мытых тел помещении без сигареты было невозможно. На ее счастье, ждать пришлось недолго, и она с облегчением услышала звук открывающейся двери.
      В первую минуту она не узнала Станислава. Сгорбившийся, с еле передвигающимися ногами, грязными спутанными волосами, разбитой в кровь опухшей губой, он медленно опустился на тяжелый, привинченный к полу стул. Загнанным взглядом посмотрел на лежащую на краю стола пачку сигарет и отвернулся.
      - Спасибо, можете идти, - обратилась Сима к конвоиру и, оставшись с подозреваемым наедине, сухо продолжила: - Ну, Станислав Николаевич, вижу, вы не в лучшей форме, так что давайте постараемся покончить с этой неприятной ситуацией как можно скорее.
      - Что вам от меня нужно? - произнес Станислав
      глухим голосом.
      - Мне нужно допросить вас, - сказала Сима, демонстративно закуривая. - Доказательств вашей вины по трем убийствам и одному покушению на убийство у нас предостаточно.
      Сима посмотрела на худощавую фигуру, скорчившуюся в какой-то неестественно скорбной позе, на грустные, затравленные глаза за круглыми стеклами очков, и темная волна отвращения захлестнула ее. Она вспомнила истерзанное мертвое тело Анны, кровавое месиво, оставшееся от лица погибшей Инкиной подруги и постаралась поскорее прогнать эти образы из памяти, чтобы не дать волю эмоциям.
      - Спрашивайте, что вам нужно.
      - Я хочу знать, по какой причине вы совершили все эти убийства.
      - Вы любите кого-нибудь? - вдруг поинтересовался Станислав и недобро улыбнулся.
      Перемена в его настроении и эта ледяная улыбка, больше похожая на гримасу, были настолько неожиданны и устрашающи, что Сима мгновенно подобралась, внезапно поняв, насколько этот изломанный, тонкий юноша может быть опасен.
      Не ожидая ответа на свой вопрос, он стал рассказывать:
      - Я слишком силен и слишком слаб для этой жизни. Я не такой,
      как все. Меня нельзя превращать в бессмысленную игрушку в чужих
      руках, это нелепо. Человек - непонятное скопище грязной крысиной возни и возвышенных мечтаний, я понял это раньше, чем кто-либо другой. Человек не боится умереть, он почти не задумывается над этим. Не так страшит сам процесс умирания, сколько его прелюдия. Слышите? - Он замер на мгновение. - На языке словно перекатывается капелька воды, эти слова - они как музыка. Прелюдия смерти. Это органное произведение Баха, очищающее душу от греха. Громада, которая все смывает на своем пути, и я пью последнее наслаждение из умирающих глаз... - Станислав прикрыл глаза и слегка прикусил губу.
      - Вот что, юноша, - оборвала его монолог Сима, перестав записывать за ним, - ваши мистические бредни интересуют меня меньше всего, и, если вы не в состоянии собрать собственные мозги, я помогу вам это сделать. Отвечайте на вопросы, по возможности коротко и ясно.
      Он покачал головой, давая понять, что устал.
      - Хорошо, - на удивление легко согласилась Сима, - можете полминуты отдохнуть, а потом начнем.
      Неожиданно Станислав резко вскочил и бросился на нее, вытянув вперед
      руки. Бдительная Сима была готова к такому продолжению событий и встретила его сильным ударом в челюсть снизу. Все получилось настолько технично, что Станислав с перекошенным от испуга и боли лицом рухнул на пол. Сима медленно встала и подошла к нему, выразительно разминая кулак правой руки. Как же ей хотелось ударить его еще раз!
      Но она только выразительно посмотрела на подозреваемого:
      - Если вы готовы, можем начать работать.
      - Позвольте мне закурить? - тихо спросил Станислав.
      - Конечно, - разрешила Симка.
      Пока он курил, Симка быстро набросала список вопросов для допроса, чтобы не тратить потом время на запись.
      - Итак, - начала она, - 15 декабря вы совершили убийство Натальи Сергеевны Пескаревой?
      - Я не знаю, кто это, - равнодушно сказал Станислав.
      - Это та женщина, которую вы убили в квартире Инны Соколовской... закончить фразу Сима не успела.
      - Вы ничего не понимаете, - перебил ее Станислав, - жертва - это я. И я никого не хотел убивать. Я просто следил за этой девкой, Соколовской. Кстати, почему вы сказали, что я убил какую-то Пескареву? Наверное, вы все-таки имеете в виду ту проститутку, хозяйку квартиры? Как оказалось, следил я ненапрасно, хотя она всего лишь жалкая шлюха и к тому же воровка. Я был ее тенью, знал о каждом ее шаге, а она даже не подозревала о моем существовании. Конечно же, она была одна, а вот у меня был друг, который помогал мне во всем.
      - Все дело в том, что в квартире, которая принадлежала Инне Соколовской, вы убили ее подругу Наталью Пескареву.
      - Почему вы опять говорите о какой-то Наталье? - снова
      перебил ее Станислав. - Ту шлюху, которую я зарезал, звали Инна.
      - Нет, Станислав, женщину, которую вы убили, звали Наталья, а
      квартира, в которой она находилась, действительно принадлежала Инне
      Соколовской. И она, слава богу, жива.
      - Этого не может быть! - воскликнул Станислав, вскочил
      со стула и снова сел. Засунув ладони под бедра, он стал ритмично раскачиваться
      из стороны в сторону. - Значит, это была не она. Ну конечно,
      это была не она. Я убил другую, и поэтому у меня ничего не получилось.
      Что же мне делать? - Он испуганно посмотрел на Симу.
      - Почему вы оказались в квартире Инны Соколовской?
      - Это была не она, - продолжал Станислав как во сне,
      но я же был так уверен, что я...
      - Отвечайте на мой вопрос, - потребовала Сима.
      - Эта девка взяла кое-что, что ей не принадлежало. Я почти дышал
      ей в спину, когда она... Вы можете занести это в протокол. 10
      декабря она совершила кражу из квартиры 35 дома 12 по
      Тверской улице. - Станислав старательно диктовал адрес, а потом
      вдруг неожиданно громко захохотал. - Даже хороших девочек наказывают,
      когда они берут чужие вещи.
      - Зачем вы пришли к ней в квартиру? - в третий раз повторила
      Сима, теряя терпение.
      - Я не хотел никого убивать. Мне этого не позволяли делать, я
      мог только мечтать, жить в мире своих снов и грезить. Я никогда бы
      не стал ужасным монстром. - Он снова рассмеялся, и Симе показалось,
      что Станислав издевается над ней.
      - Что вы искали у нее в квартире? - решила она по-другому
      задать вопрос, чтобы как-то изменить сложившееся положение.
      - Это очень ценные вещи. Она их украла, а я должен был их вернуть.
      Я должен был выполнить все, что обещал. Я не мог подвести друга.
      - Вы нашли у нее эти вещи?
      - Нет. Но мой божественный друг сказал мне, что если я убью эту
      шлюху и лишу ее лица, то из другого мира, специально для меня,
      возродится священная женщина, которую я мог бы полюбить. Все просто.
      Я был блуждающим во тьме, а потом прозрел. И когда я совершил священное жертвоприношение, она пришла ко мне. У этой женщины должна была быть отметина. И я ее видел.
      Станислав замолчал. Перед глазами Симы всплыло испуганное лицо Алены на фотографии, найденной в комнате Станислава при обыске. Неожиданно Сима почувствовала себя виноватой перед этой девочкой, на которую свалилось столько несчастий. Сима посмотрела на Станислава, который беззвучно шевелил губами, словно продолжая разговор сам с собой, и подумала, что обязательно навестит Алену в больнице.
      - Я поняла идею священного жертвоприношения для рождения "женщины вашей мечты", - стараясь сохранять спокойствие, сказала Сима, - но ведь вы совершили еще два убийства. С какой целью? Вы снова искали бумаги и не нашли?
      - Вы не понимаете, мне было дано разрешение на смерть в ее честь.
      Я убивал только тех, кто был с ней как-то связан, кто мог навредить
      ей. Поймите, бумаги были для меня не важны, я просто делал то, чего