Трагедию К-219 и беду сотоварища Вячеслав Попов принял близко к сердцу. Много лет пробивал геройское звание погибшему матросу Сергею Преминину. Адмирал Попов - единственный из всех комфлотом, который сумел выкроить время и приехать в глухую вологодскую деревню, чтобы по-человечески погоревать с родителями погибшего матроса, вручить им высокую награду сына. Сделал это по порыву души, а не по долгу службы. Тем более что долг этот вовсе не обязывал адмиралов поминать погибших матросов по полному чину.
      Не забыл на высокой должности и Игоря Британова. Сначала сумел выхлопотать ему звание капитана 1-го ранга с правом ношения мундира в запасе. Затем... Вот тут-то и крылась цель ночного и негласного визита комфлотом в Гаджиево. Дело в том, что на 15-ю годовщину гибели К-219 в Гаджиево, откуда атомарина уходила в свой последний поход, съехались со всей страны бывшие члены экипажа, пережившие катастрофу в Атлантике. Приехал из Екатеринбурга и Игорь Британов. И хотя в Баренцевом море шли подготовительные работы к подъему "Курска" и в любую минуту и по любому поводу московское начальство могло хватиться командующего Северным флотом, тем не менее адмирал Попов прибыл в Гаджиево. Он был тяжело простужен и мог бы отлеживаться дома, но он не мог в такой день не повидаться с Британовым. Возможно, только тот, переживший гибель своего корабля, мог понять сейчас Попова, потерявшего "Курск", понять, как никто другой... Как бы там ни было, я оказался свидетелем этой встречи. Почему-то столы были накрыты в зале городского загса. Но дело было вовсе не в том, где стояли эти поминальные столы и что стояло на столах. Попов, тяжело дышащий, заметно постаревший за черный год общей подводницкой беды, поднял рюмку.
      - Я прошу понять, почему я не смогу быть с вами долго. "Курск" - там, а я - здесь... Но и не повидать вас в такой день я тоже не мог...
      Адмирал достал из свертка кортик и посмотрел на Британова... Тот поднялся и принял из рук Попова стальной клинок - символ офицерской чести и командирского мужества. То была лучшая награда Британову за все то, что он пережил за эти пятнадцать лет.
      Потом Попов отбыл в Североморск. Мы с вице-адмиралом Сергеем Симоненко провожали его до трапа. Запомнилось последнее речение командующего флотом:
      - Когда я прибыл сюда лейтенантом, в Гаджиеве ещё служили участники войны. Их было немного и их ценили, потому что у них был реальный боевой опыт. Сегодня на флоте совсем мало осталось офицеров, которые ходили в дальние "автономки", которые помнят, что такое боевая служба в океане... И их надо беречь так же, как берегли когда-то фронтовиков.
      Я вспомнил эти слова, когда командующего Северным флотом адмирала Попова, его сподвижника Героя России вице-адмирала Михаила Моцака, командира противоавианосной дивизии контр-адмирала Михаила Кузнецова, командующего 1-й флотилией вице-адмирала Олега Бурцева и ещё девять высших офицеров с бесценным опытом океанских боевых служб отправили одним чохом в отставку.
      Рапорт об отставке адмирал Попов написал в каюте "Петра Великого" сразу же, как стало ясно, что спасать некого. Через сутки по ВЧ позвонил Президент: "Ваш рапорт не удовлетворяю". Все было достойно и по-государственному мудро. До тех пор, пока не начались придворно-подковерные игры. В результате адмирал Попов снят с должности и уволен в отставку.
      Незадолго до кадровой "шокотерапии" и адмирал Попов, и начальник штаба Северного флота вице-адмирал Моцак дали развернутые интервью - один "Российской газете", другой "Известиям", - в которых ещё раз подтверждали свои мнения о главной причине "нештатной ситуации" на "Курске": столкновении с американской подводной лодкой. Вот почему у многих возникла мысль, что ведущих российских адмиралов сняли за "антиамериканские настроения", столь несозвучные новой политической ситуации. Таким образом как бы развенчана и сама версия столкновения. И это при всем при том, что следствие по факту гибели "Курска" ещё не закончено, что первый отсек, в котором может таиться разгадка первопричины взрыва, лежит пока что на дне морском... Но так ли она абсурдна, эта версия, как её теперь пытаются представить? "Неужели такое возможно?" - продолжают недоумевать люди, далекие от реалий подводного флота. Спросите об этом капитана 1-го ранга запаса Андрея Булгакова, который столкнулся с "Грейлингом", спросите об этом контр-адмирала запаса Владимира Лебедько, который пережил столкновение на К-19 с американской подводной лодкой "Гэтоу", спросите об этом капитана 1-го ранга Игоря Локтя, который командовал атомариной "Кострома", которую долбанула в Баренцевом море американская "Батон Руж", спросите об этом других командиров, которым посчастливилось вернуться домой с вмятинами на легком корпусе...
      Из бесед с адмиралом В.Поповым:
      - Последняя, двадцать пятая, "автономка", тоже весьма памятна. Еще как памятна-то... Это было весной 1989 года. Я выходил в море на борту ракетоносца как заместитель командира дивизии "стратегов" - подстраховывать молодого командира атомохода. Впереди нас в дальнем охранении шла торпедная подводная лодка К-278... Печально известный "Комсомолец". За сутки до гибели этого уникального корабля я переговаривался с его командиром капитаном 1-го ранга Ваниным по ЗПС - звукоподводной связи. Вдруг получаю 7 апреля странное радио с берега - дальнейшие задачи боевой службы выполнять самостоятельно, без боевого охранения. И только по возвращении в базу узнал о трагедии в Норвежском море...
      Самый опасный для меня поход? Пожалуй, в 1983 году... Я - командир 16-ракетного атомного подводного крейсера. Выполняем стратегическую задачу в западной Атлантике - несем боевое дежурство в кратчайшей готовности к нанесению ответного ракетно-ядерного удара. Вдруг в районе Бермудского треугольника - не зря о нем ходит дурная слава - сработала аварийная защита обоих бортов. Оба реактора заглушились, и мы остались под водой без хода. Перешли на аккумуляторную батарею. Но емкость её на атомоходах невелика. Спасло то, что удалось найти неподалеку район с "жидким грунтом", то есть более плотный по солености слой воды. На нем и отлежались, пока поднимали компенсирующие решетки, снимали аварийную защиту...
      - А если бы не удалось найти "жидкий грунт"?
      - Пришлось бы всплыть на виду у "вероятного противника". В военное время это верная гибель. В мирное - международный скандал. Да и вечный позор для меня как подводника-профессионала.
      Вообще, всю мою морскую походную жизнь снаряды падали рядом со мною, осколки мимо виска проносились, но не разу не задело. Это ещё с курсантских времен началось. В 1970 году ходил на стажировку на плавбазе ПБ-82 в Атлантику. А там как раз почти точно так же, как К-219, затонула после пожара атомная подводная лодка К-8, и мы пошли в Бискайский залив оказывать ей помощь. Так что и там по касательной пронесло. Кто-то молился за меня сильно. Везло...
      - Суворов бы с вами не согласился. "Раз - везенье, два - везенье... Помилуй Бог, а где же уменье?" Не могло одному человеку просто так повезти двадцать пять раз подряд...
      - Опыт, безусловно, накапливался от "автономки" к "автономке". Но все-таки море - это стихия, а у стихии свои законы - вероятностные. У меня ведь как было: 10 боевых служб до командирства, 10 боевых служб командиром подлодки и 5 боевых служб - замкомдивом отходил, старшим на борту.
      Да, подводник Вячеслав Алексеевич Попов никогда не возвращался из морей с приспущенным флагом. Флаг пришлось приспустить только однажды когда погиб "Курск". Нет его прямой вины в том, что стряслось с подводным крейсером. Даже генеральный прокурор Устинов со всей своей ратью не смогли найти "причинно-следственную связь между действиями командующего флотом и гибелью корабля".
      Мой коллега по "Российской газете" Александр Емельяненко посвятил уходу адмирала Попова добрую газетную полосу. Есть в ней такие строки:
      "Поддержать адмирала Попова в этот трудный для него момент захотят, я уверен, очень много достойных людей. Как это сделала в личном письме ещё год назад вдова адмирала А. Головко (командовавшего Северным флотом в годы Великой Отечественной войны. - Н.Ч.):
      "Мне 81 год. Я пережила Арсения уже на 38 лет. В 1956 году, когда вы ещё были ребенком, а адмирал Головко командовал Балтийским флотом, с ним случилась та же трагедия: только время было не то, и флот не Северный, и подлодка другая, и погибли подводники только одного отсека... Прошло с тех пор 44 года, но я хорошо и отчетливо помню, каким вернулся Арсений, проведя ровно две недели в Таллинском порту, в море, пытаясь поднять лодку... Не удалось. Он постарел лет на десять. Да и прожил ещё всего пять лет.
      И я уверена, что Вы, Вячеслав Алексеевич, очень пришлись бы ему по душе. Он любил, знал, глубоко уважал подлинных моряков, а вы, несомненно, подлинный военный моряк..."
      Старая женщина ни в чем не ошиблась. Вот только, увы, время оказалось все ещё тем же самым, что и в бытность адмирала Головко. Тогда тоже снимали одним чохом, как обошлись с адмиралом Галлером и другими его сотоварищами по надуманному обвинению.
      Кто-то очень точно сказал об увольнении 13 моряков - "вырублена вся подводная вертикаль". Вырублена. Под предлогом "плохой организации службы на Северном флоте и проведении учений" удалены адмиралы и офицеры, обладавшие уникальным боевым опытом походов к берегам Америки в годы Холодной войны. Многие аналитики расценили это как реверанс в сторону США в условиях нового союзничества в борьбе с международным терроризмом.
      Нелеп предлог, под которым была "вырублена подводная вертикаль Северного флота": этот главнейший флот России в недавние времена разваливался годами. Какой чудотворец смог бы вернуть ему за 19 месяцев былую мощь? Адмирал Попов во всяком случае смог оторвать от причалов корабли, примерзшие и приржавевшие к своим пирсам, вывести в море на самые большие за последнее десятилетие учения. Смог даже без должного финансирования флота. Накопать "невыполненных пунктов" в плане учений, как и в любом, впрочем, обширном не только флотском плане, нетрудно.
      Пока решалась судьба адмиралов, председатель Государственной комиссии по расследованию причин гибели атомохода "Курск" Илья Клебанов отдыхал, как сообщила "Российская газета", в странах Средиземноморья. Мог ли он хоть как-то защитить Попова, хотел ли он это сделать - Бог веси.
      Как-то адмирал Попов сказал: СЕВЕР ДЕЛАЕТ НАШУ СЛУЖБУ ЧИЩЕ, ЧЕМ ОНА МОГЛА БЫ БЫТЬ В ИНЫХ КЛИМАТИЧЕСКИХ УСЛОВИЯХ.
      Теперь вот - Москва. Тут служба иная, тут климат иной...
      Глава пятая МЕРТВЫЕ СРАМУ НЕ ИМУТ
      Хлеб и розы
      Только сейчас, оказавшись один на один с зияющей раной "Курска", заглянув в этот кратер смерти, я поверил, что этого корабля больше нет, что черный август 2000 года не ночной кошмар, что все, о чем два года подряд писалось, говорилось, стоналось и рыдалось, кричалось и спорилось - все это было на самом деле...
      Над плавдоком завода "Нерпа", где даже на смертном одре корпус обезображенного подводного крейсера вздымается величаво, кружились бакланы. У них был свой птичий интерес к "Курску" - из его отсеков выгружались продовольственные запасы. Их вытаскивали в последнюю очередь - после того, как извлекли останки моряков, секретные документы, вытащили ракеты из контейнеров, дошел черед и до продуктов. В пластиковые короба на стапель-палубе дока вытряхивалось хлебное месиво, разбухшая крупа, измятые жестянки с консервированным компотом, с таранькой... Хлеб мертвецов.
      Перед обезглавленной атомариной стоял столик, накрытый черной скатертью, на столике ваза с розами: 118 штук - по одной на каждого члена экипажа. Розы ещё были свежи, их только что поставил на столик американский сенатор Ричард Лугар, прибывший на некогда судоремонтный, а теперь судораздельный завод "Нерпа" с деловым визитом. Вазу с розами накрывала черная лента с надписью "Морякам "Курска" от скорбящего американского народа". Я положил на столик свой "венок" - книгу "Унесенные бездной".
      А в ушах звучали слова песни, только что услышанной с магнитной ленты в кабинете гендиректора завода:
      Такая смерть, что не собрать костей.
      Такая жизнь, где ничего не светит...
      Мы слушали этот реквием стоя, повторяя вслед за певцом Николаем Сахаровым пронзительные слова:
      Россия, береги своих детей!
      Не то одна останешься на свете...
      Этих ребят, с "Курска", Россия не уберегла... И горестные вопросы "почему?", "чья вина?", "где правда?" снова пошли, как круги по темной воде от брошенного в неё камня. Камнем - да простится игра слов - преткновения стал вердикт, вынесенный генпрокурором после многомесячного расследования: самопроизвольный взрыв торпеды, никто не виноват, уголовное дело закрыть за отсутствием состава преступления. И дело вовсе не в том, что не найдены конкретные виновники страшной беды. А в том, что на погибший экипаж в который раз легла недобрая тень. Из преданных гласности материалов расследования рисуется безотрадная картина повсеместного разгильдяйства, безграмотности, нерадивости: там забыли снять заглушку, там не расписались, там вахтенные журналы велись с нарушениями, там допуска не было... Напрашивается естественный вывод - у таких головотяпов "толстая" торпеда просто не могла не взорваться. И хотя делается некий реверанс в сторону погибших "курян" - де "нарушения, допущенные должностными лицами дивизии и флотилии подводных лодок при организации обучения экипажа АПРК "Курск", причиной катастрофы не явились..." - все же в сознании неискушенного в особенностях флотской службы читателя остается твердое убеждение: конечно же, сами взорвались, поскольку и торпеды у них хреновые, до совершенства не доведенные, и принимали их кое-как, и обслуживали из рук вон плохо.
      Слов нет, следствие поработало весьма добросовестно, и нужно быть благодарным криминалистам, которые денно и нощно, не щадя здоровья, разрывали страшные завалы в отсеках взорвавшейся атомарины. Благодаря их самоотверженному труду прояснились детали и эпизоды гибели корабля, действий уцелевших подводников. Однако главное так и не определилось: что послужило первопричиной трагедии, хотя с самого начала, то есть ещё до подъема "Курска", опытные моряки-подводники со страниц "Российской газеты" и других изданий утверждали то, что потом облеклось в официальную формулировку - "конкретизировать механизм возникновения очага первичного импульса не представляется возможным". Не надо быть профессиональным юристом, чтобы понимать - если место происшествия (первичного события) уничтожено вторым происшествием, то никаких заключений о следах первого происшествия делать нельзя: на всех вещдоках первичного события будет лежать след второго.
      Не надо быть профессиональным юристом, чтобы понять - если в лесу нашли труп с разбитой головой, то в первую очередь надо исследовать характер смертельной раны, определить тип оружия или предмета, которым она была нанесена, и вовсе не надо отделять голову, оставлять её в лесу, а искать разгадку гибели человека на его теле, доставленном в морг. Не надо потом уничтожать эту никем не осмотренную толком голову. Но ведь именно так поступили с "Курском". И это на глазах всего российского общества, в котором профессиональных юристов уже больше, чем профессиональных преступников. Поразительно, что все эти "следственные действия" проводились под эгидой высших сановников Генеральной прокуратуры и никто из законников не усомнился в юридической чистоте подобных деяний.
      На самом деле, у следствия патовая ситуация: ни доказать ничего нельзя, ни опровергнуть. "Курск" - это чудовищный "висяк"...
      Печально то, что следствие досконально отработало лишь одну версию "нештатную ситуацию в торпедном отсеке". Но если бы столь же скрупулезно была исследована и другая версия, долгое время превалировавшая над всеми остальными, фактов, документов, фамилий, цифр, протоколов, следственных экспериментов было бы не меньше, чем в нынешних 133 томах следственного дела.
      Факт сам по себе - упрямая вещь, но из совокупности фактов можно выстроить любую мозаику. Это хорошо знают режиссеры документальных фильмов. Вольно или невольно, но авторы 133 томов срежиссировали сценарий самопроизвольного взрыва перекисной торпеды в торпедном аппарате № 4. Лежала она, лежала в трубе торпедного аппарата (заметим, без всякого доступа к "изделию" личного состава), а потом вдруг в резервуаре окислителя ни с того ни с сего открылись трещины в сварных швах или в резиновых уплотнителях и началось возгорание "неметаллических материалов". Но ведь с такой же степенью вероятности можно предположить, что сварные швы открылись и под воздействием внешнего удара. Много ли торпеде надо?
      В нудном перечислении того, что не было сделано для обеспечения работоспособности выпускного аварийно-информационного устройства В-600, не сказано самого главного: при всех наворотах электронной автоматики спасательный буй должен был отдаваться вручную из отсека-убежища, как это было заведено на подводном флоте испокон веку. Будь он трижды проверен и исправен, этот прибор В-600, нет никакой гарантии, что он сработал бы после того, как через второй отсек пронесся огненный ураган. А вот ручной стопор сигнального буя, будь он предусмотрен проектантами в кормовом отсеке, непременно бы сработал.
      Разумеется, многих удивит столь равнодушное отношение подводников к спасательному оборудованию. Но надо знать особенность подводницкого (да и русского вообще) характера. Хорошо это или нет (конечно же, плохо), но так уж повелось, что подводник относится к спасательным средствам с некоторой бравадой и повышенное внимание к ним считает зазорным. Именно так относились подводники "непотопляемой" сверхглубоководной подводной лодки "Комсомолец" к надувным спасательным плотам. Они даже не знали толком, как извлекать их из контейнеров, и жестоко поплатились потом. А с каким трудом внедрялись на подлодках ПДУ - переносные дыхательные устройства, упрятанные в пластиковые футляры. Куда их только не засовывали лихие бойцы, лишь бы не носить на поясе. А ведь в случае пожара ПДУ давали 20-минутную отсрочку от удушья, чтобы включиться в долговременные дыхательные аппараты.
      - Как вы оцениваете ВСК (всплывающую спасательную камеру)? - спросил главком ВМФ командира новейшей подводной лодки "Гепард".
      - Лучше бы её вообще не было!
      - ??!
      - Экипаж должен думать не о спасении, а о борьбе за живучесть корабля.
      Кто-то из старых моряков заметил: подводная лодка такой корабль, на котором либо все спасаются, либо все погибают.
      Рекорд, поставленный в вину...
      Вопрос "почему так долго не могли обнаружить пропавший корабль?" некорректен. Что значит на море понятия "долго" и "быстро"? Долго искали пропавшую в этих же водах (в феврале 61-го) подводную лодку С-80. Нашли её и подняли только через восемь лет! Это долго... Пропавшую атомную подводную лодку "Трешер" американцы искали 39 суток, при всем при том что её сопровождало при последнем погружении спасательное судно "Скайларк". Это тоже долго... Затонувшую в Тихом океане советскую ракетную подлодку К-129 в течение месяца искала целая эскадра - 2 эсминца, 3 сторожевых корабля, 3 тральщика, 4 подводные лодки, 2 плавбазы, 10 вспомогательных судов, всего 36 вымпелов, 286 самолето-вылетов, а найти так и не смогли. Нашли американцы спустя два месяца на глубине пять километров.
      "Курск" был обнаружен в рекордно короткие сроки - на следующий день после аварии. 12 августа в 11.29 произошло несчастье, а в ночь 13 августа акустики крейсера "Петр Великий" услышали стуки, доносившиеся из корпуса "Курска". Заметим, что прошло менее суток...
      Так что действия адмиралов Попова и Моцака по организации поисковых работ заслуживают вовсе не порицания, а наивысшей оценки, если брать ещё во внимание прискорбное состояние полуразваленной за годы "перестройки" поисково-спасательной службы.
      Впрочем, сравнивать и комментировать - это задача адвокатов, а не следователей. Сыщики честно выдали все, что накопали. А вот судить да рядить должны присяжные заседатели, призванные из рядов бывалых моряков-подводников.
      Такой суд присяжных непременно бы напомнил обвинителям, что, перечисляя в одном столбце все, что не выполнил перед выходом в море, скажем, тот же капитан-лейтенант Иванов-Павлов, надо выписать в другом столбце все то, что он успел выполнить. И можно не сомневаться, что этот столбец будет в 3-4 раза длиннее, чем первый - с недочетами. Уж они-то, заседатели, старые морские волки, на собственной шкуре изведали коварный юридический казус, суть которого состоит в том, что авторы бесчисленных должностных, служебных, эксплуатационных инструкций пишут их таким образом, чтобы предусмотреть все возможные нештатные ситуации. При этом никто из них не берет в расчет, что на одного исполнителя подобной инструкции приходится ещё по доброй дюжине не менее строгих многопунктных предписаний.
      Мы с командиром нашей подводной лодки как-то подсчитали, что если наш инженер-механик будет скрупулезно выполнять все, что ему предписывают делать создатели корабельных механизмов, флагманские специалисты, непосредственные начальники, а также Корабельный и все остальные уставы, то на все проверки, обходы, регламентные работы, планово-предупредительные ремонты, построения, совещания, доклады, дежурства, ведение документации, воспитание личного состава, подготовку молодых офицеров у него уйдет 27 часов в сутки. Несколько меньше времени - 25 и 23 часа соответственно потребуют служебные обязанности командиров боевых частей оружия и связи. Никто из составителей подобных инструкций не соотносит предписанные тому или иному офицеру действия с другими нормативными документами в реальном масштабе времени. Главное, чтобы по моей части все было закрыто соответствующим пунктиком.
      Вот и получается: как только въедливый следователь начинает вникать в корабельную документацию, сразу же возникает ощущение разгильдяйства. Потому-то у проверяющих всегда наготове универсальный дигноз: "низкая организация службы". Отсюда и поучения такого рода: "Вы потому с кораблем столкнулись, что у вас этикетка на вахтенном журнале криво наклеена! И шнурки не глаженые..."
      Большая медуза прокурора
      В марте 2002 года в Мурманске побывали и выступили перед общественностью города главком ВМФ адмирал флота Владимир Куроедов и генеральный прокурор Владимир Устинов.
      "От гостей ждали многого, - пишет один из моих коллег, - в первую очередь "сенсационных признаний" о результатах расследования причин гибели лодки. Не дождались. Как всегда, были лишь размытые формулировки и полупрозрачные намеки... на то, что первопричиной гибели АПЛ все-таки стал взрыв неисправной торпеды. Главком сказал, что командование ВМФ, оказывается, слишком сильно доверяло этому типу торпед и что они после "Курска" сняты с вооружения... Намеки генпрокурора Устинова были ещё конкретней. Он сразу снял "еще не снятую с рассмотрения" версию столкновения с неопознанным объектом, сказав, что ни иностранных, ни российских кораблей в зоне аварии не было. Резонный вопрос о якобы замеченных в районе катастрофы аварийных буях с иностранной ПЛ отмел раз и навсегда. Оказывается, за буй могли принять "большую медузу"; медуз, по словам Устинова, в тех краях и в тот сезон плавает великое множество. Интересно, входили ли в состав Госкомиссии специалисты-ихтиологи?
      Так или иначе, а "правильная" версия была обозначена. Ею стал взрыв "неправильной" торпеды. При любом раскладе эта версия невыгодна командованию ВМФ. Слова Устинова о "русском разгильдяйстве", которое сыграло свою роль в катастрофе "Курска", ещё более осложнили положение Куроедова в глазах общественности. Остается одно: перекладывать вину на "лучший на флоте" экипаж "Курска". На что вскоре намекнут..." И намекнули. Точнее, конкретно наехали, судя по документам 133-томного дела.
      Убежден, позднейшие историки будут объяснять неуклюжие маневры высокопоставленных чиновников "высшими государственными интересами, отвечающими конкретной международной обстановке". В самом деле, как можно принимать версию столкновения с американской лодкой-разведчицей в разгар совместной с Америкой борьбы против международного терроризма? "Вешать" на союзников по общему делу трагедию "Курска", когда их дружественные самолеты расположились на аэродромах нашего бывшего Туркестанского военного округа? Неполитично, недипломатично, недальновидно, непрагматично, неконструктивно, не...
      Обидно, что между такими нерасторжимыми понятиями, как "истина" и "прокурор", вкралось понятие "конъюнктура", какими бы интересами её ни оправдывали.
      А торпеды, они, как и мертвые, сраму не имут...
      Ладно, охаяли торпеду-"толстушку", семейство которых за многолетнюю эксплуатацию на флоте никаких неприятных сюрпризов не преподносило, и лишь одна из них взяла да и взорвалась "сама по себе". В средствах массовой информации началась кампания против "Антеев" - подводных крейсеров типа "Курск". Мол, не обладают они нужной живучестью и хорошо бы их все пустить "на иголки": "Когда К-429, спроектированная "Лазуритом", затонула на Камчатке, подводники жили в отсеках примерно трое суток, - утверждает коллега по перу. - Почему же четыре огромных неповрежденных (!) отсека "Курска" так быстро заполнились? Почему так мало жили там люди? И если лодки, спроектированные ЦКБ "Рубин", не приспособлены для борьбы за выживание в критических условиях, то не безопаснее ли вовсе пустить их в утилизацию?"
      Вроде бы все верно, одни упрямые факты: с атомной подводной лодки К-429, затонувшей под Камчаткой в 1983 году, спасся почти весь экипаж более ста человек, а с "Курска" - никто. Но одна "маленькая деталь", не приведенная в этом сравнении то ли по незнанию, то ли по лукавству: К-429 затонула по неисправности системы всплытия-погружения, с одним затопленным отсеком. "Курск" же отправил на дно чудовищный взрыв, какому не подвергалась ещё ни одна подводная лодка в мире! И, несмотря на это, в живых осталась часть экипажа, уцелел реакторный отсек и не случилось ядерной аварии. Ни в одном конструкторском бюро ещё не спроектировали подводную лодку, способную выдержать одновременный взрыв дюжины торпед. Как ни парадоксально, но "Курск" продемонстрировал невероятную живучесть кораблей своего проекта, и списывать их в утиль по меньшей мере неразумно.
      Вслед за "Курском" - "Хиросима"...
      О том, какова будет дальнейшая судьба "Курска", рассказывает Главный строитель СРЗ "Нерпа" Олег Гладких:
      - Сама утилизация подразумевает два этапа: сначала проводятся сопутствующие работы по выгрузке отработанного ядерного топлива, а затем разрезается сама лодка, с формированием 3-отсечного блока, который потом отправят к месту отстоя.
      Так получилось, что у своих последних причалов сошлись "Курск" и "Хиросима" - первый советский подводный ракетоносец К-19, получивший свое печальное прозвище после ядерной аварии в 1962 году и жестокого объемного пожара в 1972-м.
      Выгрузка ядерного топлива из К-19 планируется в первую очередь. На самом "Курске" предстоит ещё выполнить большой объем подготовительных работ. А вот окончательная утилизация "Хиросимы" произойдет после всех проведенных работ на "Курске".
      Принято решение, что рубки с обеих лодок будут установлены как памятники мужеству подводников - одна в Курске, другая - в Полярном. Рубку с "Курска" уже сняли. Она стоит рядом с лодкой на стапель-палубе и очень похожа на рыцарский шлем. С открытым забралом.
      Глава шестая ЧАЙНИК БЕЗ КРЫШЕЧКИ...
      В отсеках затонувшей и поднятой подводной лодки мне довелось побывать только один раз, но впечатлений хватило на всю жизнь. Рыбацкий рефрижератор протаранил подводную лодку С-178 на подходе к Владивостоку. Погибло 32 моряка. Беда случилась осенью 1981 года. Через два месяца подлодку подняли и поставили на клети сухого дока.
      Я вошел в пробоину высотой и шириной с хорошую дверь. Жутковато входить в подводную лодку через прочный корпус, а не через штатные люки... На настиле шестого отсека, куда въехал форштевень рефрижератора, хрустело под ногами битое стекло плафонов. Массивная тумба ходовой станции экономхода ("мотора подкрадывания") была сдвинута набок. Прошел в пятый (дизельный) отсек, тускло освещенный двумя лампами-переносками. Здесь тоже было все искорежено. Густо пахло соляром. При подъеме лодки десять тонн топлива выдавило в отсеки, так что пропиталось им буквально все - и разбухшая фанера кают в жилом четвертом, и разъеденная топливом резина кабелей. На приборах с выдавленными стеклами зеленели окислы меди. Блестели только шлифованные стволы перископов. Во втором отсеке ещё стояла синеватая гарь пожара, полыхнувшего при столкновении. В каюте командира ржавел сейф с распахнутыми дверцами.
      В четвертом отсеке я задержался и снял шапку. Здесь, в этих крошечных каютках и рубках, погибло 14 человек...
      С ржавого трубопровода свисала чья-то черная матросская пилотка со слегка позеленевшей звездочкой.
      Я выбрался из первого отсека через торпедопогрузочный люк. В шпигатах и пустотах легкого корпуса завывал декабрьский ветер, и от этого казалось, что подводная лодка тихонько постанывает.
      На заводском дворе я увидел груду имущества, выброшенного из С-178 после подъема с грунта: изъеденные соляром гидрокостюмы, "идашки", диванные спинки, чей-то китель с мичманскими погонами, томик справочника по безопасности судоходства со слипшимися от морской соли страницами, фаянсовый чайник с вензелем "ВМФ", чудом переживший все передряги в железном доме, отделавшись лишь отбитой ручкой да потерянной крышечкой.
      Чайник я взял с собой - на память. Позже, в Москве, я попросил гравера, делающего надписи на подарках в "Детском мире", написать на боку чайника одну лишь фразу: "Из кают-компании ПЛ С-178".
      Люди, стоявшие за мной в очереди, позабавились, глядя на чайник с отбитой ручкой: "Что же это вы бракованную посуду покупаете?!" А фреза мастера все время соскальзывала с фаянса, все ещё жирного после месячного пребывания в соляре. Чем я только его не оттирал!
      Как погибают субмарины
      Оба сторожа платной автостоянки, что на окраине Владивостока, были немало удивлены, когда в их будку вошел высокий и красивый капитан 3-го ранга, поставил на стол две бутылки коньяка и мрачно сказал:
      - Вот там, отцы, мой "запорожец"... Лет через семь вернусь, чтоб там же стоял.
      - Это что ж, в "автономку" такую уходите?
      - Нет. В тюрягу сажусь...
      И "отцы", видавшие виды боцмана, поняли, что перед ними командир той самой подлодки, о которой вот уже месяц судачил весь Владивосток...