Глава 8

Первым делом мы испортим самолеты.

— Ну, а девушек?

— А девушек — потом…

Судя по поднявшемуся за дверью шуму, террористов изрядно разозлило высказывание Владислава. В стальной лист забарабанили сразу несколько кулаков.

Биолог не стал обращать внимания на удары. Он выщелкнул из запасного магазина к «мини-узи» еще два патрона и запихнул их внутрь коробки замка. Затем достал из рюкзачка прихваченный на складе стройматериалов небольшой, на поллитра, баллончик пластика и выдавил треть в недра запорного механизма. Белая густая жидкость заполнила пустое пространство и полезла из всех щелей и отверстий.

Завершив свою работу, Рокотов отряхнул руки и отправился восвояси. То есть — дальше по коридорам.

На протяжении следующего часа и очередных двух километров ему никто не повстречался. Влад даже забеспокоился, что опять забрался в пустой сектор базы. Однако, протиснувшись сквозь полуметровый проем в плитах и проникнув в крохотную комнатушку, он понял, что ошибся. Буквально в десятке шагов дальше по коридору горел свет и слышались голоса. Говорили на каком-то из прибалтийских языков. Так как Рокотов ни латышским, ни литовским, ни эстонским не владел, он даже не стал вслушиваться. Все равно без толку.

Владислав не дыша преодолел несколько метров до того места, где коридор соединялся с полукруглым тоннелем, лег на пол и выглянул наружу, держа наготове оружие.

Слева тоннель заканчивался тупиком с массивной двухстворчатой дверью, окрашенной в грязно-желтый цвет. Справа наверх шла короткая лестница из десятка ступеней. На площадке стояли двое. Со своей позиции биологу были видны только ноги до колен. Соответственно, охрана его тоже не могла заметить.

В принципе, срезать очередью обоих собеседников не представляло никакого труда. Развернуться и отреагировать они бы не успели. Но такое действие было бессмысленным. Влада больше интересовала дверь и то, что за ней находится, чем расстрел простых боевиков.

Если бить, то по командирам. Без них рядовые бойцы с задачей не справятся.

Рокотов посмотрел наверх.

Поперек тоннеля прямо над дверью шла широкая балка. Единственная горевшая лампа висела в самом начале лестницы, потолок терялся в темноте.

Наконец охранники закончили разговор.

Один, если судить по звуку удалявшихся шагов, потопал куда-то наверх, другой свернул за угол и исчез из поля зрения биолога. Спустя несколько секунд вжикнула расстегиваемая молния и раздалось журчание. Часовой справлял нужду, не отходя далеко от своего поста.

Влад пулей выскочил из коридорчика, мгновенно забрался по идущим вдоль стены кабелям на самый верх и растянулся на балке, оказавшись в мертвой зоне для находящегося ниже его охранника. Террорист закончил свое мокрое дело и вернулся на лестничную площадку. Там он уселся на бетонный поребрик, прислонил к стене укороченную винтовку «М16А2»[48] и закурил.

Слоняющейся по базе и убивающей его товарищей группы контрдиверсантов во главе с «капитаном Коннором» он почему-то не боялся. Видимо потому, что сидел в самом центре обжитого сектора и неожиданного нападения совсем не ждал. Первый удар, по его разумению, должны были принять на себя внешние посты охраны.

Рокотов улегся поудобнее, расслабился и приготовился к длительному ожиданию.

«Большая политика делается маленькими людьми. Вроде меня и этого парня, мирно покуривающего и не подозревающего о том, что жить ему осталось всего ничего… Да-с, это называется судьба. А жаль. Жаль, что глотки друг другу рвут не пробившиеся к власти уроды, а обычные граждане самых разных стран. Скотство. Из-за чьих-то амбиций мы все играем роли пешек на шахматной доске. Вместо того, чтобы заниматься своими делами. Эти придурки по глупости или от нищеты рванули в террористы, я прибежал сюда потому, что не верю в порядочность руководства собственной страны и понимаю серьезность ситуации… Одна боеголовка в Питере чего стоит! Козлы. Ничего нормально сделать не могут. Пока бы перепроверяли полученную от меня информацию и согласовывали свои действия с руководством, бомбу успели бы взорвать три раза. Вернее, попытались бы взорвать. Как говорил Гриня, в схеме у них была маленькая недоработочка. Однако на счастливую случайность уповать не надо. А вдруг бы все сработало? Что тогда? Ядерный грибок вместо президента? Во-во. Хотя для страны сие может было бы и к лучшему… А эти? У них-то не самопальное устройство, а десяток ракет. Полностью готовых к употреблению. Кстати говоря, я до сих пор не знаю их конечной цели. Что-то меня сомнения разбирают относительно этой группы. Не похоже, что они замышляют бяку против России. Скорее, против Луки. Но как? Вопрос… Придется все же отлавливать кого-нибудь из верхушки группы и допрашивать. Не люблю я этого. Опять мучить, пальцы рубить… Гадство. Тот идиот со склада, которого мы с Димоном прихватили, до сих пор снится. Хорошо, что Димон тогда подсобил. А все политика, будь она неладна…»

Отношение Владислава к политике и политикам нельзя было назвать однозначным. Особенно после его балканской эпопеи.

Война в Косове и реакция на нее России расставили все на свои места.

С одной стороны находились нормальные люди, которые воевали по необходимости и помогали друг другу вне зависимости от обстоятельств, с другой — кучка ублюдков, которая завела ситуацию в тупик и решила поставить все точки над «i» путем бомбардировок.

Рокотов перестал отделять своих политиков от чужих, Кремль от Вашингтона, Лондона или Тираны. Для него они все превратились в одну кучу шевелящихся велеречивых отбросов.

Как ни странно, жить после такого психологического решения оказалось намного легче. По крайней мере, исчезли иллюзии, которые каждый из нас питает относительно порядочности того или иного избранного политика. Как своего, так и зарубежного. В ту же категорию можно отнести и назначаемых чиновников.

Владислав отвлекся от философских мыслей, передвинулся на полметра ближе к двери и сверху осмотрел закрытые створки.

Железо здесь стояло мощное, в несколько сантиметров толщиной. Двери были плотно закрыты, из-за них не доносилось ни звука и не пробивалось ни единого лучика света. Именно такие двери ставятся в помещениях со специальной техникой. Дополнительным подтверждением догадки биолога о наличии за стеной чего-то важного являлось присутствие часового.

Полтора часа ничего не менялось.

Охранник все так же продолжал сидеть, покуривая и лишь изредка меняя позу. Рокотов заскучал.

Но ожидание рано или поздно подходит к финалу.

Загремел отпирающий механизм, одна из створок распахнулась, и на пороге появился высокий светловолосый мужчина в черной полувоенной форме. Он повелительно поманил пальцем часового и принялся что-то тихо ему втолковывать, сопровождая каждую фразу коротким вопросом. Мол, все ли охранник четко усваивает.

Влад подобрался, подтянул ноги и оперся левой рукой о край балки.

Разговор между террористами несколько затянулся. Часовой кивал, светловолосый продолжал занудно бубнить.

Биолог бесшумно сел и свесил ноги вниз. Подошвы кроссовок оказались в метре от голов террористов.

Те продолжали стоять друг напротив друга.

Рокотов взял в каждую руку по «мини-узи», глубоко вдохнул и прыгнул.

Он приземлился на полусогнутые ноги, перекатился вперед и из положения лежа вбил две короткие очереди в раскрывших рты боевиков. Тела швырнуло внутрь помещения. Владислав продолжил движение вслед за ними, влетел в узкую и длинную комнату и с вытянутых рук расстрелял оба магазина в сидящих перед низким пультом толстячка в роговых очках и здоровенного, накачанного парня в спортивном костюме. Половина пуль, не встретивших на своем пути человеческих тел, разнесли встроенную в стены аппаратуру.

Биолог поменял обоймы в пистолетах пулеметах, промчался до конца комнаты и вернулся обратно.

В помещении находились только эти трое.

Рокотов обыскал убитых, побросал в рюкзачок документы, два пистолета, сорвал с толстячка и качка висевшие у них на шеях специальные ключи, заволок труп лежавшего на пороге охранника внутрь, плотно прикрыл дверь и напоследок всадил очереди во все, что напоминало системы связи. Времени подробно разбираться не было. Ясно было одно — террористы лишились возможности запуска ракет. А это и было главной задачей Владислава. Все остальное не имело значения.

С момента первого выстрела прошло две минуты.

Влад выскочил в коридор, захлопнул дверь, огляделся, увидел, что следов крови нигде нет, сгреб с пола горсть мелких камешков, ссыпал их в коробку накладного замка и рванул штурвал. Как и в предыдущий раз, шестерни заклинило.

Биолог удовлетворенно хмыкнул, прислушался и побежал вверх по лестнице, готовый в любую секунду открыть шквальный огонь из двух стволов сразу.

Верховный комиссар по правам человека Организации Объединенных Наций Мэри Робертсон была худа, как афганская борзая, амбициозна подобно четырнадцатилетней нимфетке и во всем слушалась свою «старшую подружку» — мадам Мадлен Олбрайт.

ООН давно превратилась в филиал Государственного департамента США.

Практически с момента своего основания преемница Лиги Наций попала под плотную опеку страны, на чьей территории располагалось ее главное здание. Большинство назначений на высокие посты в ООН согласовывались с Белым Домом. ЦРУ, АНБ и ФБР оснастили кабинеты, залы и коридоры десятками тысяч «жучков», а миротворцы в голубых касках обычно направлялись в те регионы мира, где возникала угроза интересам дядюшки Сэма и его сателлитов.

До начала девяностых годов двадцатого века США еще стеснялись в открытую диктовать условия Генеральному Секретарю ООН. Но все меняется. Поставив на высшую должность своего человечка по имени Кофи Анан, чиновники американской администрации приобрели в ООН абсолютную власть и перестали стесняться чего бы то ни было. Одновременно с «господином Кофе», как именовали застенчивого педофила Анана все кому не лень, самые хлебные и значимые должности оккупировали ставленники Госдепа. Причем критерием к назначению служил не профессионализм того или иного кандидата, а вещи более прозаические — верность звездно-полосатому флагу, принадлежность к специальной службе или, как в случае с Мэри Робертсон, хорошие отношения с Госсекретарем.

Перед ознакомительной поездкой верховного комиссара ООН в воюющую Россию ей пришлось пройти подробный инструктаж у мадам Олбрайт. Мэри слабо разбиралась в хитросплетениях межнациональных отношений, поэтому откровения «разрубившей» гордиев узел балканского конфликта фашиствующей получешки-полуеврейки были для Робертсон особенно ценны.

Мадлен всегда и во всем опиралась на принцип своего учителя, Збигнева Бжезинского: «Что плохо для русских, хорошо для всех остальных». Идеальным вариантом, конечно же, была мировая война против России и уничтожение трех четвертей ее населения, но все карты путал ядерный щит этой огромной северной страны. Тупые и злобные русские вместо того, чтобы добровольно принять протекторат США, долбанули бы по «мировому полицейскому» своими «СС-18» и «Тополями». Русские никогда не жалели расщепляемых материалов на боеголовки, так что удар пятидесятимегатонными зарядами оставил бы от американского континента одну большую оплавленную вмятину на дне океана.

Слова Бисмарка о том, что «Россия — это не страна, а часть света» и что война против нее всегда обречена на поражение агрессора, Олбрайт считала глупостью. Тем более что Бисмарк был немцем, а их Мадлен не любила почти так же, как и русских.

По правде говоря, Госсекретарь не любила никого.

Для Олбрайт все окружающие подразделялись на две категории — полезные и бесполезные ей лично. Именно потому она с такой легкостью была завербована «Моссадом». Израильская разведка давала деньги и способствовала продвижению Мадлен по служебной лестнице. А личное благополучие и возможность командовать подчиненными некрасивая и закомплексованная женщина ценила превыше всего.

— Итак, — Госсекретарь сложила ладони с фиолетовыми варикозными венами на выпирающем животике, — пройдемся еще раз. Ваша основная задача во время первого визита в Москву — не спугнуть русских. Делайте в Москве любые заявления, осуждайте наших чеченских друзей, говорите об обеспокоенности ООН и так далее… Пусть Борис и его окружение думают, что ваша миссия носит исключительно гуманитарный характер. Общие слова, ничего конкретного. Однако в своих беседах постарайтесь выяснить, насколько далеко русские собираются заходить. Будут ли они зачищать территорию Чечни или ограничатся локальной операцией…

Вот уже несколько дней мадам пребывала в растерянности.

Московские источники, в том числе и дочь российского Президента, внезапно перестали выдавать конкретную информацию. Создалось впечатление, что их всех одномоментно отрезали от решения государственных вопросов. В докладах «контактов»[49] сообщалось, что источники пока не обладают достаточным объемом сведений о готовящейся акции.

Это было странно.

Как будто кто-то набросил на Кремль гигантское черное полотно. Шевеление видно, но кто шевелится — непонятно.

— В Москве у вас обязательно будут встречи с представителями СМИ. Я вам дам один телефон, постарайтесь переговорить с абонентом лично, — Олбрайт передала Робертсон визитную карточку. — Мисс Евгения Альбуц. Дамочка экзальтированная, но крайне полезная. Ее можно привлечь и для освещения вашего визита, и для инициации скандала по поводу нарушении прав человека. Берет она много, но имеет выходы на все телеканалы. Год назад с ней работал Тэлбот и остался очень доволен. Также не забывайте мистера Индюшанского. Он сам с вами свяжется. С ним о деньгах не говорите, его лояльность оплачена на десять лет вперед…

Владелец крупнейшего независимого холдинга Владимир Индюшанский был одной из любимейших игрушек Госсекретаря. В свое время его кредитовали посредством оффшорной фирмы «Эттера», подмявшей под себя всю торговлю российским газом, и теперь телемагнат исправно отдавал долги, проводя через свои СМИ ту информационную линию, которая требовалась Госдепу. Финансовые вопросы взяла на себя «Эттера», возмещая деньгами «Газпрома» все набранные Индюшанским кредиты.

Особенно медиа-босс подсобил США в вопросе по Югославии. Не поддерживая бомбардировки открыто, его телеканалы и печатные издания опосредованно все же вдолбили в головы россиян мысль об «этнических чистках» в Косове, якобы проводившихся «сербским спецназом». Холдинг Индюшанского обладал прекрасными связями с CNN и NBC, так что «картинка» его телепрограмм была самой свежей и полной. А зритель больше всего ценит именно документальные кадры.

Евгения Альбуц прославилась тем, что за три года, прошедших со времени окончания первой военной кампании на Кавказе, выдала на-гора сотню безумных материалов о страданиях чеченского народа в период боевых действий. Статьи были безграмотны и нелогичны, на девять десятых высосаны из пальца, но читателям «правозащитных» изданий нравились. Им было не важно, что Альбуц несла дикий бред относительно традиций горских народов, применения боевой техники и оскорбляла всех российских солдат скопом, как оставшихся в живых, так и мертвых. Главным в статьях были «свидетельские показания» и подробные описания тех мучений, которым подвергались «несчастные», за день до встречи с горластой журналисткой еще избивавшие в собственных подвалах русских рабов и отпиливавшие головы заложникам.

Как-то раз Евгения выступила по излюбленной в правозащитных изданиях проблеме антисемитизма в России и договорилась до того, что рассадником нелюбви к евреям является криминальный мир. Чуждые национализму бандиты и воры сильно удивились. Один из уголовных авторитетов с анекдотичной фамилией Рабинович и погонялом[50] «Одноглазый», которым его наградили за сходство с Моше Даяном, даже позвонил Альбуц на ее мобильный телефон и предложил «ответить за базар». Женя струхнула, отключила трубку и месяц пряталась на даче у своих друзей.

— С изданиями и телеканалами из «черного списка» ведите себя осторожно и не проявляйте ненужную инициативу. Сейчас русские пока еще возбуждены нашими действиями на Балканах, поэтому могут последовать неприятные вопросы. Самая лучшая позиция — переводить разговор на этнические чистки. Перед поездкой вам предоставят статистические материалы…

Робертсон важно кивнула.

— И вот еще что. Во время вашего пребывания в Москве там будет находиться делегация из Беларуси. Постарайтесь выделить для них время и морально поддержите. Естественно, в общем ключе защиты демократии и гуманитарных ценностей. Возможно, вас пригласят посетить Минск… Не отказывайтесь. После Москвы можете выехать в Беларусь. Если договоренность о вашем визите будет достигнута, мы тут же направим вам инструкции. В Москве вас будет сопровождать сотрудник посольства, он вас введет в курс дела по конкретным членам белорусской делегации. Большинство из них — мелкие сошки, но парочка интересных типов имеется. В Минске назревают крупные изменения, так что это направление сейчас для нас немаловажно. Армянский вариант[51] в Беларуси, конечно же, не пройдет, но что то аналогичное возможно. Вот, пожалуй, и все…

Владислав благополучно преодолел коридор, ведущий от центра управления стрельбой до основного тоннеля, никем не замеченный проскочил открытое пространство и схоронился за массивной стальной перегородкой с круглым люком по центру. Из помещения, куда он проник, в две стороны уходил широкий лаз.

Рокотов запер люк, положил на бетонный выступ фонарик и достал из кармана рюкзачка прямоугольный стальной ящичек. Щелкнул замок, и на свет появился миниатюрный компьютер «Toshiba Libretto 110СТ iP 233 MMX»[52], оснащенный цифровой камерой «Nikon Coolpix 950»[53]. За оборудование биолог заплатил две с половиной тысячи долларов, но о тратах не жалел. Экономить на технике — последнее дело. И операцию провалить можно, и цели не достичь.

Влад выложил в круг света от фонарика ключи запуска и сделал шесть снимков, стараясь захватить фигурные металлические стержни со всех сторон. Затем он так же сфотографировал страницы паспортов убитых. Цветные картинки отправились на жесткий диск.

Он выключил и убрал компьютер, присел у стены и рассмотрел добычу поподробнее.

«Паспорта польские. Войцех Пановны, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения, из города Лодзь. Яцек Либман, тысяча девятьсот шестьдесят четвертого года, из Варшавы… Тот самый Яцек, о котором я уже слышал. Неплохо. Эта троица возле пульта была центральным звеном всей группы, иначе они не сидели бы в комнате управления. Однако расслабляться рано. Может быть еще и запасной пульт. Хотя… Стартовых ключей у них больше нет. Ни послать куда-нибудь ракету, ни что-нибудь еще нехорошее сделать они не могут. Остается возможность подрыва боеголовки. Вероятность, конечно, мизерная, но все же она имеется… Это не есть гут. С другой стороны, взрыв посреди болот да еще под землей особенного урона никому не нанесет. Но все равно неприятно…»

Биолог пошарил рукой, нащупал увесистый камень, положил ключи перед собой и несколько раз от души треснул по ним. Полированные выступы и бородки смяло, один из ключей сломался на две части.

«Вот так! Теперь наверняка… Что у нас с изъятым оружием? Пистолет „ЗИГ-Зауэр“ модель… „пэ двести двадцать шесть“. В обойме… раз, два, три… десять, одиннадцать… ага, пятнадцать патронов.

Второй пистолетик — «Хеклер и Кох», модель «пэ семь». В магазине… тринадцать патронов. Запасных обойм нет. Вероятно были, только я их не искал. Ну ничего, мне и этого хватит. Пистолеты — на крайний случай, пока что и «узи» хватает. Тем более что бесшумная стрельба важнее количества боеприпасов…»

Рокотов сложил пистолеты в рюкзак, искореженные ключи и паспорта убитых поляков забросил в угол комнатушки, подтянулся на руках и влез в горизонтальный колодец.

Через двести метров Влад добрался до поворота, прополз еще немного и обнаружил под собой металлический люк, сквозь прорези в котором были видны три кровати.

На одной из коек на боку лежал худощавый небритый человек с перекошенным лицом и тихо стонал, всхлипывая через каждые полминуты.

Раминьш и Петерс повернулись к стоящим у них за спиной трем соотечественникам.

— Ничего не понимаю, — выдохнул Петерс.

Дверь в помещение центра управления стрельбой была наглухо задраена. Сколько латыши ни стучали в стальной лист, изнутри им никто не ответил. Часовой из литовцев, поставленный возле центра по прямому указанию Габониса, тоже куда-то пропал.

— Если они смылись, то кто заперся там? — резонно спросил сорокалетний рижанин Круминьш.

— Ты считаешь, что там кто-то есть?

— Естественно. Иначе мы бы открыли эту чертову дверь…

Петерс с силой подергал штурвал.

— Действительно… Оттуда есть еще выход?

Раминьш пожал плечами.

— Я там один раз был. На первый взгляд — нет, но все возможно.

— Весело, — Петерс погладил ствол восьмизарядного помпового дробовика «Mossberg». — Нас что, кинули?

— Получается так, — согласился Круминьш.

— А где сейчас Ковальский?

— Я его последний раз видел пять часов назад, — вмешался в разговор молоденький блондин из Резекне, — он с дружками Зигги ушел на разведку в восточную часть тоннелей.

— Та-ак. И когда они должны были вернуться?

— Сказали, что уходят на пару часов.

— А прошло пять, — резюмировал Петерс.

— Именно, — подтвердил уроженец Юрмалы.

— Какие есть соображения?

— Смылись, сволочи, — коротко и веско заявил Круминьш.

— И оставили нас на растерзание этому неуловимому Коннору и его группе, — рижанин прислонился к стене.