- Мама? Ну да, конечно, у меня была мама. Ее звали Валерия, и все говорили, что она очень красивая. Мне сказали, что она умерла. Но, честно говоря, я в этом не уверена. Мне кажется, она бросила нас с папой. Но это все равно что умерла.
      @GLAVA-N1 = 27 июля 1993 года.
      - Ты слышишь только мой голос. Расслабься, почувствуй, какими
      тяжелыми стали веки, ты даже не можешь пошевелиться, попробуй сосредоточиться на том, как кровь течет по сосудам, приносит кислород в каждую клеточку тела...
      @GLAVA-N1 = Сегодня 15 октября 1993 года. Утро.
      - Я проснулась. Мне очень не хочется идти в школу. Наверное,
      надо сказать, что у меня болит горло. За окном еще темно, идет дождь.
      Моя самая нелюбимая погода. Я знаю, что в машине тепло, Олег поставит мне мою любимую кассету, но все равно не хочу выходить из дома. В конце концов, у меня просто плохое настроение. Я нехотя вылезаю из-под одеяла и в одной пижаме выхожу в коридор. Моя комната на втором этаже. Снизу доносятся запахи кофе и поджаренного хлеба, это Шура готовит завтрак. Еще я слышу голос Олега, который уже пришел, чтобы отвезти отца в город, а меня в школу. На кухне работает телевизор. Мне холодно, я забыла надеть тапки. Спальня родителей находится через дверь от моей комнаты. Я тихонько приоткрываю дверь, может, они еще не проснулись, тогда я не стану их будить. То, что я вижу, ужасно.
      В школе девчонки шептались об этом, это было что-то грязное и запретное. Они называли это противными словами. Но я была уверена, что мои родители этого не делают, что мой папа не опускается до такого. Но он делает это с ней! Я знаю, что нужно закрыть дверь и тихо уйти, но не могу оторваться от отвратительного зрелища. Меня тошнит. Ладно она, я давно подозревала, что она мне не родная, но папа... Затем она поднимается с постели и идет в ванную. Я стою, прижавшись спиной к холодной стене в коридоре. Меня она не видит. Я на днях смотрела фильм по Шелдону, "Мельницы богов" называется. Я перед глазами вижу сцену, где убивают, бросив в ванну включенный фен. Я трясу головой, но видение возвращается. Я наяву вижу большую комнату, где посредине стоит ванна на ножках... Одновременно я слышу шум воды в нашей ванной. Я вспоминаю мерзкую сцену в родительской спальне... Чужая, чужая, притворяется моей мамой, отобрала у меня отца, заставляет его делать эти гадости! Я вхожу в ванную. Она уже лежит в джакузи, заполненной пеной. Все очень напоминает сцену из фильма. Она что-то спросила, удивленная, я вижу, как она приподнимает брови. Но я молчу, я ничего не слышу. Уши заложены. В ее улыбке я вижу что-то насмешливое, издевательское. Фен лежит на мраморном столике, включенный в розетку. Я делаю какие-то автоматические движения, беру фен, но не чувствую его в руке. Словно идет фильм и светловолосая женщина из него моей рукой нажимает кнопку и бросает его в ванну. Все происходит очень быстро.
      Я не хочу убивать, я просто вспомнила фильм. Правда, отец теперь навсегда только мой. Мне страшно, очень страшно! Я понимаю, что натворила. Наверное, теперь и мне лучше умереть. Нет, я никого не хочу видеть, слышать, не хочу, чтобы меня обвиняли. Я ложусь на пол и сворачиваюсь клубочком, закрыв лицо руками и крепко зажмурившись. Я знаю, что надо мной стоит отец, я слышу крики, но не понимаю, что кричат. Меня обволакивает холодный черный туман, набивается мне в уши, в нос, запечатывает меня в самой себе, я больше не слышу, не вижу, не говорю. Внутри меня плачет маленькая трехлетняя девочка, я сама. Теперь я навсегда останусь такой. Я чувствую только страх...
      @GLAVA-N1 = 11 января 1995 года.
      Я почти не помню, что со мной было целый год. Мне сказали, что это из-за смерти мамы. Но я помню только черный липкий туман, который наползал на меня со всех сторон. Я не знаю, сколько времени прошло. Временами я понимала, что нахожусь в больнице, мне делали уколы, от которых липкий черный страх превращался в плотную вату, от которой я тупела, ею была забита моя голова, я не могла думать, говорить. Помню, приходил отец, вытирал салфеткой слюну с моего подбородка и плакал. Наверное, он думал, что я навсегда останусь такой. Я смотрела на него, видела его, кажется, понимала, что этот седеющий красивый мужчина - мой отец.
      Потом я опять погружалась во тьму.
      @GLAVA-N1 = 24 апреля 1997 года.
      - Буду поступать на филологический в университет. Преподаватели говорят, что у меня хорошие способности к языкам. Вам нравится это платье? Папа привез из Флоренции. Он считает, что у меня очень современный тип внешности. А мне кажется, я слишком длинная и худая.
      Нет, парня нет. А зачем? Я везде бываю с папой. Дома все хорошо, после экзаменов папа обещал свозить меня на Французскую Ривьеру: кажется, он собирается купить там виллу. На яхте покатаемся. Правда, тут одна фифа ему на шею вешается, наверное, будет уговаривать, чтобы он взял ее с собой. Ну, это я беру на себя. Никуда она не поедет. Я чудесно научилась с ними расправляться. Больше месяца никто не удерживается. Ну как им объяснить, что мой папа - только мой!
      @GLAVA-N1 = 3 марта 1999 года.
      - Он все-таки женится! На этой медсестре, этой плебейке!
      Что он в ней нашел? Смотреть не на что, тише воды ниже травы. Но я уверена, что это до поры до времени. Она еще покажет зубки, эта мышка! С папой она ну просто хоть к ране прикладывай! Со мной - совсем по-другому. Хочет показать мне, что она будет хозяйкой
      в этом доме. Я папе сказала, чтобы он хоть бы проверил ее прошлое прежде, чем женится. Так он отчитал меня. Впервые. Я не знаю, что делать. Но как минимум я объявляю ей войну.
      @GLAVA-N1 = 18 сентября 1999 года.
      - Я проиграла. Теперь живу одна, на Вернадского. Мне даже подарили машину. Она заставила папу принять такое решение, якобы мне тяжело жить за городом, ездить на занятия, общаться с друзьями. С какими друзьями? У меня только Анька. Да и то мы общаемся в основном в Паутине, ну, в сети. Правда, тут дурак один пришел, стал лапать меня своими мерзкими ручищами, так я его чуть не убила. Папа никогда не простил бы мне, никогда. Эта грязь невыносима. Но это еще не все, я еще покажу отцу, на что способна эта медсестричка, эта тихоня...
      @GLAVA-N1 = 9 января 2000 года.
      - Я убью эту сволочь! Она не пустила меня встретиться с отцом на Новый год и Рождество! Обставила все так, как будто подарок мне делает, в Вену на праздники! Зачем мне одной Вена? Я там сто раз с отцом была, бродила по улицам, сидела в кафе, где раньше мы вместе были, и плакала. Она разлучила меня с отцом! А он, разве он не понял, что предал меня, что променял меня на эту дрянь? Никогда, никогда не прощу ему! Никогда! Я так его любила...
      * * *
      - Это последняя кассета, больше месяца до убийства.
      Что же случилось за это время? Это только угрозы, но способна
      ли Вика действительно отомстить отцу и заодно подставить Светлану? Сима вопросительно посмотрела на Марину.
      Та только покачала головой:
      - Это будут только домыслы.
      - Но, мама, она уже убивала! Она из ревности убила свою
      мать!
      - Все гораздо сложнее. - Марина Алексеевна прикурила сигарету. - Вика очень своеобразная личность, чтобы не сказать больше. Как минимум шизотипическое расстройство. Она чрезвычайно болезненно привязана к отцу, при этом сомневается в том, что мать ей родная. Она холодна к ней. Девочка одинока, замкнута, у нее нет друзей, она испытывает трудности в общении, но не тяготится этим. Если рассматривать отдельно убийство, то я бы отметила, что увиденная девочкой сексуальная сцена между родителями, безусловно, потрясла ее. С одной стороны, ребенок, знающий о взаимоотношении полов только то, что это нечто грязное, запретное, отвратительное, с другой - она видит, что в этом омерзительном действе принимает участие отец, равный в ее глазах едва ли не богу. А затем тяжелейший реактивный психоз, наверное, затяжной, раз она лечилась около двух лет. Да, интересный случай. - Марина Алексеевна была явно увлечена,
      - А теперь что с ней? - спросила Сима.
      Судя по всему, она практически выздоровела, но так и осталась патологической личностью. Она знает, что произошло?
      - Она вспомнила все в состоянии гипнотического сна.
      Она ведь неосознанно вытесняет все воспоминания, связанные с матерью: помнишь самое начало, где она описывает свое детство, членов семьи и не упоминает мать? Любые воспоминания о матери - табу для ее сознания. Только после прямого вопроса она формально соглашается, что, да, мать у нее была. Ей сказали, что она умерла, но она не уверена в этом. Гольдин использовал метод гипнокатарсиса с установкой на стирание фрустрирующих переживаний. Она опять пережила этот момент, но о нем не помнит. Психотерапевтическое же действие тем не менее сохраняется.
      - Последние записи похищены, - сокрушенно сказала Сима. - Если она под гипнозом рассказывает о смерти матери, то, может, как раз на похищенных кассетах есть ее признание в убийстве отца?
      Вместо ответа Марина Алексеевна выдохнула длинную струйку дыма.
      ГЛАВА 17
      Шум из приемной не проникал сквозь плотно закрытую дверь кабинета Кострова. Несмотря на начало дня, вид у адвоката был уставший: покрасневшие глаза, землистый цвет тщательно выбритого лица. Сима с сочувствием и нежностью посмотрела на него: похоже, он всю ночь работал над документами, о чем свидетельствовали закатанные рукава рубашки, ослабленный узел галстука, стойкий сигарный запах. Она почему-то почувствовала себя виноватой, хотя для этого совершенно не было повода. Ее никто не обязывал работать с ним ночь напролет. Но, может быть, это как раз то, что надо. Сима представила себя, самоотверженно, несмотря на слипающиеся глаза и отчаянную зевоту, склонившуюся над важными документами, настоящую помощницу и боевую подругу любимого мужчины. Они соприкасаются плечами, головами, тонкая металлическая оправа его очков задевает ее щеку, его темные волосы смешиваются с ее рыжеватыми, она чувствует его влажное теплое дыхание совсем близко от своих губ, а потом... Сима встряхнула головой, чтобы отогнать видение. Костров несколько минут что-то ей говорил, но она прослушала.
      - Сима, ты где? - насмешливо спросил Сергей.
      Сима схватила чашку и сделала большой глоток кофе.
      - Ничего, все в порядке, просто не выспалась.
      - Покуришь? Правда, кроме сигар, ничего нет. Но они отменные.
      - Нет, - поморщилась Сима, - у сигарного дыма запах как у "Явы", которую курит мама. Ужас!
      - Это лучшие яванские сигары, мне привезли их из Голландии, рассмеялся Костров. - Знаешь, это как с маслинами, икрой, устрицами. Нужно распробовать и привыкнуть.
      Сима пожала плечами. Она не понимала, зачем к этому нужно привыкать.
      К тому же женщина с толстенной сигарой во рту смотрится несколько странно, правда, надо отдать должное, эротично. Но частному детективу эротичность ни к чему. В основном.
      - Словом, вляпалась я по самую маковку. Пока я разговаривала
      с Викой, кто-то убил Гольдина. Если не она сама. Я консультировалась,
      она вполне могла признаться ему в убийстве отца и сделать это в состоянии транса во время сеанса. А потом, осознав происшедшее, убить свидетеля и забрать кассету. Так что я нашла труп и не сообщила об этом в милицию, что, в общем, очень и очень неправильно. Но в противном случае я потеряла бы массу времени и не смогла бы взять то, ради чего приходила. Сима сделала эффектную паузу и торжествующе посмотрела на Кострова.
      Он промолчал, вопросительно глядя на нее.
      - Я полночи слушала весь этот бред, начиная с ее раннего детства, и... - Сима замолчала, готовясь к ожидаемому эффекту.
      - И? - нетерпеливо спросил адвокат.
      - Она убила свою мать, - торжествующе выпалила Сима.
      - Что? Какую мать, когда? - растерялся Костров. Наверное, он ожидал услышать что-то другое.
      - Короче, опускаю психиатрические подробности, - произнесла Сима с тем чувством превосходства, с которым специалист беседует с дилетантом. - Вика своеобразная личность, у которой сформировался комплекс Электры: болезненное влечение к отцу, что сочеталось с ревностью и ненавистью к матери. Смерть матери произошла не в результате несчастного случая. Это Вика сбросила в ванну включенный фен. После
      этого у нее в течение длительного времени было психическое расстройство. Эту часть я пропускаю, тебе неинтересно. О том, что произошло на самом деле, знали только Гольдин и Артемов. Да и то отец знал со слов психиатра. Сама Вика об этом не помнит, это такой феномен, когда сознание, не в силах перенести тяжесть воспоминаний, помещает их в подсознание. Собственно говоря, когда после женитьбы Артемова на Светлане ситуация в доме накалилась до предела, Вику отселили как раз по совету Гольдина, чтобы избежать трагедии.
      Костров завороженно слушал, не отводя от Симы глаз. Ей показалось, что он даже восхищен ею, ее познаниями.
      - Значит, она могла убить и отца по болезненным мотивам? - наконец спросил он.
      - Теоретически - да. Но если рассматривать патологические
      мотивы, то скорее пострадала бы Светлана, как то самое препятствие
      между отцом и ею. Единственным мотивом убийства отца в таком случае
      могла быть месть, - пояснила Сима, почти цитируя свою мать
      и даже произнося это Марининым менторским тоном.
      - А если представить, что Вика попыталась убить двух зайцев,
      с одной стороны - отомстить отцу за то, что он, по ее мнению,
      предал ее, а с другой - обвинить в убийстве Светлану и таким
      образом избавиться от нее? - предположил Костров.
      Сима недоверчиво покачала головой:
      - Мне кажется, это слишком сложно для нее. Хотя... Вполне
      возможно. Тогда Вика могла сфабриковать компрометирующие
      мачеху снимки и подбросить их отцу на стол. Это одна из улик против
      Светланы. А достать фотографии забавляющегося Хлопина проще простого.
      И самое главное - двое свидетелей видели ее в ночь убийства
      Артемова в доме. И она последняя видела Гольдина живым. Похоже
      на то... - задумчиво протянула Сима, - что у нее должен
      быть сообщник.
      - Думаю, для нас он второстепенная фигура.
      - Меня только смущает, что, как она утверждает, Артемов собирался
      развестись и изменить завещание: у них был скандал со Светланой.
      - Возможно, как раз из-за снимков. Но ведь его адвокат
      не подтвердил это?
      - Нет.
      - У меня есть копия завещания, составленная после
      свадьбы. Согласно этому документу часть акций и пятьдесят тысяч
      долларов достанутся сестре Артемова, остальное имущество делится поровну
      между женой и дочерью. В этом случае Вике было бы выгодно обвинить
      в убийстве Светлану, так как тогда та лишается своей доли наследства.
      - И наоборот, - не удержалась Сима, нажимая
      кнопку ответа трезвонящего мобильника.
      - Привет, - поздоровался Снегирев. - Ты где?
      - По делам, - неопределенно ответила Сима.
      А что, срочно нужна?
      - Нет, на твой адрес письмо пришло, но оно не открывается,
      что-то случилось, может, вирус прицепился. А завтра суббота,
      никого не найдешь. Может, в воскресенье Мишку с компьютерной
      фирмы вытащу в гости, он и посмотрит. А иначе раньше понедельника
      никак. Как ты думаешь, там что-то срочное?
      - А от кого оно?
      Не знаю. Адрес Верарт, собака, хотмейл, точка, ком.
      Кто бы это мог быть?
      Сима схватила со стола ручку и записала адрес.
      - Верарт, верарт, В.Ерарт. Нет. В.Е.Рарт. Еще
      хуже. Вер Арт. Что-то об искусстве. Arte Vera - настоящее
      искусство. Вера Арт - Вера Артемова, конечно! Я ведь давала
      ей свое мыло! Все в порядке, я ей сама позвоню, пока! - Сима
      отключила телефон.
      - Какое еще мыло и кому ты дала? - поморщился
      Костров, не выносивший сленга.
      - Адрес электронной почты, - пояснила Сима,
      набирая номер из потрепанной записной книжки. - Никого нет.
      Наверное, на работе. Ну, ничего, вечером перезвоню. Сестра Артемова что-то прислала мне. Наверное, не все сказала.
      - Вряд ли что-то ценное, - заметил Костров.
      А какая она?
      - Змееподобная сушеная училка, из тех, которые при виде голого мужчины падают в обморок.
      - Ну ты настоящий психолог, - рассмеялся Сергей. - Какие планы, госпожа детектив?
      - В записях фигурирует подруга Вики Аня, которая якобы
      все или почти все о ней знает. Съезжу к ней, может, застану между лекциями. Хотя не думаю, что она скажет что-то новое. Вроде все более или менее ясно.
      * * *
      В университете Сима наткнулась на Олега Попова. Парень сразу узнал ее и заулыбался.
      - По чью душу? К Вике? Я не видел ее сегодня.
      - Я к Ане, ее подруге.
      - А, к Кисловой? Так ее уже давно нет. Болеет.
      - Дома? А адрес ее кто-нибудь знает? - спросила Сима.
      Парень наклонился над ее ухом и зашептал:
      - В больнице она, говорят, в психушке. Кащенко, не знаю, как
      теперь называется. Говорят, у нее совсем с чердаком худо. И была-то...
      Олег выразительно повертел пальцем у виска.
      - О господи, - сокрушенно произнесла Сима, думая о том,
      что от сумасшедших ей никуда не деться. Дочь психиатра.
      * * *
      Сима легко нашла старую, наверное, самую известную психиатрическую больницу на Загородном шоссе. В справочной ей сообщили, что Кислова
      А.Н. находится в остром женском отделении. Сима много раз бывала в психиатрической больнице, где заведовала отделением ее мать, Марина Алексеевна. С детства привычная к тому, что там происходит, она не удивлялась запертым дверям, которые открывались ключами, похожими на ключи поездных проводников, не боялась больных, помогала медсестрам раздавать лекарства и даже ходила порисовать вместе с пациентами на психотерапевтических сеансах. Поэтому она легко сориентировалась, позвонила у запертой двери. Ей открыла пожилая санитарка.
      - Мне хотелось бы увидеть лечащего врача больной Кисловой, - сказала Сима.
      - Приемные часы... - начала было бдительная санитарка.
      - Я следователь, расследую уголовное дело,
      строго сказала Сима.
      - Проходите, - санитарка распахнула дверь,
      я вас отведу в ординаторскую. А лечащий врач Владимир Эмильевич. Эх,
      одно слово, что доктор! - сокрушенно сказала пожилая женщина.
      - А что, плохой? - насторожилась подозрительная Сима.
      - Почему плохой? Хороший! Только... Молоко на губах не обсохло,
      куда ж в людскую душу лезть, рази поймет там чего? Только и знают,
      что мудреные слова говорить. - Санитарка критически окинула
      взглядом Симу. - Вот и ты туда же, уголовное дело расследовать.
      Сима хотела обидеться, но передумала.
      - Ну надо же с чего-то начинать, - заметила она.
      - И то правда, - вздохнула санитарка, открывая
      дверь ординаторской.
      Наверное, все ординаторские старых больниц похожи друг на друга, как две капли воды. Высокие облупленные потолки, старые столы, заваленные анализами и историями болезней, кружки остывающего чая, свистящий чайник в углу. Там же, в углу, на низком столике чей-то несъеденный бутерброд, нож с деревянной ручкой. Сима знала, что перед тем, как привести сюда больного, нож обязательно уберут. Психиатры делают это автоматически. За компьютером сидел молодой черноволосый парень, который повернулся, когда она вошла.
      - Вы к кому? - с интересом спросил он, рассматривая впечатляюще длинные Симины ноги, затянутые в джинсы, между прочим, новые и довольно дорогие. Он встал и непроизвольно выпрямился, чтобы не казаться ниже Симы. Ну еще бы, кавказец, а это, несомненно, был кавказец, и ниже девушки! Симе показалось, что он даже привстал на цыпочки. Она поняла, почему санитарка так критично о нем отзывалась: он был очень, очень молод, от силы года 23, меньше никак быть не могло, потому что он все-таки закончил институт. У него были быстрые черные глаза, мягкая улыбка и порывистые движения.
      - Если вы Владимир Эмильевич, то к вам, - сказала Сима.
      - Это я, - радостно произнес он, с изумлением
      глядя на нее бархатными глазами. Наверное, он не был так уж изумлен и так уж радостен, просто все его эмоции были преувеличенны.
      - Я следователь, меня интересует ваша пациентка Анна Кислова, - строго сказала Сима.
      - Да? - распахнул он и без того огромные глаза.
      А что она натворила?
      - Ничего, - сухо сказала Сима. - Она
      интересует нас как свидетель.
      В ординаторскую вошла девушка, затянутая в белый халатик и носящая его так, словно это было платье для коктейлей.
      - Володя-джан, ты принес мне булочку из буфета? - капризно спросила она с порога и только потом заметила Симу.
      Они обменялись многозначительными взглядами, затем девушка демонстративно села за стол и принялась что-то писать. Боже мой, где они взяли этих детей?! По собственническому поведению юной психиатрессы
      Сима поняла, что здешних врачей интересует не только наука.
      Владимир Эмильевич взял Симу под локоток и под ревнивые взгляды девушки вывел ее за дверь.
      - Вы курите? - доверительно спросил он ее.
      Сима кивнула. Доктор указал ей на псевдокожаный диван и галантно поднес зажигалку.
      - Здесь гораздо удобнее и никто не помешает. Итак, я вас слушаю. - В его интонации прозвучал намек на интимность.
      - Владимир Эмильевич, что с Анной, какой у нее диагноз?
      - Интоксикационный психоз в связи с употреблением ЛСД. Вы понимаете
      меня?
      - Вполне. И каковы симптомы?
      Доктор с уважением посмотрел на Симу. Ведь птичий язык профессионалов не всегда понятен даже врачам другого профиля.
      - После употребления ЛСД у нее развилось острое психотическое
      состояние с преобладанием галлюцинаций, иллюзий, дереализационно-деперсонализационных
      расстройств, нарушение схемы тела при полном отсутствии критической
      оценки своего состояния. Ее нашла мать и сразу же вызвала "Скорую".
      Если вы в курсе, психозы, вызванные приемом ЛСД, часто носят эндогенную окраску.
      Сима поморщилась, но вспомнила, что Марина Алексеевна
      говорит так, когда симптомы заболевания напоминают шизофрению.
      - Но это не приступ шизофрении? - проявила она
      эрудицию.
      Владимир Эмильевич преувеличенно восхитился:
      - О! Вы так глубоко ориентируетесь! Откуда такие
      знания?
      - Мама психиатр, - коротко ответила Сима.
      - Какое совпадение!
      Сима никакого совпадения тут не увидела.
      - И все же?
      - Понимаете, пока рано говорить, катамнез покажет...
      Употребление ЛСД может провоцировать развитие шизофрении, а после прекращения употребления наркотика могут возникать острые психотические состояния, так называемые флэш-бэк, и дифференцировать их с шизофреническими психозами бывает весьма затруднительно. - Несмотря на сильный армянский акцент, доктор говорил гладко и толково, и Сима подумала, что зря санитарка ругала его за молодость.
      Как известно, этот недостаток со временем проходит сам.
      - Каково сейчас ее состояние? Можно с ней побеседовать? - спросила Сима.
      - Галлюцинаторно-параноидный синдром на фоне депрессивного аффекта. Продуктивному контакту практически недоступна. Погружена в свои переживания.
      Сима понимающе покивала головой.
      - Испытывает страх, тревогу, считает, что ее душа застряла в
      других мирах и разлетелась на осколки, а тело осталось здесь. Упоминает
      какого-то мужчину, который преследует ее, чей голос она слышит. Впрочем, - согласился Владимир Эмильевич, - попробуйте.
      * * *
      Перед ней сидела девушка с фарфоровой кожей и длинными, собранными в хвост светлыми волосами. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не выражение страдания на ее лице, если бы не остановившийся, устремленный за Симино плечо взгляд.
      - Аня, - мягко сказала Сима, которая не раз слышала,
      как мать беседует с больными. - Меня зовут Серафима Григорьевна, я хочу задать тебе несколько вопросов. Можно?
      - Задавайте, - безразлично произнесла девушка, не отводя глаз от какой-то точки за ее спиной. Безразличный тон странно диссоциировал с выражением тревоги и страха, написанным на ее лице.
      - Аня, ты знаешь, что Викиного папу убили? Ты же ее подруга?
      - Была подруга. Но я предала ее, предала! Я не
      знала, что Владимир Сергеевич умер.
      - А как же ты ее предала?
      - Я не хотела, не хотела! Это он, он! - Лицо девушки болезненно исказилось, она тревожно огляделась по сторонам.
      - Да кто же он? - Сима запуталась, она еще
      раз поразилась бесконечному терпению психиатров, часами беседующих
      с больными.
      - Мне нельзя о нем говорить, он запрещает,
      зашептала девушка. - Искушал меня: попробуй, попробуй, тебе
      понравится, ты должна все познать! Заставил меня быть Одиллией! Но
      я же Одетта! Это же предательство! Украл мою душу, разбил ее среди
      звезд на осколки... Кто я теперь?! Тело, только тело. - Аня
      посмотрела на свои руки и продемонстрировала их Симе, как бы
      ища у нее подтверждения своих слов.
      - Как его зовут? - спросила Сима по существу.
      От Аниных излияний ей казалось, что она сама сходит с ума.
      - Его? - Девушка непонимающе посмотрела на Симу.
       Он ! - Лицо ее исказилось. - Он говорит, что убьет       меня, если я скажу! Но я сама не хочу жить, не хочу жить! - закричала Аня. - Я все равно покончу с собой! Не лучше ли сразу? Я скажу, скажу вам его имя! Ты меня не остановишь! - зло крикнула она кому-то невидимому, которого слышала только она. - Убей меня, убей! Ты убил меня уже, когда рассеял в космосе мою душу! - Аня внезапно жалобно попросила кого-то: - Ну верни, верни мне ее! Мне плохо, я больше ничего не чувствую! Я же любила тебя! - Выслушав понятный только ей ответ, она закричала: - Тогда я всем скажу твое имя! Все узнают, как тебя зовут!
      Сима напряглась, стараясь ничего не упустить, когда девушка назовет имя.
      - Его зовут Сатана! Его зовут Люцифер! Его зовут Вельзевул!
      * * *
      - Люцифер, Одетта, Одиллия - вот тебе и свидетель!
      Полный дурдом! - ворчала Сима, выруливая со стоянки.
      Шрус предательски захрустел. Когда-нибудь развалится. Сима прицепила панель магнитолы и включила любимую Уитни Хьюстон. Из кармана куртки вылетела карточка. Ованесян Владимир Эмильевич, телефон рабочий, телефон домашний. И приписка: "Жду". "I wanna run to you. I wanna run to you!" подпела Сима, словно отвечая шустрому доктору.
      ГЛАВА 18
      В субботу Сима проснулась с ощущением, что она что-то не сделала. Такое чувство бывает, когда вскакиваешь ночью и тебе кажется, что надо куда-то бежать, что-то вспомнить. Как правило, после этого поворачиваешься на другой бок и засыпаешь, счастливый, потому что, оказывается, никуда не надо бежать. Но Сима вспомнила: она должна позвонить Вере Артемовой. Она вынула руку из-под одеяла и тут же спрятала обратно: открытая на ночь форточка превратила комнату в промышленный холодильник типа тех, где на крючьях висят обледеневшие туши. От таких ассоциаций ей стало еще холоднее. Часы показывали девять. Она задумалась, проснулась мать или нет. Если позвать и разбудить ее, можно нарваться на разнос в стиле: "Всю неделю вкалываю, из кожи вон лезу, с ног падаю, а ты меня поднимаешь ни свет ни заря!" В комнату бесшумно проник Гоша и прыгнул на одеяло. Вообще-то Сима не любила, когда коты залезали к ней в постель, но тут она схватила теплого и пушистого кота и, несмотря на его сопротивление, уволокла его под одеяло с намерениями использовать вместо грелки.
      Коту это не слишком понравилось, но он стерпел. Вообще в
      отличие от его матери Дымки Гоша был зависим, послушен и консервативен как органик. Так говорила Марина Алексеевна, подразумевая результат неудачного падения Гоши с балкона, случившегося в раннем возрасте. Даже коту Марина Алексеевна умудрялась поставить психиатрический диагноз.
      Сима приподняла краешек одеяла и спросила у высунувшего голову кота:
      - Гош, мама уже встала? - Ей показалось, что кот кивнул. Тогда она закричала на всю квартиру: - Мама! Мам!
      Марина Алексеевна вошла, выдыхая дым первой утренней сигареты.
      Слава богу, она ее не разбудила!
      - Мам, закрой окошко! - жалобно попросила Сима,
      а то я вылезти не могу.
      - Сейчас. - Марина Алексеевна закрыла форточку. - Поднимайся, чайник уже кипит.
      Мать была настроена миролюбиво, и это обрадовало Симу. Нет ничего ужасней ее утреннего плохого настроения.
      Сима нашла свою записную книжку и набрала номер Веры Сергеевны. Выслушав длинные гудки, она позвонила Снегиреву. Как раз его она и разбудила. Он невнятно буркнул, что компьютер еще не починили, и бросил трубку. И куда можно пойти в девять утра в субботу? На сумасшедшую спортсменку, которые, несмотря на погоду и время года, бегают по утрам, Вера Сергеевна похожа не была.
      Кое-как умывшись, вот еще, умываться в выходной день, Сима, облаченная в смешную клоунскую пижаму-комбинезон, которая была антиэротична, но невероятно уютна, уселась на кухне и схватила в руки горячую чашку.
      - Зубы чистила? - строго спросила Марина Алексеевна, зная нелюбовь дочери к субботним гигиеническим процедурам.
      - А как же! - Сима оскалила зубы, как
      на приеме у невропатолога. - Сырку дай!
      Марина Алексеевна подвинула к ней тонко нарезанный
      дырчатый сыр, масло, колбасу. Сима неудовлетворенно оглянулась
      по сторонам, схватила большую булку и разрезала ее вдоль на три части.
      Затем она старательно и щедро намазала каждый ломоть маслом и
      сделала огромный сложный слоеный бутерброд с сыром и колбасой.
      И вонзила в это великолепные молодые здоровые зубы.
      - Не в коня корм, если бы я так ела, то уже давно
      бы не входила в дверь, - завистливо сказала Марина Алексеевна,
      медленно и деликатно отрывая маленькие кусочки от тоненького кусочка