- А Вика?! - азартно спросила Сима.
      Александра Васильевна только обреченно махнула рукой.
      - Так что же, это ревность?
      - Да как же можно ревновать родного отца? - недоумевала домоправительница. - Но выглядело это как ревность.
      - Александра Васильевна, дорогая, - Сима была чрезвычайно
      любезна с таким толковым свидетелем, - а водитель Олег,
      он что собой представлял?
      - Так парень вроде неплохой. - Она задумалась.
      А ведь и сказать нечего. Исполнительный, спокойный, вроде честный, неболтливый. Одинокий, жил с матерью.
      - А с хозяйкой у них ничего не было? - осторожно спросила Сима.
      - Да бог с тобой! - искренне возмутилась Александра Васильевна. - Нет, уж я бы заметила!
      Сима не сомневалась, что уж она бы заметила. Пока хозяйка возмущалась, она стащила со стола фотографию и засунула в сумку.
      - А хозяин со Светланой не ссорились?
      - Всем бы так жить! - горячо сказала Александра Васильевна. - Как голубки, душа в душу! И не верю я, что Светка убила!
      Сидит теперь, бедная, в тюрьме с уголовницами! Незачем это ей!
      А ты? - требовательно спросила она Симу.
      - И я не верю!
      - Правильно.
      - Александра Васильевна, а кто же мог ?
      - Да кто ж его знает... - отвела глаза женщина. Но Симе показалось, что тот, кто знает, сидит напротив...
      * * *
      На выезде из поселка голосовал замерзший мужичонка в тулупе.
      Вид у него был такой несчастный, что Сима сжалилась и посадила его в машину.
      - Все равно куда, до любого метро, - попросил он, снимая потрепанные перчатки и грея дыханием руки.
      - Ладно, - согласилась Сима и стала щелкать
      кнопками магнитолы. Поймав какой-то блюз, она откинулась и, разбрызгивая
      талый снег и грязную воду, выехала на шоссе.
      - Ловко управляешься, хоть и девка, - похвалил
      мужик.
      Сима довольно улыбнулась:
      - А вы здесь живете?
      - Ага, в приживалах! - иронично заметил мужичок.
      Летом на строительстве: подай, принеси, присмотри, машину помой, зимой больше сторожем. Меня тут знают, доверяют! - с гордостью заявил он. - А ты к кому ездила? Чтой-то я раньше тебя не припомню?
      - К Артемовым, слыхал, которого убили?
      - А то! Только там, кроме бабы Шуры, никого и нет.
      - Так я к ней и ездила.
      - Родственница, что ли? - поинтересовался мужичок.
      - Ага, дальняя, давно не виделись, - уклончиво
      сказала Сима.
      - Да, все девки теперь за руль лезут. Вот и покойника
      дочка, пока училась, раз пять машину в металлолом превращала, уж я-то знаю, сам помогал чинить. Покойный хозяин меня уважал, хороший был человек, царствие ему небесное. Всегда четвертинку на праздник поднесет, с уважением, значит. А тут гляжу, и Вика хахаля завела, по ночам по поселку мотаются.
      - А вы когда ее видели? - заинтересовалась Сима.
      - Так в аккурат когда хозяина убили. Только я ее саму не видел,
      а машина ее стояла, а в ней мужик сидел. Правда, остановились почему-то
      не у их дома, а через дом, возле Платоновых, ну дом со сторожевой
      башней, видела?
      - Может, и не ее машина, раз мужик за рулем, мало ли машин
      похожих, тем более ночью, да еще и стояла у другого дома,
      как можно безразличнее произнесла Сима.
      - Ха, у меня глаз-алмаз, меня не проведешь! Я эту их "Рено"
      столько раз мыл, что уж отличу как-нибудь.
      За этим интересным разговором они быстро доехали до Москвы, правда, выяснилось, что мужичок тогда пребывал в трехдневном запое по случаю дня рождения кореша, и ночь, когда он видел машину Вики, может назвать только приблизительно. В общем, свидетель он был ну из рук вон.
      * * *
      - Мам, ты знаешь такого знаменитого психиатра Бориса Ефимовича? - Сима развалилась в кресле и лениво листала журнал.
      Марина Алексеевна наморщила лоб, походила по комнате, прикурила сигарету.
      - Из всех известных мне психиатров есть только один
      Борис Ефимович. Не знаю, насколько он знаменит как ученый, но пользуется популярностью, давно занимается частной практикой, берет дорого.
      Правда, говорят, что некоторые психотерапевтические методики ему удаются. А почему ты спрашиваешь?
      - У него лечилась, а может, и до сих пор лечится Вика, дочка убитого. Хотелось с ним поговорить. Ты его знаешь?
      - Я с Борькой училась в ординатуре, - хмыкнула Марина Алексеевна.
      - Ух ты! - изумилась Сима. - Мам, а ты ему позвонишь?
      Марина Алексеевна снисходительно кивнула головой и глубоко затянулась.
      ГЛАВА 8
      Приемная Бориса Ефимовича Гольдина, преуспевающего психиатра и психотерапевта,
      располагалась в отремонтированном особняке в тихом центре Москвы
      и резко контрастировала с обликом хозяина. Правда, отделка приемной
      скорее отражала представления дизайнера о кабинете светила психиатрической
      науки и практики, почерпнутые из книг и фильмов о Фрейде, чем истинные
      вкусы и предпочтения самого Бориса Ефимовича. Темные дубовые панели,
      глубокие кожаные кресла, массивные напольные часы, тяжелые
      портьеры глубокого зеленого цвета, огромный старомодный стол и великое
      множество книг на разных языках, которых хозяин наверняка не знал,
      создавали ощущение, что здесь ежечасно творится медицинское или околомедицинское
      чудо.
      Хозяин кабинета, невысокий кругленький человечек с обрамленной кудряшками розовой лысинкой, более всего походил на директора гастронома застойного периода. Его двойной подбородок подпирал тугой крахмальный воротничок белоснежной рубашки, яйцеобразное брюшко не сумел скрыть классический и определенно очень дорогой двубортный костюм. На пухленькой, покрытой редкими черными волосами ручке красовались золотые часы.
      Однако эти атрибуты респектабельной и очень небедной жизни сводились
      на нет манерой поведения Бориса Ефимовича: он был подвижным, как
      ртуть, непоседливым, как мячик, говорил быстро, необычайно четко выговаривая
      слова, подкрепляя сказанное оживленной жестикуляцией, поблескивая
      лукавыми влажными глазками, сияя доброжелательной улыбкой. Наверное,
      так мог бы выглядеть добрый друг детей еврейский Дед Мороз, но откуда
      в засушливой жаркой ближневосточной пустыне Дед Мороз?
      Еще у Бориса Ефимовича было необыкновенное свойство располагать к
      себе разнообразных людей. Каждому, кто попадал в его кабинет, хотелось
      без промедления упасть в глубокое кожаное кресло и все-все рассказать
      доброму доктору Борису Ефимовичу, поплакать на его пухлой груди,
      испытав светлое очищение слезами, поверить, что вот он - спаситель,
      врачеватель, утешитель. Так что, скорее всего, свой кусочек пирожного
      на чудесной тарелочке кузнецовского фарфора доктор отрабатывал честно.
      Но жизнь Бориса Ефимовича не всегда складывалась так благополучно.
      В семидесятых он с треском был отчислен из ординатуры и исключен из обязательного тогда комсомола из-за неоднократных попыток выехать в Израиль. В Израиль он так и не попал, перебивался случайными не приличествующими его выдающемуся уму заработками, потихоньку тайно занимался частной практикой, на досуге читал непопулярные в Советском Союзе книги по психоанализу, объявленному буржуазными выдумками.
      Правда, его телефон передавали друг другу невротические жены партийно-номенклатурных
      боссов и подпольных цеховиков, а принимал он только по рекомендации.
      К началу девяностых его имя произносилось пациентами с благоговейным
      шепотом: "Борис Ефимович - маг и кудесник, Борис Ефимович
      может все", а официальная медицина брезгливо морщилась и презрительно комментировала: "Шарлатан-недоучка", напоминая о том, что Гольдина вышибли из ординатуры. С тех пор Борис Ефимович получил множество дипломов различных западных школ, вступил в академии и научные сообщества, публиковал работы преимущественно в западных журналах, но у нас это почему-то игнорировалось с акцентом на не законченную двадцать с лишним лет назад ординатуру.
      Наверное, все-таки комплекс по этому поводу у Гольдина был, о чем свидетельствовали вставленные в рамочки и развешанные по стенам кабинета дипломы. Как будто он постоянно доказывал всем: посмотрите, какой же я недоучка, ведь у меня столько дипломов! Впрочем, светила официальной науки не посещали его кабинет, а больные и так взирали на него, как на живого бога.
      За все эти годы Гольдин успел несколько раз жениться, завести некоторое количество детей, оставить женам при разводе все, неоднократно уходя от них с чемоданами книг по психиатрии и психоанализу - единственное, на что жены не претендовали,- начать все сначала, пойматься в нежные лапки очередной искательницы денег и престижного мужа, разочароваться, благородно уйти, начать все сначала... Как бы то ни было, он всегда возвращался в старую квартиру в Трехпрудном переулке, к своей старенькой маме, которая давно уже оставила надежду поселиться на благословенных берегах реки Иордан, хотя сейчас это было так просто. Но не бросать же было любимого сыночка, такого беспомощного и так плохо приспособленного к жизни, даже ради Земли Обетованной!
      * * *
      Борис Ефимович встретил Симу преувеличенно радушно, долго
      жал ей руку своей мягкой лапкой, вертел ее, деликатно поддерживая
      за локоток (выше он не доставал), восхищенно охал и цокал языком,
      всем своим видом выражая крайнее удовольствие видеть Симу. Наконец
      он усадил ее в кресло, попросил секретаря принести кофе, достал бутылочку старого армянского коньяка.
      - Спасибо, я за рулем, - с сожалением отказалась Сима,
      она с удовольствием выпила бы рюмочку в такой промозглый день.
      - Жаль, и я не могу, - вздохнул Борис Ефимович,
      у меня еще больные.
      Но Симе показалось, что он просто стремится быть абсолютно синхронным собеседнику, возможно, чисто профессионально.
      - Как поживает ваша матушка? Язык не поворачивается назвать милую Мариночку Мариной Алексеевной! Ах, - он мечтательно закатил глазки, - а ведь, дитя мое, я чуть было за ней не приударил!
      - Мама в порядке, работает, заведует острым отделением,
      вежливо сказала Сима. Она уже чувствовала, что до цели своего
      посещения она доберется не скоро. - А вы ведь учились
      вместе, да?
      - Ну, недолго, в ординатуре; если вам мама говорила, меня оттуда
      вскоре отчислили, о чем я, впрочем, не особенно жалею. Тогда, надо
      сказать, переживал! Казалось, жизнь кончена, карьере конец, можно
      идти только в дворники. Но никогда не знаешь, чем все обернется.
      - Да уж, - неопределенно сказала Сима, прихлебывая
      кофе.
      - А батюшка ваш, Григорий, если не ошибаюсь, Александрович?
      - Я его не знаю, - честно выпалила Сима. Почему-то этому
      маленькому человечку хотелось говорить только правду.
      - Узнаю Мариночку, - вздохнул Борис Ефимович, - строгая, принципиальная и, между нами, очень гордая, очень упрямая.
      - Да уж, - более определенно сказала Сима: кому, как
      не ей, было это знать!
      - Слава богу, мои бывшие жены не столь тверды в своих
      решениях. Сколько раз они запрещали мне видеться с детьми, чтобы насолить
      мне, конечно, но всякий раз отступали.
      - А у вас много детей? - бестактно поинтересовалась Сима.
      - Лиза, на год вас помоложе, Миша, студент четвертого курса медицинского, и, разумеется, будущий психиатр, Аркаша, восьмиклассник, и Анечка, - его лицо расплылось в счастливой улыбке, - ей всего пять,
      она младшенькая, самая любимая. Разумеется, они от разных жен,
      с гордостью добавил он.
      Сима даже позавидовала, она с удовольствием присоединилась
      бы к его многочисленному выводку. Было сразу видно, что Борис Ефимович необычайно любвеобильный папаша. Эх, зря мать в свое время отвергла его ухаживания!
      - Ну, деточка, это все лирика, а что же привело
      вас ко мне? Надеюсь, не ваши личные проблемы?
      - Нет, слава богу, - поспешно сказала Сима,
      я вполне здорова. У меня проблема другого порядка. Дело в том,
      что я частный детектив.
      - Ах, что вы говорите, - восхищенно всплеснул
      ручками Борис Ефимович, от избытка чувств даже подпрыгнув в кресле.
      Знаете, я всегда мечтал познакомиться с настоящим детективом!
      Сима польщенно улыбнулась, странный доктор нравился ей
      все больше и больше.
      - Я веду расследование, - продолжила она,
      и оно касается одной из ваших пациенток.
      - Да что вы! И кого же вы имеете в виду? - заинтересованно
      спросил Гольдин.
      - Вы, наверное, слышали об убийстве Артемова?
      - Ну конечно! Я же много лет наблюдаю его дочь! Боже
      мой, какое горе, какой ужас! Бедная девочка потеряла мать, теперь
      отца... Где же в мире справедливость?! - патетически воскликнул
      он. - Кстати, мой секретарь несколько раз звонил ей, ведь девочка
      определенно нуждается в психиатрической помощи, но увы... Никто не
      отвечает. Честно говоря, я уже начал беспокоиться. Кроме того, лечение
      давало хорошие результаты, а теперь все может пойти насмарку.
      - Я тоже не могу ее найти, - пожаловалась Сима,
      но я хотела бы узнать о ней как можно больше.
      - Вы ведете это расследование?
      - Неофициально, со стороны защиты вдовы Артемова, она ведь подозревается
      в убийстве мужа!
      - А вы подозреваете дочь? - внезапно спросил Гольдин и
      внимательно, остро посмотрел на Симу.
      - Что вы, - растерялась та, - я ведь ее даже не видела.
      А почему вы спросили?
      - Ну, должны же вы строить какие-то версии, - ускользнул
      от ответа Гольдин.
      - Я просто стараюсь узнать как можно больше о ближайшем окружении
      Артемова.
      Борис Ефимович встал, покружил по кабинету, периодически
      беря в руки и раскрывая какую-нибудь из книг. Сима видела, что
      он не решается что-то сказать. Неужели какая-то страшная тайна?
      Она даже замерла в предвкушении какого-то открытия. Но вместо этого Борис Ефимович сказал суховатым будничным тоном:
      - Ну что же, я наблюдаю Вику Артемову примерно семь лет. После смерти матери ее состояние было весьма, весьма плачевным. Существовавшие тогда методы лечения дали обратный эффект: неправильно подобранная терапия перевела острое состояние в затяжной реактив. Вы понимаете, о чем я? - Он взглянул на Симу, желая удостовериться, что она следит за его мыслью.
      - Да, да, - понимающе покивала Сима, она действительно ориентировалась в психиатрической терминологии, особенно после дела Голубева.
      - Так вот, к тому времени, когда я занялся Викой, она находилась в болезненном состоянии, была двигательно заторможена, не вступала в контакт, ее кормили через зонд. Улучшения были кратковременными, иногда отмечалось психомоторное возбуждение, которое плохо купировалось. К этому времени девочка была резистентна к любым нейролептикам. Да, пришлось мне с ней поработать.
      - Это все из-за смерти матери?
      - Да, девочка ведь была свидетельницей ее гибели. Кажется, та принимала ванну, когда туда свалился фен с подзеркальника.
      - А что же дальше?
      - Дальше... - Гольдин подумал, переложил блокноты
      на столе с одного края на другой. - У нее была кататимная амнезия. Увидев непонимание на Симином лице, он пояснил: - Когда личность не в состоянии выдержать эмоционального груза особенно тяжелых воспоминаний, она неосознанно перемещает их в подсознание, как бы делает вид, что их не существует.
      - Но на самом деле человек помнит об этом?
      - Осознанно - нет, но эти воспоминания можно попытаться извлечь. Если этого не сделать, такие воспоминания, загнанные в подсознание, сами могут служить источником психического расстройства.
      - Как у Вики? - спросила Сима.
      - Ну почти, - снисходительно улыбнулся доктор. - Дело в том, что Вика очень своебразная девочка. У нее имеется определенная личностная патология, не то чтобы она была психически больна, но... Психоаналитический комплекс Электры, своеобразие эмоционального реагирования, ограничение социальных контактов, страх перед новыми людьми и вообще перед жизнью. Наверное, это результат перенесенной ею травмы. Но сейчас она вполне адаптирована, учится в университете, рисует, у нее даже есть подруга.
      - Аня?
      - А, вы знаете?
      - Мне кажется, я уже представляю ее, - сказала Сима. - Я встретилась с некоторыми ее знакомыми. А вы все-все о ней знаете?
      - Думаю, что все, - снисходительно рассмеялся
      Гольдин. Он встал и открыл один из шкафов. Там бесконечными рядами стояли аудиокассеты. - Знаете, дитя мое, я со студенческой скамьи ненавижу вести записи, разве что совсем схематично. А это мой архив. Здесь хранятся аудиозаписи сессий всех моих пациентов, в том числе и Вики. Тут, наверное, больше, чем они сами о себе знают.
      - А вы можете мне их дать? - У Симы загорелись глаза. Она уже предвкушала, как будет их слушать вместе с матерью.
      - Что вы, деточка, существует же врачебная тайна, я и так сказал больше, чем положено, ради нашей старой дружбы с вашей матушкой. Мы не должны обнародовать сведения, которые могут нанести вред пациенту.
      - А они могут нанести вред? - по следовательской привычке уцепилась Сима за его слова.
      - Нет, - твердо сказал доктор. - Вика не убийца,
      если вы это имеете в виду, во всяком случае, не расчетливая.
      - А, например, в состоянии аффекта или болезни? - не унималась Сима.
      - Простите, Сима, через пять минут у меня пациент.
      Гольдин выразительно посмотрел на часы. - Мои пациенты не любят сталкиваться с кем-либо в приемной, было приятно познакомиться. Передавайте привет вашей милой матушке.
      Он встал и протянул Симе руку. Она поняла, что перегнула палку своими вопросами.
      ГЛАВА 9
      Сима проснулась в предвкушении удачного дня. Сегодня у
      нее свидание с Костровым, не по делу, а настоящее, всамделишное свидание в ресторане. Вчера вечером он позвонил, без излишней заинтересованности спросил, как идут дела, а затем после паузы спросил, какие у нее планы на следующий вечер. Она постаралась сдержать первый порыв и не завопить, что она, конечно, на все, на все согласна. Вместо этого Сима неуверенно ответила, что у нее, собственно, были определенные планы, но ее дела вполне можно отложить. Сергей вроде обрадовался и сказал, что приглашает ее вечером поужинать. Договорились, что оба будут без машины.
      Сима нарочито медленно поднялась с постели, словно боясь спугнуть приподнятое настроение и ощущение, что все у нее получится. Она прошла в ванную и открутила краны. Оглядев стоявшие флаконы и тюбики, поколебалась, а затем щедро высыпала в воду полфлакона разноцветной ароматной соли. В ванной поплыл горячий запах трав и цветов. Сима с наслаждением вдохнула, сбросила халат и погрузилась в воду. Нащупав большой голубой тюбик, она нанесла на лицо маску из белой глины, мяты и розмарина, мамину любимую. Вообще-то Сима, несмотря на уговоры матери,
      почти не пользовалась косметикой и средствами для ухода за кожей, считая, что и так сойдет. Но сегодня ей не хотелось быть "так себе", она должна была предстать перед Сергеем во всем блеске.
      Она взглянула в зеркало и показалась себе очень забавной
      с лицом бело-голубого цвета и ненамазанными участками вокруг глаз
      и губ. Господи, знали бы мужчины, на какие ухищрения пускаются ради
      них женщины и что только они делают, чтобы быть красивыми. Вскоре
      лицо стянуло и стало пощипывать. Исходя из принципа "чем дольше, тем лучше", Сима не стала смывать маску. Она вытянула из воды длинную ногу и критически осмотрела ее. Да, ухоженность оставляла желать лучшего. Сима с остервенением принялась тереть пятки пемзой, а затем тщательно и аккуратно выбрила ноги. Она чувствовала себя наложницей, которой предстояло первый раз провести ночь с султаном. Она
      даже захихикала, представив себя в прозрачных шароварах, натертую благовониями, в прозрачном покрывале, идущую темными коридорами дворца в сопровождении толстого черного евнуха. Когда все было закончено, оказалось, что лицо под глиняной маской жжет нестерпимо. Сима осторожно смыла высохшую корку, протерла глаза, взглянула в зеркало и ужаснулась. Припухшее лицо покрывали красные пятна, и на это невозможно было смотреть! Но почему, почему именно сегодня?! Сегодня, когда, можно сказать, решается все в ее жизни! Ну, или почти все.
      Сима завернулась в махровый халат и поплелась к телефону. Настроение было безнадежно испорчено, но все же нужно попытаться что-то сделать. Конечно, надо позвонить Инке, уж она-то знала все о том, как быстро привести себя в форму. Иногда, учитывая особенности ее старой профессии, наутро вид у нее бывал изрядно помятый, а временами ее даже украшал фингал, но к вечеру Инка умудрялась выглядеть, как свежая роза с капельками росы на нежных лепестках.
      Подруга была дома. Выслушав Симины причитания, она деловито задала несколько вопросов, уточняя суть проблемы и необходимый объем работ. Пока Сима ждала ее, она поминутно подбегала к зеркалу, выискивая малейшие признаки улучшения. Но тщетно.
      * * *
      Инка влетела свежая, румяная, пахнущая какими-то новыми духами, шоколадом и фруктами. Потом она пояснила, что это и есть запах духов, оч-чень аппетитно, оч-чень привлекательно, мужчины так и мечтают тебя облизывать и кусать! Она сбросила Симе на руки шикарное лайковое пальто, отделанное стриженой норкой, мечта, а не пальто!
      - Ну, привет, жертва красоты! - захихикала она, рассматривая несчастную Симину физиономию. - Да, дела! Это чем же тебя угораздило?
      - Маска, американская, - обиженно сказала Сима, недовольная
      шуточками подруги. - Белая глина, мята и розмарин.
      - Ладно, не горюй, сейчас разберемся. Тащи ее сюда, свою маску.
      Сима послушно поплелась в ванную, в глубине души довольная, что
      Инна приехала. Кто-кто, а она обязательно поможет.
      - Ты кофейку пока свари, - велела Инка, - да только
      не по своему рецепту коричневую жижицу, а по моему, "евреи, не
      жалейте заварки".
      Сима недовольно засопела.
      - Мне, конечно, до твоих кулинарных талантов далеко, но жидким
      кофе я тебя никогда не поила, - сказала она, тем самым признавая,
      что для себя варит обычно коричневую жижицу.
      Сима нажала кнопку кофемолки, периодически встряхивая ее, чтобы кофе мололся равномерно.
      - С корицей или кардамоном? - осведомилась она, демонстрируя недюжинные знания в рецептуре заварки кофе.
      - С кардамоном, и соль на кончике ножа, - не оценила Инка
      ее знания.
      Вскоре кухня наполнилась ароматом свежесваренного кофе. Сима не поленилась вытащить крошечные полупрозрачные чашечки, хотя обычно пользовалась большими фаянсовыми чашками, которые было удобно держать в руках и совсем не страшно разбить. Но раз уж Инка взялась ее критиковать, то надо соответствовать ее требованиям.
      @INT-20 = Инка внимательно читала аннотацию на тюбике, от напряжения шевеля губами.
      - С каких это пор ты читаешь по-английски? - не
      удержалась Сима.
      Инна вскинула на нее огромные укоризненные глаза, и Сима сразу устыдилась. Просто она помнила, какой отчаянной двоечницей была ее подруга.
      - Мать, да ты забыла, кем я была. Вспомнила? А теперь заметь, валютной! Ты что, считаешь, я с ними на пальцах объяснялась?
      - Зачем на пальцах, - заржала Симка, - на других частях тела!
      - Ну да, - хмыкнула необидчивая Инна, - обычно достаточно было числительных. Но все же тогда ведь попадались очень интеллектуальные люди, надо же было поддерживать беседу!
      Они расхохотались, и Инке даже пришлось поставить чашку, чтобы не расплескать кофе.
      - Ну ладно, к делу! - Инна вдруг стала серьезной. - Скажи-ка мне, дорогая подруга, сколько ты держала это на лице?
      - Да кто ж его знает! Полежала в ванне, привела в порядок пятки,
      побрила ноги... Минут сорок, наверное,
      - Вот оно! - торжествующе воскликнула Инна.
      А в аннотации написано, что не более десяти минут. Кроме того, маска для смешанной кожи, а у тебя, если не ошибаюсь, сухая. Вот и получила раздражение.
      Сима с восхищением посмотрела на подругу.
      - Откуда ты все знаешь?
      - У меня же дамский клуб! Сауна, массаж, солярий, тренажерный зал, косметика, парикмахерская, ресторан, маленький кинозал, и во всем теперь приходится разбираться! Дамы знаешь какие капризные, ой-ой!
      - А мужской стриптиз? - ехидно спросила Сима,
      рискуя нарваться.
      Инна неожиданно задумалась.
      - А что, это идея! - серьезно, с воодушевлением воскликнула она. - Ну, Симуха, молодец! Варят мозги! И почему я сама не додумалась? Это же как раз то, что надо!
      Сима замерла, удивленная реакцией Инки. Та с подъемом продолжала:
      - Вижу небольшой уютный бар, вишневый бархат и зеркала, вход только женщинам. Освещенный подиум. Двое танцовщиков: черный и белый. Их мускулистые тела блестят...
      - Ты что, серьезно? - не поверила Сима.
      - А почему нет? Или женщина не человек, и подобные
      заведения должны быть только для мужчин?
      - Ну, в общем, конечно... - неопределенно промямлила Сима.
      Инна со знанием дела принялась лечить подругу. Для начала
      она смешала жирный успокаивающий крем, принесенный с собой, с гидрокортизоновой мазью и щедро покрыла ею Симино лицо. Та послушно подчинилась.
      Пока страдалица ждала облегчения своих мук, Инка заварила настой ромашки, охладила его за окном, разлила в формочку для льда и сунула в морозильник. Сима терпеливо наблюдала за ее манипуляциями.
      - Ничего, будешь как новенькая, - приговаривала Инна. - Ну что, жжение прошло?
      - Да, - успокоенно сказала Сима. Она верила,
      что приятельница обязательно приведет ее в порядок.
      - Кстати, а для кого это мы так стараемся? - подобралась наконец Инка к интересующей ее теме разговора.
      - Ну-у...
      - Только не вкручивай, что ты вдруг решила заняться собой!
      А то я тебя не знаю, тебе в общем-то наплевать, как выглядишь. Подруга была безжалостна, но справедлива.
      - Никому не наплевать, - буркнула Сима.
      Но ты права. Он пригласил мня вечером в ресторан.       - Кто он ? И в какой ресторан?       - Да какая разница, в какой? Главное, пригласил, и я
      должна выглядеть на все сто! - Симино лицо блестело от
      крема, но было видно, что краснота постепенно уходит.
      - Тот, о ком ты говорила? Адвокат, на которого ты сейчас
      работаешь?
      - Он самый! Сергей. Боже, как я его хочу!
      воскликнула Сима. - И я думаю, сегодня ночью все будет!
      - Не гони коней, подруга! Может, еще и сама не захочешь! - подколола ее Инна.
      - Кто не захочет? Я? Да я ночи не сплю, о нем мечтаю!
      - Преувеличиваешь! Нет ничего такого в мире, что
      могло бы нарушить твой сон, - засмеялась Инна.
      - Ну, конечно, ты права, но все же...
      - Эх, Симка, Симка. - Инна обняла подругу, стараясь
      не испачкать свою одежду о ее намазанное лицо.
      Она промокнула крем подогретым полотенцем, внимательно осмотрела Симу.
      Затем вытащила из морозилки кубики замороженного травяного отвара.
      Сима запищала от неожиданного холода.
      - Терпи, сейчас будешь как новенькая. Твой адвокат ошалеет.
      Инна завершила манипуляции нанесением легкого увлажняющего крема, критически осмотрела дело своих рук и заключила: - Порядок. Сколько у нас времени? Надо подумать о макияже.
      Времени оказалось навалом, и они решили позвонить Снегиреву,
      чтобы тот не волновался. Снегирев высказал некоторое недовольство, что дамы, вместо того чтобы заниматься делом, посвящают себя косметическим процедурам, но, услышав от жены, что "любовь единственного мужчины дороже всяких дел", растаял. Правда, спросил, при чем тут Симка. Та обиделась, но виду не подала. В конце концов, может же и у нее быть личная жизнь?
      - А что ты собираешься надеть? - поинтересовалась Инна.
      Сима только сейчас об этом подумала и с готовностью распахнула перед подругой шкаф.
      Инна с удрученным видом покопалась в джинсах, брюках,
      куртках, джемперах и майках. Вытащила на свет короткую черную юбку
      и со вздохом засунула ее в шкаф. Сима убито смотрела на все
      это, она и сама понимала, что надеть ей нечего.
      - Ну что, дорогая, я это предвидела! Поэтому у меня
      кое-что для тебя есть, так сказать, из прошлой жизни.
      Инка сбегала в прихожую, принесла большой яркий пакет
      и жестом фокусника вытащила из него потрясающее черное с красным платье!
      Сима даже замерла от восхищения. У нее никогда такого не было, маленького шелкового платьица, скроенного по косой. Просто небольшой кусочек ткани, но какой! И стоил он явно немало.
      - Надевай! - велела Инка.
      Сима мгновенно сбросила халат и влезла в узкую
      короткую одежку, которая облегла ее как вторая кожа. В зеркале
      она увидела девушку необычайной стройности, с ногами длиною в морскую милю. Сима обернулась.
      - Классно! - восхитилась Инна. - Бери!
      - Но оно, наверное, страшно дорогое, - усомнилась подруга. - А вдруг я его заляпаю или прожгу? Ты ж меня знаешь.
      - Знаю, знаю. Но ты уж постарайся. А если честно,
      огорченно призналась Инка, - я в него уже не влезаю,
      замужество впрок пошло, всякие барсики, мурзики...
      - Какие еще барсики-мурзики? - не поняла Сима.
      - А вот какие! - Инка ущипнула себя за бок.
      Это барсик. - Затем похлопала по действительно округлившемуся животику. - А это мурзик. А ты вон какая стройная! Эх, надо ходить в тренажерный зал! На работе ведь! - продолжала сокрушаться Инна.