Глава 7

Вальс в спальных мешках

В сторону самолета по полю двигалась целая процессия, состоявшая из психолога с бутылями коньяка в руках, заместителя Панина генерала-майора Сидорова, несшего икру и лаваши, сотрудника Сбербанка с большой холщовой сумкой и двух мрачных охранников с эмблемами федерального казначейства на рукавах черных курток.

Охранники были вооружены итальянскими помповыми ружьями SPAS 12[62].

Хватов и Оленев синхронно выдернули из кресел ближайших к ним заложников, приставили пистолеты к шеям курсантов и протолкнули в тамбур у двери.

— Открывай, — приказал Дед Пихто.

— Кто, я? — не сообразил Мальков.

— Ну не я же! — Заместитель начальника пресс-службы чуть присел, полностью спрятавшись за спиной курсанта.

Егор распахнул дверь и наставил на подошедших к трапу людей свой пистолет.

— Положите всё и проваливайте! — крикнул Хватов, не показываясь из проема.

— Я должен удостовериться, что вы получили деньги и их количество соответствует вашим требованиям, — громко сказал «инкассатор», которого изображал капитан Мартиросов с позывным «Скази».

Рашид Мартиросов, тридцатилетний крепыш с добрым круглым лицом, был специалистом в деле нейтрализации противника голыми руками или с помощью подручных предметов, и, если бы он попал в салон «ИЛа», террористам пришлось бы совсем кисло.

Дед Пихто улыбнулся.

Скази был его приятелем, с которым они прошли немало горячих точек и который однажды протащил на себе раненного в ногу Хватова почти двадцать километров, отбиваясь от наседавших со всех сторон таджикских боевиков.

— Не пойдет! — возопил Мальков, поигрывая пистолетом. — Мы верим вам на слово! Положите деньги у трапа и отойдите на сто метров!

— Далековато ты их посылаешь, — заявил Оленев. — Но правильно.

Бойцы из силового подразделения казначейства переглянулись. В отличие от инкассатора, они были настоящими, как и деньги в мешке.

— Отходим, — пожал плечами Мартиросов. — Ничего не поделаешь.

Сидоров и переговорщик опустили припасы рядом с миллионом долларов и двинулись в обратном направлении.

— Но… — замялся один из охранников.

— Ничего с вашим миллионом не случится, — поморщился Скази. — Или вы думаете, что настоящие террористы пустили бы нас в самолет? Был, конечно, шанс, однако он нам не достался.

— Вам по два раза повторять надо?! — крикнул Егор.

— Всё, уходим.

Мартиросов поднял руки и пошел вслед за Сидоровым и психологом. Недовольные охранники бросили сумрачный взгляд на нахально ухмыляющегося Егора и потопали восвояси.

Хватов толкнул своего курсанта стволом пистолета под ребра:

— Бегом вниз и тащи всё сюда…

Цейс чуть-чуть передвинул ствол «SG 550»[63] и поймал в перекрестье прицела голову уже виденного им «террориста».

Незнакомый Роману Исакову молодой парень, видимо из числа недавно принятых на работу в Контору, что-то говорил Хватову, указывая рукой на здание аэровокзала.

Дед Пихто, естественно, под пули не подставлялся, хотя Цейс мог зацепить своего товарища рикошетом от стальной поверхности полуоткрытой двери самолета.

В метре от Исакова зашевелился прикрывавший снайпера Кайзер.

— Ты чего? — не отрываясь от окуляра, спросил Роман.

— Греюсь. — Старший лейтенант Сундуков убрал руку с цевья «Винтореза»[64] и несколько раз сжал в кулак озябшие пальцы.

— Купи нормальные перчатки, — посоветовал Цейс.

— Ага, купи! — передразнил Кайзер. — За хорошие перчатки восемьсот целковых отдать надо. А у меня дети…

— У всех дети, — философски заметил Роман.

Ситуация с финансированием специальных подразделений ФСБ мало отличалась от общероссийских реалий, связанных с материальным обеспечением государственных учреждений и армии. Средств хронически не хватало, так что бойцы были вынуждены покупать многие необходимые вещи, выделяя деньги из своих скудных зарплат. Некоторым, у кого супруги трудились в коммерческих фирмах, дышалось полегче, другие, отягощенные потомством, экономили каждую копейку и в свободное от службы время подрабатывали. Кто-то «бомбил» на собственном автомобиле, кто-то разгружал вагоны, кто-то ремонтировал бытовую технику, кто-то преподавал рукопашный бой в спортивном клубе.

На полученные помимо ведомственной кассы деньги спецназовцы в основном приобретали нормальные комбинезоны, обувь и разгрузочные жилеты, кардинально отличающиеся по качеству от тех образцов, что предлагались им родным государством. До чиновников всё никак не доходило, что бойцы секретных служб не могут ходить на операции в громко шуршащих при любом движении сине-серых курточках, коими снабжаются ОМОН и патрульные милиционеры и в которые упорно пытались обрядить штурмовиков «Града».

— У меня мать заболела, — грустно сказал Кайзер. — Две сотни «бакинских»[65] за лекарства отдали. И через месяц надо еще столько же…

— Найдем. — Цейс, как и большинство снайперов, обладал олимпийским спокойствием.

Для подобных случаев, связанных с болезнью члена группы или кого-нибудь из близких, существовала общая касса, куда каждый сбрасывал, сколько мог. Деньги также расходовались на закупки самого необходимого для жизнедеятельности отряда, на помощь семьям погибших, получавшим мизерные пенсии и брошенным правительством страны фактически на произвол судьбы.

Руководство ведомства старалось изменить ситуацию и хотя бы обеспечить нормальное страхование бойцов, чтобы те были уверены в получении женами достаточно крупной суммы в случае собственной гибели, но дело двигалось медленно. Присосавшимся к сладкому пирогу бюджетных денег чиновникам всех мастей сильные спецслужбы были невыгодны, поэтому любая инициатива, направленная на малейшее улучшение жизни сотрудников ФСБ, тормозилась на всех уровнях. Бюрократы требовали сотни согласований и бумажек, забалтывали вопросы на бесконечных слушаниях и комиссиях, перебрасывали пакеты подготовленных документов от одного чинуши к другому, а в финале ссылались на отсутствие денег и переносили рассмотрение проблемы на следующий год. И так до бесконечности.

— Тарзан — Цейсу, — вдруг ожила рация.

— Цейс на связи.

— Как обстановка? — поинтересовался майор Агеев.

— Без изменений, — бесстрастно сказал Цейс.

— Маэстро и Освальд на матрацах[66], — сообщил Тарзан.

— Принято.

Исаков оторвался от прицела и глянул в мощный бинокль, лежавший рядом с ним на поролоновой подстилке.

Освальда он заметил сразу.

Стас Коробов и прикрывавший его капитан Агеев с позывным «Лёлик» еще не успели слиться с окружавшими их кустами, занимая избранный рубеж.

А вот Маэстро, как обычно, замаскировался мгновенно, и теперь только оставалось гадать, какая куча снега рядом с ВПП или какой выступ на крыше старого ангара является притаившимся майором Антоном Михалёвым. К тому же Маэстро принципиально работал в одиночку, а вычислить одного человека гораздо сложнее, чем пару.

— Освальда вижу. Маэстро — нет, — резюмировал Цейс.

— Хорошо. Продолжай наблюдение, — пробубнил Агеев и отключился.

Роман отложил бинокль и снова сосредоточился на проеме двери самолета.

— Моя зарплата за шестьсот двадцать пять лет беспорочной службы, — выдал майор Оленев, запихивая холщовый мешок на полку для багажа.

— Быстро ты посчитал, — удивился Мальков.

— А он раньше прикинул. — Хватов отвел курсанта на место и плотоядно уставился на банку с икрой, — Ну что, удивим желудки?

— Пора, пора, — согласился Иванидзе.

— Мы подежурим, — кивнул Оленев Малькову.

— Замётано. — Дед Пихто махнул рукой Незабудкиной и Иванидзе. — Пошли…

Первая смена едоков удалилась в салон эконом-класса.

— Тише! — гаркнул Оленев на расслабившихся «заложников», начавших обсуждать происходящее. — Сидеть молча!

Старший лейтенант проверил надежность запора на двери, опять прогулялся до запертой двери кабины пилотов и вернулся обратно.

При взгляде на багажные полки, расположенные над креслами у иллюминаторов, ему в голову пришла интересная мысль.

Совещания для первого заместителя начальника УВД Черноморска генерал-майора Григорьева, озабоченного исключительно продвижением по карьерной лестнице и наполнением деньгами собственного кармана, были смыслом жизни.

В день их назначалось обычно два-три, не считая летучек.

Стиль проведения совещаний был заимствован из виденных Григорьевым американских фильмов, где главным действующим лицом был Президент США. Станислав Романович демократично садился не в торце, а в середине длинного стола и оттуда раздавал ценные указания. Места рядом с ним считались весьма престижными, и каждый из приглашенных старался занять именно эти стулья, оттесняя конкурентов.

Генерал-майор (который в случае начала войны или объявления чрезвычайного положения в общероссийском масштабе и призыва на действительную службу оказался бы всего-навсего капитаном железнодорожных войск[67], откуда он уволился пятнадцать лет назад и пришел работать в милицию, устав от безденежья и сложностей с расхищением вверенного имущества) литрами поглощал крепчайший кофе, одну за другой курил сигареты «Парламент» и выслушивал бесконечные доклады, делая вид, что старается вникнуть в каждую мелочь.

На самом деле ему было наплевать и на криминогенную обстановку в городе и области, и на нужды подчиненных.

Григорьева интересовали только две вещи — «процент раскрываемости» и личное благополучие.

Причем второе напрямую зависело от первого.

Введенные еще в начале строительства социалистического государства понятия «план» и «процент» не претерпели существенных изменений и после развала СССР. Всё так же об успехах правоохранительных органов судили по галочкам в отчетах и по итогам общероссийских совещаний выявлялись победители, сумевшие «раскрыть» больше преступлений, чем в предыдущий год, и догнавшие «процент раскрываемости» до фантастических значений.

Правда, случались казусы.

Один раз начальник УВД не самой большой области доложил, что процент раскрываемоcти во вверенном ему учреждении достиг ста одного и семи десятых процента. Знакомый с арифметикой министр внутренних дел слегка обалдел и попытался выяснить у бодрого полковника, как тому удалось преодолеть предельное значение, пока половина присутствовавших в зале офицеров давилась от хохота. Полковник целый час пыхтел, краснел, сопел и икал, но не сдавался, упорно выкрикивая заветные «сто один и семь десятых процента». В финале докладчик договорился до того, что заявленный результат был получен им при обработке информации по изобретенному им самим методу «дискретно-интегрального исчисления», и предложил ввести новацию по всей стране.

Второй заместитель министра, в свое время закончивший физмат Московского университета, свалился под стол.

Григорьев, хоть и не совсем понял причины веселья руководства, тот случай запомнил и строго пресекал попытки подчиненных перейти стопроцентную отметку, заставляя их притормаживать на девяноста пяти — девяноста семи.

Высокая раскрываемость и отсутствие жалоб граждан на произвол со стороны правоохранительных органов Черноморска обеспечивали Станиславу Романовичу и начальнику УВД генерал-лейтенанту Овсиенко полную непотопляемость.

С жалобами боролись просто: большинство сразу отправляли в мусорную корзину, а по остальным дружественная УВД городская прокуратура выносила отказы со стандартной мотивировкой «изложенные факты не подтвердились». Нескольких особенно настырных жалобщиков направили на принудительное лечение в местный ПНД[68], троих задержали на улице и обнаружили у них в карманах спичечные коробки с анашой, остальные утихли сами, и в городе воцарилась благодать.

Правда, жителям от этого легче не стало, но такие мелочи городское руководство уже не волновали. Бравые патрульные лихо метелили резиновыми дубинками подвыпивших прохожих и обчищали их карманы; ОБНОН пачками задерживал наркоманов-потребителей; в ОРБ сколачивали «преступные группы» из нескольких бомжей, вскрывших контейнер с упаковками китайской лапши; ОБЭП ловил портовых грузчиков, разжившихся мешком сахара или муки, и вешал на них многомиллионные хищения; налоговики трясли мелких ларечников, «не замечая» ухода от уплаты необходимых сборов крупных торгово-закупочных фирм; расследовавшие убийства следователи прокуратуры обращались в РУВД с просьбами «подкинуть» им подозреваемого, на которого можно было бы повесить труп; «лишние» заявления от граждан по фактам совершенных против них преступлений не регистрировались, а самих граждан поднимали на смех, обвиняя в попытках выдать фантазии за действительность.

Небольшое беспокойство у милицейских генералов и советников юстиции из прокуратуры вызывала лишь неуловимая группа местных русских национал-патриотов, устраивавшая самосуды над ускользавшими от правосудия преступниками и с особой яростью преследовавшая насильников.

Всё, как ни парадоксально это звучит, началось с Интернета, где на одном из местных сайтов появилась примитивная игра-стрелялка «Убей хачика!». Пользователю предлагалось навести оптический прицел на неплохо прорисованного носатого и небритого человечка в большой кепке-"аэродроме", расхаживающего туда-сюда перед прилавком с фруктами, и нажать левую клавишу «мыши». Компьютерная винтовка стреляла, и человечек с криком «Вай-мэ!» падал и начинал смешно сучить ножками, держась за то место, куда угодила «пуля».

Излишне говорить, что большинство посетителей стреляли «хачику» в самый низ живота.

Игрушка просуществовала недолго, и сайт был закрыт по настоянию местных чеченской, грузинской и азербайджанской диаспор. В полном соответствии с законом, запрещающим пропаганду национализма.

Но незадолго до исчезновения «народного тира» из электронной паутины, один из оперов ОРБ подметил странную закономерность в смене вполне узнаваемых физиономий предлагаемых мишеней. Опер поднял документы по совершенным за прошедшие полгода нападениям на лиц кавказской национальности и ужаснулся: все те, кого продвинутые пользователи «расстреливали» на экранах мониторов, подверглись избиениям со стороны неустановленной группы молодежи. Причем пускали «под молотки» в строгом соответствии со счетчиком попаданий в мишень: кому чаще всего стреляли по детородным органам, тому обрезками стальных труб эти органы и отбивали, превращая сексуально необузданных горцев в инвалидов с пластиковыми катетерами вместо мужской гордости.

Анкетные данные изувеченных кавказцев удивительным образом совпали с фамилиями, фигурировавшими в заявлениях об изнасилованиях и вымогательствах и в прекращенных прокуратурой уголовных делах.

Опер доложил о своем открытии наверх, чем вызвал изрядный переполох в стане руководителей Черноморских правоохранительных структур. Ибо нападения приобрели очертания действий организованной группы, которая, по всей видимости, останавливаться на достигнутом не собиралась. Чем ставила начальника УВД и прокурора города в щекотливое положение как перед московским начальством, так и перед родственниками и друзьями потерпевших, от которых напрямую зависело материальное благополучие служителей Фемиды.

Задача поимки «мстителей» стала первоочередной для всех подразделений УВД и ОРБ.

Но она была сильно осложнена тем, что действия фашиствующих молодчиков большинство жителей города, в отличие от стражей порядка, одобряло и на контакт с милицией не шло. Секретные сотрудники из числа наркоманов оказались в данном случае бесполезными, так как мстители явно были людьми физически здоровыми и «дурью» не баловались…

Генерал-майор Григорьев принял из рук секретарши кружку с эмблемой ФБР, подаренную ему во время позапрошлогоднего визита в США, закурил очередную сигарету и с раздражением посмотрел на начальника ОБЭПа Панарина, мучавшегося от утреннего похмелья.

Полковник Панарин здорово пил, причем часто даже на рабочем месте. Ни для кого это не было секретом, но главный обэповец являлся родственником одной из министерских шишек. И Овсиенко с Григорьевым приходилось терпеть его безудержную тягу к алкоголю.

Заместитель начальника УВД отвлек Панарина от мыслей о холодном пиве:

— Игорь Львович, может быть, вам лучше пойти домой?

— Зачем? — хрипло спросил полковник.

— У вас вид какой-то нездоровый…

— Простыл вчера, — соврал Панарин. — Но ничего, я справлюсь.

— Решайте сами. — Григорьев пожал плечами и повернулся налево, к начальнику пятого отдела милиции, на чьей территории произошло больше всего нападений на кавказцев. — Олег Федорович, мы тебя слушаем.

— Проведено три рейда по спортивным залам, — отрапортовал подполковник Рудаков. — Ничего.

— То есть как ничего? — нахмурился генерал-майор.

— Лиц, могущих быть причастными к преступлениям, не обнаружено. Там занимаются многие наши сотрудники, ничего такого не замечали. Было два подозреваемых, но у них алиби… Если кто и нападает, то не из моего района.

— Другие районы проверены не хуже твоего, — тут же вскинулся начальник третьего отдела милиции.

— И нигде ничего, — съязвил Григорьев. — А знаете, что это значит? Это значит, что вы все плохо работаете! За месяц — никакого результата! Что мне Николаю Васильевичу докладывать? — Генерал-майор заметил, что при упоминании имени начальника УВД присутствующие зашевелились и напустили на себя задумчивый вид. — Что вы так ни хрена и не сделали? — Заместитель Овсиенко всегда четко разделял руководство и исполнителей. — Вместо конкретных подозреваемых, я даже об обвиняемых пока не говорю, — одни бумажки! «Не обнаружено…», «не выявлено…», «не наш район…» Это что, работа? Это мелкий… — генерал запнулся, подбирая подходящее слово — онанизм, а не работа!

Замначальника пятого отделения милиции по оперативной работе майор Пискунов поднял руку, прося слова.

— Ну?! — рыкнул Григорьев.

— Возможно, это пришлые, из другой области. Приезжают на пару дней, замесят одного-двух «черных» и сваливают. А мы тут роемся.

— И что ты предлагаешь?

— На вокзале пост поставить. Что на приезд, что на отъезд… И электрички хорошо бы прошерстить. Даже если они поодиночке в город приезжают, мы их срисуем.

Генерал-майор побарабанил пальцами по столу и поглядел на начальника линейного отдела милиции.

— Сделаем. — Худой подполковник открыл ежедневник в кожаном переплете. — Чего ж не сделать? Только у меня людей маловато…

— С людьми решим, — ободрил Григорьев начальника линейного отдела. — От каждого отделения можно человек по пять выделить. Или по десять.

Возражать никто не стал, хотя людей хронически не хватало в каждом РУВД.

Но все понимали, что поимка современных штурмовиков, терроризирующих «уважаемых кацо», является приоритетным делом как для районного руководства, так и для городского. И сил никто не пожалеет, дабы оправдать ежемесячно передаваемые через доверенных лиц конверты с пачками зеленых бумажек.

— Составьте план мероприятий, — бросил генерал-майор через плечо своему помощнику, сидевшему за отдельным столиком у окна. — Полное перекрытие вокзала. Каждого прибывающего поезда. Вне зависимости, откуда тот приходит. Хоть из Владивостока, хоть из Киева…

Помощник зашуршал бумагами.

— Так. — Григорьев нашел глазами заместителя начальника ОБНОНа. — Ты свою агентуру подключить можешь?

— Не понял, — удивился майор, чей стукаческий контингент состоял из людей, большую часть суток пребывавших под сильным кайфом.

— Ну, чтоб тоже последили.

«Они тебе наследят…» — подумал майор, однако возражать генералу не стал.

— Подключим.

— Вот и хорошо. — Заместитель начальника УВД вытер вспотевшие ладони о брюки. — План практически готов. Надо было только голову приложить…

— Вы так быстро всё по полочкам разложили, — льстиво заявил Рудаков.

— Потому у меня погоны без просветов, а у тебя пока с ними, — буркнул Григорьев и перешел к следующему пункту. — Кривошеий, что у тебя по задержанным «гоп-стопникам»[69]?

Не ожидавший вопроса начальник шестого отдела УВД начал мямлить нечто совершенно невнятное про «несознанку» арестованных, чем вызвал очередной приступ недовольства генерал-майора, и собравшимся в который раз пришлось выслушать пятиминутную тираду заместителя начальника УВД о том, что подчиненные совсем распустились.

Мальков понюхал бутерброд с красной икрой и отложил его обратно на блюдо.

— Ты чего? — удивился Оленев, умявший уже две штуки и приканчивающий третий.

— По-моему, продукт не совсем свежий.

Икру Егор любил, но запах показался ему подозрительным, и он решил не рисковать.

— Зажрался, — резюмировал майор. — Надо на тебя ССБ натравить, пусть проверят, почему от икры отказываешься… И откуда «мазда».

— Натравливай, — спокойно согласился Мальков, действительно приезжавший в Управление на белом хэтчбэке «mazda 323F», приобретение которого один из его знакомых поэтично сравнил с женитьбой на неброской женщине с золотым характером.

Трехлетняя японская пятидверка никак не выделялась из потока автомобилей и внешне выглядела более чем скромно. Зато в смысле надежности превосходила хваленые «мерседесы», «BMW» или «хонды». Поездки на плановое техническое обслуживание сводились к тому, что механики меняли масло в двигателе и свечи. В остальном машина работала как швейцарский хронометр, заводясь хоть при минус тридцати и не закипая после долгого стояния в «пробках» на солнцепеке.

А четыре подушки безопасности, мощная подвеска и строгое соблюдение правил дорожного движения позволяли Егору Малькову с уверенностью смотреть в завтрашний день.

«Мазду» он купил на доходы от творческой деятельности, коей не возбраняется заниматься в системе ФСБ. Мальков прекрасно владел английским, вполне сносно — немецким и испанским, и питерские бюро переводов с удовольствием с ним сотрудничали, позволяя вежливому молодому человеку, подвизавшемуся, как считали заказчики, на должности инженера в каком-то заштатном НИИ, зарабатывать до ста — ста пятидесяти долларов в неделю.

Налоги у Егора были уплачены по месту службы[70], так что проверки Службы собственной безопасности он не опасался.

— А может, оно и к лучшему, — с набитым ртом сказал Оленев.

— Ты о чем?

— О твоем пустом желудке. По крайней мере, когда тебя будут дубасить спецназеры, ты будешь гарантирован от заворота кишок…

— А тебя они, видимо, дубасить не будут, — ехидно заявил Мальков.

— Это видел? — Майор с гордостью указал на маленький золотистый значок в форме щита с надписями «Град» и «Спецназ», прикрепленный к лацкану его повседневного пиджака. — Я свой, меня сильно бить нельзя.