Глава 3

Отставной генерал КГБ Леонтий Александрович Белокрылов узнал о гибели архимандрита Феогена Шкуркина на своей даче на Рублевском шоссе, где отсиживался, скрываясь от востряковских бандитов. Не имея новостей от Феогена, генерал сам позвонил ему в офис. Секретарша архимандрита заплаканным голосом рассказала Белокрылову о случившемся.

Битый-перебитый жизнью и службой Леонтий Александрович от такой вести почувствовал нечто близкое к шоку. Следующей жертвой из их команды должен бы быть он — командир спецбригады, напрямую воюющей с востряковскими. Генерал напрягся и насчет своей будущности в патриархии. С отставкой на тот свет своего непосредственного шефа Леонтий Александрович попам мог больше не понадобиться.

В это утро Белокрылов сидел на втором этаже дачи в комнате с плотными ставнями, крепкими замками и обдумывал свои дальнейшие действия. Убийство Феогена отводило в какой-то мере расплату с ним, но напрочь не исключало ее. Требовалось разобраться с планами востряковской группировки в новой ситуации, а прежде всего выяснить, нужен ли генерал самому верхнему в церковном клане, на который трудился Феоген.

Белокрылов был прекрасно информирован об их общем с архимандритом начальнике митрополите Кирине Гоняеве. Генерал не сомневался, что тот находился в курсе всей деятельности спецбригады от своего подручного Феогена. Но сам Леонтий Александрович никогда не встречался с владыкой и не имел прямого выхода на него.

Поэтому пришлось генералу, как простому оперативнику, определять через бывшие служебные и личные каналы сегодняшнее времяпровождение митрополита Гоняева, чтобы где-то конспиративно пересечься с ним для разговора. Удалось узнать, что к концу дня Кирин должен заехать на столичный винно-водочный завод.

Теперь Белокрылову требовалось расконсервироваться на даче. Он безвылазно жил в комнате на втором этаже, где имелись запасы еды, кухонная плита, туалет, связываясь с внешним миром только по телефону. Сейчас нужно было на всякий случай хитроумно осмотреть окрестности дачи.

Матерый разведчик Белокрылов, «уйдя на дно», профессионально воспринимал мир за дачными стенами враждебным, будто бы точно знал, что на него во дворе засада. С биноклем в руке генерал стал кружить по комнате, припадая к специальным щелям из нее, откуда просматривался периметр участка.

Засада была! Генерал, не прилагая особых усилий, разглядел троих наблюдателей, очевидно ждущих его появления. Присмотревшись к горе-топтунам, Леонтий Александрович отнес их, конечно, к востряковской шатии. Бандиты поглядывали на дачу из своих укрытий под кустами, забором, мало заботясь о том, что на них самих обратят внимание.

Леонтий Александрович сообразил, что он нужен живым, то есть его хотят захватить. Если б требовалось с ним расправиться, могли бы подпалить дом, выкурить наружу, чтобы убить. Возможно, противник удовлетворился кровавой расправой с Феогеном, а генерал теперь необходим, чтобы вести дипломатические или финансовые переговоры. Тем не менее Белокрылов был расстроен засветкой его дачи, которую скрывал от посторонних. Не сомневался он, что раскололся по ней перед смертью Феоген, штатски не понимавший — ты жив, пока обладаешь неразглашенными ценными сведениями.

Теперь, когда о его даче знал противник, генерал не стал хорониться и от своих. Он прикинул, что двоих спецбригадовцев здесь ему для братской могилы очередных востряковских вполне хватит. Позвонил шустрому Пуле и обстоятельному Дардыку, чья кличка была производной от фамилии Дардыкин. Генерал проинструктировал бойцов и на случай того, если кроме троих наблюдателей у востряковских будет еще не замеченное им прикрытие.

Пуля и Дардык вскоре подкатили к даче, из-под крыши которой, как с капитанского мостика, наблюдал за их бесшумной атакой генерал. Спецбригадовцы осмотрелись, определили, что в засаде только трое. Скользнули к первым намеченным двоим — безмолвно уложили их кинжалами. Третий востряковский все же учуял неладное, попытался выйти с напарниками по переговорнику на связь, как его срезал Пуля из пистолета с глушителем.

Спецбригадовцы дали отмашку наблюдавшему командиру. Он распахнул дверь первого этажа. Пуля и Дардык зашли в дом, пожали руку начальнику. Помогли загрузить белокрыловский автомобиль ценным скарбом, с которым генерал прибыл сюда из московской квартиры. Теперь требовалось перебросить его в следующий «заныр». Тела убитых затащили в опустевший гараж.

«Закапывать, прятать их бессмысленно, — подумал Белокрылов. — Вован все равно знает, сколько и куда человек посылал. „Счетчик“ ты на меня включил, бригадир? Пока считай своих. Голыми руками, мудак, захотел взять генерала КГБ!»

Митрополит Кирин Гоняев, вернувшись в Москву из Швейцарии, быстро вошел в местную текучку как по патриархийным, так и по своим делам. Немедленно по прибытии он провел длинный разговор с протоиереем Вадимом Ветлугой, и тот с радостью взялся разгребать дальше мафиозное хозяйство.

В этот день Кирина ждали на винно-водочном заводе, к проходной которого владыко подкатил на своем «шестисотом» «Мерседесе» ближе к вечеру.

Машину митрополита заводская охрана опознала. Когда шофер митрополитовского «мерса» плавно тормознул около проходной, на улицу выглянул сам директор, приглашая Кирина. Гоняев, поддерживая тяжелый наперсный крест на груди, выбрался наружу и размашисто благословил директора. Вместе они отправились на экскурсию по цехам.

Потом Кирина повели во вместительную заводскую боковушку — то ли дегустационный зал, то ли ресторанный кабинет. Там ждала батарея заводской выпивки, к которой митрополит начал со знанием дела прикладываться. Директор, болтливый, услужливый человек, подробно излагал Гоняеву, как осаждал его один из крупных криминальных авторитетов Москвы. Тот настолько помешался на анисовом сорте водки, что спонсировал для его разлива постройку специального конвейера, дабы лилась «его» анисовка бесперебойно.

Митрополита, побуревшего от приема застольного ассортимента, потрясли возможности и замашки «авторитета», о каком директор ему рассказывал. Кирин проглотил очередную «граммульку», закусил соленым орешком, крякнул и произнес:

— Эх, не будь я священником, пошел бы в бандиты!

Директор осекся и озадаченно посмотрел на красную рожу Гоняева. А тот указал на бутылку одного из отборных сортов водки, причмокнул толстыми губами и приказал:

— Вот этой погрузите мне в машину пару ящиков! Не то прокляну!

На улице Кирин проследил, как его шофер устанавливал в багажник «Мерседеса» ящики, и на прощание перекрестил заводского директора. Провожающие исчезли в проходной, Кирин сел в машину рядом с шофером. Когда вырулили на магистраль, ведущую к дому митрополита, с заднего сиденья вдруг послышалось:

— Продолжайте движение! Я — генерал Белокрылов.

Шофер и Кирин одновременно взглянули в зеркальце заднего обзора и увидели, очевидно, лежавшего до этого за передним сиденьем Белокрылова. Генерал разгладил пятерней побагровевшее лицо, произнес извиняющимся тоном:

— Проник в салон, когда вы багажник загружали. Другой возможности встретиться с вами, отец Кирин, в моем положении не смог найти.

— Вы работали с отцом Феогеном? — спросил Гоняев.

— Так точно.

— Сейчас у меня дома поговорим, — резюмировал митрополит.

«Мерс» пронесся к высотному дому на Садовом кольце. Митрополит и генерал поднялись в квартиру, а шофер затащил туда ящики с водкой. Кирин пригласил генерала в кабинет, где они расположились в креслах.

Леонтий Александрович осмотрел старорежимно отделанный дубовыми панелями кабинет. Он огладил живот, выступающий из пиджака, помятый в давно не свойственных генералу оперативных фокусах. Четко доложил митрополиту, как вышестоящему начальнику:

— После гибели архимандрита Шкуркина вынужден был связаться с вами для получения дальнейших личных указаний. За мной идет охота боевиков востряковской ОПГ, работающей на епископа Артемия Екиманова. Сегодня утром ими была организована засада на моей даче, которую пришлось ликвидировать…

Гоняев прервал его:

— Генерал, прошу без таких подробностей!

Белокрылов внимательно посмотрел на митрополита.

— Так как же вам докладывать о наших последних действиях с Феогеном, о нынешней расстановке сил по нашему направлению?

Владыка, на лице которого не осталось никаких следов возлияний на заводе, пристально взглянул.

— Генерал, вы классный офицер, человек из элиты нашего общества и должны хорошо понимать, что такому лицу, как я, знать некоторые подробности операций даже вредно. Фео-гена не стало, царствие ему небесное. Я свяжу вас с новым моим заместителем — отцом Владимиром Ветлугой. Он работал на меня раньше параллельно с Феогеном, а теперь объединит все наши усилия.

— Вас не интересуют обстоятельства гибели архимандрита? — спросил Леонтий Александрович.

— Мне сообщили, что все было подстроено помощниками епископа Артемия.

— Такая беспощадная активность епископа вас не расстраивает?

Кирин поднялся с кресла, прошел к высоченным дубовым дверям кабинета, выглянул и распорядился прислуге накрыть им закусить в столовой. Потом обратился к Белокрылову:

— Вот об этом я хотел бы с вами подробнее поговорить. Поужинаете?

— С удовольствием, изнемог на даче от сухомятки.

Они прошли в столовую, встали у стола. Митрополит, как всегда, прочел молитву перед едой. Сели и выпили водки, только что доставленной с завода. Кирин проговорил, закусывая:

— Генерал, насколько я знаю, вы сколотили группу бывших офицеров, чтобы решать всякие вопросы?

— Так точно: всякие.

— Способна ли ваша группа организовать и провести операцию по самому епископу Артемию? Я имею в виду не примитивное нападение или что-то неумелое, типа расправы с Феогеном. Надо так потрудиться, чтобы даже спецслужбы, даже по оперданным не просчитали бы след, ведущий не то чтобы ко мне, а даже к вам. Нужна именно такая штучная работа.

— Я понимаю, что лицо, способное заменить патриарха, должно быть вне всяких подозрений, — проговорил Леонтий Александрович, попав в самую точку гоняевских чаяний.

Кирин разгладил бороду.

— Отличный ответ, генерал. Поэтому будем считать нашу сегодняшнюю случайную встречу первой и последней. Все вопросы, входящие в орбиту вашей компетенции, будете решать только с отцом Вадимом Ветлугой.

— Мне придется зависеть от Ветлуги так же, как от Шкуркина?

— А вам взаимоотношения с Феогеном не нравились?

Белокрылов сказал искренне:

— Нет. Я привык к большей самостоятельности. У меня есть подразделение со своей разведкой, контрразведкой, боевой силой. Я вполне мог бы согласовывать лишь стратегию наших задач. Тактически я хотел бы действовать на свое усмотрение.

Митрополит выпил, стал есть, думая. Потом кивнул.

— Доверяю вашим знаниям и опыту, генерал. Итак, стратегия на ближайшее время у вас должна быть одна. Это подготовка и виртуозная реализация акции по Артемию. Все, что связано с этим, что нужно или как-то пересекается с главным вашим заказом, прокручивайте, как вам вздумается. Мне ученого в таких делах учить — только портить.

— Спасибо, владыко.

Гоняев повел в воздухе пальцами.

— Отец Вадим будет у вас лишь в виде завхоза: обеспечение средствами, помощь по смежным вопросам.

У Белокрылова развязывались руки. Он слушал, неторопливо ел, прикидывая, где и как затаиться в ближайшее время. Генерал понимал, что на убийстве Артемия их связка с митрополитом закончится. Устраивало его и это — выполнить заказ самого Кирина Гоняева, а потом с огромным гонораром за работу убыть куда-нибудь подальше от России к теплым морям.

На прощание Леонтий Александрович долго жал крепкую руку митрополита, сказал:

— Еще раз простите, владыко, что непрошено вторгся к вам сегодня в машину.

Кирин покровительственно улыбнулся, пробасил:

— Правильно поступили. Хлеб за брюхом не ходит.

Лейтенанту Топкову удалось узнать про дачу Белокрылова в кооперативе «Роща» в то утро, когда генерал убирался оттуда. Лишь к вечеру собрались они с Кострецовым на Рублевку. На генерала у них основательных улик не было, так что поехали оперы больше присмотреться к возможному новому местопребыванию Леонтия Александровича.

Было темно, когда Топков и Кострецов подъехали к «Роще». Выскользнули из служебной машины, стали красться проулками к даче под номером 17. У белокрыловского высокого глухого забора никого не наблюдалось, но за ним кто-то возился.

Оперативники перемахнули через забор, приземлились и увидели освещенный изнутри гараж рядом с темной дачей. В нем и около суетились, виден был «уазик», в который что-то загружали. Кострецов приказал Топкову отрезать выездной путь для «уазика», а сам пробрался к гаражу.

Двое бандитских по виду парней волокли из гаража куль — запеленутый в одеяло длинный предмет. Кость вскинул пистолет и из темноты крикнул:

— Бросай поклажу! Милиция! Стоять!

Парочка с ходу шмякнула ношу об асфальт и бросилась врассыпную. Один — в сторону Топкова, другой заскакал по противоположным от Кострецова кустам.

Капитан кинулся за ним, предупреждая:

— Стрелять буду!

Пальнул вверх. Бандит уходил, петляя, к дальнему забору. Сергей остановился, поймал мушкой пистолета еще видное пятно бегущего. Целясь по ногам, выстрелил.

— У-у-у! — взвывом откликнулись оттуда.

Подбежал Кострецов. Бандит валялся на земле, держась рукой за рану в бедре. Капитан мгновенно обшарил его, вытащил из бокового кармана куртки пистолет, сунул себе за ремень.

— Чего ж не отстреливался? — поинтересовался опер.

Парень, морщась от боли, сплюнул и злобно вскрикнул:

— А ты какое право имеешь шмалять? Мы ничего противозаконного не совершали!

— Ты убегал от представителя власти, несмотря на предупреждение.

Подошел Топков, доложил:

— Ушел второй в темноте.

Капитан кивнул на раненого:

— Этот не уйдет. Давай аптечку из наших «Жигулей».

Гена принес и протянул антисептику и бинты бандиту. Тот перевязался. Оперы, поддерживая его, отвели на дачу. Зажгли там свет, приковали парня наручниками на террасе.

Размотали одеяло с куля, брошенного бандитами. Внутри — труп. Еще одно тело уже было погружено в «уазик», а третий мертвец дожидался в гараже. Розыскники пошли осматривать дачу.

На ее втором этаже Кострецов закурил, выйдя на балкон, идущий из комнаты, где скрывался Белокрылов. Сказал Топкову:

— Засада на генерала на участке была. Он ее засек, вызвал спецбригадовцев. Те приголубили востряковских ножами, пулей. А мы с тобой захомутали их похоронную команду.

— С почтением уголовники относятся к смерти, — заметил Гена.

— Это единственно для них посильно духовное. Что-то и у этих полузверей в башке происходит, когда видят: тот, с кем жрал, пил, баб драл, деньги хапал, — совершенно без аппетита валяется. От озадаченности они и похороны любят устраивать шикарные. Напоследок угодить уже воняющему телу. А есть ли душа у братана, куда она отлетает — их не интересует.

Они спустились на террасу к прикованному бандиту. Кострецов сел напротив него и осведомился:

— Вован послал братков домой доставить?

— Не знаю никакого Вована, — сжав зубы, ответил парень.

— Я о бригадире вашем. Вы ж востряковские. У вас там кладбище знаменитое. Половина бандитской Москвы похоронена, да и взрывали уже его ветераны-афганцы, тоже уголовнички. Самое место там будет и твоим сегодняшним корешам. Как свиньям им тут глотки резали, мочили по всем правилам.

— Сука ментовская! — прошипел блатарь.

Кострецов приподнялся и ударил носком ботинка ему прямо в рану. Парень закричал от боли.

— Выбирай слова, падаль, — мрачно произнес капитан. — Как же вы, твари, обнаглели! Да я с тобой при этих трех трупах что хочу, то и сделаю. Могу на тебя их повесить, могу тебя вообще кончить, как при попытке к бегству. Так что отвечай мне вежливо, параша.

Парень затравленно глядел из-под низкого лба, мокрого от выступившего пота. Кострецов спросил:

— Вован вас послал?

— Он.

— Давно в его бригаде пашешь?

— С год, наверное.

Капитан протянул ему сигарету. Парень поглядел на кострецовские кулаки, подумал и взял. Капитан поднес зажигалку, рассуждая вслух:

— Архимандрита Феогена вы положили, но Сверчка потеряли. А теперь снова у вас неудача — три трупа. Это покруче всех ваших последних потерь. Неужели после всего этого Вован на бригадирстве останется?

— Такое не моего ума дело, — хмуро произнес бандит.

— Тебя как кличут?

— Матюха.

— Ты что, Матюха, тупой? — пристально взглянул Кострецов.

— Нет.

Кость опять вскочил и ударил его ногой в бедро. Матюха выронил сигарету, согнулся и закричал, затряс головой от дикой боли.

— Сигаретку-то подними, раз я тебя угостил, — тихо проговорил Кость.

Парень наклонился, подобрал бычок. Капитан продолжил как ни в чем не бывало:

— Недовольны должны быть паханы Вованом. Как ему выкручиваться? Или завал Феогена ему в большой зачет? Кто валил архимандрита Феогена Шкуркина в его квартире на Арбате?

Матюха, кусая от боли губы, пробормотал:

— Не был я в том деле. Там все на Воване было.

— Что — все?

— Ну, организовывал мокруху ту сам Вован, — мялся Матюха.

— Организовывал или сам Вован Феогена убивал?

Морда Матюхи исказилась.

— Да как я могу такое лепить, коли там не был!

— А мне протокол с твоих показаний не писать. Рассказывай, что в бригаде по этому поводу говорят.

Матюха задумался, повесив голову, придерживая рукой повязку на бедре, через бинт которой от ударов опера сочилась кровь. Наконец проговорил:

— Вован, конечно, того попа мочканул и большие бабки с его хаты снял. За попа ему была благодарность, а про бабки пока втихаря говорят.

— Это про тайники у Феогена, что ли?

— Во-во. Сверчок когда живой был, кому-то доказывал, что у попа по углам навалом насовано. А как Вован с попом разобрался, про те кубышки ни слуху ни духу.

— А Сверчок откуда знал?

— От Сверчка подосланная телка у попа жила.

Кострецов усмехнулся.

— У попа была собака, он ее любил… Ладно, тюха-Матюха. Вижу, что ты поумнел, более или менее прилично на вопросы отвечаешь. Мы с тобой еще побеседуем в отделении. Будешь нормально на мои вопросы отвечать, я, может быть, забуду, что пушку у тебя нашел. Как?

— Понял вас, — произнес Матюха прочувствованно.

Капитан позвал Топкова, сидевшего на крыльце во время допроса и не одобрявшего такого кострецовского рукоприкладства.

— Лейтенант, выдай Матюхе еще перевязаться. Выездную бригаду и труповозку из Москвы вызвал?

— Так точно.

Кость спустился с террасы во двор. Когда туда вышел Топков, сказал:

— По всему видно, что Вован убил Феогена. Никак не хотела мне этого Мариша выкладывать. Ну что ж, после того как и в недрах банды о Феогеновых тайниках заговорили, девушка может стать к своему возлюбленному покритичнее. Что у тебя по митрополиту Кирину Гоняеву?

— Недавно вернулся в Москву после командировки в Италию и пребывания на своей вилле в Швейцарии.

Кострецов посмотрел в черное небо над головой, бросил в траву окурок, затоптал его ногой. Произнес с уверенностью:

— Если митрополит был хозяином Феогена, мы о том и о новых его паханских делах просто так не узнаем. Как всегда, придется нащупывать очередных криминальных исполнителей замыслов церковников. Пора теперь мне как следует тряхнуть Маришку. Она и со своей стороны для того должна созреть.

Глава 4

На следующий день Кострецов позвонил Марише и назначил встречу около ее дома в своей машине, как и в прошлый раз.

Мариша появилась озабоченная, с сухим блеском в огромных глазах. Села рядом с капитаном на переднее сиденье и внезапно спросила:

— Наркоту сегодня принес?

— А как же! — воскликнул Кость, радуясь, что на этот раз не забыл запастись героином из каптерки.

Он протянул дозы, Мариша быстро сунула их в лифчик под блузкой. Произнесла с надрывом:

— Невмоготу чего-то.

— Хреновые у Вована дела, а? — сказал капитан. — Троих востряковских я вчера сам в морг отправлял.

— Не катит у Вована в последнее время. Меня насчет этого еще Сверчок предупреждал: как раз перед тем, как его шмальнули.

— Думаешь, от Вована намыливаться?

Мариша презрительно глянула на опера.

— Не переживай, успею твои задания по Вовану отработать.

Кость парировал:

— У тебя и самой по Вовану разборок навалом. О том, что он тайники Феогена двинул, востряковские уже едва ли не в полный голос кричат. Потому, видно, он и пошел сам архимандрита мочить, чтобы на добро того еще дербанщиков не оказалось.

Молчала Мариша, подтвержая тем самым, что совпадают они с ее соображениями. Кострецов, видя взаимопонимание, продолжал: