«Иногда и до них доходит очень даже быстро», — удовлетворенно подумал Андропов и вслух произнес:
— Понял.
Собеседники вежливо попрощались, и Андропов положил трубку. Только вчера, на совещании, Политбюро поставило в одну упряжку КГБ и ГРУ. А сегодня уже снова развело в разные стороны. Оно и к лучшему, ибо у Комитета теперь развязаны руки. Впрочем, как и у «соседей».
Но в данном случае дело было вовсе не в натянутых взаимоотношениях двух силовых ведомств и реакции на это Политбюро — это всегда было нормой с самого момента создания ВЧК и армейской разведки. И даже не в исчезновении сверхсекретного материала «ЭОР-2», явившемся лишь следствием, а не причиной. Дело было в другом. Андропов это хорошо понимал и учитывал в раскладываемом им пасьянсе, итог которого знал только он один.
В лаборатории стоял полумрак. Призрачный свет дежурной лампы отражался от многочисленных колб, пробирок и трубочек, а затем, преломившись в сосудах с зеленоватыми, красными и фиолетовыми жидкостями, переливался всеми цветами радуги.
В углу помещения за лабораторным столом сидел человек в белом халате. Его голова безжизненно упала на грудь, руки повисли вдоль тела, на полу лежала выскользнувшая из пальцев авторучка. Человек выглядел совершенно неподвижным, и невозможно было определить, уснул он или умер.
Внезапно тишину нарушил глухой бой настенных часов. Человек вздрогнул и медленно поднял голову. Некоторое время он мрачно созерцал стеклянные сосуды и безразлично следил усталым взглядом за перемещениями в прозрачной жидкости красно-коричневых червеобразных тел. Затем тяжело встал со стула и отрешенно посмотрел по сторонам. Он был выше среднего роста, но сейчас, сгорбившись под невидимой тяжестью, казался намного ниже. Медленно ступая, словно каждый шаг приносил ему мучительную боль, человек подошел к сейфу, достал маленький пузырек и вылил его содержимое в мензурку.
Казалось, все это он делал автоматически, не отдавая отчета в своих действиях и не сознавая их последствий. Взял мензурку в правую руку, посмотрел на часы, поднес их к уху, послушал мирное тиканье, еще раз взглянул на стрелки и опустил руку, медленно, ссутулившись, как дряхлый старик, пересек помещение и вошел в следующий лабораторный отсек. Там стояли большие аквариумы из толстого стекла. Человек двинулся вдоль них, останавливаясь напротив каждого и подолгу рассматривая обитателей аквариумов, словно прощаясь с ними. Те как будто чувствовали это и подползали к самому стеклу.
— Франкенштейн, — почти ласково произнес мужчина, обращаясь к гигантскому черному пауку.
Паук-мутант задвигал челюстями и устремил на человека бездонные черные глаза. А тот уже подходил к следующему обитателю лаборатории.
— Маруся…
Жуткого вида кошка, у которой кошачьего осталась разве что полосатая шкурка, испуганно блеснула желтыми глазами и поджала маленький, скрученный, как у поросенка, хвостик.
Человек пошел дальше, обходя своих необычных подопечных. Все они были его детищами — жертвами генной инженерии, оружия будущего.
Профессор-биохимик Анатолий Сергеевич Никифоров с первых же дней своей научной карьеры, еще будучи аспирантом, стал рабом идеи — создания новой расы сверхлюдей. Работая над генетическим анализом различных хромосом, Никифоров за долгие годы сумел точно локализовать и идентифицировать большинство из них. На основе этого уже можно было программировать будущих мутантов, изменять признаки целых народов или просто уничтожать их, не беспокоясь о собственной жизни, ибо этническое оружие изначально было рассчитано на истребление только одной или нескольких, заранее определенных этносов.
Надо отметить, что и за рубежом, и в СССР Никифоров не был пионером в этой области, он лишь принял эстафетную палочку. Особый интерес к этой проблеме советская наука стала проявлять еще в 1920-е годы. Группа исследователей под руководством доктора Е. О. Манойлова проводила тогда эксперименты с евреями и русскими. После долгих изысканий удалось выявить реакцию, которая давала возможность обнаружить расовое различие по крови. Теперь можно было со стопроцентной гарантией выявлять среди русских — евреев, и наоборот.
Изыскания первых советских генетиков не пропали даром и во многом пригодились во время Отечественной войны. Например, знаменитый профессор С. Юдин изобрел технологию переливания раненым трупной крови. Конечно, тогда это спасло жизнь многим людям, но кто мог предвидеть те жуткие последствия «добавок», которые через несколько поколений начали проявляться в потомках…
Очередной всплеск интереса к генной инженерии пришелся на семидесятые годы. Вдохновленный новыми идеями, тогда еще молодой, энергичный и амбициозный Анатолий Никифоров возглавил маленькую лабораторию, разросшуюся затем в мощный институт.
Поначалу, одурманенный своими успехами, обрушившимися на него благами и привилегиями, он особо не задавался вопросом: к чему в итоге могут привести его исследования. Он уверился в том, что его новейшее оружие станет всего лишь еще одним сдерживающим фактором агрессии Запада против социализма и никогда не будет применено по прямому назначению.
Впервые Анатолий задумался над этим вопросом два года назад, когда узнал об опытах, которые спецслужбы проводили с его оружием в Африке и Южной Америке. Но прозрение пришло совсем недавно. И, учитывая предшествующие и сопутствующие обстоятельства, Никифоров не был рад этому.
Пройдя по отсеку с подопытными животными, профессор вернулся в лабораторию и встал в центре помещения. Мензурку он все это время крепко сжимал в правой руке. Еще раз взглянув на часы, Анатолий Сергеевич поднес ее к губам и…
Дверь в лабораторию открылась, и на пороге появился высокий статный мужчина в рабочем комбинезоне. Вошедший властно и спокойно посмотрел в глаза профессору и вплотную подошел к нему.
— Это не выход, — уверенно сказал он. — Поставь на стол.
— Стас, — промямлил Никифоров, — зачем ты пришел?
— Чтобы ты не наделал глупостей. Так себя не очищают. Скорее, наоборот.
— А ты знаешь, как? — недоверчиво спросил профессор, ставя мензурку на край стола.
— Да. Но об этом мы поговорим чуть позже. А сейчас, Толя, пойдем домой.
При упоминании о доме профессор вздрогнул и, словно придя в себя, вдруг взъерепенился.
— Ты думаешь, я свихнулся? — вскрикнул он. — Я в здравом уме и обдуманно собираюсь сделать этот шаг.
— Да, конечно, но ты не учел, что ты не один, — все также спокойно и уверенно перебил его Стас — Подумай о людях, умерших от твоих препаратов, и о тех, кто еще может умереть, если мы не остановим этих фанатиков.
Профессор снова сник, съежился и испуганно посмотрел по сторонам. В одно мгновение ему почудилось, что покойники вышли из могил и приближаются теперь к нему, чтобы призвать к ответу за все сотворенное в стенах этой лаборатории зло. Ему стало страшно.
— Стас, уведи меня отсюда, — взмолился Никифореви протянул дрожащую, мокрую от холодного пота руку.
Стас крепко пожал руку, затем выплеснул содержимое мензурки в раковину, сполоснул ее, взял опять впавшего в прострацию профессора под локоть и, как маленького ребенка, бережно повел за собой.
3
«Правда». Заявление ТАСС.
Вооруженные отряды родезийских расистов, незаконно правящих страной народа Зимбабве, совершили на днях новое разбойное вторжение на территорию соседнего государства — Народной Республики Мозамбик. Эти действия родезийских расистов во главе с Я. Смитом ведут к дальнейшему обострению обстановки а южной части Африки и могут повлечь за собой серьезные международные последствия.
«Правда». ТАСС. Москва.
В ЦК КПСС состоялась встреча кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС, секретаря ЦК КПСС Б. И. Пономарева и заместителя заведующего Международном отделом ЦК КПСС Р. А. Ульяновского с делегацией Конголезской партии труда во главе с членом военногокомитета КПТ, заместителем министра обороны Народной Республики Конго, начальником Главного политического управления конголезской национальной Народной армии Н. Оконго.
Солнце палило нещадно, словно перепутав Подмосковье с Сахарой. Дождя не было вторую неделю, и все придорожные кусты будто поседели от пыли.
Невзирая на солнцепек, по краю дороги, чтобы не пылить, со стороны березовой рощи быстро и уверенно шагал человек средних лет. В руках он держал небольшую корзинку и, судя по всему, был заядлым грибником. Правда, в начале лета это выглядело несколько странно, как и солнцезащитные очки на его лице.
Подойдя к краю поселка, мужчина замедлил шаг, внимательно осмотрелся и быстро проскочил в калитку ближайшего дома. Затерявшись среди высоких кустов малины, он перевел дыхание, подошел к веранде и постучал в дверь.
На стук из дома вышла женщина преклонного возраста и, недобро прищурившись, проворчала:
— Заблудился, что ли? Шляетесь тут все кому не лень, а потом мыло в бане пропадает, девки ваши вечно трусы свои теряют. А мне охота, что ли, прибираться за вами всеми? Заразу еще какую занесете…
Мужчина миролюбиво улыбнулся:
— Прошу прощения за беспокойство, но я лично к вам и по делу.
— Комнаты не сдаем, у самих — родственников хоть завались. Так что, мил человек, иди дальше. Может, в центре поселка что найдешь.
— Да я, собственно, не за этим к вам приехал, уважаемая Лидия Матвеевна. — Он вежливо поклонился, чем окончательно привел в недоумение хозяйку дома. — Может быть, мы сможем поговорить в доме? — предложил он и еще раз улыбнулся.
— Ну проходи, коли как меня величать знаешь. — Женщина подозрительно нахмурилась, — А сам-то ты кто?
— Я все объясню, но только не на этом солнцепеке.
Гость жестом предложил войти в дом, пропуская Лидию Матвеевну вперед.
Высокий, худощавый, черноволосый, внешне чем-то похожий на Дон-Кихота, но без усов, капитан госбезопасности Валентин Семенович Корнеев был старшим группы, в которую кроме него входили еще два офицера: старший лейтенант Сергей Вересов — здоровый детинушка, русский богатырь, и капитан Александр Крупицын — по комплекции полная противоположность Вересову. В отделе полковника Шарова группа стояла на особом счету. Полковник поручал им самые трудные, а точнее, «глухие» дела. И все знали, что эта троица может справиться даже с совершенно безнадежными «глухарями», хотя и ей не всегда сопутствует удача.
Минуту назад Корнеева вызвал полковник. Для отчета о текущем деле было еще рановато, но Валентин не стал ломать голову, гадая, зачем вдруг понадобился шефу.
— Разрешите войти, товарищ полковник? — по-военному отчеканил он. — Капитан Корнеев по вашему приказанию прибыл.
— Проходи, садись и расслабься.
В отличие от других «выразительных» начальников отделов полковник Шаров обладал неприметной внешностью. Даже столкнувшись с ним в коридоре, его трудно было заметить.
— Как у тебя дела с Шахом?
— Работаем, Алексей Михайлович. Судя по агентурным данным, он намерен появиться в Москве в двадцатых числах июня. Готовимся.
— Хорошо. Нельзя его отпускать, как в прошлый раз. Знаю, что тогда улик не хватило, но сейчас никак нельзя. Ты меня понимаешь, Корнеев?
— Так точно. Но мне кажется, что его «крыша» пока еще не прохудилась, и в прошлый раз…
— Не дави, — скривился шеф. — В общем, с этим пока решили. — Он указал подчиненному на лежащую на столе папку: — Ознакомься.
Валентин открыл папку и быстро пробежал глазами текст. Через минуту он повернулся к шефу:
— Я все понял. Разрешите выполнять?
— Давай. Вечером доложишь свои соображения.
— Есть.
Товарищи по оружию ждали Корнеева в кабинете.
— Ну как? — спросил Вересов. — Приказал Шаха брать живым или мертвым?
— И это тоже, но попозже. Мне сейчас надо смотаться в пригород, в один о-очень секретный институт.
— Ну, ты у нас мастер по секретам.
Офицеры не стали уточнять у старшего суть дела: если им об этом нужно будет знать, Корнеев сам скажет.
— Машину я на сегодня забираю, — подвел черту Валентин и сделал всем рукой «общий привет».
— Поня-ятно, — передразнил Вересов манеру начальника иногда растягивать слова. — Будем жариться на своих двоих.
— Зачтем это как плановую физподготовку.
Корнеев улыбнулся и покинул кабинет.
Через полчаса он уже был на окраине столицы. Над шоссе висело марево от раскаленного асфальта. Горячий ветер врывался в салон несущихся на полной скорости «Жигулей», но особой свежести не приносил.
Еще через пятнадцать минут Корнеев въехал в небольшой город-спутник и у первого светофора свернул к Институту биологических исследований.
Начальник первого отдела был предупрежден о приезде московского товарища и ждал его на КПП.
— Майор Тучкин, — представился он, протягивая рыхлую, чуть влажную ладонь.
Майор очень походил на Винни-Пуха. Он даже иногда вслух песенку напевал: «Я тучка, тучка, тучка, а новее не медведь…». Но его сходство с добрым сказочным героем ограничивалось лишь внешностью.
— Капитан Корнеев, — ответил Валентин, пожимая руку майора.
Офицеры проследовали в кабинет особиста.
Тучкин был уже в годах и считал дни до пенсии, а тут на тебе — непонятный интерес начальства к дурацкой смерти простой уборщицы. Ну ладно, пусть даже не простой, а работающей в особо секретной лаборатории. Но ведь всего лишь уборщица. Да и смерть ее была самая что ни на есть банальная — сердечный приступ во время приготовления пищи. От газовой горелки огонь перекинулся на скатерть, и через минуту, да еще при такой жаре на улице, деревянный дом вспыхнул, как свеча. Милицейские, пожарные и медицинские эксперты выдали заключение, но, видимо, у Комитета были свои соображения по этому поводу.
В кабинете особиста Корнеев просмотрел личные дела всех, кто имел допуск в лабораторию.
— Я могу переговорить с каждым из них?
— Устроим, — быстро заверил Тучкин.
В течение следующих двух часов Корнеев беседовал с научными сотрудниками института, а также обслуживающим персоналом. Допуск был всего у десятерых, одиннадцатая — покойная уборщица.
В общем, ничего интересного он не услышал, да особо и не надеялся что-то услышать. Скорее, это Сила чистая формальность для отчета. Хотя зоркий глаз Валентина заметил некоторую нервозность руководителя лаборатории — сорокалетнего Анатолия Сергеевича Никифорова. Тот был явно не в своей тарелке, но объяснил это тем, что его оторвали от очень ответственного опыта.
Вторым человеком, на кого Корнеев обратил внимание, была Елена Бережная — молодая, стройная женщина, поразившая его глубиной зеленых глаз и мягким, спокойным голосом.
В институт Бережная пришла всего несколько месяцев назад прямо из аспирантуры и толком еще ничего не знала даже о товарищах по работе, не говоря уже об уборщице. Валентин так и не смог точно сказать, что именно, но что-то сильно привлекло его в Елене,
На одно мгновение Корнеев даже захотел стать холостым. Но то была лишь минутная слабость. Он любил жену, которая вот-вот должна была родить, и ни разу не изменил ей. Его товарищей откровенно удивляла подобная верность. Все они тоже были женатыми и любили своих жен, но иногда не упускали возможности расслабиться и на стороне. Впрочем, коллеги и друзья Валентина уважали его за верность и в глубине души порою даже завидовали такой любви.
— Как вам Бережная? Ничего смена растет, — прокряхтел особист, когда дверь за Леной закрылась. — В этом году ей стукнет тридцать, а выглядит на восемнадцать. Эх, мне бы ее и ее годы…
Корнеев ничего не ответил, лишь пожал плечами.
К пяти часам вечера он вернулся в Москву и представил подробный отчет полковнику Шарову.
— Разрешите, Дмитрий Алексеевич?
Шаров вошел в кабинет генерала Торфянова. За десять минут он почти слово в слово передал рапорт Корнеева. Генерал крякнул:
— Нервничал, говоришь? В свете последних событий это можно истолковать несколько иначе.
Опрос сослуживцев показал, что последнее время Никифоров ведет себя несколько странно: подавленное состояние внезапно переходит в необъяснимую вспыльчивость, хотя раньше профессор всегда был предельно сдержанным и уравновешенным человеком. Коллеги объясняют это чередой неудач при последних опытах. Никифорова всегда считали везунчиком, а тут — сплошные провалы.
— Ерунда. Неудачные опыты лишь подстегивают настоящих ученых, а не кидают их в самоедство и депрессию. Тут дело в другом.
— Я тоже так считаю, — согласился Шаров.
— Установите за ним наблюдение. Надеюсь, Корнеева ты еще не посвящал во все тонкости этого дела?
— Никак нет. Только с вашего разрешения.
— Пусть пока поработает вслепую. Так оно для чутья полезнее и для дела надежнее.
Генерал подвинул вентилятор поближе и подставил лицо под струю воздуха. Торфянов понимал, что сам-то знает по этому делу далеко не все. Он и его люди отвечали лишь за отдельно взятое звено и не могли охватить всю цепочку в целом. Это мог сделать только «банкомет», тот, кто держал все, на первый взгляд разрозненные, ниточки дела в своих руках.
— ЦРУ уже известно об «ЭОР-2», продолжил Торфинов. — В настоящее время американцы ведут активную работу минимум по двум направлениям — африканскому и у нас в столице. Перехвачена шифровка об активизации московского резидента. Что там будет с Африкой, нашего управления не касается, этим пусть «политики» да грушники занимаются под присмотром «тройки»[4], а вот в Москве разбираться нам с тобой. Тебе в помощь выделена лучшая группа «наружки» из Седьмого главка. Надеюсь, ты понимаешь всю ответственность?
Шаров кивнул: еще бы он не понимал.
— Но это еще не все, — продолжил генерал. — Есть и особые указания лично от… — Он поднял глаза к потолку и непроизвольно понизил голос.
4
«Правда». ТАСС. Москва.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев принял прибывшего в Москву члена Политбюро ЦК Сомалийской революционной социалистической партии, первого вице-президента Сомалийской демократической республики Мохаммеда Али Самантара. Между Л. И. Брежневым и М. А. Самантара состоялась дружественная беседа.
«Правда». ТАСС. Аддис-Абеба. Заявление председателя МИД Эфиопии.
Председатель министерства иностранных дел Эфиопии сегодня категорически опроверг утверждения президента США Дж. Картера, будто в Эфиопии находятся военные специалисты Кубы и СССР…
…Он отметил также, что приглашать иностранных специалистов — это суверенное право, которым правительство Эфиопии воспользуется без оглядки на чувства президента США и его администрации.
Кондиционеры в кабинетах простых оперативников не устанавливали — слишком «жирно» будет. А потому, не встречая сопротивления, духота давила на мозги, размягчала волю и тело.
Услышав телефонный звонок, Валентин нехотя поднял трубку:
— Капитан Корнеев.
— Приветствую тебя, о мой «старший брат»[5]. Это Протасов из МУРа.
— Привет, Коль. Судя по голосу, ты меня хочешь порадовать.
— Смотря что ты считаешь радостью. По твоей просьбе мы еще раз все прокрутили и, как ты и предполагал, кое-что нашли. Оказывается, в тот день ненадолго до пожара в поселок заходил неизвестный гражданин средних лет с корзинкой в руках. Что он в это время года собирал в лесу, пока неизвестно, но то, что заходил в гости к покойной — это точно.
— Откуда сведения?
— Ребятишки местные видели. Сначала они не придали этому значения, потом испугались, ну а потом рассказали все местному участковому.
— По описанию можно найти?
— Думаю, да. У сорванцов глаз меткий. Один даже бородавку на щеке заметил. Мы сейчас прорабатываем свою версию, ну а ты по своим каналам поройся. «Ориентировку» я тебе уже выслал.
— Понял. Спасибо.
Корнеев гордился своим мундиром, уважал коллег и по праву считал их профессионалами. Но как любой здравомыслящий человек он понимал, что в некоторых аспектах оперативно-розыскной работы «младшие братья» гораздо смекалистее «старших», и на то были объективные причины. Поэтому у Протасова и его команды было гораздо больше шансов вычислить «бородавку» первыми.
Шеф ЦРУ был явно не в духе. Только что закончилось сверхсекретное заседание Совета национальной безопасности, на котором президент, спевшись с госсекретарем, давал разгон и председателю комитета начальников штабов, и главе Центрального разведывательного управления. А все почему? Да потому, что русские вопреки всем стараниям Запада, и прежде всего Соединенных Штатов, основательно укрепляют свои позиции в Африке. Уганда, Ангола, Мозамбик, Конго, Южный Йемен, Мадагаскар, Сомали, Эфиопия — полконтинента — быстро перекрашивались из черного в красный цвет. Правда, каждая из этих стран имела свои особенности и проблемы. Одни Эфиопия с Сомали чего стоили и находились на грани войны друг с другом. Хотя Брежнев пытается прибрать их, но ведь и ЦРУ, в конце концов, не дремлет. Пора развязывать между соседями настоящую войну. Вот если бы еще доказать, что для русских Африка является испытательным полигоном новейших видов оружия массового поражения, вот тогда бы Соединенные Штаты получили полное право выступить в защиту подлинных интересов африканских братьев и сестер.
«Тьфу, — цэрэушник сплюнул. — Не хватало еще из-за этих черножопых с кресла слететь. Сволочи. В Луанде так тщательно все было подготовлено, оставалось лишь войти во дворец и взять под белые… Нет, под черные рученьки этого засранца — президента НРА Агостиньо Нето. Так ведь нет! Эти идиоты умудрились просрать такую операцию!»
— Боже, с кем приходится работать! — воскликнул шеф и с яростью скомкал подаренную только что Картером ганскую газету «Пиплз ивнинг ньюс».
В довольно нахальном стиле газета сообщала, что Белый дом с приходом новой администрации провозгласил «новую африканскую политику». Разъяснять ее в странах Африки отправился постоянный представитель США при ООН Янг. Побывал он и в Гане. Но именно в эти дни против тех, с кем встречался Янг, готовился заговор.
Дальше в газете говорилось, что ЦРУ не устраивает прогрессивный курс политики правительства генерала Ачампота.
— Естественно, не устраивает. А кого может устраивать этот идиот, возомнивший себя Господом Богом и зверски истребляющий собственный народ?
Шеф разведки нажал кнопку селектора:
— Моррисона ко мне. Срочно!
Моррисон словно ждал вызова и был тут как тут.
— Проходи, садись. Ты когда покончишь с этой Африкой?
— Вышла некоторая заминка, сэр. На обратном пути наши парни попали в засаду партизан и потеряли груз. Сейчас готовится новая усиленная группа морской пехоты, которая отправится на поиски.
— Все не слава Богу. А что Москва?
— Там все по плану. Ассистент сообщил, что Рогоносец готов к передаче информации.
— Для нас сейчас эта информация важнее, чем воз вращение Иисуса вместе с Божьей Матерью. Проиграем — нам этого не простят.
Моррисон прекрасно все понимал. Он знал: если операция провалится, его шеф может вылететь из кресла. А вот он, Моррисон, может и остаться. Все зависит от того, как преподнести факты. В Заире в 76-м удалось замять. Таким образом, мировое сообщество не узнало, а точнее, не получило документальных подтверждений того, что Африка является испытательным полигоном и для России, и для США.
Бежевая «Волга» свернула на аллею парка и остановилась в тени мощных лип. Шах, не торопясь, без охраны, покинул машину, направился к приютившейся между деревьями скамейке. Сев на нее, Исламбек поднял к небу желтые глаза и, словно обращаясь к любимому Аллаху, негромко сказал:
— Выходи, Алексей. Мои люди засекли тебя.
Из-за дерева вышел плотный, среднего роста человек с твердым, словно высеченным из камня, лицом и таким же жестким взглядом.
— Ты, как всегда, на высоте. Старого тигра не проведешь.
Исламбек ответил широкой восточной улыбкой. С полковником ГРУ Алексеем Дорожкиным судьба свела его год назад при весьма странных обстоятельствах. Он так и не смог до конца понять Алексея, а потому относился к нему с естественным подозрением и опаской.
— Ты пригласил меня, только чтобы наговорить мне комплиментов?
— Зришь в самый корень проблемы, — усмехнулся Алексей. — Позволь задать вопрос? Зачем ты едешь в Москву?
Исламбек, как на молитве, сложил руки и снова закатил глаза к небу:
— Хочу посетить священный мавзолей и поклониться праху великого вождя пролетариата.
— Не юродствуй! Боюсь, наши «соседи» могут не правильно истолковать твои благие намерения.
— Они меня ждут?
— Да. И очень хорошо подготовились. Тебе будет нелегко объяснить им свой внезапный визит.
Исламбек на минуту задумался. Теперь его поездка действительно выглядела слегка несвоевременной. Шах пристально посмотрел в глаза собеседнику и спросил:
— Каков твой интерес в этом деле?
— Зачем тебе понадобился профессор Никифоров? И не говори, что ты его не знаешь.
Шах сделал удивленное лицо:
— Он мне не нужен. Мне нужна женщина. Как говорят французы: «Шерше ля фам».
— Какая женщина?
— Одна его знакомая, — попытался соврать Исламбек, хотя уже понял, что это бесполезно.
— Кое-кто может быть очень недоволен тем, что ты затеял свою игру. Я советую тебе подумать, пока еще не поздно. Поверь — это очень хороший совет.
У Исламбека зачесалась пятка. Это был верный признак того, что ему предстоит принять очень важное решение. И оттого, что он сейчас надумает, будет зависеть не только его будущее, но и сама жизнь.
— Клянусь Аллахом, мне не нужен твой Никифоров! Я его и пальцем не трону и буду обходить за сотню километров. Мне нужна всего лишь его жена.
— Для кого?
— Ну ты же знаешь, на кого я работаю.
Исламбек слукавил. Полковник знал, что мафиозо работает на Организацию, в которую входили не только некоторые высшие чиновники партии и ГРУ, но и КГБ, а потому подумал именно на последних. Но тогда получалось, что и в самой Организации произошел раскол… Если, конечно, все это не очередная игра спецслужб.
Шах вдруг понял, что, давая наводку на КГБ, сам того не ведая, может оказаться очень даже прав.
— Хорошо, тогда почему они так усердно готовятся к твоей встрече? — подозрительно спросил грушник.
— Очередные ведомственные разногласия, — словно отвечая на мысли Дорожкина, равнодушно пожал плечами Исламбек. — Мне не привыкать.
Шах снова попытался слукавить, на что Алексей лишь криво усмехнулся. И тот, и другой знали, что мафия нужна, просто необходима стране Советов, а значит, дело было совсем в другом.
Брежневское время для мафии было самым прибыльным и спокойным. Да иначе и быть не могло под крылышком генсека, который неоднократно повторял в кругу соратников и друзей: «Вы не знаете жизни. Никто не живет на зарплату». Для продажной элиты, которой преступный мир поставлял валюту и другие «деликатесы», эти годы оказались временем выгодных сделок с Западом, хотя страна и не вписывалась в логику конкурентного развития капитализма.
Учитывая недостатки советской системы, мафия играла незаменимую экономическую и социальную роль. Особенно в южных регионах страны, где она воплощала собой необходимый порядок, заменяя своими структурами недееспособные структуры партии и правоохранительных органов.
Алексей пристально посмотрел в глаза Теймуразовичу:
— Исламбек, я тебя предупредил. В Москве сейчас лучше не появляйся, отсидись в Ленинграде. Если что надумаешь, то знаешь, как меня найти.
— Конечно, дорогой. Исламбек никогда не забывает истинных друзей.
— И еще одна просьба… Необходимо срочно скомпрометировать одну молодую женщину.
. «О, Аллах, и он туда же!» — чуть было не воскликнул мафиозо, но лишь спросил:
— Кого?
— Сотрудницу профессора Никифорова — Бережную Елену Николаевну.
Исламбек уставился на полковника, как на посланца дьявола. Одно дело — заниматься родственниками ученых, и совсем другое — ими самими. Даже человеку, не посвященному в тонкости работы Первого отдела, ясно, что просто так подойти и завязать знакомство с засекреченным ученым невозможно. На это дано право только одному, «особому», человеку — особисту. Вот ему позволено все: за просто так подойти к любому своему подопечному и как бы между прочим влезть в его личную жизнь, в его душу, наконец, в его постель, ибо личная жизнь секретных ученых, так же как и общественная, принадлежала государству и находилась под строжайшим контролем.
В уголовной среде, в которой вращался Исламбек, тяжело было найти человека, способного не только приблизиться к докторше, но и завоевать ее сердце. И тем не менее у мафиозо имелся один вариант. Человека этого Шах взрастил лично и считал его своим «золотым запасом».Исламбек не был разведчиком, но азы агентурной работы знал и понимал, что ни один активно действующий агент долго не живет. Поэтому самых ценных людей надо задействовать как можно реже — чтобы сохранить их как можно дольше. Шах был бережлив и держал свой «золотой запас» на крайний случай.Судя по всему, случай этот настал. Раз за профессора взялись так круто и со всех сторон, значит, Шах влез в серьезные игры, и бережливость тут неуместна.
Что же касалось самого «золотого запаса», то его величали Александром Александровичем Садальским, и был он большой донжуан. Женщины таяли в его руках, как воск.
История жизни Садальского была довольно примечательна. Жил-был в одном из поселков Коми АССР простой парень Сашка. Работал он раскряжевщиком на «нижнем складе» — так называлось место обработки привезенной из леса древесины. Имел свой дом, жену и сына. Но не устраивала Сашку такая скучная жизнь, душа требовала чего-то иного.
От заевшей его обыденности Сашка уходил в крутой запой. В таких случаях жена спроваживала мужа в баню, подальше от себя и ребенка. Там он обычно «гудел» с неделю, а то и больше, а затем, помывшись, снова возвращался к родному очагу.