Глава 1

Авторитет Маэстро когда-то прозывался Виктором Указовым, а в уголовной среде был известен как Челнок. Предельно законспирироваться, сменить кличку и даже внешность при помощи пластической операции ему пришлось после того, как убили его легендарного пахана Сергея Шевкуненко, гремевшего под кличками Артист и Шеф.

Судьба Шевкуненко-Артиста была крайне оригинальной и в обычной, и в «другой» жизни. Воспитывался он матерью, работавшей на «Мосфильме» и имевшей обширные связи в киношной среде. В четырнадцать лет Сережа снялся в главной роли в своем первом фильме — трехсерийном «Кортике», поставленном на телевидении в 1973 году. В нем юный актер так проявил себя, что сериал продолжили, сделав в 1975 году еще три серии «Бронзовой птицы» с его участием, там он сыграл роль пионервожатого.

Молодой Шевкуненко лицедействовал столь выразительно, что в 1976 году уже снялся в приключенческом кинофильме «Золотая речка». Но другие боевики увлекли восходящую восемнадцатилетнюю кинозвезду: он предпочел роль блатного Артиста в жизни — с настоящей «забойностью» и золотой жилой. В том же 1976-м Шевкуненко получил свой первый срок за хулиганство.

Отсидев два года, Шевкуненко со стремительностью, которую демонстрировал и в кино, идет на кражу госсобственности и попадает за решетку на следующие четыре года. Потом, до 1990, — сплошное тюремное кино с краткими антрактами на рекламу. В той эпопее у бывшей надежды советского кинематографа было две судимости, а третью он заработал за побег из зоны.

Так что в 1990 году Шевкуненко вышел на волю полноправным блатарем с заслуженными на подмостках нар кличками. Но Артист, он же Шеф, не смог унять свою творческую натуру, хотя в уголовщине, как в кино, ему совершенно не фартило. Вскоре он попался с пистолетом, и опять зона на год, и опять там за художества добавляют Артисту еще три.

Наконец в 1994 году Артист пытается более-менее прижиться на свободе. Он выбирается из потопа тюрем и лагерей «положенцем» — блатяком, готовым к коронованию в воры в законе. Селится Артист в квартире своего детства на Мосфильмовской улице.

Милиции к Артисту-Шефу, ставшему режиссером преступлений, а не их исполнителем, теперь подступиться трудно. А он, как всегда, не простаивает: район Мосфильмовской полностью переходит в руки его бригады, которая контролирует всю эту территорию вплоть до элитного спортклуба.

На уголовной ниве и прибирает в конце концов судьба Артиста. В 1995 году 35-летнего Шевкуненко неизвестные расстреливают дома вместе с его 76-летней матерью, когда-то не помнившей себя от счастья, что Сережа талантливо начал на экране.

До гибели Артиста одним из выдающихся его подручных и был Маэстро, тогда еще Челнок. Познакомились они во время очередной отсидки. Расстрелявшие Артиста конкуренты поклялись перебить всю его бригаду, насолившую им беспределом. В то время и сделал себе Указов-Челнок пластическую операцию и сменил кличку на Маэстро в память неподдельных артистических талантов своего бывшего пахана.

Артист-Шеф, с его природным художественным даром, часто попадался, не контролируя свои взрывные эмоции. Челнок многому научился у него в психологии, тактике и стратегии уголовного дела, но раз и навсегда зарубил себе на носу: не распускать сопли ни при удачах, ни в поражениях. Челнок-Маэстро, приговоренный расстрельщиками Артиста, ушел на дно, изменил внешность и довел блатной принцип выживания до отмороженно-беспощадного кредо.

Так же выковывался и Вадик, так сказать, закрепляя теорию книжных супербиографий на притягательном жизненном примере своего кумира. Шизофреническому киллеру тут помогала болезнь, а Маэстро сделал себя по безысходности, под дулами автоматов конкурентов. Но учтя ошибки Артиста, Маэстро (все же бездарность на высоком, художественном, уровне) обречен был завидовать мертвецу. Ему была недоступна его артистическая «легкость бытия», когда что в тюряге, что на воле — совершенно пряники.

Поэтому, хоть и удавалось Маэстро безупречно скрываться и от корешей, и от ментов, тщательно просчитывать окружающих, ситуации, операции, он томился по разбойничьи «духовым» выходкам. Так представляют себе их театр исконные блатари, к которым и принадлежал бывший Челнок, какую б богемную тогу он на себя не натягивал. И все же Маэстро старался отрабатывать, оправдывать свою кличку. Спонтанное ограбление театров бригадами Трубы и Духа он спланировал со смаком. Ему было дорого приложить именно всамделишных артистов.

Обычная воровская рутина: тащи, что плохо лежит; дави тех, кто мешается, наступает на пятки, и тому подобное, — раздражала Маэстро. Так что, провернув операцию театральных деятелей, он получил свежий импульс для разгребания уголовной текучки.

Многообразная деятельность Маэстро в последнее время стала раздражать Нодара, а временами и ставить под удар. Маэстро, не очень заботясь о воровских понятиях, да и не ведая, что переходит кому-то из авторитетов дорогу, дважды вольно-невольно, а обул грузинского вора.

В первом случае кредитный специалист Маэстро по кличке Мадера нарвался на банк, крышу которого держали люди Нодара. Мадера, человечек со многими кавказскими корнями, изображал из себя финансиста, занимаясь, по наводке Маэстро, тем, что предлагал банкам на выгоднейших условиях кредит в сто миллионов долларов. Перед появлением в очередном банке Мадеры команда Маэстро обеспечивала ему всестороннюю поддержку по рекомендациям и всему тому, что создает безупречный имидж серьезнейшего бизнесмена. После столь мощной артподготовки Мадера, называясь по-разному, брал чек на двести тысяч долларов под оформительские расходы.

Наглость этой операции доходила до того, что когда после долгих проволочек банкир начинал волноваться, Мадера (он же Иванов, Петров, Сидоров) подавал заявление в РУОП: якобы подвергся рэкету и шантажу. После этого ходок соглашался вернуть двести тысяч банку, а на свидании с Мадерой банковского представителя хватали руоповцы по заявлению «потерпевшего». Впоследствии банки (объектами подбирались замазанные в криминале) не очень охотно искали верткого Мадеру. Но крыша Нодара навела о нем справки и выяснила, что тот кидает от Маэстро.

В другой раз влип в дела Маэстро сам шестерочный Нодара. Маэстро через цепочку липовых турфирм отнимал у публики деньги, а нодаровец, решив поджиться на посреднических услугах по круизам, влез в звено между двумя конторами Маэстро, вот-вот собирающимися сгинуть. С нодаровца немедленно сняли крупную сумму для дальнейшего сотрудничества. Так как пропавшие деньги горе-посредника были из оборотных средств Нодара, его люди провели розыск исчезнувших турфирм и снова выяснили, что крутил ими, как и кредитором Мадерой, Маэстро.

Об итогах и того, и другого расследований Маэстро донесла его контрразведка, и Шеф понял: Нодар собрал достаточно претензий, чтобы устроить разборку. Маэстро поначалу не очень переживал: если разбираться они будут на уровне московских авторитетов, его адвокат сумеет навести тень на плетень и отбиться. Ведь и в том и в другом случае люди Маэстро лишь делали свое воровское дело.

Опасно же стало, чуял Маэстро, когда ему донесли, что обозленный Нодар, не хочет правилки, так как в позиции кинутого ему быть некрасиво. Значит, прикидывал Маэстро, тот попробует ему как-то по-другому отомстить. В таком настроении Нодара Маэстро окончательно уверился, когда прослышал, что грузин считает себя загнанным в угол и по «павильону» Вахтанга. Но была все же одна верная отсрочка боевых действий Нодара.

Грузин вынужден был быть безынициативным, пока не разрешится их общее дело по переброске автопартии Грини Духа в Грузию. Ни Нодар, ни Маэстро не подозревали, что эта автопартия оказалась в Тбилиси под колпаком, и оба ждали ее отмывки, сбыта, чтобы разойтись в долях.

Маэстро сидел в махровом халате в одном из своих заныров — роскошно обставленной московской квартире. Только что закончив тренинг в спортзальчике, оборудованном в ближней комнате, и приняв душ, он не спеша вытирал мокрые длинные волосы.

Черты его когда-то круглого, теперь похудевшего и удлинившегося после пластической операции лица мужчины под пятьдесят обрели правильность. Былой нос уточкой стал прямым и едва ли не римским. Подтянутая кожа на висках распахнула набрякавшие из-за тяжелых век глаза, да и когда-то оплывшая фигура изменилась, но уже стараниями самого Маэстро. Он превратился в заядлого спортсмена, выгоняя из себя на утомительных тренировках былую стремность и суетливость.

Встреть его бывшие кореша после операции, они б его не признали, могла выдать только манера говорить. Витя Указов, он же Челнок, страдал словесным поносом, употребляя только феню, смешанную с матерщиной, взвизгивая своим тонким голосом при возбуждении. Маэстро и здесь переучивался — говорил теперь глухо, стараясь, когда требуется, употреблять правильную речь. Завершающей деталью его перевоплощения стали длинные волосы, спускающиеся едва ли не до плеч.

Чтобы прощупать последние настроения Нодара, Маэстро позвонил ему и начал с расстановкой:

— Здоровенько, Нодар. Как жизнь крутится?!

— Здорово. Да, вроде, пока жистянка радует, — притворялся неунывающим Нодар.

— Нет ли вестей от земляков?! — уточнял о грузинской автопартии Маэстро.

— Пока нет, но скоро будут.

— Лады. Что-то давно не слышно о Вахтанге да Соне, — небрежно сказал Маэстро, хитря.

— А тебе зачем? — дружелюбно откликнулся не менее хитрый грузин. — Сам туда не ездишь, вообще людям на глаза не показываешься.

Последнее замечание Маэстро будто бы не расслышал, а на вопрос вынужден был среагировать:

— Вадик мой много крутого об их хате рассказывал. Молодой. Но и он чего-то в последнее время в дела ушел, не до телок.

Нодар будто бы не обратил внимания на упоминание о Вадике, ответил рассеянно:

— Да я толком о Вахтанге и не знаю, сам у него не бываю. У каждого свой бизнес.

— Ну да. Рад был тебя слышать, Нодар. Хорошо, когда нет проблем, — все-таки цеплял, провоцируя его, Маэстро.

Грузин не поддался.

— Ага. Будь здоров, дорогой.

Маэстро положил трубку и усмехнулся. Неизменным на его лице остался только рыскающий взгляд странных, будто бы пестрых, глаз. Он зорко втыкал зрачки в пространство, представляя себе тигриный прищур Нодара, которого знал еще в бытность свою Челноком.

Взмахом головы Маэстро откинул назад длинные подсыхающие волосы, еще раз усмехнулся. Потом вспомнил, что после тренировки полезно выпить стаканчик молока, и пошел за ним к холодильнику на кухне.

Нодар, насторожившись после звонка Маэстро, решил подвести итог своих переговоров с Сонькой Медью и набрал номер телефона секс-хаты. Взявшему трубку Вахтангу сказал приветливо:

— Здравствуй, кацо.

— Добрый день, батоно Нодар, — ответствовал Вах.

— Слушай меня внимательно, земляк. Сонька права качать приходила, хочет на вашей хате верх взять. Я навел туману, что подумаю, мол, по этому вопросу. А ты тем временем делай так, чтобы без Соньки обходиться.

— Что ты имеешь в виду, Нодар?

— То же, что эта дэвушка в отношении тебя задумала. Она хочет, чтобы я тебя убрал, а сама полной хозяйкой хаты быть. А я хочу Соньку выгнать, но справишься ли ты один?!

Он имел в виду поставку живого товара.

Вахтанг задумчиво проговорил:

— Справлюсь, конечно, если Нюську подвяжу. Сонька ленивой стала, в последнее время телок Нюська больше уговаривала.

— Тем более, кацо. Зачем тебе эта рыжая лярва? Она под Маэстро давно подставляется. Надо порядок наводить. Но и ты не борзей. Я знаю, что неугодных телок мочишь. Этого ни в коем случае больше быть не должно.

Вахтанг воскликнул:

— Извини, Нодар. Немножко перебарщивал.

— Вот-вот. Зачем такие дела в заведении, куда люди отдыхать приходят?! И «пежо» почему ты от Маэстро взял?

— Да Сонька сговорила — для укрепления контакта по поставке клиентов.

— Видишь, а мне по-другому она это объяснила. Слишком крутой стала, прошмандовка. Ты давай, решай с Нюськой.

— Да что решать, Нодар? Уже решил. А если Нюська откажется без маханши работать, других помощников найду.

— А это еще лучше бы было, Вахтанг. Зачем и мне, и тебе вонючий дух таких мокрохвостых?! Подумай, перестрой организацию своего бизнеса. Все это теперь будут только твои проблемы. А я со своей стороны, когда надо, Соньке свое последнее слово скажу. Но пока круто концы рубить не будем. Мне с Маэстро требуется дотянуть одно дело, а потом я и его на место ставить буду.

— Спасибо за все, батоно Нодар, — с глубоким почтением попрощался Вах.

Соньки дома не было, а в спальне валялась на кровати в халате Нюська. Вахтанг вошел к ней, присел в кресло и начал издалека:

— Где Соня шатается? Мы сейчас пустые, надо новый набор продумывать. Есть какие-то планы? Нюська привстала, облокотившись спиной о высокие подушки.

— Ничего она не говорила. Да и стремной мать стала, как ты ее побил. Разговаривать о делах не хочет.

Вахтанг насупил кусты бровей.

— Погорячился я немножко. Это у любого мужчины бывает. Соня последнее время меня в грош не ставила… Но дело-то надо делать. У тебя, Нюся, наколки есть?

Нюська бойко взмахнула веерами ресниц.

— На дело надо идти, наколки и появятся. Я всегда готовая, ждала, чтоб мать успокоилась.

Длинно посмотрел на нее Вах и отечески произнес:

— Что тебе мать?! Ты уже взрослая, деловая, пора подумать о своей судьбе, Нюся.

Та иронически зыркнула синью глаз.

— Да куда мне?! Вы с ней обо всем думаете.

Вахтанг сокрушенно произнес:

— Расходятся наши дороги с Соней. Она моих побоев не забудет, а мне надоело, как она все время Маэстро подмахивает. Придется тебе, Нюся, самостоятельно решать, на чью сторону встать.

Нюська, хотя постоянно ругалась с Сонькой и высмеивала ее, была неспособна на измену матери. Она, внешне совершенно распущенная, по сути оставалась недоразвитой девочкой, психика и душа которой замерли в развитии в те тринадцать лет, когда Вахтанг растлил ее.

По эмоциональной тупости, бесчувственности девушка была подобием Вадика, но в одинокие ночи она думала иногда о матери не как о Соньке Меди. И тогда плакала, задыхаясь от гнусных запахов, въевшихся в ее постель. Поэтому, мгновенно поняв, что Вах решил отделаться от Соньки, она лишь притворилась его союзницей, озабоченно сказав:

— На чью сторону? А какая у матери сторона? Она всем недовольна. С ней дело делать уже давно невозможно. Наверно, считает: так заработалась, что пора лишь бабки за чужие труды снимать.

— Вот именно, клянусь могилой мамы! — горячо поддакнул Вах. — Я ж в курсе, что в основном ты телок бомбишь, а Сонька лишь хвост распускает. А здесь я больше кручусь: шоу-программа и все такое. Соньке-то что осталось? Лишь передок иногда подставлять? Так на это любая уличная способна. Ну и зачем нам Сонька? Без нее обойдемся. Пускай отдыхает, а ты сама на набор телок встанешь. Что скажешь?

Нюська покрутила глазами, для видимости ответила неуверенно:

— Одной-то непривычно. Все ж-таки мать всегда прикрывала.

— Да бери себе в помощницы кого хочешь! Нужен парень, парня бери. У тебя что, выбрать не из кого?

Вахтанг имел в виду круг ее всевозможных знакомых из московских молодежных тусовок, где Нюська, выдавая себя за юную киноартистку, была одной из заводил.

— Надо подумать, присмотреться, — хитрила Нюська, чтобы оттянуть время расправы Ваха с матерью, которая, она не сомневалась, наверняка что-то придумает в «обратку», когда узнает о замыслах грузина.

— А я тебя, Нюся, не тороплю. Подбери команду, покажи мне нужных тебе людей. Но Соньке о нашем разговоре ни слова. Сильно я на тебя обижусь, если сдашь.

Вахтанг сжал свои короткопалые мохнатые кулаки, которыми он недавно бил Соньку в живот, а ногами — по почкам, чтобы не изуродовать ее лицо, необходимое для постельных работ.

Потом он расслабил руки, приподнялся и прилег рядом с Нюськой. Приспустил брюки, чтобы она в роли робкой школьницы разожгла у него между ног.

Нюська скинула халат и изощренно прошлась там касаниями тонких пальцев и легкими поцелуями. Лежа, Вах посадил ее бедрами себе на член. Любуясь на разлет девичьих грудей, танцующих над ним от Нюськиных насаживаний, он ждал сладостной остроты подступающего оргазма.

Когда это почувствовал, сдвинул Нюську на постель. Она с пониманием встала на локти и колени, выгнув вверх ягодицы. Вахтанг достал из тумбочки вазелин, встал, взявшись за Нюськины бедра. Смазал вазелином ее задний проход и горячо воткнулся туда.

У Нюськи везде было эластично и упруго. Она с таким же якобы неподдельным жаром, как только что, сидя на Вахе, стала упруго подставляться, пока он не кончил, вогнав в нее член до отказа.

К вечеру Вахтанг уехал в «Серебряный век» поохотиться там «из любви к искусству». А Нюська с нетерпением дождалась прихода Соньки и заявила ей сразу, открыв дверь:

— Вахтанг решил тебя с хаты попереть. Предлагал мне одной телками заняться.

Сонька прошла в гостиную, присела, закурила и с некоторым облегчением сказала:

— Ну и лады. А то я на Нодара все еще рассчитывала. Значит, решили меня скинуть грузины.

— Чего делать будем, мам?

Сонька передернула литыми плечами.

— Под Маэстро перейдем.

— А как с Вахтангом, Нодаром будет?

— Это, доча, забота Маэстро. Он сам с ними управит. А как встанем здесь, нам Серега самарский — в партнеры. Я уж с ним сговорилась. Кранты, Нюська, нашей тухлой жистянке! Серега телок будет поставлять, а мы с тобой заживем тут только хозяйками. Ну, если хороший клиент трахнуть захочет, то наши личные передки тоже пожалуйста.

Нюська с удовольствием рассматривала мать синими блюдцами.

— Да ты уж все обдумала!

— А то, доча?! Хватит с черножопыми гомозиться. Так они меня с юности достали, что отныне лишь блондинам подмахиваю.

— Вахтанг дал мне время на размышление.

Сонька деловито кивнула.

— Прикинься, будто кумекаешь. Мне на переговоры с Маэстро денька два-три понадобятся… Давай, Нюся, обмоем будущий фарт!

Женщины начали со вкусом накрывать на стол. Потом пили разные вина и водки, хохоча, смакуя предстоящую легкую жизнь.

Поистине — умным хочет быть всякий. А кому это не удается, обычно хитрят. Но тайны рождают обман. Причем, зачастую обманывают именно того, кто старается кинуть другого. Так было на подпольном театре, в котором увлеченно играли Нодар и Маэстро, Вахтанг и Сонька.

Профессионально выступал в этом своем очередном спектакле и опер по прозвищу Кость.

Глава 2

Опер ФСБ Хромин звонил Кострецову с новостями:

— Накрыли в Грузии команду, что приняла автопартию Грини Духа, провели широкомасштабные аресты. А мы сейчас берем офицерье аэродрома у Чкаловской, которое бандитам продалось. МУР тут по своей линии раскручивает криминальное обеспечение авиаавтоугонщиков.

— Отлично, Санек, — оживленно заговорил Кострецов. — Мне для моего расследования только эти события нужны. Кримлинию Чкаловского в масштабе Москвы пусть МУР добивает, а по моему розыску главные фигуранты должны зашевелиться. Сейчас взбаламутятся: кто в проколе виноват, на кого пропавшую выручку списывать?

— Сергей, — сказал Хромин, — а Катю-то я собрал и на Урал отправил.

— Да?.. Не захотела, значит, она перед отъездом меня увидеть.

— Глаза у нее были на мокром месте. С тяжелым сердцем уезжала.

Кострецов раздраженно воскликнул:

— Никак я не думал, что Катя из тех, кто проблемы себе создает, чтобы потом их решать. Ну что из столицы, где всегда сытнее, на какой-то Урал возвращаться?! Почему мы с ней не можем быть вместе, она тебе объяснила?

— Нет. Я не расспрашивал: в расстройстве же, говорю, уезжала.

— Если короче, то не в состоянии она больше быть оперской женой: ждать, переживать, бояться моей гибели, как Лешиной.

Саня помолчал и со вздохом сказал:

— Она права, если кишка на это у нее тонка. Жена опера должна быть из тех выносливых и мужественных подруг, что и у моряков, летчиков. Постоянно мы куда-то плывем, летим в крутняке. Я, правда, Катю именно такой считал.

— А я, Саня, никак не считал. Нравилась она мне, была по душе. Чего ж еще с моей стороны нужно?!

— Э-эх, — с горькой ноткой произнес Хромин, — идеалист ты. Прокололся на Ирине, для которой деньги главное, и решил, что раз Катя бессребреница, то нет иных преград.

— Да уж не думал, что риск моего дела ее так напряжет.

— Имеет Катя на это право, отслужила свое с Лешкой.

Кострецов переспросил, с чего Хромин начал:

— Все-таки расстроенная была?

— Еще как! Может, полюбила она тебя, дурака?! Очень было на то похоже.

— Вот, Санек, какая бодяга, а? Я ее люблю, она по мне сохнет — и расстаемся!

У самого Хромина несчастливо складывалось с его женой Люсей. Она не хотела рожать ребенка из-за низких, на ее взгляд, заработков мужа. Он рявкнул:

— А с пустым местом вместе жить лучше? Для чего я с Люськой маюсь? Детей не хочет. Зачем же тогда семья? Истинно, Серега, чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу.

Рассмеялся капитан:

— Горемычные мы с тобой оперюги. А грустить не будем, не надо о грустном. Эхма, и не нужна нам денег тьма. И никому, ничему не своротить нас с государевой службы.

— Как без денег? — задумчиво проговорил обстоятельный сибиряк Саша. — Они в хозяйстве необходимы. Но Россия нынче из последних сил выбивается, надо ж это и бабам понимать. Когда-то и ваши, и наши первые по зарплате были. Вояки завидовали, что за форму и разные льготные нам приплачивают. А теперь все мы дружно — нищие русские офицеры. Такое уж бывало. В Белой гвардии об окладах не думали.

— Интересно такое о белых от чекиста слышать.

— Ты с чекистами меня не смешивай, — строго сказал Хромин. — Я служу в российской контрразведке. А она была учреждена двадцатого января 1903 года государем императором Николаем Вторым.

— Хорошо, что вспомнил. Но что ж происходит?! Президент покаянно хоронит останки императора, а патриарх отказывается. Президент «побелел», а патриарх, наверное, КГБ в 1988 году и поставленный, так красным и остался?! Неловко мне теперь в такую церковь заходить.

— А ты ходишь, молишься?

— Ну, службы не отстаиваю, а бывать, поклониться надо. Это, как и многое с оперской сумой, бесплатно, — усмехнулся Кострецов.

— Впору и мне к иконам податься да просить, чтобы Люська облагоразумилась.

— Попробуй, Сань. От этого хуже не будет.

Хромин прокашлялся, закончил убежденно:

— Разговорились мы с тобой в служебное время. Ладно, Серега, бывай здоров. И не переживай ты за Катю, я же с Люськой не очень скисаю. То, что нельзя исправить, не стоит и оплакивать. Такие женщины перед нами маячат, чтобы мы по службе отчаяннее были.

В комнату зашел Топков и шмякнул на стол папку с бумагами. Кострецов перехватил страдальческий взгляд лейтенанта, участливо сказав:

— Измаялся от писательства?

Гена сморщился.

— Сколько этой волынки у историков! Архивы, манускрипты, горы бумаг я когда-то лопатил. Шел в менты и мечтал об освобождении. Думал: иной раз рапортишко напишу, а так будет сплошь живое дело.

Кострецов сообщил:

— Девяносто девять процентов бумаг, которые мы катаем, ни хрена не нужны. Если не писать их, мало что изменится. И начальство это знает, но активно разжигает бумажное сражение.

У лейтенанта даже очки съехали от удивления.

— Ты это серьезно? Почему ж такое?

— А чтобы оперов держать на крючке. Работа наша больше на вес папки оценивается, чтобы тянуло на дело. В первую очередь, необходимо такое для проверяющих. Приедет ревизор, например, копать под кого-то в нашей структуре. Воткнется в бумаги, вникнет в ход расследований. И обязательно выяснит, что опер Кострецов особенно — часто неквалифицированно, без должной справочки — за преступников хватается, бьет их походя в хари, а то в горячке и пристреливает. Сам Кострецов ему мало интересен, зато можно зацепить, а то и снять, например, подполковника Миронова, на которого у кого-то зуб в ГУВД иль в самом центральном аппарате МВД. Под пули-то проверяющий никогда не лазил и не полезет, а на бумажном передке он полководец.

— За такие крамольные высказывания ты в земляных и ходишь?

— Непременно, Гена. Система в наших органах так исторически сложилась. Вот ты в архивах специалист. Не поленись, загляни в наши бумаги хоть довоенного времени: та же многословная канитель.

Топков с улыбкой спросил:

— О живом можно доложить?

— Нужно. Сбытчиков автопартии Духа в Грузии повязали, наше расследование врубается в решающую фазу.

— Ребята по прослушке вахтанговой хаты докладывают, что там обстановка обострилась. Сонька встречалась с Нодаром, предлагая ему убрать Вахтанга из боссов. Но Нодар решил земляка оставить, а Соньку вывести из игры. Вахтанг в свою очередь предложил Нюське заместить мамулю, а та сообщила ей. Сонька будет просить помощь у Маэстро для нейтрализации Вахтанга.

— Так! А сейчас разгорится скандал у Нодара и Маэстро и по грузинским делам. Сонька очень вовремя обозначит Маэстро свои позиции. Тот пойдет в наступление на Нодара по всем их противоречиям, а Нодар… Этот, если не приготовился к атаке, пролетит. Надо брать под наблюдение Нодара, вокруг него могут появиться люди Маэстро. Чтобы внедриться в «Кольцо», я уже согласовал с Ситниковым. О Вадике что-то слышно?

— Он звонил Соньке, сообщил, что не в Москве.

— Рану залечивает, но Вадик в этой раскрутке Маэстро позарез понадобится. Скоро опять вынырнет.

Со значением посмотрел на капитана Гена и достал из кармана блокнот, в который заносил драгоценные сведения по розыску. Кострецов подмигнул ему.

— Самое крутое под конец приберег?!

— А как же, товарищ капитан?! Подытоживать требуется жизнеутверждающе… Сонька и была той женщиной, которая сняла квартиру для изувера-грузина, державшего в ней секс-узницу.

— О! Это то, что надо. Как выловил?

— Поручил наружке сфотографировать Соньку и показал фото хозяину той квартиры, он опознал.

— Молодец, лейтенант! Не хило у тебя с инициативой. Не зря Сонька Медная Ручка на нашей первой свиданке во что бы то ни стало хотела мне страстно дать. Как чуяла, что решетка за Серегой самарским светит. И ее, и Вахтанга, который, безусловно, и был тем грузином, который Марину до смерти довел, уже можно арестовывать. И никакой бумажный проверяющий под такие факты не подкопается. Ох и шайка подобралась, убийцы.

— Из телефонного разговора Нодара и Вахтанга следует, что кое-кого из узниц павильона тоже убивали.

— А сейчас у них кто-то есть?

— Нет. Только триумвират: Вахтанг, Сонька и Нюська.

— Повременим пока эту очень удобную нам хату прикрывать. Анализируй дальше по ней, а я Нодаром в «Кольце» займусь.

Гена встал, собираясь уходить. Кострецов покосился на могучую папку на столе, которую тот принес.

— Это мне, что ли, оставляешь? Забери к чертовой бабушке. И заглядывать не буду. Доверяю тебе полностью, как дипломированному историку, уже и так испортившему зрение над важнейшими бумагами.

Топков обреченно подхватил папку. Ему, как салаге, приходилось постоянно нести бремя писанины по их ветвистому расследованию. Что ж, в любой казарме старослужащим не положено горбатиться на черной работе.